На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения

Тогда я еще не знал о судьбе блестящего русского авиаконструктора Игоря Сикорского, который, кроме прочего, изобрел вертолет. Всю жизнь Сикорский был, вероятнее всего, формально православным, а в конце жизни по-настоящему пришел к вере и, кажется, даже писал духовные книги. Этот замечательный русский человек внес огромный вклад в развитие авиации, при этом отнюдь не оказался потерянным для Церкви. Вот такой практический ответ на теоретический вопрос.

Отнюдь не считаю, что так и надо: "Первым делом – самолеты, а религия потом". Если человек думает, что вере он посвятит остаток жизни, этого "остатка" может не оказаться. Дело души нельзя откладывать "на потом".Но это пример того, что к спасению души Бог приводит людей самыми разнообразными путями, лишь бы человек сам этого хотел. Сикорский стал "работником последнего часа", а другим, может быть, так нельзя, и у них все будет по-другому.

Теперь я точно знаю, что нельзя презирать таланты, данные Богом, даже если эти таланты, на первый взгляд, не имеют ни какого отношения к спасению души. Конструктор обязан стать конструктором, архитектор обязан стать архитектором. Они должны всю душу вложить в реализацию данного от Бога таланта. А как же спасение души? Да лишь бы ты хотел ее спасти – Господь научит как. И за пульманом можно молиться, даже если это короткие молитвенные вздохи, их цена перед Богом может быть очень высока. Любое дело можно делать ради Бога. Даже если человек вкалывает сутками и у него нет времени вычитывать многочасовые молитвенные правила и даже в храм он не имеет возможности ходить регулярно, пусть только помнит, что без Бога он – ничто, пусть просит у Бога помощи, и пусть благодарит Бога за помощь, которая всегда (!) приходит. И тогда в его сердце родится восхищение Божьим миром. И тогда сама его работа станет молитвой.

Помните чудную новеллу Анатоля Франса "Жонглер Божьей Матери"? Жонглер умел только жонглировать, он ни чего иного не имел возможности принести в дар Божьей Матери. И тогда он ночью в храме стал жонглировать своими шарами перед иконой. Тому, кто случайно это увидел, это показалось страшным кощунством, а Богородица сошла с иконы и вытерла пот со лба своего жонглера.

А бывают ведь таланты не только духовно-нейтральные, но и откровенно страшные. Например, талант полководца. В чем он состоит? В том, чтобы уметь максимально эффективно уничтожить на поле боя как можно больше людей. Но тот, кто имеет талант полководца, должен стать полководцем. Даже такое страшное дело, бесспорно замешанное на грехе, можно делать во славу Божью, и даже стать святым, чему есть множество примеров.

Многочасовые молитвословия и выстаивания в храме всех богослужений, не являются обязательным условием спасения души. Это средства и средства безусловно благие, но могут быть и другие пути. Иногда один только молитвенный вздох может быть угоднее Богу, чем десять акафистов. Бог, конечно, отличит тех, кто внутренне равнодушен к Нему и лишь ссылается на нехватку времени, от тех у кого и правда туго со временем, но из глубины души постоянно вырываются очень искренние возгласы: "Господи, прости", "Господи, помоги", "Господи, благодарю".

И ни когда настоящая любовь к Богу не наполнит душу человека презрением к "этому тленному миру". В этом мире живут люди, и Бог хочет, чтобы мы друг друга любили и все делали из любви к друг другу, а значит и к Нему.

Нет ни чего отвратительнее высокомерного псевдоправославного презрения к окружающим, которые губят свои души. Однажды я услышал от одного ревностного неофита: "Меня вообще ни что не интересует, что не имеет отношения к спасению души". Если бы он только понимал о чем идет речь, когда мы говорим о спасении души, он бы понял, что к спасению души имеет отношение абсолютно все, что происходит в этой жизни.

Помню, в сериале "Улицы разбитых фонарей" капитан Ларин приходит к одному монаху, чтобы задать ему несколько вопросов. Монах встречает его пренебрежительно:

– Вы хотите найти преступников?

– Да.

– Искать надо Бога, а не преступников.

– Я обязательно подумаю об этом, но сейчас мне надо найти преступников.

Часто пьющий и редко вспоминающий о Боге опер выглядит в этой ситуации куда православнее, чем монах, исполненный презрения к грязной оперской работе. Опер каждый день рискующий жизнью, спасал людей. А высокомерный монах заботится о спасении только свей души. Кстати, по сценарию этот монах бросил в миру жену и дочь, которые считают его погибшим. Вообще молодец.

Все, конечно, сложнее. Прп. Иоанн Дамаскин – талантливый управленец, богослов, поэт, бросил все и ушел в монастырь, где ему запретили писать и определили послушание – выгребать дерьмо. Разве Иоанн был не прав? Прав. А игумен, запретивший талантливому богослову писать? Вполне возможно и даже вероятнее всего игумен тоже был прав. Это такой особый путь. Надо развивать свои таланты, но иногда ими надо пренебречь, может быть, на время, а может быть и навсегда. Ведь даже Богом данные таланты могут превратиться в преграду между человеком и Богом.

Путь Дамаскина – благой путь. Но этот путь не универсален. Вот этого-то и не понимают наши фанатики, полагающие презрение ко всему мирскому обязательным условием для спасение души. Сейчас много говорят про "монастырь в миру", про то, что надо сделать свою семью маленьким монастырем. Конечно, это благой путь. Ошибка происходит тогда, когда этот путь объявляют универсальным и для всех обязательным. Кому-то и в миру нужны незримые стены, которые отделяют его от мира, но и без этих стен можно спасти душу.

Сейчас много говорят об "умном делании" для мирян. Умное делание – чисто монашеская практика. Доступно ли это для мирянина? Возможно. Но безусловно – не для любого, и уж ни как это не может быть обязательным.

Нет, жизнь не остановится, если все станут православными. Жизнь остановится, если все станут фанатиками. Православные – разные, а фанатики – одинаковые.

Так надо ли публицисту выбиваться из сил, работая над словом? Надо ли вкладывать душу в совершенствование стиля? Надо! Вам только кажется, что это не имеет отношения к спасению души.

28.08.95

Православие удивительным образом неуловимо при всей жесткой точности и однозначности догматов и канонов. Последние – как скелет, а живое тело веры, которое на них нарастает, не побалует почти ни одной однозначной формулировкой, ни одним утверждением, относительно которого можно быть уверенным, что вы его правильно поймете без доброго тома комментариев. На вопросы и другим, и самому себе постоянно приходится отвечать: "Так, да не так", "Можно и так сказать, хотя это не вполне точно". "Ну, на определенном уровне можно и так понимать". Все элементарно просто и бесконечно сложно, как и сама истина.

Вот, например, святой сказал: "Жить в миру и спастись, все равно что гореть в огне и не сгореть". Другой святой сказал иначе: "Не все и в монастыре спасутся, не все и в миру погибнут". С формальной точки зрения одно из двух высказываний ложно. А между тем, оба они истинны.

Святитель Феофан сказал по видимости то, что надо было слышать монаху, а преподобный Лаврентий обнадеживал мирянина. И тот, и другой утверждали своих чад на том пути, которым им заповедано следовать. Значит, есть две разных истины для разных людей? Нет, истина одна. Или один из них говорил то, что ложно, но полезно? Нет, ни какой лжи.

Надо понимать, что слова святого затворника являют собой вывод из множества положений святых отцов, которые являются безусловно истинными. Не следуя этим положениям (хоть в миру, хоть в затворе) душу спасти невозможно. Святитель делает неизбежный вывод из того, что должно быть известно каждому монаху. Возможно ли спастись без покаяния? Ни как нет. Возможно ли покаяться в суете? Немыслимо. Возможно ли в миру без суеты? Куда там. Ни одно из трех положений опровергнуть невозможно, значит и вывод из них является истинным. Но одна часть истины в том, что в миру спастись нельзя, а дургая часть истины в том, что в миру спастись можно. Чтобы это перестало казаться абсурдом, тут надо дальше говорить, но до дна все равно не добраться.

Или вот послушание и рассуждение. Отсечение своеволия, не рассуждающее послушание старцу или духовнику – безусловная добродетель. Но разве духовное рассуждение – не добродетель? А разве это не есть нечто прямо обратное?

Закхей призвал к себе Господа, несмотря на хорошо осознаваемое собственное недостоинство, а Сотник воспрепятствовал Господу войти, сославшись на недостоинство. И оба правы. Но как же оба, если в типовой ситуации поступили прямо противоположно? Хоть плачь.

Я так понимаю, что и Закхей и Сотник были движимы любовью ко Господу и этим их поступки были оправданы. Можно было и не принять от лености, и принять по гордыне. Точно так не поступив, оба были бы осуждены. Вспомним Симона Фарисея, который призвал к себе Господа и был осужден. Как же тут без рассуждения?

Как часто надо причащаться, тебе ни один духовник не скажет. А если скажет? Вы может и не спрашивали, а он сказал. Ответ, казалось бы, прост: надо сделать за послушание, как велено. А если вы на 100% убеждены, что в этом случае будете причащаться в осуждение? А если на грех благословляют? Не выполнять? Но если это всего лишь представляется грехом тебе, в силу твоей духовной неразвитости, а старец знает, что говорит? Скажете, есть явный грех. Так ведь мало ли что нам явным кажется. Если один человек избил другого человека палкой, это грех? Явно. А если это делает старец в духовном разуме по отношению к ученику? И это еще простой случай. А мало ли еще такого, явно – неявного?

Наверное, лучше бы и вовсе не рассуждать, а положиться на одно послушание. Но если с двух сторон два равно авторитетных старца разное говорят? Выбрать одного из них, его и слушать во всем? Но для того, чтобы выбрать, уже придется рассуждать. А если разное говорят духовник и епископ? Или духовник и святые отцы? В пользу любого выбора можно привести множество доводов. Но случай еще сложнее, когда к разному призывают духовник и совесть. За послушание как раз может быть очень хочется поступить, совести этим рот заткнуть. Но, положим, послушаешься совести (т.е., как тебе представляется – Бога) и та же совесть заест за то, что ослушался священника.

Как быть? Думай. А если "думай", значит ослушание в принципе допускается? Ведь если я хоть в одном случае из тысячи поступаю наперекор воле духовника, значит послушания вовсе не существует, потому что в 999 случаях, когда я послушался, это я решил послушаться. "Я решил" – чистое своеволие под видом послушания. Ну как тут быть? Да в том-то все и дело, что ни кто тебе не скажет.

Или вот пол России ехало к старцам, и это считалось мудро. А не мудрее было обратиться к своему приходскому священнику? Или того проще – к первому ребенку на улице? Как же все-таки? Ни где не написано. А если и написано, в другом месте может быть написано другое. Которое место для тебя?

Православие – не доктрина, а сама жизнь, поэтому все так сложно.

29.08.95.

Если сравнить христианские конфессии, то придется сделать удивительный вывод: православие всегда и во всем – золотая середина, а католицизм и протестантизм – диаметрально противоположные крайности. Надо ли объяснять, что в крайних точках ни когда нет правды.

1. Католицизм утверждает безгрешность Богоматери, то есть приписывает ей свойства Бога. Протестантизм отрицает даже девство Богоматери после рождения Иисуса. Католицизм возвеличивает выше должного, протестантизм – уничижает. Православие чуждо обеих этих крайностей, оно возвеличивает Пресвятую Богородицу, но в меру истины.

2. Католики ведут службы на латыни – языке для простых людей совершенно непонятным (То что после "второго Ватикана" католики перешли на разговорный язык – это уже не классический католицизм). Протестанты молятся на разговорном, уличном языке. Церковнославянский язык православного богослужения – не разговорный, не уличный, но все же понятный русскому человеку в очень значительной степени.

3. У католиков даже белое духовенство приговорено к безбрачию, а протестанты, отрицая монашество, безбрачие почитают вовсе не нужным. Православие – опять по середине – благо безбрачия не отрицается, но к нему обязываются лишь монахи.

4. У католиков одна голова на всех – это папа. У протестантов – сколько голов столько и озарений, каждый сам себе папа. Православная идея соборности предполагает дисциплину в отличие от протестантов, при этом исключает диктатуру в отличие от католиков.

5. Большинство протестантов веротерпимы до безразличия. Католики нетерпимы до инквизиции. (Речь опять же о классическом католицизме). Православие ни с кем брататься и смешиваться не желает, оно обличает ереси, но до инквизиторского фанатизма в их искоренении мы ни когда не доходили.

Помню, как после сборища протестантов их пастор уверял меня: "И вы правы, и мы правы". А во время сборища два католика демонстративно сидели, когда всем предложено было встать для молитвы. С пастором я не согласился, подчеркнув нежелание с ними смешиваться и нежелательность ситуации, когда малосведующие люди нас друг с другом путают. С католиками тоже не согласился, из уважения к собравшимся встал, когда было предложено. Демонстрация презрения – дело не хорошее. Но к коллективной протестантской молитве тоже не присоединился, в это время творил про себя молитву Иисусову.

Хорошо быть православным.

05.09.95

Недавно ко мне в редакцию зашел старенький профессор-атеист, которого до глубины души оскорбили слова в моей публикации: "Мы входим в духовное пространство, где достоверность фактов не измеряется псевдоточными доказательствами так называемой объективной науки, нахально претендующей на достоверность добываемых ею данных". Может быть, я и правда погорячился, и речь стоило вести о нахальстве науки в том только случае, когда она претендует на монополию в овладении истиной. Но дело сейчас не в этом. Дедушку-атеиста не в меньше степени взбесил бы и второй вариант.

Я отказался вступать с ним в полемику. Мы с ним – иностранцы. Таких с позволения сказать профессоров до глубины души оскорбляет сам факт существования верующих. Для православного могут быть наиболее убедительными критерии истинности того или иного утверждения совершенно вненаучные.

Если правоту богослова в полемике доказывают его высоким духовным уровнем – это абсолютно ненаучно. Между тем для верующего человека ничего убедительнее такого доказательства и быть не может. Про архиепископа Серафима (Соболева) автор предисловия к его книге сказал, что владыке за чистоту жизни была дарована особая чувствительность к любым отклонениям от истины. Если не разделять такого подхода, то просто придешь в отчаяние, вникая в тонкости богословской полемики. Кто же способен во всем этом разобраться? Разве мы сможем определить, кто прав? Но для православных все просто: кто "святее", тот и прав.

Господь угождающим Ему дарует способность рассуждения – какую ситуацию как надо понимать с точки зрения истины. А то, может быть, у человека "Символ веры" от зубов отскакивает, а простейшую жизненную ситуацию с православной точки зрения он растолковать не может. Чем больше у человека грехов, тем меньше у него способности такого рода рассуждения, меньше способности понимать Писание. Все еретики – страшные грешники. Не будь они таковыми, Господь не попустил бы им уклониться от Истины. Так по прошествии времени, когда становятся известны сокровенные грехи иных "богословов", можно судить о ложности их взглядов. Так же и относительно тех, чью святость Господь после их кончины засвидетельствовал, можно утверждать, что они имели дар правильно понимать Писание.

Как Максим Исповедник доказывал, что сочинение Дионисия Ареопагита действительно таковым написаны? Св. Максим видел, что автор – человек очень возвышенный. Исповедник твердо знал, что такая глубина боговедения может быть дарована только кристально чистому в нравственном отношении человеку. И этот человек утверждает, что знаком с апостолом Павлом, с его учеником Тимофеем, с Иоанном Богословом. Значит, так оно и есть, этот человек в принципе не может лгать.

Гелиан Прохоров не прав, когда утверждает: "Подобно Пушкину, комментатор (т.е. Максим Исповедник), как видим, считал, что "гений и злодейство – две вещи несовместные". Последнее утверждение может быть истинно или нет, но "комментатор" определенно "считал" совсем не это. Гениальный композитор, поэт, архитектор очень даже могут (или не могут) быть отъявленными негодяями. Но гениальный богослов, если он негодяй, то непременно ересиарх, то есть и не богослов вовсе, а пустое место. Это железно. А Пушкин говорил о другом.

Так доказывает богословие авторство Дионисия Ареопагита. А как доказывает наука, что он не мог быть автором этих текстов? 1. У него обнаруживается цитата из послания Игнатия Богоносца, которое последний написал после его смерти. 2. В том, что автор говорит о церковной иерархии усматривают немало черт более позднего времени. 3. На рубеже I-II веков богословско-филосовская система еще не могла быть такой разработанной.

Но разве Господь не мог вложить одни и те же слова в уста двух разных святых? Оба – святые, значит говорили не свое, а от Бога, а из одного источника одно и исходит. Чаще это «одно» расходится в форме, но почему бы ему и в форме не совпасть? Второе – все пророки сообщали с точностью о том, что будет после них. Почему св. Дионисий не мог провидчески упомянуть черты иерархии недалекого будущего? Третье – из того, что по своей глубине религиозно-философская система Дионисия превосходит уровень рубежа I-II веков, следует лишь то, что Дионисий был ближе к Богу, чем большинство его современников.

Итак, с православной точки зрения доказательство св. Максима «за» – железное, а доказательства науки «против» решительно ни чего не доказывают, кроме святости Дионисия. Ну а наука скажет, что максимово доказательство – это мыльный пузырь, а вот ее возражения неоспоримы. Не о чем нам спорить с этими господами.

Дописано 19.03.13.

Все примерно так и есть, но все гораздо сложнее. Может ли благочестивый православный человек врать? Может. Еще как может. Большинство наших житий – наглядное тому подтверждение. Сколько слов там приписано святым, которых они не говорили, сколько вымышленных фальшивых деталей мы можем встретить в житиях. Непонятно, как это православный человек может врать? Так ведь он же не обязательно сознательно обманывает. Бывает, знаете ли, что врет человек и сам себе верит. Он как бы даже и не врет, он предается благочестивому фантазированию, а главное – он уверен, что его фантазии послужат духовной пользе читателей. Может быть, и послужат. Но он врет. Он выдает за правду то, что сам же и выдумал.

И вопрос об авторстве произведений, которые прописывают Дионисию Ареопагиту, сейчас представляется мне открытым. У меня нет намерения полемизировать с тем, что я писал 18 лет назад. Просто теперь я понимаю, что все это можно очень по-разному интерпретировать. Представьте себе такую ситуацию. Некий христианин где-то откопал богословскую рукопись, на которой сделана пометка, что она принадлежит некому Дионисию. От содержания текста он пришел в восторг, а текст и правда того заслуживает. И вот у него возник вопрос: уж не тот ли это самый Дионисий Ареопагит? Эта мысль показалась ему столь восхитительной, что вопрос тут же превратился в уверенность: ну, конечно же, это он и есть. Только друг апостола Павла мог написать такие возвышенные произведения. И вот этот первооткрыватель так искренне возжелал осчастливить христианский мир обретением текстов Ареопагита, что спорить с ним было уже бесполезно. Он говорит: «Я чувствую», и хоть кол ему на голове теши. Он мог еще для верности вставочку сделать, про личное знакомство с апостолом Павлом. Он вовсе не чувствует себя лжецом, он это делает, чтобы развеять сомнения скептиков и маловеров. Да мало ли известно в истории случаев, когда переписчики относились к своей работе, мягко говоря, творчески. А Максима Исповедника отделяло от Дионисия Ареопагита более полутысячи лет. Сколько раз за это время рукопись была переписана? Так что ни кто ведь не говорит, что некий Дионисий врал, утверждая, что он – Ареопагит. Это могли сделать за него другие, причем, очень благочестивые люди, к тому же из самых лучших побуждений.

Я вовсе не утверждаю, что Ареопагит не мог быть автором этих текстов. Но теперь мне представляется уместным сказать: «Не знаю». Благочестивые восторги делают нас порою очень некритичными ко всякого рода вымыслам.

Относительно того, что «кто святее, тот и прав»… Наверное, так и есть. Жаль только агиометра до сих пор не изобрели, так что с применением этого критерия истины у нас большая напряженка. Кураев, например, пишет, что архиепископ Серафим (Соболев) призывал атеистов попросту убивать, после чего его книги вообще невозможно продавать в православных магазинах. Если архиепископ действительно это утверждал, это действительно помрачение нравственного сознания. Но я не сомневаюсь, что он жил праведно, и, между прочим, зарубежники его канонизировали. Но что же у него с «чутьем на истину», если он считает, что атеистов надо убивать? И что у зарубежников «с чутьем на святость»? Да ведь и у нас агиометра нет.

А как проходили вселенские соборы, где искали истину, это многим лучше вообще не знать. То что святитель Кирилл Александрийский, столп православия, на третьем вселенском соборе действовал подкупом и обманом, не зная, кажется, вообще ни каких нравственных ограничений, это как? А вот ересиарх Несторий вел себя вполне достойно, проявлял смирение, не искал своего, и в конечном итоге на деле доказал, что готов пожертвовать собой ради мира церковного. Если бы тогда смотреть на личности, то православие погибло бы, потому что, как бы скверно не поступал святитель Кирилл, но он отстаивал Истину. И я не осуждаю святителя, не спорю с тем, что это был действительно святой человек, но человек бесспорно очень сложный. Я не знаю, что происходило у него в душе, когда он решал вопросы Истины при помощи взяток.

Кстати, некоторые не вполне корректно выраженные мысли свт. Кирилла вскоре появившиеся монофизиты положили в основание своей ереси. И про Нестория ведь вполне можно сказать, что он всего лишь не вполне корректно формулировал свои богословские мысли, и от некоторых крайних суждений он довольно быстро отрекся. Так у кого из них было больше чутья на Истину? Кто был праведнее? Кажется, Господь утвердил Истину совершенно независимо от личных качеств действующих лиц этих споров.

Я, конечно, не лезу в богословие, но тоже ведь рассуждаю. И если исходить из того, что дар рассуждения дается за праведность жизни, так мне вообще нельзя браться за перо. Я в грехах, как в шелках, но порою могу быть прав, а человек, душа которого куда чище моей, может быть не прав. Дар дается ни за что. Просто дар и все.

С какими страшными испытаниями порою сталкивается наша вера, когда мы узнаем некоторые факты, буквально травмирующие душу. Но нельзя отрицать очевидное. Надо принять правду, как она есть, и все же устоять в Истине.

То, что я тогда написал, в принципе правильно, но это голая схема, множество жизненных фактов в нее не укладываются. Готовы ли мы принять реальность такой, какая она есть, или так и будем прятаться от жизни в идеальном мирке теоретических схем?

17.12.95

Плохо, что массы людей далеки от Православия. И как же быть? Нам говорят, что надо пододвинуть Православие к людям. А мы говорим, что необходимо пододвинуть людей к Православию. И в ответ видим плутовато-скорбную мину, по которой читаем: это одного пододвинуть, потом сотого, тысячного – с ума сойти можно. А тут взял Православие, один раз пододвинул и никаких больше проблем. Они же просто работать не хотят. А если серьезно, то вариантов нет. То, что вы пододвинете к людям, уже не будет Православием.

06.04.96

Слушая проповедников, представляющих современные самодельные "вероучения", я иногда думал: а ведь у современных людей сегодня едва ли не столько же оснований согласиться с "белыми братьями", сколько в свое время со Христом. Да, "закон и пророки" говорили именно о Христе, сегодня мы несомненно это знаем. Но в свое время приняли Христа безграмотные рыбаки, а знатоки Писания не приняли. То есть основанием для принятия были отнюдь не свидетельства Писания. Народ Израиля ждал мессию, но приходили и другие, называвшие себя этим именем.

И вот, когда несколько лет назад бесстыжий Юоанн верещал, что "Писание говорит обо мне", неспособные доказать абсурдность этого утверждения, получается, что вынуждены были верить? Христиане предостерегали от "белых братьев", но и фарисеи предостерегали от Христа. Христос говорил, что последовавшие за Ним, сохраняют верность религии Авраама. Но и Мун говорил, что принявшие его сохраняют верность христианству. Христос говорил правду, Мун лгал, но как могли в этом разобраться простые люди, отнюдь не знатоки Писания?

Сейчас, мне кажется, я понял в чем дело. Знанием Писания, богословием можно доказать, что Христос – Бог, а Мун и Юоанн – самозванцы. Но это путь единиц. Что же касается просто народа, то спасение или погибель приходят по принципу: "Подобное тянется к подобному". Чистые души тянулись ко Христу, мутные души – к мутным лжеучениям. Господь не попустит погибнуть искренне жаждущим правды, ибо сказано, что они блаженны.