Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

Когда Роберт поднялся наверх, всюду уже было тихо и темно. Не включая света, он прошёл на кухню, быстро проверил краны, плиту. А то мало ли… И уже спокойно пошёл спать.

Найджел услышал, как лёг Роберт, и успокоено вытянулся под одеялом. Всё в порядке, можно спать.

РоссияИжорский ПоясЗагорье

Мерно стучат колёса, привычно дрожит под ногами пол. В вагоне сразу и холодно, и душно. Окна сильно запотели, и только по тому, что из синих они становятся серыми, можно догадаться о наступлении дня. Жёсткие скамьи с высокими – сидишь и лопатками упираешься – спинками перегораживают вагон, оставляя узкий проход посередине. На скамьях тесно, люди сидят вплотную друг к другу. И так ехать три часа. Но другого поезда на Загорье нет. Так объясняли в ижорском Комитете, и, судя по набитому битком поезду, так оно и есть. Но ничего, совсем немного осталось.

Эркин покачивается в такт толчкам и рывкам, не открывая глаз и чутко прислушиваясь к окружающему, готовый в любой момент встать на защиту Жени, Алисы и их вещей. Эти дни от Иванькова до Ижорска достались ему нелегко. В Иваньково они приехали рано, к тому же в воскресенье, а поезд на Ижорск вечером. Вот так и получалось, что две ночи в поезде. Талоны в столовую им дали, вещи они сдали в камеру хранения, но погулять не пришлось: холодно. Женя с Алисой остались в Комитете, а он пошёл искать себе шапку. Воскресенье, магазины не работают, на привокзальной толкучке – Эркин уже запомнил это слово – шапок не было. Красноносый уже пьяный небритый старик предлагал ему за опохмелку свою облезлую развалюху. Но Эркин боялся вшей: подцепить легко, а вывести трудно – и отправился на поиски рынка. Пока нашёл, уши так замёрзли, что пожалел об отказе от покупки в Новозыбкове вязаной. На рынке шапки были. И вязаные, но дороже, чем в Новозыбкове, и ушанки. Эркина пошпыняли немного, что, дескать, плохой он охотник, раз шапку покупает. Но шпыняли необидно и явно только для смеха, он и смолчал. Выбрал ту, что подешевле, но крепкую, малоношеную, осмотрел, проверяя, надел и расплатился. Мех совсем почти не вытерт, только на затылке, где сгиб, маленькая пролысинка, но это мех такой, непрочный, сказали ему, кролик, цигейка лучше. Были там и цигейковые, но намного дороже, да и что это за такой зверь – цигейка – непонятно и потому лучше не рисковать. А к пышным рыжим и серым из лисьего и волчьего меха он и прицениваться не стал. Тут и дураку с первого взгляда всё ясно. Он ещё немного походил, поглазел, запоминая цены. В тёплой шапке и варежках и по снежку пройтись неплохо. И обратно шёл было не спеша, пока вдруг не сообразил: Женя-то волнуется, он же сказал, что у вокзала себе шапку посмотрит, а сам-то… и рванул бегом. Прибежал – Жени с Алисой нет. Пометался тогда, совсем голову потерял, а они в читальне комитетской сидели. И потом… не одно, так другое. Суета, путаница, холод и духота. В поезде им дали опять два места, но оказались боковые, а вагон был пьяным и шумным. Когда очередной загулявший уж очень нахально споткнулся, едва не упав на уже лежавшую Женю, Эркин не выдержал. Спрыгнул с полки и взял того за грудки.

– Шатает тебя, да?!

Тот забазарил, что он кровь проливал, а всякие отсиживались, а теперь чего-то там смеют… До серьёзной драки не дошло, но всё равно… Хорошо ещё, что после первой же большой станции – Ставрово, вроде бы – народу стало поменьше, и удалось, договорившись с проводником, перебраться с боковых в отсек к двум пожилым женщинам. Убедившись, что здесь никто Женю не обидит, Эркин залез на верхнюю полку и заснул. Ту-то ночь он не спал, так и просидел, в ногах у Жени, оберегая от шляющихся мимо взад-вперёд гуляк. Вторая ночь стала чуть поспокойней. Вагон хоть и гулял по-прежнему, но их не беспокоили. А потом проводник привёл в их отсек перепуганную и какую-то взъерошенную девчонку лет семнадцати. Меняться с ней местами Эркин не стал, а уступил свою полку и сел опять в ногах у Жени. Затылком упёрся в стену, ноги вытянул, перегораживая ими проход, и так продремал до утра. И сам не выспался, и Жене было неудобно. А в Ижорске было то же, что и в Иванькове. С вещами в Комитет, отметили маршрутный лист, поели по талону в вокзальной столовой и стали ждать поезда. Ну вот, три часа осталось, или сколько они уже едут?

Эркин вздохнул и осторожно подвинул ноги, меняя позу. Женя сидит у окна, рядом с ней Алиса, а дальше он. И на краешке их скамьи примостился паренёк в ватной куртке – здесь такие называют телогрейкой – облезлой ушанке и разбитых растоптанных валенках. Ровный гул голосов вдруг прорезал надрывный плачущий крик:

– Братцы и сестрички! Помогите калеке! Кто чем может, Христа ради, пожалейте, братцы, помилосердствуйте!..

Кричали с привычным равнодушием, но Эркин всё-таки приоткрыл глаза. Высокий из-за костылей, одноногий мужчина пробирался по проходу, запрокинув голову с обожжённым лицом и слезящимися щёлками вместо глаз. Перед ним шёл мальчишка, потряхивая шапку с мелочью и что-то неразборчиво подвывая. Сидящий рядом с Эркином парень буркнул:

– Бог подаст.

Но Эркин встретился глазами с Женей и полез в карман. Больше… гривенника, как он и раньше заметил, никто не подавал, и потому бросил мальчишке в шапку пять копеек.

– Дай тебе Бог, чего сам хочешь, – кивнул нищий, проходя за поводырём.

Парень искоса посмотрел на Эркина.

– Грехи откупаешь?

– Чего? – не понял Эркин.

– Нищему подать, как грех откупить, – парень ловко сплюнул в проход. – Не люблю я их. Попрошайки, сволочи.

– Ты его не сволочи, – сразу отозвалась сидящая напротив женщина, круглая от намотанных поверх телогрейки платков. – Он увечный, его пожалеть надо.

– Меня не жалели, и я не жалею, – огрызнулся парень.

– А тебя-то чего жалеть, бугая? – подала голос старуха у окна.

Сухая и какая-то сплющенная, она сидела, широко расставив ноги, между которыми громоздился большой – до колен ей – узел.

– Заткнись, старая, не встревай.

– Сопли утри, молод ещё мне указывать. А ты, милок, его не слушай. Нищему подать – душу спасти.

Эркин понял, что последние фразы обращены уже к нему, но ответить не успел.

– Вот сама бы, жлобина, и подавала бы, – прогудел сзади мощный бас, обдав щёку и ухо Эркина горячим перегаром. – А то много вас, халявщиц. Свою душу за чужие деньги спасать.

– Сам-то… – не осталась в долгу старуха, лихо завернув крепкое ругательство.

Женя крепче прижала к себе внимательно наблюдавшую за всем Алису, а вокруг дружно заржали.

Ай да бабка! – восхитился кто-то у другого окна. – С такой любовь закрутить, да в одно удовольствие!

– Я т-те такую любовь щас!.. – взвизгнула старуха.

– Да у них, бугаёв неложеных, одно на уме! – дружно поддержали её женщины.

Шум разрастался, уходя от их скамьи хохотом и руганью.

– Эх, бабка-бабка, – парень рядом с Эркином покачал головой. – О душе говоришь, а сама… хоть бы ребёнка постыдилась.

– А чего? – старуха подняла руки, поправляя платок. – Нонешние они сами… – посмотрела на Алису и Женю, улыбнулась. – Ничего. Издалека едете-то?

– Из Алабамы, – ответила Женя.

– Ох ты! – в один голос выдохнули старуха и женщина, сидящая напротив Эркина. – Из угнанных, что ли?

– Да, – кивнула Женя.

– А чего ж не к себе, а к нам?

– Не осталось там никого, – Женя вздохнула. – А на пепелище ехать – только душу травить.

– И то верно, – кивнула старуха и пытливо искоса посмотрела на Эркина. – И совсем, что ли, родни нет?

– Совсем, – ответила Женя.

– Да уж, – вздохнула женщина в платке. – Покрошила война народу… страсть. Сколько их полегло, царство им небесное, – и медленно, плотно вжимая пальцы, перекрестилась.

– А ты, – парень уже открыто смотрел на Эркина, – тоже из этой Алабамы, что ли?

– Да, – разжал губы Эркин.

– Это как же тебя туда занесло? – удивился парень.

– Родился там, – усмехнулся Эркин.

– Угораздило же тебя, касатик, – старуха покачала головой.

– Говорят, плохо вам, ну, индеям, там приходилось, – продолжил разговор парень.

– Плохо, – кивнул Эркин.

Он уже знал, что здесь мало кто представляет себе жизнь рабов. Да что там, если Фредди ничего не знал. И, как всегда, вспомнив о Фредди, недовольно нахмурился. Злился он на себя, что не может с памятью своей совладать, но поняли его по-другому.

– Ну и чего ты лезешь? – укоризненно сказала парню женщина напротив Эркина. – Было б хорошо, так не уехал бы.

– Да уж, – кивнула другая, до сих пор молчавшая, тоже в платке и в толстом тёмном пальто. – От хорошей жизни в наши снега не поедут. Там-то, в Алабаме, тепло и, говорят, зимы не бывает.

– Зима бывает, – улыбнулась Женя. – Но без снега. Выпадет когда, то день, два полежит и стает.

Собеседницы дружно поддержали тему и заговорили уже между собой.

– Это ж сырость одна.

– Да уж, гнилая зима, хуже нет.

– Холодно, да сухо, ещё проживёшь, а гниль эта…

– Мне мой так и писал, гниём, дескать.

– А теперь как?

– А теперь… не просыхает.

Женя молча слушала, по-прежнему прижимая к себе Алису. Господи, скорей бы это кончилось. Лишь бы Эркин не сорвался. Он ведь горячий, взрывной. В поезде тогда так вцепился в того дурака, она даже испугалась, никогда таким Эркина не видела, как бешеный стал. Но это от неустроенности, в Джексонвилле он уверен в себе был, а сейчас нервничает. Скорей бы уж.

Эркин улыбнулся Жене и прикрыл глаза, будто дремлет. Холодно как, а говорят, что зима в этом году тёплая. Куда же он Женю затянул, зачем согласился на Загорье? Перекрутился бы он и в Пограничье, так нет, захотелось подальше, поспокойней, и вот…

Поезд шёл, останавливался, снова шёл, хлопали двери, впуская людей и облака морозного пара, окна всё плотнее затягивала ледяная корочка, под потолком колыхалась сизая пелена табачного дыма, люди уже стояли в проходе и даже между скамьями.

– Ну вот, – сказал кто-то, – последний перегон.

– Да уж, пора бы…

– По графику если…

– Да пошёл ты со своим графиком… Город, город, а как ходили тут «кукушка» с «зябликом», так и ходят.

– Дык война…

– Я ща тебе дыкну! Год победе уже, а всё война, война-а!.. Мозгов у начальства нет, вторую колею протянуть!

– Ладно вам, мужики.

– Не ладно! Мыслимое ли дело три часа тащиться?! А морозы завернут когда…

– Заткнись, а? Как завернут, так и развернутся. Впервой, что ли?

Эркин, слыша, но не вслушиваясь в этот общий говор, осторожно, чтобы не привлечь внимания, напряг и распустил мышцы, готовясь вставать и собирать вещи. Вот чёрт, суставы, как после «пузырчатки» застыли. Вокруг многие вставали, снимая с полок над окнами мешки и узлы, перевязанные верёвками обшарпанные чемоданы. Но были и те, кто без вещей. Ну, вот и потянулись в тамбур, прессуясь там в плотную массу. Эркин подождал, пока встали и вышли в центральный проход сидевшие напротив, и встал сам. Вытащил из-под скамейки тюк, узел и ящик, снял с полки мешки. Женя поправила на Алисе вязаную шапочку, обвязала сверху своей белой шалью.

– А дядя Андрей уже здесь? – вдруг спросила Алиса.

У Эркина дрогнули руки, и он выронил большой мешок.

– С чего это ты его вспомнила? – спросила Женя.

– А он меня так же обвязывал, – ответила Алиса, послушно поворачиваясь под руками Жени. – Он нас здесь ждёт, да?

– Не здесь, – ответил Эркин, вскидывая на спину мешок. – Женя, готова? Пошли.

Они вышли из вагона последними. Сыпала мелкая белая крупа, снег скрипел под ногами, засыпанный снегом мужчина в чёрной милицейской форме сказал, что Комитет на той стороне вокзальной площади.

– Давай всё на хранение опять сдадим, – предложила Женя. – Чтоб не таскаться с ними.

Эркин согласился.

Нашли камеру хранения, сдали все вещи, даже маленький мешок с самым расхожим, и пошли в Комитет.

В Загорье Комитет защиты узников и жертв Империи работал в одном помещении с беженским. Большая комната, заставленная письменными столами, стульями, шкафами, открытыми с бумагами, и глухими, а один даже металлический, на подоконниках кипят сразу два электрочайника, женщины в накинутых на плечи платках, двое мужчин в военной форме без погон…

Эркин вошёл первым, не так возглавляя, как закрывая собой Женю и Алису. И встретили их от порога вопросами.

– Репатрианты? Транзит или конечная?

– Конечная, – ответил Эркин, доставая маршрутный лист.

– Сюда, пожалуйста.

У него взяли маршрутный лист, отметили в регистрационной книге и убрали в папку.

– А теперь ко мне, пожалуйста, – позвали их к другому столу. – Здравствуйте, садитесь.

Немолодая женщина с выбивавшимися из узла на затылке рыжевато-седыми прядями прямых волос улыбнулась им. Перед её столом стояли два стула. Женя и Эркин сели, а Алиса осталась стоять, с интересом оглядываясь.

– С чего начнём? С жилья, с работы?

– С работы, – сказал Эркин и на вопросительный взгляд Жени, ведь говорили о жилье, объяснил: – Работы не будет, как жить тогда?

– Правильно, – кивнула женщина. – На вас есть заявка?

– Да, – Женя достала из сумочки пакет с документами и вытащила нужный листок. – Вот. На экспериментальный механический.

– Да, – женщина быстро даже не просмотрела, а схватила одним взглядом текст. – Понятно. Толя, позвони, они подтверждают заявку?

– Номер какой? – спросил один из мужчин, берясь за телефон на своём столе.

– Посмотри, – женщина ловко перебросила ему лист заявки. – А пока посмотрим всё-таки жильё. Вам нужен дом или квартира?

– Квартира, – сразу сказал Женя. – Но… со всеми удобствами. Если можно, конечно.

– Отчего ж нельзя? – улыбнулась женщина. – Есть такая возможность.

– Это «корабль» что ли? – спросили от другого стола.

– Корабль? – с сомнением в голосе переспросила Женя.

– Это дом так прозвали, – успокоила её женщина. – Хороший современный дом, центральное отопление, водопровод, канализация, газ… всё есть. Вам какая нужна? На сколько комнат?

Женя не успела ответить: её перебил звонивший на завод мужчина.

– Заявку они подтверждают, места есть, но зайти надо сегодня же.

– Отдел кадров до шести. Успеете, – кивнула женщина. – Так сколько комнат?

– Четыре, – неуверенно сказала Женя. – Ну, кухня…

– Речь идёт только о жилых комнатах. Вас трое, четыре комнаты в пределах нормы, – остановила её женщина, сняла трубку на своём телефоне и быстро набрала номер. – Ванеев? Здравствуй, это Королёва. Ну и молодец, что узнал. Приехала ещё семья. Направляю их к тебе. Их трое, – она посмотрела на Женю и, когда та кивнула, продолжила: – Нужна четырёхкомнатная. Ну, это ты сам решай с ними. И попусту взад-вперёд не гоняй. Ладно, ладно, знаю я твои и ресурсы, и резервы. И это я знаю. Ладно, Ванеев, пока, – положила трубку и улыбнулась. – Ну вот. Сейчас идите на Цветочную, дом тридцать один. Найдёте коменданта. Леонид Алексеевич Ванеев. Обычно он у себя, в четвёртой. И сегодня же, как решите с жильём, на завод. Как всё оформите, придёте сюда.

– Спасибо, – встала Женя, и сразу встал Эркин. – Спасибо, до свидания.

– До свиданья, – эхом повторила за ней Алиса.

– Спасибо, до свиданья, – попрощался и Эркин.

Когда за ними закрылась дверь, сидевшая в углу Капитолина рассмеялась.

– Ты смотри, какого красавца захомутала! По струночке у неё ходит.

– Она и сама очень даже, – засмеялся Анатолий. – И весьма.

– Ну, кто там кого хомутал, пусть сами и разбираются, – покачала головой Королёва. – Ты, Толя, поаккуратнее. Индейцы шутки плохо понимают.

– А уж этот если двинет, – засмеялся Алексей, – так упадёшь и только на Страшном Суде и встанешь.

Посмеялись и вернулись к работе.

На улице Эркин и Женя перевели дыхание, переглянулись и отправились на поиски дома со странным прозвищем.

Как пройти на Цветочную улицу им объяснил первый же встречный. Идти вроде бы недалеко, но Цветочная там только начиналась и оказалась очень длинной. Снег всё сыпал и сыпал. Эркин взял Алису на руки и пошёл впереди, протаптывая для Жени тропинку. Её черевички, которым она так радовалась, хороши для алабамской зимы, а здесь… На двадцатом доме Цветочная кончилась. Дальше высились заснеженные деревья, и между ними извивалась заносимая снегом тропинка. Эркин растерянно оглянулся на Женю.

– Надсмеялись над нами, да? – вырвалось у него.

– Подожди, сейчас спрошу.

Женя побежала к появившемуся из-за деревьев мужчине.

– Скажите, пожалуйста, где здесь Цветочная тридцать один?

– Это «Беженский корабль», что ли?

– Ну да, – обрадовалась Женя.

– А по тропке не сворачивая, – махнул рукой мужчина, показывая на деревья. – А там за оврагом увидите. Он один такой.

– Спасибо большое.

Женя бегом вернулась к Эркину.

– Ну, пойдём. Эркин, что с тобой?

– Нет, – Эркин мотнул головой, сглотнул колючий, ставший вдруг в горле комок. – Ничего, я в порядке. Пошли.

За Оврагом… Дом за Оврагом… Зачем тут, в России, Овраг? Здесь же не было рабов, здесь всех хоронили в могилах, на кладбище, как говорили в поезде, да, на погосте. Зачем же Овраг?

Ветра среди деревьев совсем не чувствовалось. Алиса, удобно сидя на руках у Эркина, вертела головой, разглядывая белые деревья. У них даже кора была белой!

– Мама, Эрик! Они заколдованы, да?

– Нет, – засмеялась Женя. – Это берёзы.

Стволы сливались со снегом, и потому казалось, что их очень много. И кончились они внезапно. А дальше… Дальше овраг, а за ним тоже белый большой дом, с шестиэтажной башней посередине, от которой расходились два трёхэтажных длинных крыла, так же заканчивающихся башнями.

– Как красиво, – вздохнула Женя. – В самом деле, похоже на корабль, правда?

Эркин недоверчиво кивнул. Красиво оно, конечно, и красиво, но как им через овраг перебраться? Тропинка тянулась по краю обрыва, и они пошли по ней. Шли долго, и дом словно поворачивался перед ними, будто и впрямь плыл. Наконец тропинка нырнула вниз. Эркин критически оглядел спуск и решил:

– Женя, ты подожди здесь, я быстро.

И стал спускаться, вернее, заскользил, взрывая сапогами снег. Алиса восторженно завизжала.

Летом, видимо, по дну оврага протекал ручеёк. Из-под снега выступало несколько камней поперёк оврага. Эркин перешёл по ним: ему послышалось журчание под снегом, а промочить ноги совсем не хотелось. И стал подниматься по другому склону. Под снегом прощупывались то ли ступени, то ли камни, и выбрался он легко. Поставил Алису на землю.

– Стой здесь.

– Ты сейчас маму принесёшь? – уточнила Алиса и радостно закричала: – Мама! Сейчас тебя принесут!

Женя засмеялась, но тут же строго крикнула:

– Не говори на морозе, простудишься!

Эркин снова, уже уверенно, спустился в овраг, перешёл по камням, поднялся наверх, протаптывая разрушенные им при первом спуске снежные ступеньки. Женя думала, что он просто поможет ей: подаст руку, поддержит. А он и в самом деле взял её на руки и понёс. Алиса в полном восторге визжала, прыгая на месте, смеялась Женя, улыбался, лучась счастьем, Эркин. Смеялась и женщина, подошедшая к оврагу с той стороны. Тропинка узкая, и она ждала, пока Эркин поднимается со своей ношей. И, когда Эркин выбрался, поставил Женю на ноги, а она, всё ещё смеясь, поцеловала его и поправила ему сбившуюся ушанку, женщина сказала:

– Ну, счастья вам, совет да любовь.

– Спасибо, – улыбнулась ей Женя. – А вы из этого дома?

– Ну да. Все мы тут корабельные, – она стала спускаться и уже снизу крикнула: – Идите, он у себя, в четвёртой.

– Комендант? – уточнила Женя.

– А кто ж ещё.

– Спасибо, – повторила Женя.

Эркин снова взял Алису на руки, оглянулся на Женю и пошёл по тропинке к дому. Двойная переправа разогрела его, а от одного сознания, что он нёс Женю и Женя не отстранялась, у него даже сил прибавилось. Он шёл, слышал за спиной шаги Жени, и белый дом вздымался перед ним всё выше и выше.

Тропинка кончилась. Разметённый снег, светло-серый асфальт вокруг дома. Разметавший снег дворник поздравил с приездом и сказал, что четвёртая квартира в первом подъезде, в крайней башне, это налево и вдоль дома до конца.

Эркин открыл тяжёлую дверь, придержал её, пропуская Женю, и тогда уже вошёл сам. Толстая дверь глухо из-за войлочной прокладки хлопнула за его спиной. Эркин поставил Алису на пол, и она сразу ухватила его и Женю за руки. Пол, выложенный в клетку чёрно-белой плиткой, чист и немного влажен. Внутреннее крыльцо в пять ступенек, четыре двери и лестница наверх. Вот и четвёртый номер. Женя медленно подняла руку и нажала кнопку звонка.

– Входите, – донеслось из-за двери. – Открыто.

Эркин открыл дверь.

Маленький пустой холл и открытая дверь в другую комнату, похожую на обычную канцелярию. За столом напротив двери мужчина в военной форме без погон. Он что-то писал, как-то странно пригнувшись, и только, когда он выпрямился и жестом показал на стулья у стола, Эркин понял, что было странного. Мужчина однорукий.

– Здравствуйте, – сказала Женя. – Мы… Нам в Комитете сказали, что мы должны зайти к вам.

– Мне звонили, – кивнул комендант. – Здравствуйте, садитесь.

Когда они сели, комендант достал из стола большую толстую книгу, на которой Женя успела прочитать наклейку. «Учёт фонда».

– Значит, четырёхкомнатную вам?

– Да, Леонид Алексеевич, – кивнула Женя.

Он быстро, внимательно посмотрел на неё, на Эркина, скользнул взглядом по стоявшей рядом с Эркином Алисе.

– Ну, что ж, как хотите. Надолго думаете к нам?

– Хочется навсегда, – тихо и очень спокойно сказал Эркин.

И снова внимательный взгляд.

– Не любишь кочевья?

Эркин повёл плечом.

– В кочевье дома нет.

– Из оседлых, значит, – кивнул комендант. – С роднёй не поладил? Или с вождём?

Женя встревоженно посмотрела на Эркина. Тот успокаивающе улыбнулся ей и твёрдо ответил:

– Я не знаю своего племени.

– Бывает, – кивнул комендант. – Ну, четырёхкомнатная есть. Но… ремонт там нужен.

– Большой ремонт? – осторожно спросила Женя.

– Идёмте, сами посмотрите.

Комендант убрал в стол книгу и встал, подошёл к стене, где висел разгороженный на ячейки большой ящик, похожий на тот, что Эркин видел в Бифпите в гостинице, достал связку ключей и повторил:

– Идёмте.

И, не оглядываясь, пошёл вперёд. Он не оделся, значит, что, на улицу они не выйдут? Да, выведя их из квартиры и захлопнув дверь, комендант стал подниматься по лестнице. Эркин с Женей и Алисой молча шли за ним. Поднялись на второй этаж и свернули с площадки в длинный коридор без окон. Лампы под потолком. Двери с номерами. «На гостиницу похоже», – опять подумал Эркин. Но двери не совсем одинаковые. Перед некоторыми лежат цветные коврики, а у этой красивая фигурная ручка… Комендант остановился так резко, что они едва не налетели на него. Эта? Комендант отпирает дверь, толкает её плечом…

Квартира была большая и гулкая. Эркин даже не понял сразу, о каком ремонте говорил комендант. Женя жадно оглядывалась. Комендант водил их по квартире, щёлкая выключателями, открывая и закрывая двери. Холл – его назвали прихожей, кухня, ванная уборная, комната, комната, большая комната, а из неё в ещё одну комнату, обратно в холл, тьфу, в прихожую, а это… это кладовка, она без окон… кухня… Кухня с балконом? Нет, это лоджия. И в большой комнате лоджия… Плита… газовая… Раковина… горячая вода, холодная… Ванная… ванна большая, и душ, и ещё раковина, а уборная отдельно… Женя в распахнутом пальто и сбитом на плечи платке всё смелее засыпала коменданта вопросами, пробовала краны, спускала воду в уборной, бегала к окнам пощупать батареи и рамы: нет ли щелей, не дует ли, а на окнах форточки, можно проветривать, и над окнами уже крючки для карнизов, и всё работает, и… Эркин уже продышался и видел лохмотья изорванных обоев, висящую на одной петле дверь уборной, исцарапанный паркет, а в большой комнате на полу чёрное пятно.

– Костёр разводили? – удивился он вслух. – Зачем?

– Это ты у своих соплеменников спроси, – неожиданно ответил комендант.

У Эркина потяжелело лицо, он прикусил изнутри губу, чтобы смолчать, а комендант продолжал:

– Поселились, понимаешь ли, тоже… С Равнины. Въехало трое, а потом как потянулись за ними… конца-краю не видать. Пожить пожили, снялись и в кочевье ушли. И нету их. И полугодовой платы за квартиру нет, и вон чего натворили. Это уже весь мусор отсюда выгребли. Куча была… будто они его специально с помойки натаскали и бросили.

Женя подошла и взяла Эркина под руку. Комендант посмотрел на них и вдруг улыбнулся.

– Ну, вот так. Если хотите, то, пока ремонт, в бараке поживёте.

– Нет, – решительно сказала Женя. – Никаких бараков, мы сами всё сделаем. Возьмём ссуду, закупим. Обои я клеить умею. А дверь, паркет, что там ещё… Эркин?

– Сделаю, – разжал он губы.

– Ну вот, – Женя прижала к себе его локоть. – Мы согласны, да, Эркин?

Он посмотрел на неё и кивнул. Да, похоже, ничего лучше им не дадут, или придётся жить в бараке и ждать. Нет, конечно, он согласен.