Сущник

Не дожидаясь ответа, Григорий Степанович достал плотвичку из ведра и просунул в её пасть лезвие складишка:

– Не жалко тебе? Всё-таки первый улов. Ну да будет урок…

Вспоров горло, дед разломил рыбью голову надвое и протянул малышу:

– Видишь красненькое? Это вроде как живая материя, сдублированная в креаторе. А в ней белёсые крапинки, скользкие, как пластмасса, – это электроника. Мозги-то скопировать не трудно, да только не работают они, искусственные, вот и вставили туда простенькую электросхему. Есть две вещи, которые отличают живое от неживого, – сознание и способность себя воспроизводить. И эти две вещи никак не копируются внутрь роботов, потому что сущее не копируется. Ну, вырастешь, сам узнаешь.

После первого улова пошёл клёв. В ведре били хвостами уже не только плотвички, но и круглые, как блюдца, подлещики. Марчик выгадал момент и снова подступил с вопросами:

– Деда, расскажи про ботов. Они зачем нужны? Чтобы с ними играть?

– Типа того. Вот мы их сейчас ловим, например. Интересно же? Да ты поглубже червяка насаживай, чтобы крючка было не видать… Ну и для экологии. В озере всякие жучки-паучки водятся, их же надо кому-то кушать. Искусственные рыбы их и кушают.

– Деда, а почему червяки настоящие, а рыбы – боты?

– Рыбы-то подохли все. Почему – никто не знает. И кошки сдохли, и собаки, и белочки, и птички – вся живность, которую взяли с собой в ковчеги. Наверное, с тоски умерли. Из больших зверей одни кролики остались да курицы. Мама твоя чего-то мудрит с генами, из кролика собаку хочет вывести. Видел этих ушастых? Нет? И не надо. На собаку похоже, а ум кроличий. С такой на охоту не пойдёшь… Слушай, может нам на кроликов поохотиться?

– А как охотиться?

– Как в древности, с помощью луков и стрел. Видел их в мультиках?

– Видел, Иван Царевич из лука стрелял. А луки у нас будут настоящие?

– Конечно! Сами смастерим. Но это дело не быстрое – сначала научимся оружие делать, потом месяц-другой потренируемся, пристреляем, затем лицензию… ну, разрешение у твоей мамы попросим на отстрел животных.

– Мама разрешит!

– Надеюсь. Кролики-то быстро плодятся, – дед почесал небритый подбородок, не отрывая взгляда от поплавка. – Из этой рыбы даже ухи не сваришь. Если только пожарить филе, в нём электроники нет. А там, в заказнике, мясо настоящее, на костре его зажарим.

Интерес к рыбалке сразу пропал. Стали собираться. Григорий Степанович натянул на босые ноги рыбацкие сапоги, которые во время ловли стояли рядом, и они пошли домой – впереди старик в больших, с раструбами у колен, сапогах и с ведром в руке, а за ним малец с двумя телескопическими удочками на плечах.

* * *

Из своего «отсека» дед переехал в дендрарий и поселился во флигеле неподалёку от Старковых. Но уроки он вёл не регулярно, потому что мама часто забирала Марчика на весь день. Теперь она больше работала в дендрарии, а терроформирование планеты почти забросила – и всё ради сына, чтобы не отпускать его от себя. Марчику было хорошо с мамой, но тянуло к деду. И вовсе не потому, что тот настоящий, а мама в дабле. Просто с дедом интересней… Чем он там один занимается?

Однажды они с мамой ехали на каре в бамбуковую рощу, на самый край дендрария, и увидели бегущего навстречу Григория Степановича. Он был в майке и в смешных трусах с лампасами. Мама прибавила кару скорости и отвернулась в сторону, словно что-то высматривая в мелькающих на обочине камышах, а Марчик вскочил с сиденья: «Деда, деда!» Тот махнул рукой и исчез за поворотом.

– Мама, ты почему не остановилась?!

– Дедушка почти раздет, а на старое тело смотреть не прилично. Запомни это.

Почему не прилично? Перед глазами стояла только что виденная картина: синие венозные ноги, пятно пота на футболке в подмышках, вскинутая сухая рука, воздушный пух седых волос на голове. Малыш давно заметил, что волосики у деда тоненькие, жидкие и даже не белые, а белёсые – под цвет его знаменитого гриба. И что тут особенного? Дедушку в трусах Марчик и раньше видел, когда прибегал к нему во флигель. Старый космолётчик хрипло дышал, восседая на странной конструкции и крутя педали. Заметив маленького гостя, он шёл в душ и, вернувшись, предлагал: «Кисленького хочешь?» На полках рядом со старинными книгами стояли стеклянные банки с плавающим грибом. Дед всегда поправлял, когда Марчик говорил об этих слоистых лепёшках во множественном числе: «Это один чайный гриб, просто он в разных банках». Хозяин накрывал чашку тряпочкой, которую называл марлей, и наливал светлокоричневую жидкость. Острым запахом шибало в нос и щекотало. «Гриб у меня вечный, он и в невесомости выживет, и где хошь, даже при перегрузках… Ты пей, пей, он полезный. В нём есть органические кислоты и липиды, которые дают долголетие и даже от похмелья спасают. А тебе для роста полезно – липиды отвечают за строительство клеток».

Дед был таким же морщинистым и вечным, как его гриб. Наверное, люди постепенно превращаются в то, чем они питаются.

– Деда, а мы кроликами не станем? – накануне охоты поинтересовался малыш.

– Почему это? – старик удивился.

– Мы же кролика будем кушать.

Предстоящее съедение настоящего, мыслящего существа Марчика интриговало и слегка пугало. Совсем иначе отнеслась к этому мама. Она была в ярости. Саму идею охоты Елена Петровна хоть и с трудом, но приняла: да, это будет хороший для мальчика урок существимости. Ведь чтобы осознать реальность жизни, нужно увидеть реальность смерти. Но жарить мясо на костре, а потом его глотать…

– Ленусь, нельзя быть такой половинчатой, – встал на сторону деда Сергей Николаевич. – Если по-настоящему, то и должно быть по-настоящему.

– Ты не понимаешь. Он собирается и тушку освежёвывать при ребёнке, кишки выпускать. А мясо – ты знаешь, сколько бывает болезней у животных?!

– Но ты же сама кроликами занимаешься, они ведь не больные?

– Не больные. Но Марчик же ребёнок!

– Я давно понял, что есть три вида логики – дедуктивная, индуктивная и женская.

– А также модальная, конструктивная, релевантная, интуиционистская… Серёж, не смейся надо мной, я тоже учёный, причём имею дело не с физическими теориями, а с самой физикой жизни. Марчик очень ещё мал, и тут риск недопустим.

– Кто же спорит, ты признанный учёный, – обнял жену Сергей. – Но в тебе сейчас говорит не биолог, а биологическая мать. Инстинкты бунтуют. Давай доверимся Степанычу, иначе зачем приглашали его в учителя?

Как и предполагал дед, подготовка к охоте затянулась на два месяца. Пришлось смастерить десяток луков, прежде чем получилось настоящее оружие. Дольше всего провозились с луком для Марчика – он выходил или слишком тугим, или уж совсем игрушечным, стрела на два метра летела. Наконец дед догадался сладить малышу самострел с простеньким механизмом натягивания тетивы. Стрелять из арбалета Марчику понравилось: нажимаешь на курок, цевьё, как живое, вздрагивает, и в даль срывается стрела – летит вихлясто с нетерпеливой дрожью, вся устремлённая в желанную цель. Чпок – и, вонзившись в чурбак, радостно звенит. Дедушка объяснял, как целиться: «Представь, что нет расстояния, что до того чурбака ты можешь дотянуться рукой. Ты и цель – вы вместе, вы касаетесь друг друга».

Но стрелять по животным Марчику не довелось. В заказнике кролики, никем не пуганные, тыкались носами в ботинки. В их шоколадных камешках-глазах – круглых и мокрых, словно вынутых со дна пруда – не было ни любопытства, ни страха.

– Крейсер мне в бухту! – выругался Григорий Степанович. – Как же в них стрелять, если их руками ловить можно?!

– Деда, а кролики боты? Какие-то они глупые.

– Ну да, тупые совсем… поэтому и не сдохли вместе с другим зверьём, живут себе, прыгают по травке.

– А люди тупые? Мы ведь тоже живём, – разумно заключил мальчик.

– Нет, мы-то как раз хитрые. Человек такая тварь, которая ко всему приспособится, вершина пищевой цепочки, понимаешь ли… Ладно, пошли домой.

Ковчег

После неудачной охоты Степаныч реабилитировался тем, что придумал много разных занятий. Своими руками они с Марчиком сшили из досок лодку – она получилась неказистой, но могла плавать по озеру под парусом. Её опробовал папа и остался очень доволен. А мама обрадовалась, когда дед взялся научить Марчика сажать цветы и деревья, обещая в будущем устроить ещё и грядки с овощами. До огорода дело не дошло – принялись собирать модели космических кораблей, к восторгу Марчика.

– Ну, слава Богу! – отец малыша вздохнул с облегчением, когда жена сообщила эту новость. – Я ведь чего боялся. Помнишь, мы ему говорящего робота подарили? Будь я ребёнком, то голову бы этому роботу открутил, посмотреть, как там всё работает. А он чуток поиграл и вернулся к своим детским машинкам.

– Марчик говорит, что робот глупый, – встала на защиту мама.

– А его машинки умные? Колёсики и заводная пружинка – полный примитив. Надеюсь, через моделирование космолётов он настоящей техникой заинтересуется.

– Кто знает, что здесь настоящее, а что нет, – неопределённо парировала Елена Сергеевна.

А в это самое время дед и малыш решали, какой корабль выбрать для модели. Степаныч с помощью кибера проецировал картинки, рассказывал об истории космолётов. Марчик не мог остановиться на чём-то одном, просил ещё историй про космические путешествия.

– Этак я тебе всю энциклопедию перескажу. Ну, что выберем?

– А мы большую модель делать будем? Или маленькую, как парусник у папы?

– Вот что, давай на сегодня закончим, а завтра я тебя свожу в свой отсек – посмотришь на муляжи космолётов, у меня там есть небольшая коллекция. Заодно и наш ковчег покажу. Он ведь тоже космический корабль, так что можем и его модель сделать.

Наутро дед повёл мальчика к ближайшему колодцу, поясняя по пути:

– Наш космический дом представляет собой яйцо, вдоль которого протянуты транспортные гравитационные колодца, а поперёк – движущиеся дорожки. Здесь таких дорожек нет, потому что это дендрарий, лесной заповедник, где положено ходить пешком.

– А почему яйцо? Мы из него вылупиться, что ли, должны, как цыплята?

– Яйцо – потому что так удобней человеку. Собственно говоря, самая идеальная форма… знаешь, какая?

– Какая?

– Шар. В него умещается самый большой объём. И если шар подстроить под человеческое тело, под его золотое сечение, то и получится яйцо.

Дед остановился и стал чертить прутиком на песочной дорожке, влажной от ночного дождя.

– Вот смотри, рисуем яйцо узким концом вниз, а широким вверх – так мы определяем в ковчеге верх и низ. Теперь делим яйцо по вертикали и по горизонтали, соединяя его края, и что получаем? Крест. При этом горизонтальная перекладина пересекает вертикальную не по середине, а выше – там, где бока яйца шире. И получается, что вертикаль разделена на два неравных отрезка. Смотри: вот верхний отрезок короче нижнего. Соотношение этих отрезков – 5 к 8 – и есть золотое сечение. Ну, понял что-нибудь?

– Не-а…

Дед вытянул руку вперёд и ткнул себе в бицепс:

– Вот это короткий кусочек, от плеча до локтя. А вот длинный – от локтя до кисти. Соотношение между ними тоже примерно 5 к 8, то есть в Божественной пропорции, как древние называли золотое сечение. Теперь сравним расстояние от локтя до кисти, и от кисти до кончика указательного пальца – та же самая пропорция. Дальше меряем: расстояния между фалангами пальцев, между частями лица… или возьмём человека целиком – от макушки до пупа и от пупа до подошв ног. Здесь у мужиков соотношение совпадает с золотым сечением, а у баб не совсем. Но это так, к слову. В общем, с какой стороны ни глянь, везде в нас Божественная пропорция.

– Деда, а мы что, Боги?

– Нет, мы по Божьему чертежу выросли. И не только мы – ещё и растения, и ракушки, и спирали галактик, в которых есть золотое сечение.

– Я знаю, что такое чертёж. Это рисунок.

– Верно. Что я на песке нарисовал? Как раз чертёж нашей будущей модели. Вот яйцо ковчега. Нижний, острый его конец занимает купол обсерватории, а верхний – купол дендрария, где мы с тобой находимся. Высота этого купола в зените шесть километров, а диаметр – семнадцать километров. У обсерватории такая же высота, но диаметр поменьше, всего девять километров, потому что там яйцо сужается. Ну а между ними четыре яруса, поделённые на палубы.

Бывший космолётчик обозначил палубы, прочертив линии поперёк яйца.

– Деда, ты мне их покажешь?

– Там можно целый год бродить. Просто заглянем… Давай руку.

Колодец всосал пассажиров мгновенно, и Марчик почувствовал, что проваливается вниз. Перед глазами ничто не мелькало, поскольку стены колодца были однотонно белыми, но падение ни с чем ни спутать – желудок поднялся к горлу.

– Привыкай к невесомости, – сжав крепче ладошку мальчика, приободрил дед. – Мы ведь кто с тобой? Космонавты!

Ноги мягко коснулись земли, белые стенки растаяли. Они оказались на пятачке, от которого в разные стороны разбегались дорожки. В небе сверкало солнце, вдали виднелся замок с башенками, ближе – домики, утопающие в зелени. Они ступили на дорожку, и домики поплыли справа и слева.

– Деда, там люди живут?

– Ты имеешь в виду даблов? Сами-то люди в холодильнике лежат, а даблы их шастают по всему космосу. Ковчег нашему брату уже опостылел, сколько уж в нём торчим, вот и креатятся на разных планетах, астероидах и чем-то занимаются. При этом свои даблы приспосабливают к разной силе тяжести, к ядовитой атмосфере и живут там в нечеловеческом обличии. Прям монстры, тьфу! Это, конечно, не про наших, нам вера запрещает менять своё тело. Каким Бог создал, таким и живи – в том золотом сечении, о котором я тебе рассказывал. Так что выбор у нас невелик, если не считать эос. Там вообще можно создать каждому по дубликату Земли, возможности неограниченные. Думаю, большинство даблов там и пропадает.

– А ты был в эосе?

– Был. Недолго. Не нравится мне это, постоянно напрягаться надо, чтобы не рассуществиться.

– Деда, расскажи про эос.

– Рано тебе. А вот и колодец… Ну, что ещё сказать про жилые палубы? Как видишь, здесь довольно просторно. Люди-то не плодятся, так что селись не хочу. Можно огороды под окнами копать или замки строить, кому что по душе.

Следующий прыжок длился дольше. Миновав две нижние жилые палубы, приземлились в креариуме. Марчику вдруг показалось, что он вернулся на ту «мамину» планету, где он гулял в поле. Такое же высокое небо, вдали синеют горы, необозримый простор! Но тут же в глаза бросилось отличие: горизонт был нарисованный, а горы не настоящие. Как он понял это? Таким вопросом Марчик себя не утруждал: видно же, что не настоящее!

– Здесь потолок выше, чем на жилых палубах, – дед ткнул пальцем в небо. – Шесть километров, как в дендрариуме и в обсерватории. Почему шесть? Это нижняя граница для перистых облаков, так что небо здесь почти земное, с разными облачными слоями.

– Вон там белый крестик летит, это что?

– Где? У меня зрение-то стариковское… Да это же планер! Развлекается кто-то. По сути, креариум и предназначен для развлечений. В нём можно креатить самые разные ландшафты, свои мирки, благо места много – диаметр почти в двадцать километров. Это самая большая палуба в ковчеге.

– А мы тоже полетаем?

– На планере? Не сейчас. Давай я покажу наш холодильник, и на этом всё.

Когда они ступили на техническую палубу, Марчик схватился за рукав деда – низкий потолок давил на него. Дед подхватил мальчика, и лента служебного транспортёра с огромной скоростью понесла их в самый центр ковчега.

– Сейчас мы едем в святая святых, – с некоторой ноткой торжественности объявил Григорий Степанович. – Там сосредоточены, так сказать, все наши мозги – электронные и человеческие. С виду это огромный шар, на поверхности которого устроены стазис-ячейки консервария, проще говоря, холодильники для людей. А внутри шара – кибер. Мы его называем Хранителем, потому что он отвечает за жизнедеятельность как консервария, так и всего ковчега. Ты его знаешь, он тебе сказки рассказывает.

– Вот здорово! Мы к нему в гости зайдём?

– Попробуем.

– А он большой?

– Огроменный до неприличия. Это целый завод с системами охлаждения, с изоляторами от квантовых шумов и прочими устройствами, а также с роботами, которые всё это чинят, и роботами, которые чинят роботов. Короче, старый хлам. Но работает надёжно. А вот второй кибер, внешник, он в ковчеге совершенно места не занимает – в обсерватории стоит его терминал, а сам процессор находится в эосе. Никто его размеров не знает, там в эосе вообще с размерами дурдом.

– Дедушка, а зачем два кибера? Они же могут поссориться.

– Это вряд ли. Киберы изолированы друг от друга ради безопасности ковчега. Ведь внешник находится в эосе, а там проходной двор – через эос люди могут креатить даблов в любой точке космоса, в том числе внутри чужих ковчегов. И зачем нам непрошенные гости? А тут защита железная. Например, надо твоей маме скреатиться на планете, где мушек выращивает, она даёт команду внешнику с указанием координат – и кибер-хранитель начинает отслеживать, чтобы в эос к внешнику не ушла лишняя информация о нашем ковчеге. Или, скажем, решил ты в креариуме поменять ландшафт, рисуешь картинку внешнику, который будет детализировать её вплоть до каждого атома, – а на самом деле обращаешься не к нему, а к Хранителю. Он твои команды фильтрует и сам передаёт внешнему киберу, после чего тот проращивает заданные предметы в креариуме. Понятно излагаю? Ладно, твоё дело слушать и на ус мотать, а потом сам разберёшься.

Старик и мальчик сошли с дорожки в обширном холле перед высоким порталом. Сделали несколько шагов…

– Проход только для владельцев стазис-камер, – вдруг раздался голос.

– Тьфу ты, ёханый бабай. Напугал, – чертыхнулся дед. – Кибер, этот мальчик со мной.

– У него нет права прохода в консерварий.

Степаныч спорить не стал, виновато глянул на Марчика:

– Вот ведь, старый пень, не подумал.

– Деда, а кто такой ёханый бабай?

– Старичок дурной, вроде домового. Что ж, придётся возвращаться…

Марчик чуть не расплакался – так хотелось увидеть того, кто рассказывает сказки перед сном:

– Киба боится, что я у него что-нибудь сломаю?

– В ковчеге ничто не ломается… во всех смыслах. Ладно, поедем в другое место, посмотришь на это «ничто».

Снова они куда-то двигались в лабиринте переходов, коридоры становились всё уже и угрюмей, одни голые стены. Наконец остановились в длинном тоннеле. Дед показал на стену:

– Это внешняя обшивка ковчега, за ней уже космос. Она двуслойная, состоит из толстой металлической брони и тонкой, которая тоньше скорлупы. Как думаешь, какая броня крепче?

Не дожидаясь ответа, Степаныч плюнул на пол, и тут же из пола вынырнуло блюдце, мигающее красным предупредительным огоньком.

– Принеси-ка, братец, униключ, – скомандовал старый космолётчик. Робот-уборщик скользнул в противоположную от обшивки стену и вернулся с блестящим металлическим прутом. Дед поднёс его к обшивке, на которой засветилась сетка из квадратов, провёл по стыкам, и одна из панелей отвалилась. На её месте зияла тьма. Марчик сразу почувствовал, что там ничего нет. Дед сунул в пустоту стержень, и он исчез.

– Вот из чего состоит скорлупка нашего ковчега. Её никакой метеорит, никакая бомба не порушит. Можно засунуть туда все планеты, все звёзды, всю вселенную – и ноль реакции.

– Деда, а из чего сделали это ничто?

– Пёс его знает. Ковчег строили, когда уже был запущен эос-компьютер – тот самый внешник, о котором я говорил. Его спрашивали, а он выдавал формулы, разные решения, которые были непонятны, но работали. Такая вот бесовщина.

Космолётчик приладил панель на место, и они в молчании отправились к центральному колодцу, где была устроена часовня. Григорий Степанович помог Марчику поставить свечку перед Николой Угодником, затем, глядя на икону другого святого, с белой шапкой на голове, стал креститься:

– От нападения иноплеменных сохрани, старыя утеши, юныя настави, безумныя умудри, плененныя возврати…

– Деда, ты кому молишься?

– Иоанну Новгородскому, который верхом на бесе в Иерусалим летал. Это духовный покровитель космоплавания. Всю молитву наизусть не знаю, а вот эти слова запомнились. Хорошо сказано. Про нас с тобой.

* * *

Григорий Степанович жил на третьей палубе нижнего жилого яруса, прямо над техническим ярусом. В его «отсеке» обнаружилось много настоящих вещей: велотренажёр, беговая дорожка, разные металлические приборы – всё это было снято с космолёта «Ермак», на котором дед когда-то летал инженером-программистом. Тут же на полке стояли модели космолётов, и они Марчика не впечатлили: какие-то бублики, нанизанные на палочки. Папин парусник был интереснее, в нём больше всяких штучек. Дожидаясь, когда дед закончит с домашними делами, Марчик заскучал.

– Ты, наверное, устал, – заохал старик. – Подожди, сейчас воду у гриба сменю. Без меня тут робот орудует, а чайный гриб любит человеческие руки. Вон как обрадовался!

Марчик смотрел, как хозяин отсека сухими морщинистыми ладонями аккуратно подхватывает из банки желеобразную лепёшку и пересаживает в другую стеклянную банку, и видел, что гриб – настоящий. Но где в нём радость? Шутит дедушка.

Спустя месяц они построили муляж ковчега. Дед придумал фокус: берёшь яйцо в руки – и оно становится прозрачным, каждая палуба, каждая деталь внутри видна. Вторую модель, «Ермака», построили быстрее. Но тут занятия прервались – бывший космолётчик вдруг перестал выходить из своего флигеля, поскольку впал в глубокий запой. Мама тоже не баловала вниманием, появляясь на полчасика утром и вечером, уверенная, что старик занимается с ребёнком. Уже месяц, как она вернулась к терроформированию планеты, и работа после долгого перерыва полностью её захватила. Отец тоже был постоянно занят. Марчика сложившаяся ситуация вполне устраивала. Ведь он теперь одинокий путешественник-землепроходец. Сначала мальчик игрался, катаясь в гравитационных колодцах, затем стал исследовать палубы ковчега. На жилых уровнях было не интересно, там кругом стояли защитные поля, охранявшие частные владения. Обсерватория тоже не привлекла, она была совершенно пустой, с забелённым куполом. А креауриум оказался занятым – Марчик заметил парус чьей-то лодки на озере, что разрушало все фантазии о затерянном мире. Поэтому малыш взялся «открывать» технический ярус.

Место для базового лагеря нашлось не сразу. Сначала Марчик исследовал главные коридоры, затем взялся за их ответвления, которых было множество – круглые и щелясто плоские тоннели словно запутанные кишки пронизывали весь уровень. Некоторые были очень низкие, так что малышу приходилось ползти на коленках, прилепив светодиод ко лбу. Явно эти лазы предназначались для роботов-ремонтников, что радовало: значит, многоглазый Аргус, как дедушка называл кибера-хранителя, его здесь не увидит. В одном из таких аварийных проходов Марчик и облюбовал местечко. Принёс из дома светильник, запас продуктов и, конечно, арбалет со стрелами. Кто же ходит без оружия по заброшенной планете, оставшейся от инопланетян? Дедушка долго летал в космосе и не смог обнаружить иные миры, а он, космолётчик Марк Старков, стал их первооткрывателем. Опасности и разные тайны здесь на каждом шагу, но он всё преодолеет!

Первым делом надо защитить базу от проникновения инопланетных чудищ, закрыть вход щитом. Как его добыть? Известно как! Плюнуть на пол и произнести волшебное заклинание: «А ну-ка, братец, принеси мне униключ». Завладев инструментом, мальчик ушёл подальше, чтобы следы взлома не привели вражеских разведчиков в его штаб, и снял со стены панель. Под ней не было чёрной пустоты, а поблёскивала какая-то металлическая решётка. Сразу же появились «братцы», но малыш успел бросить панель на пол и усесться на неё, нацелив на роботов арбалет. Те покружили вокруг человека и откуда-то приволокли запасную. Было интересно наблюдать за спорой работой «братцев». Спустя время малыш обнаружил, что униключ умеет резать. Синий луч не обжигал руку, а на полу оставлял глубокие борозды. Добыв ещё одну панель, он вырезал два круглых щита и закрыл ими туннельные проходы к базе. Цитадель готова. Теперь можно было взяться и за исследование «планеты».

Долгие часы между завтраком и ужином Марчик пропадал на техярусе. Огромный мир! Было в нём много совершенно пустых пространств, словно строители передумали устанавливать здесь механизмы. Или это про запас? Другие залы и закутки напоминали склад забытых вещей. Определять, какое помещение служебное, а какое для общего пользования, было просто: все входы для техперсонала помечались одним и тем же значком – приземистым цилиндриком, из которого вверх на две стороны зонтиком били пунктирные линии. «Родничок с фонтаном», – догадался Марчик. Однажды за прозрачным защитным полем, преградившем вход в какой-то ангар, маленький путешественник увидел силуэты космических кораблей. На их бортах также красовались значки родника с бьющими вверх струями. Наверное, на этих кораблях прилетели сюда с древней Земли жители ковчега. Вот бы туда проникнуть!