Миллион долларов до конца света

Олег Айрашин

Миллион долларов до конца света

Имена вымышлены, факты перепутаны, события искажены. Не было этого, да и быть не могло.

Часть 1. Лунная тень

…Проявления сверхцивилизаций носят космический характер, мы просто не умеем отличить их от природных космических явлений.

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. «За миллиард лет до конца света»

Глава 1. Ядерный джинн

Непонятное всегда раздражает, так устроен человек.

В кабинете Ратникова, руководителя группы активных действий Академии, мы сидим уже полчаса. И всё это время я гадаю, зачем ему понадобился скромный литератор Александр Константинов.

Осмотрелся ещё раз. Обстановка почти спартанская: письменный стол, на нём кроваво-красным цветом выделяется стационарный телефон, прежде такие стояли в кабинетах крупных советских начальников; три кресла, столик, сервированный кофе; солидный сейф, высокий холодильник, встроенный платяной шкаф. Вместо окна весёленькая картина с лужайкой. И какая‑то дверь в дальнем углу.

– Речь пойдёт о терроре, – заявил Ратников, пригладив ладонью белую шевелюру.

– О каком терроре? – не понял я.

– О ядерном. Ты на экран гляди, – он кивнул на стену.

А чего тут рассматривать? Залитое солнцем зелёное поле с белым мячом в центре и две команды друг против друга.

– Террористы среди болельщиков? Так, Белый?

– Ошибаешься, Костя.

«Костя», как и «Белый» – это из юности, тогдашние наши прозвища. Мы с Анатолием знакомы полвека, со времён учёбы в техникуме. Потом я потерял его из виду. А недавно выяснилось: он тоже сотрудник засекреченной Академии метанаук. Но я приписан к пятому сектору: «Наука – культура – искусство», а Ратников служит в первом, самом закрытом. Негласный надзор за глобальной безопасностью – вот что такое первый сектор.

– Супостаты прячутся под трибунами? – спросил я.

– Нет, они давно скрылись. Но подарочек оставили.

В тот же миг бесконечный свет охватил мир, мы словно оказались внутри звезды… Да почти так оно и было.

Спустя время зрение вернулось. В центре выжженного поля зияла огромная воронка с багровыми краями. Памятник лучшим в мире командам. От бетонных трибун остались раскалённые остовы и спёкшийся бетон. Сорок тысяч человек исчезли, просто испарились!

Джинн, ядерный джинн – вот кто сотворил этот ужас.

Голодный демон с леденящим душу воем втягивал всё, до чего мог дотянуться. И злая душа его, разорвав небосвод, устремлялась за облака. Громадная лиловая поганка набухала тяжестью, ветер относил её шляпку в сторону.

Но почему стадион? А, скажем, не штаб-квартира Организации Объединённых Наций? Или «Аквариум»[1]?

И тут зазвонил телефон. Тот самый, кровавый. Прежде, чем снять трубку, Ратников поставил видеоролик на паузу.

– Да, Леон Альбертович, – сказал он, и я догадался, что на другом конце его шеф, Тавровский. – Утвердили? И сколько же?

Я слышал только слова Ратникова, и они привели меня в изумление.

– Миллион долларов? Мне кажется, это нереально… А, ну если так… Да, мы как раз смотрим… Хорошо, как договаривались. – Он положил трубку на место.

– Миллион долларов? – не удержался я от вопроса. – Не иначе, как требование террористов? Не так уж и много…

– Нет, – усмехнулся Белый, – это другое, скоро узнаешь. Смотрим дальше.

На экране показалась высотка Секретариата ООН. Похоже, злой дух прятался внутри, и тут вырвался наружу снопами ярчайшего пламени. Джинн оскалился – от его улыбки здание треснуло пополам.

Верхняя часть небоскрёба, едва приподнявшись над раскалённой расщелиной, оседает в груду обломков. Сотрясается земля, гигантский столб осколков, пыли и дыма взлетает вверх. Но что‑то не так. Куда пропали рёв и грохот? Зато возникает и набирает силу удивительно знакомый мотив.

Картина снова меняется: на экране «Аквариум», и белый карлик вспыхивает поодаль от цели. «Стекляшка» бьёт в глаза ослепительным блеском, а секунду спустя на здание обрушивается удар. Свирепый таран разносит «Аквариум» на куски, огромный дом лопается, как воздушный шарик.

Дыбом встаёт обожжённая земля, несётся ярой волной – и круг этот шире и шире.

Ещё минута – в небесную высь рвётся багровое облако. Бешеный джинн сметает людей могучей дланью, словно крошки со стола – и ревёт, ревёт, ревёт…

Теперь над землёй, сверкая огненными сполохами, нависает чудовищный череп.

Джинн склоняет голову набок, прислушиваясь к чему‑то. Ещё немного – вослед атомному меркнет и солнечный свет.

А что же звуки? Затих рёв, не слышно давешней музыки. И гремит властный голос:

– Ядерный террор вышел из‑под контроля…

– Щупальца международного терроризма…

– Вырвать ядовитое жало…

Зажёгся свет, и я вернулся в привычный мир настоящего. В первый сектор Академии метанаук.

Даже в костюме Ратников смотрится нордическим суперменом: широченные плечи, загорелое лицо, ослепительно белые волосы.

– И как тебе? – спросил он.

– Круто. Но есть неточности. Взрывная волна…

– Да очнись, Костя, это же фильм!

– Конечно. А музыкальная дорожка – прям‑таки наповал. Но до чего же мелодия знакомая…

– Оценил? Моя идея. – Ратников довольно улыбнулся. – А знаешь, где ты мог это слышать? Боевик «Без лица», трек.

– А, верно! Но почему стадион?

– Ну как же? Олимпиада, и вдруг – бац! Ни людей, ни мира, ни футбола. Финал неожиданный, согласись. Плевок в лицо человечеству.

– А кто выбирал…

– Объекты? Леон Тавровский, начальник первого сектора. Скажем так, мой шеф пытался угадать их выбор. Кстати, он ждёт нас, – Ратников кивнул на дверь в углу кабинета. – И если ты готов… Ты готов?

– Да.

– Тогда идём.

Я ещё не знал, что моя жизнь изменилась навсегда.

Глава 2. Предложение, от которого нельзя отказаться

Перешагнув порог, мы прошли полутёмный тамбур, ещё одну дверь и оказались… в лесу. Солнце просвечивало через редкие сосны, упоительно пахла смола, на небольшой поляне оказался накрыт стол с напитками и богатой закуской. Я невольно закрыл глаза, а когда через секунду открыл – красота исчезла. Просторный кабинет, раза в три крупнее, чем у Ратникова, солидная обстановка. Но и только.

И – широкая улыбка Ратникова.

– Это была иллюзия, – пояснил он. – Сам подумай, какой лес на глубине сорок метров? Мы находимся в кабинете начальника первого сектора, отвечающего за глобальную безопасность. С шефом ты знакомился, да подзабыл. Как ты знаешь, память твою частично стёрли, за противозаконное приобщение к закрытым сведениям. Несанкционированное ознакомление с Главным Проектом[2] Академии – считай, легко отделался.

В стене открылся дверной проём, и вошёл хозяин кабинета: невысокий, худощавый, с седоватой шевелюрой и чёрными сросшимися бровями.

Кивнув Ратникову, он протянул мне руку.

– Леон Альбертович. А вас я помню. Присаживайтесь.

Бархатные нотки в голосе показались смутно знакомыми.

Мы разместились в креслах.

– Толя, – шеф упёрся взглядом в Ратникова, – что‑то наука у нас не торопится?

Немолодого и серьёзного человека Тавровский назвал просто по имени, как-то странно…

Однако «Толя» и ухом не повёл.

– Думаю, задержало своё начальство, – ответил он.

Раздался мелодичный звук, и проём в стене вновь открылся. В дверях показался смуглый мужчина средних лет, с длинными чёрными волосами и аристократическим, как у артиста Леонида Ярмольника, носом. Да это же Сергей! Сергей Олегович Иванов, бывший мой наставник из пятого сектора. Я вскочил, губы сами расползлись в улыбку. Он кивнул мне… понятно, горячие приветствия сейчас неуместны… и разместился в кресле неподалёку от Ратникова.

– Сначала решим один вопрос. – Леон перевёл взгляд на меня. – Среди нас новый человек, пока без допуска. Кстати, Саша, у вас пропал дар сочинителя, не так ли? С чего бы, как думаете?

От столь доверительного обращения я слегка опешил. Похоже, он ко всем так, по имени?

– Так вот как это делается… – ответил я.

– Всё верно, – подтвердил Леон. – Это была санкция Академии. Не стоило совать нос куда не следует. А теперь к делу. Мы предлагаем вам участие в закрытом проекте. Речь идёт о спасении человечества.

– Но что именно…

– Пока никаких деталей. Отказаться не поздно, тогда сегодняшние события мы сотрём из вашей памяти. Но как литератор вы останетесь вечным ремесленником.

Я промолчал.

– А коль согласитесь, – продолжил Леон, – то получите индульгенцию.

– То есть вдохновение…

– Оно вернётся… – Леон шевельнул густыми бровями… – в случае успешного завершения проекта. Более того, мы присвоим вам третий уровень, а это плюсует тридцать лет жизни. Вы согласны?

Тридцать лет, ух ты! Пусть на шестом десятке я и чувствую себя моложе, но это лишь внутреннее ощущение. Природу не обманешь. А тут – свежий тридцатник. Постой, а как же Марианна? Сразу обговорить…

– Так вы согласны? – повторил Леон.

– Разве у меня есть выбор? Но столько же я прошу для моей жены.

– Принято. Ответ, пожалуйста. Чёткий ответ.

– Согласен.

– Вы подтверждаете согласие?

– Подтверждаю.

Леон щёлкнул пальцами.

– Падай, – сказал Ратников, – ты убит. Что передать твоей вдове?

– В смысле?

– Шутка, – ответил Ратников. – Но в каждой шутке… Отныне твоя жизнь принадлежит Академии. О книгах забудь, полностью фокусируешься на нашем проекте.

– Не нужно нагнетать, – бросил шеф. – Да, работа потребует глубокого погружения. Однако вернёмся к делу.

Леон оглядел нас по очереди – и умолк. Прошла минута. Тишина становилась оглушительной. Мы ждали первой фразы, как избавления, а он всё молчал и молчал. Наконец, произнёс негромко:

– Так кто же спасётся? – спросили апостолы Иисуса. И услышали в ответ простые слова: невозможное человекам возможно Богу[3].

Шеф снова прошёлся по кабинету.

– Итак, первое. Мир катится в пропасть. – Леон взглянул на Ратникова.

– Кино смотрели?

– Так точно.

– Тогда наверняка уловили главное – ядерный террор. У самого агрессивного по своей природе биологического вида, так называемого гомо сапиенс, в руках оказалось ядерное оружие, – он понизил голос. – Вы допущены к особой тайне человечества, тайне его происхождения. Сегодня мы знаем, что в доисторические времена в земные дела вмешалась инопланетная сверхцивилизация. Пришельцы встроили в организм первобытного человека ген агрессии. С благой целью – повысить выживаемость вида. Однако процесс вышел из‑под контроля.

Похоже, Леон сел на любимого конька.

– И часть рода людского превратилась вовсе не в сапиенс. Другая порода – гомо агрессивус. Мутанты.

Тавровский перевёл взгляд на Сергея и продолжил, словно хотел убедить его в чём‑то.

– Да, да! Планета нечестивая. Вот первопричина всех зол. А потому война – правило, мир – исключение. Самоликвидация человечества неизбежна. Конец первой части.

Леон вернулся в кресло.

– Теперь часть вторая. – Он вопросительно взглянул на Ратникова.

– Новая угроза, – подсказал тот.

– Да, новая угроза. Мы думали, у нас есть время. Мы ошибались. Земная цивилизация может исчезнуть и без ядерного апокалипсиса. Наша наука, – он покосился на Сергея, – научилась отлавливать опасность на ранней стадии. И нам известна точная дата.

Помолчав, он тихо‑тихо произнёс:

– Конец света начнётся первого августа 2008 года от Рождества Христова. Ибо пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?

И тут же прозвучал голос Сергея:

– Апокалипсис, глава шестая.

– Неплохо. Так я о чём?

– Нам известна точная дата, – вежливо напомнил Ратников. – И до неё всего лишь год.

– Так оно и есть, – подтвердил Леон. – Всё это время мы катились в пропасть. Теперь показался край обрыва. И здесь торчат уши всё той же сверхцивилизации.

Леон замолчал, и я вспомнил первого президента России, обожавшего мхатовские паузы.

Я переводил взгляд с Сергея на Ратникова: какие же они разные. И не в том дело, что один брюнет, а второй блондин. Они по духу несхожи, даже полярны.

Ратников – это первый сектор, правая рука Леона. И по месту в Академии, и по натуре своей он – страж. Матёрый. Холодный. Решительный. А коль на кону безопасность человечества – кто-кто, а Ратников разрубит любой узел. Управится без колебаний и рассуждений, невзирая на цену.

Полвека назад, в далёких шестидесятых, он, Белый, был отчаянным пацаном, заводилой наших рискованных затей. Правда, после техникума связь с ним оборвалась; но я был в курсе, что, уйдя на службу в ФСБ, мой однокашник вырос до генерала. А в прошлом, две тысячи шестом году, мы пересеклись в Москве – и тут я узнал, кто такой Ратников на самом деле. Руководитель группы активных действий первого сектора Академии – это намного круче генерала ФСБ. Впрочем, на обе роли он подходил идеально.

Сергей же иного поля ягода. Учёный, мудрец, философ. Привык докапываться до сути, искать первопричины, работать на опережение. Он не решает проблемы по мере их возникновения – стремится не допустить их появления. Сегодня Сергей замещает начальника пятого сектора, но о самом начальнике, Калганове‑Брёвине, мне даже вспоминать не хочется. С первого дня моего в Академии, шесть лет назад, Сергей был моим наставником. Учителем с большой буквы.

Сейчас он рассеянно теребит ухо, думая о чём‑то своём, а Ратников не отрывает взгляд от своего шефа.

– Продолжим. – Леон щёлкнул пальцами.

Глава 3. Обречённая планета

Леон щёлкнул пальцами, и перед нами явился пейзаж с речкой и лесом. И солнце, крупным планом.

– Карающий меч обрушится на Землю первого августа 2008 года, – произнёс Тавровский.

Небесное светило тускнеет, поверхность его вспучивается волдырями. И вдруг выстреливает огромным протуберанцем. Нестерпимо яркий световой столб несётся прочь, дальше, дальше, дальше – и накрывает голубую планету. Через минуту‑другую от плазменного выброса остаётся лишь россыпь искрящихся осколков.

– И явилось на небе великое знамение: жена, облачённая в Солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двадцати звёзд, – бархатный голос как нельзя сочетался с увиденным.

– Иоанн Богослов, – отозвался Сергей. – Откровение, глава двенадцатая.

– Молодец, – сказал Леон.

Я потихоньку приходил в себя.

– Это настоящие съёмки через телескоп?

Леон рассмеялся.

– Как шутят астрономы, в телескоп на Солнце можно посмотреть два раза в жизни – правым и левым глазом. Нет, это компьютерная симуляция. – Он потёр ладони. – Сейчас мы всё расставим по местам. Дадим слово нашей науке.

Сергей замешкался.

– А с чего лучше начать? С дельта‑мезонов или…

– Можно и с дельтонов, – прервал его Леон.

– Хорошо. Итак, сто лет назад в нашем секторе сделали открытие. В составе солнечного излучения зафиксировали ранее неизвестный вид радиации. Дельта‑мезоны, сокращённо дельтоны.

– Подожди… – Ратников нахмурил лоб. – Нам бы попроще. Ведь речь идёт о солнечных вспышках, протуберанцах?

– Не совсем. Фоновое, то есть очень слабое дельтонное излучение, похоже, существовало всегда. Но мы говорим о пиковых выбросах, когда интенсивность взлетает в сотни и тысячи раз. Да, это протуберанцы, но далеко не всякие.

– А какие же? – спросил я.

– Имеются в виду лишь выбросы, содержащие дельтоны, – ответил Сергей. – Таковые происходят из глубины нашей звезды, из солнечных недр, и природа их необычна. Уже оторвавшись от Солнца, плазменный сгусток продолжает излучать эти самые дельтоны. Подчеркну: в нормальных условиях огромная гравитация удерживает почти все дельтоны внутри нашей звезды. Но главное не это. Важными оказались два фактора…

– Нижайшая просьба, – вмешался Леон. – То же самое, но языком человеческим.

– Постараюсь. Сначала о свойствах дельтонов. Во‑первых – сильнейшая проникающая способность. Бетонный слой половинного ослабления равен ста километрам.

– Серёжа, ещё проще.

– Хорошо. Пусть на вас несётся поток излучений. Если спрятаться за стену толщиной сто километров, доза уполовинится. А тысячекилометровый слой ослабит её в тысячу раз, то есть поглотит почти полностью. Только вот где найти такой экран?

– Земной шар, – сообразил я. – Ночная сторона.

– Не так всё просто, но об этом позже, – ответил Сергей. – Теперь во‑вторых. Поражающее действие дельтонов. Я вас не утомил?

– Пока все живы, – хмыкнул шеф.

– Понимаете, какая странность. Из соматических эффектов – лишь резкое повышение частоты онкозаболеваний и…

– Серёжа!

– Ах, да. В общем, после открытия дельтонов мы изучали их воздействие на живые организмы…

– Это как? – не понял я. – Вы что, всякий раз дожидались вспышки?

Сергей отрицательно качнул головой.

– Нет, мы научились получать дельта‑мезоны на собственном ускорителе. А испытываем на мышках, на морских свинках. Что же удалось выяснить? Отдалённые раковые заболевания – очень сильная зависимость от дозы. А ещё облучённые особи теряют способность к оплодотворению.

– А как насчёт секса? – спросил Ратников.

– Понимаю твою озабоченность, Анатолий Борисович. Потенция сохраняется, но стерилизация гарантирована.

Леон приподнял правую руку.

– И, как предсказал Исаия: если бы Господь Саваоф не оставил нам семени, то мы сделались бы, как Содом, и были бы подобны Гоморре[4].

Подумалось: а ведь его любовь к цитатам вовсе не чудачество. Скорее ораторский приём, способный уберечь слушателей от скуки.

– Это о свойствах дельтонов, – продолжил Сергей. – Но есть другая сторона проблемы, почти мистическая. Точная синхронизация вспышек…

– Выгоню из класса, – буркнул Леон.

– Прошу извинить. Итак, обогащённые дельтонами вспышки происходят чрезвычайно редко. Но что удивительно, случаются исключительно в те моменты, когда на Земле наблюдаются полные солнечные затмения. – Сергей сложил вместе ладони. – Независимо от того, в какой географической точке они наблюдаются. Есть затмение – имеем дельтонную вспышку. Нет затмения – нет и дельта‑мезонов. Вернее, слабенький фон. И что ещё интересно, дельтонные выбросы всегда направлены в сторону нашей планеты.

– Фантастика! – вырвалось у меня.

– Вот именно. Мало того…

– Интенсивность! – вмешался я. – Ведь она растёт?

– Да, возрастает с каждым циклом, – подтвердил Сергей. – От затмения к затмению. Прежние вспышки были много слабее. Подожди, откуда?.. Ах да, ты же у нас любитель совать нос в закрытые отчёты. В самом деле, сила излучения возрастает от вспышки к вспышке, причём строго в геометрической прогрессии.

– А коэффициент?

– Хороший вопрос. Около десяти, конкретно – восемь целых пятьдесят четыре сотых, – уточнил Сергей.

– Странный коэффициент.

– Страшный коэффициент. Эта цифра означает лавинообразный рост. Предыдущие вспышки скоро покажутся детской забавой. Так, пики‑предвестники.

И тут до меня дошло.

– А ближайшая вспышка ожидается через год, первого августа?

– На очереди вспышка большой мощности. Огромной мощности я бы сказал. – Сергей немного помолчал. – И она станет фатальной. Наступит Судный день, но заметят его не сразу. А потом каждый третий житель планеты умрёт от рака. Причём эффект носит стохастический характер. А главное…

– Сергей! – Леон укоризненно покачал головой.

– Что? Ах, да… Стохастический значит случайный. Кому конкретно не повезёт, предсказать невозможно. Как говорится, на кого бог пошлёт. А вот способность к деторождению утратят все облучённые. Население планеты враз окажется бесплодным.

– Не всё, – возразил я. – Лишь половина.

– Увы, нет. – Сергей повернулся ко мне. – Вот и последняя странность. Все дельтонные вспышки идут сериями.

– Очередями?

– Причём короткими, точнее, дуплетами. Каждая серия – пара вспышек. Первая – в миг затмения, вторая вдогонку, спустя двенадцать часов.

– Когда Солнце освещает противоположную половину земного шара, – сообразил я.

– Именно так.

Сергей внимательно смотрел в мою сторону. Леон и Ратников тоже замерли, словно ожидая чего‑то.

И озарило меня.

– Луна!

Глава 4. Космическое послание

Не люблю астрономию, предпочитаю гастрономию. Но Сергей излагал суть не иначе как вкусно.

– Так оно и есть, – подтвердил он мою догадку. – Луна. Она‑то и натолкнула нас на главную гипотезу. Да, космический сигнал. Смотрите, сколько странностей связано с Луной. Начнём с главного. Точнейшее совпадение угловых размеров Луны и Солнца, при полном затмении очевидное.

– А если это случайность? – спросил я.

– Допустим. – Сергей почесал аристократический нос. – Но вот ещё вопрос. Почему Луна обращена к нам всегда одной стороной? Такого быть никак не должно. Крупные метеориты таранили лунный шарик миллиарды лет, а он так и не закрутился. К тому же обратная сторона разительно отличается от видимой. Треть обращенной к нам стороны Луны покрывают огромные кратеры, астрономы называют их морями. А на другой стороне их почти нет.

Помолчав, он продолжил.

– Но вернёмся к нашим дельтонам. Интенсивность излучения: откуда этот дикий рост с постоянным коэффициентом прогрессии? Причём цифра какая‑то странная. И что мы будем с этим делать?

В самом деле, подумал я, почему именно столько: 8,54? Если бы 3,14, тогда понятно, это число π. Или, скажем, 2,72 – число е, основание натуральных логарифмов. Две вселенские константы, одинаковые во всех мирах. («– Чему равно число π? – Сейчас не знаю, а на войне до семи доходило»). Не отвлекаться. А если πвозвести в квадрат? Где моя авторучка?

И сразу наткнулся на суровые взгляды Леона и Ратникова.

– Сожгу потом, – сказал я.

Однако квадрат числа πоказался равен 9,86, что немного больше наших 8,54. А е в квадрате? Получается 7,40. Думай, думай. А что, если е умножить на π? Ну-ка, ну-ка…

– Ни хера себе!

Все трое изумлённо уставились на меня.

– Александр Павлович, такие эмоции? – удивился Сергей.

Оказывается, я выдал это вслух.

– Прошу прощения, само вырвалось. Так складно живописуешь!

– Ну‑ну. Я могу продолжить?

За спиной Леона возникла новая картина: в космическом безмолвии лунный шарик завис между Землёй и Солнцем.

Теперь взгляд с Земли. Вот Луна надвигается на солнечный край. Солнце тускнеет, уже алеет лишь тонкая дуга с яркой точкой посередине; а сейчас меркнет и она.

Светило становится страшным. Над чёрным ликом дыбятся седые космы. Солнце не просто загорожено Луной – наложение ювелирное.

Снова вид из космоса, и опять огненная атака на нашу планету. Но теперь по земной поверхности скользит тёмный круг, пятно лунной тени.

– Знамение не случайно, – продолжил Сергей. – Оптическая равновеликость двух небесных тел при затмении – уже чудо. И смотрите, в этот же миг выбрасывается дельтонная плазма. Таких совпадений просто не бывает. Всё связано. Это сигнал.

– Внеземная цивилизация?

– А кто же ещё? Ведь совмещение размеров Луны и Солнца приходится как раз на человеческую эпоху. Раньше Луна была к Земле много ближе, а со временем наоборот удалится. А раз это не случайность, то что? Предупреждение!

– Феноменально! А вот и последняя точка, прошу убедиться. – Я протянул Тавровскому листок с произведением двух мировых постоянных.

– Ого! – Леон изумлённо взглянул на меня.

– Тоже мне, бином Ньютона. На берёзовых бруньках.

Глава 5. Убежище

Что‑то поменялось в докладе Леона. Но что именно, я понял не сразу. Наконец дошло: он всё чаще посматривал в мою сторону. Вот и сейчас, задержав на мне взгляд, Леон произнёс:

– Шанс на спасение – вот что это означает. Несомненно, нам подали знак, указали путь в укрытие. Ведь Луна – надёжнейший заслон от губительных дельтонов. Так, Серёжа?

– Да. Её экранирующая способность гарантирует защиту от канцерогенного и стерилизующего действия дельта‑мезонного излучения даже…

– Ох… – вздохнул шеф. – Ладно, идём дальше.

– А вот это самое укрытие, оно где находится? – спросил я.

– Полное затмение будет наблюдаться на длинной полосе, включая Новосибирск, Ноябрьск, Нижневартовск…

– А всё‑таки, где точно…

– Об этом рано, – прервал меня Леон. – Итак, мы получили подсказку. Но что можно сделать? У нас есть выбор. Сколько же вариантов, как думаете?

– Вероятно, два? – сказал я.

– Не два, но дважды два. Теоретически. А фактически – судите сами. Вариант первый. Пусть мы ошибаемся, и губительный выброс не случится. Но что ждёт нашу планету в этом случае? – Леон перевёл взгляд с меня на Ратникова. – Ядерный катаклизм… Кино смотрели?

– Да, Леон Альбертович, – ответил Ратников. – С большим интересом.