Ловушка

Юлия Ковригина

Ловушка

ГЛАВА 1

И все внезапно изменилось

Майя резко проснулась, будто вынырнула на поверхность из темной прохладной глубины. Несколько минут она спокойно лежала, не открывая глаз и лениво придумывая окончание так грубо прерванного сна, чтобы немного оттянуть время до полного пробуждения.

Но в какой-то момент все изменилось. Что-то было не так. Она и сама не могла бы точно сказать, что, но ясно ощущала это. Глухое недовольство вибрациями разливалось от головы к ногам.

Стало холодно и неуютно. Майя неловко зашевелилась, пытаясь повыше натянуть одеяло. Однако оно странным образом уменьшилось и никак не желало растягиваться по всей длине тела. Оставив, наконец, эти бесплотные попытки, и все еще не открывая глаз, Майя снова расслабилась и прислушалась.

«Как тихо», – подумала она и тотчас поняла – именно эта гнетущая тишина и есть источник дискомфорта.

Обычно утро заполняло комнату привычными звуками: будь то движение машин, биение ветра в окно, пение птиц или звонкие голоса соседей. Они неприметно, но неотступно следовали друг за другом хороводом в течение всего дня, иногда затягиваясь и вплетаясь в вереницу ночных шорохов. Майя ни за что не определила бы это утреннее сопровождение как шум, но его отсутствие делало пространство вокруг безликим и пустым, словно вымершим.

Холод медленно и неотвратимо просачивался под одеяло. Майя расстроенно засопела и нехотя открыла глаза.

– Ох!

Прежде чем снова зажмуриться, она с минуту изумленно взирала на открывшуюся перед ней картину. Потом плотно сомкнула веки и замерла, словно пережидая, когда мир вокруг переменится обратно.

Когда Майя нашла в себе силы вновь открыть глаза и осмотреться, то обнаружила все ту же обстановку – она лежала в кровати посреди незнакомого помещения с низким белым потолком и матово-серыми стенами. Никаких других предметов в комнате не было.

– Это все еще сон? – Майя села и огляделась, от удивления заговорив сама с собой. – Быть такого не может, – Руки неосознанно подтянулись к горлу и обхватили его. – Я сплю. Точно.

Скомканное одеяло упало на пол, но Майя даже не подумала его подобрать. Нервная полуулыбка медленно расползалась по ее лицу, вкупе с испуганным выражением глаз придавая девушке все более затравленный вид. Она больше не шевелилась, точно боялась любым неосторожным движением запустить какой-нибудь хитроумный механизм, захлопывающий эту странную мышеловку – так Майя в первый же момент окрестила комнату.

Майя вновь попыталась убедить себя, что она еще спит. Это место никак не могло существовать на самом деле. Но после третьего, довольно болезненного щипка девушка перестала надеяться проснуться. Недоумение неотвратимо сменялось безотчетным страхом. Он накатывал широкими волнами, поднимаясь все выше и выше к горлу, вызывая тошноту. Майя часто задышала, пытаясь успокоиться и мыслить логически.

«Где я? Куда исчезла моя комната», – сразу захотелось улыбнуться, настолько театрально звучали эти вопросы.

Все казалось слишком надуманным, искусственным. И чувствовала она себя под стать – маленькой марионеткой, случайно заброшенной не в ту корзину.

«Так! Нужно успокоиться и попытаться понять, где я нахожусь, – Майя стремилась, во что бы то ни стало взять себя в руки и не поддаваться панике. – Всему этому наверняка есть простое объяснение. И очень скоро я его найду».

Через некоторое время сумбур в голове постепенно улегся, и мысли четко выстроились в ряд, как солдатики. Теперь Майя окончательно проснулась и решила действовать. Не может же она сидеть здесь вечно.

Девушка осторожно опустила ноги с кровати и легко коснулась пола.

Майя и сама не знала, чего боялась, ведь комната выглядела абсолютно пустой. Нет, не пустой – затаившейся. И любое действие нагнетало ощущение опасности, все казалось недружелюбным и угрожающим.

Пол не поглотил ее. Майя спокойно встала на ноги и сделала несколько нетвердых шагов вперед.

«Замечательно! И что же мне теперь делать? Куда идти?» – она огляделась вокруг, понимая, что ни дверей, ни окон в комнате нет – сплошные стены.

Майя подошла к одной из них и аккуратно дотронулась до ровной поверхности. Стена оказалась гладкой и очень холодной. Она была выложена из широких плоских плит, плотно прилегающих друг к другу. Пальцы оставляли на ней легкий отпечаток, который, впрочем, исчезал спустя пару секунд. Майя отдернула руку и быстро осмотрела ее – ничего.

Несмотря на отсутствие проемов и видимых ламп, в комнате было светло. Казалось, свечение исходило от всей поверхности потолка и заполняло собой пространство. Майя с интересом изучила его, даже дотронулась до низких сводов, встав на кровать. Он, как и стены, был холодным и гладким.

Быстро обойти и прощупать комнату не составило труда. Майя убедилась – отсюда нет выхода. Открытие почему-то ничуть не удивило ее. Подсознательно, она сразу это поняла.

Стало грустно, потом страшно. Майя громко закричала: «Ау! Меня кто-нибудь слышит?»

Голос глухо ударился о стены и замер, не оставив эха. Майя сделала еще несколько попыток, но ей никто не ответил. Тогда она начала вновь осматривать плиты и стучаться о них кулаками до тех пор, пока костяшки пальцев не заболели. Ответом оставалась все та же тишина.

В гневе Майя пнула стену ногой. От неожиданной резкой боли на глазах выступили слезы, но зато это помогло собраться и немного успокоиться.

«Отсюда должен быть выход. Наверняка, эти плиты закрывают проход, только как же они отодвигаются?»

Ни одна плита не поддавалась. Стены по-прежнему хранили свои секреты.

Майя широкими кругами шагала по комнате.

«Что же делать! Ничего не понимаю!»

Она ясно помнила, как вечером ложилась спать в свою теплую уютную постель. Или это было не вчера, в голове все совсем перепуталось. И все же, почему сейчас она здесь. Кто или что перенесло ее в эту странную комнату без окон и дверей. А главное, для чего? Пока у нее не было ответа ни на один из вопросов.

«Вдруг я никогда не смогу выбраться отсюда! – мелькнула пугающая мысль. – Наверное, сейчас остается только ждать. Должно же что-нибудь измениться. По крайней мере, остается надеяться на это. Главное – постараться не думать о плохом. А о чем тогда думать»!?

Обреченность мягко легла на плечи, укутала голову и руки. Мир, со всеми его живыми красками показался вдруг далеким и чужим, словно его никогда и не существовало, а она просто все придумала.

Минуты почти осязаемо протекали сквозь комнату, мучительно медленно, настойчиво, бесконечно. Майя сидела и наблюдала за ними, сначала небрежно пересчитывая, потом просто провожая в небытие.

Ей вдруг стало очень спокойно, даже безразлично.

«Интересно, долго мне здесь сидеть?» – лениво подумала Майя, снова устраиваясь на кровати.

Для того, чтобы отвлечься, она начала размышлять о мелочах: какая сегодня будет погода, может быть, пойдет дождь. Тогда, интересно, сможет ли она услышать стук его капель.

«Зато здесь мне точно не понадобится зонтик. Хотя, кто знает», – и Майя с любопытством посмотрела наверх, словно гадая, высока ли вероятность дождя в этой странной келье.

Какое-то время спустя, ей показалось, что в комнате стало теплее. Спрыгнув с кровати, Майя подошла к стене и дотронулась до нее – поверхность слегка нагрелась.

«Повезло мне – есть даже собственное отопление, – едко подумала она, – на ночь, наверное, отключают».

– Эй! Меня кто-нибудь слышит? – снова крикнула Майя в пустоту.

Бесполезно. Она мягко осела вниз, взгляд бесцельно бродил по комнате, нигде подолгу не задерживаясь.

Тут ее внимание привлек небольшой предмет, лежащий глубоко под кроватью. Он, как третий пленник комнаты, включая кровать, закрывал получившийся треугольник. Это оказалась книга. Жемчужно-серая обложка практически сливалась с полом.

Майе одновременно хотелось, как подобрать книгу, так и забыть о ее существовании. Все здесь пугало, даже это, на первый взгляд безобидное, скопление бумаги. Однако любопытство, долго боровшееся со здравым смыслом, победило.

Майя всегда испытывала слабость к книгам и, несмотря на свои опасения, не могла позволить одной из них пылиться под кроватью.

Девушка осторожно заползла в узкое пространство между кроватью и полом и достала книгу. Она оказалась неожиданно тяжелой для своих размеров, пришлось тянуть обеими руками.

Вытащив книгу и положив ее на край кровати, Майя стала осторожно рассматривать свою находку. Здесь, в этой аскетичной обстановке она выглядела довольно внушительно, но никак не чужеродно, и отлично соответствовала таинственной напряженной атмосфере комнаты. Подобное к подобному. Добротный переплет, сделанный по старинке, а Майя хорошо в этом разбиралась, плотные лощеные листы высокосортной бумаги, и вместе с тем, довольно скромное оформление обложки – никаких золотых обрезов, кожи и подобной чепухи, но также ни имени автора, ни названия – все говорило о том, что книга была сделана давно и, скорее всего, для собственного удовольствия.

На форзаце карандашом кто-то аккуратно вывел: «Иногда достаточно просто захотеть и чудо случится».

Майя хмыкнула, решив, что на ее долю чудес хватает даже с излишком. Однако времени у нее, скорее всего, было предостаточно, поэтому она, решившись, наконец, аккуратно раскрыла книгу и погрузилась в чтение.

ГЛАВА 2

Где-то далеко за туманом я все-таки существую

Старый город мирно спал в мутновато-серых предрассветных сумерках. Ничто не нарушало тишины. На всем лежала печать покоя. В заброшенных коридорах величественных зданий гулял только ветер. Но даже он не шагал, а скорее осторожно крался, словно боясь кого-нибудь разбудить.

Пустые улицы, по-осеннему мрачные дома, оголенные деревья – все застыло в ожидании чего-то: то ли начала, то ли конца. Казалось, вот-вот из-за горизонта появится солнце и осветит все вокруг, но оно уже очень давно не навещало здешние места, лишь изредка показываясь на самом краю горизонта, чтобы, грустно улыбнувшись, снова скрыться вдали.

Старая сухая листва намокла и бурым ворохом лежала на черном покрывале аллей. Темные деревянные лавки выстроились вдоль дорог. Они словно приглашали отдохнуть несуществующих прохожих. Но, даже если кто-то и мог появиться в этот ранний час на улице, вряд ли он бы захотел остановиться и воспользоваться их гостеприимством – осенний холод надежно укоренился здесь и не собирался уходить.

Но все же и в этой обители безмолвия, можно было натолкнуться на нечто необыкновенное и даже чудесное.

Неизбывный глубокий покой и глухая тишина этих мест иногда беспардонно нарушались резким неожиданным шумом природной стихии: потрескиванием, шорохами и шелестом. И если в помещениях ветер себя сдерживал, то здесь, не стесняясь, проявлял всю имеющуюся у него силу – сухие ветки, листья, мелкие камешки, дорожная пыль дружно кружились по тротуарам в диковинном танце. Они резвым хороводом проносились вдоль улиц, оставляя в округе заметные следы своего пребывания.

Вот и сейчас мокрая листва последовательно разбрасывалась живописными кучками вокруг одинокой скамьи мощными потоками воздуха, захватившего в плен также близлежащие деревья и кусты. Это была безумная, дикая и определенно веселая пляска.

Но вот что-то изменилось. Ветер резко стих, притаился, словно пойманный с поличным расшалившийся ребенок. Ветви деревьев замерли в скрюченных позах, будто напряженно вслушиваясь в установившуюся тишину, ожидая.

Массивная дубовая дверь старинного здания, находящегося в центре улицы, стала медленно и тяжело отворяться. Резкий неприятный скрип разнесся по окрестностям. Ржавые железные петли просели и никак не хотели поддаваться. Но сила, толкавшая изнутри, была им неподвластна. Скоро скрежет прекратился. Дверь наполовину открылась. На косяк легли тонкие длинные пальцы, и на улицу вышел единственный житель старого города.

Он выглядел немного неуместно, даже нелепо среди мрачного величия этого места. Слишком мягкое, доверчивое выражение лица, и несколько рассеянная хаотичность движений резко контрастировала с окружающим его холодным экстерьером улиц и домов.

Вообще-то этого человека с легкостью можно было бы принять как за школьного учителя, так и за вечного студента – плотный коричневый костюм, круглые очки в роговой оправе и широкий шерстяной шарф теплого горчичного цвета. Только ботинки не вписывались в общую картину – слишком большие, поэтому грубые шнурки крест-накрест обвязывали щиколотку, чтобы они не сваливались при ходьбе. Как же они мешали ему, кто бы знал! Но другой обуви у него не было.

Придирчиво осмотрев окрестности, он притворно нахмурился и погрозил кулаком ветру, затаившемуся в деревьях.

– Ты совсем распоясался. Разве не слышал, у нас гости. Гость! – повторил он и сам удивился, как странно и чужеродно прозвучало это слово. Затем замолчал ненадолго, как бы перекатывая, пробуя его на языке, но вскоре снова вернулся к утраченной было теме разговора – разносу. – А ты опять играешься… мусор, пыль, – человек скривился и сделал еще несколько шагов. – Убери все, слышишь? А потом, чтоб я тебя не видел. Как малое дитя, право слово!

Ветер зашумел и осторожно принялся сгонять свои игрушки в одну кучу.

А человек тем временем повернулся и пошел обратно, неуклюже шаркая своими огромными ботинками.

Он был очень взволнован.

«Прошло так много времени! И вот теперь все обязательно изменится, нужно только еще немного подождать. Но что если…»

Внезапно остановившись, он резко развернулся и двинулся в обратную сторону, уже не замечая кружащихся вокруг листьев.

Человек шел вдоль длинных пустых улиц, безразлично оглядывая стройные ряды призрачных от утреннего тумана домов. Сколько раз он проделывал этот маршрут, ожидая чего-то, надеясь; но все оставалось неизменным – молчаливым, чужим, навеки уснувшим.

Через некоторое время он свернул в узкий переулок. В его глубине в отдалении от остальных строений стоял небольшой приземистый домик. Он сильно отличался от соседей: зеленая черепица крыши напоминала о сочной летней траве, строгие кирпичные стены, выкрашенные белой краской, практически светились в утреннем тумане, ярко-желтые занавески на окнах придавали фасаду праздничный вид, а завершала картину необъяснимая, учитывая погоду, теплая атмосфера вокруг. Весь облик его говорил, нет, кричал о том, что дом такой же пришелец здесь, как и стоящий рядом одинокий житель странного города.

Человек замер посреди улицы, невольно поддаваясь гипнотическому воздействию этого места. Оказываясь здесь, он будто переносился далеко-далеко отсюда, туда, куда, по-видимому, никогда не попадет – домой. Там светит солнце, там растут цветы и там его, наверное, уже не ждут.

Когда ему становилось слишком тяжело, он приходил на это место и размышлял. Проходили минуты, иногда часы и постепенно, накопленная горечь уходила, оставляя его пусть и ненадолго в состоянии покоя. Обрести волю он уже не надеялся, привык довольствоваться жалкими крохами, радоваться им. Когда живешь в подобном месте, учишься ценить любое проявление тепла и участия.

Он не переставал счастливо удивляться, как же так получилось, что этот кусочек его утерянного мира переместился сюда вместе с ним и теперь жил здесь своей загадочной жизнью. Правда, радость была бы полной, если бы не одно «но» – дом всегда был закрыт, зайти внутрь оказалось невозможно.

И вот теперь у человека мелькнула слабая искра надежды: может быть, сегодня дом откроет ему свои двери.

Нехотя очнувшись от грез, он подошел к широкой каменной лестнице и неторопливо поднялся по потертым ступенькам. Перед парадной дверью помедлил в нерешительности, потом собрался с духом и зачем-то постучал. Ничего. Тогда, он осторожно, как делал не один раз до этого, повернул ручку. Заперто. Дом по-прежнему не впускал его.

Он был огорчен, сильно огорчен. Снова ничего не получилось.

«Как же так! Я опять ошибся, – приподнятое с утра настроение стремительно ухудшалось, пульс замедлился, взгляд потух. – Значит, гость появится не отсюда. Где же мне его искать?».

Человек, сгорбившись, шел назад, обратно в свою высокую башню. Он двигался тяжело и медленно, словно, не замечая ничего вокруг.

Ветер, торопливо метавшийся между деревьями, увидев его, замер в ожидании новой взбучки. Человек прошел мимо, погруженный в свои невеселые мысли, даже не повернув головы. Какое ему дело до мусора, если он опять потерпел поражение. Точнее сказать, не опять, а как всегда – принял желаемое за действительное.

Едва он переступил порог, как тяжелые двери сами собой стали закрываться, снова вызывая ужасающий скрежет. Нетерпеливо подпрыгнув, человек обернулся и замахал руками, призывая остановиться и не шуметь. Двери послушно замерли на полпути. Он почти одобрительно фыркнул, потом на удивление быстро пересек широкий холл и стал подниматься по бесчисленным узким ступеням, терявшимся в темной вышине каменных сводов. Ну и что, что леденящий холод проникнет сюда через открытые ворота, все равно здесь и так не сильно теплее, чем на улице.

Проходя по длинному коридору между башнями, он не удержался и посмотрел вниз на свой город. Взгляду открывался довольно унылый пейзаж, в котором преобладали лишь серые и коричневые тона. Небо снова закрылось мрачными, полными ледяной водой тучами, а на линии горизонта по-прежнему лежал густой туман.

И все-таки начался новый день. Хотя отличить утро от вечера было практически неразрешимой задачей – постоянный сумрак, лишь изредка осветляющий и разряжающий свои полутона, лишал возможности разобраться в этом вопросе.

Но, несмотря на серую хмарь, человек все равно знал, что наступило утро. За долгие годы он научился различать такие нюансы. Утро имело свой особый аромат – свежий, побуждающий к действию, а редкие розоватые всполохи на горизонте, словно размытые, разбавленные до предела неумелым художником, казались ему невообразимо яркими и прекрасными.

Вечер был другим – с более тяжелым, сырым воздухом, с клубящимися возле ног дымными клочками вечного тумана, слегка отдававшего запахом мокрой древесины и лежалой травы. Белесая густая дымка присутствовала, конечно, и в начале дня, но то скорее было легкое касание позднего осеннего духа, незначительные остатки богатого ночного пиршества, быстро растворяющиеся к полудню. Вечером же, она не стеснялась плотно окутывать улицы своей паутиной, сплетая в густой черноте замысловатые призрачные лабиринты. Это могло бы показаться романтичным, даже красивым, если бы не жесткий холод, пробирающий до костей, и не такое же нескончаемое, беспросветное, леденящее душу одиночество.

Человек стоял и смотрел на ровный рисунок городских улиц, теряющихся за темными крышами домов. Все здесь было мрачным. Сегодня даже вид нежной золотистой полоски у горизонта не спасал от тоски. Только беззаботный ветер почти весело делал свою уборку, сгребая мокрую листву в опрятные кучки по краям дороги.

Человек громко вздохнул, представив, каким этот город, должно быть, был раньше. Но перед глазами почему-то возникал не сам город, а лишь его изображения – красочные мозаичные картинки. Они яркой вспышкой промелькнули в сознании и погасли, оставив после ощущения потери. Он закрыл глаза и постарался снова вызвать их перед собой.

Вот городская площадь, заполненная разношёрстой яркой толпой, громко смеющейся, а то и переругивающейся в ожидании чего-то значительного, например, представления заезжих артистов; солнце высоко стоит над горизонтом, освещая буйную зелень молодых пушистых деревьев, горделиво возвышающихся по краям аллей, и праздничную россыпь цветов, фигурно высаженных на клумбах вдоль домов или просто разбросанных отдельными мазками в густой летней траве; хор голосов, сливающихся в одну большую волну, разносится далеко вокруг, ему вторят другие звуки: где-то кричит петух, плачет ребенок, лают собаки – и все они вплетаются в общую картину, заполняя собой белые пятна, позволяя ей стать по-настоящему живой, такой, в которую можно захотеть окунуться вместе с головой, как ныряют в освежающий прохладный ручей после утомительного жаркого дня.

Ему вдруг стало нестерпимо грустно и одиноко, как в самом начале. Он распахнул решетчатое окно и позволил холодному воздуху ворваться внутрь помещения, постоял еще несколько минут, почти не чувствуя обжигающего холода, и пошел дальше.

Благородные лица, полные спокойствия и скуки смотрели ему вслед немигающими восковыми взглядами со старых картин, украшающих некогда роскошную галерею. А он неторопливо шел, немного загребая своими большими грубыми ботинками, покачиваясь, словно во сне, и вспоминал.

ГЛАВА 3

Когда-то и мы все умели летать

Солнце медленно скрывалось за горизонтом. На маленький городок ложился тихий летний вечер. Он укутал своей легкой вуалью улицы и дома, проник в каждый уголок уютных палисадников и, наконец, растворился в теплом летнем воздухе. Все вокруг готовилось ко сну. Аккуратные сельские домики с плотно задернутыми занавесками, выстроились стройными рядами и загадочно белели в надвигающихся сумерках. В некоторых окнах все ещё пробивался неяркий, приглушенный материей, свет. Но очень скоро погасли и последние огоньки, город поглотила тьма.

Ночь мирно шествовала по городу. Ничто не нарушало установившейся тишины. Все шло словно по старому порядку, заведенному кем-то еще в незапамятные времена. И жители города, покинув на время свои бренные тела, заботливо укрытые пушистыми одеялами или домоткаными пледами, уплыли в волшебное царство Морфея, отложив до утра тяжёлые житейские заботы и тревоги.

Но если бы в этот час на улице с красивым говорящим названием «Солнечная аллея» оказался случайный прохожий, он заметил бы странную картину: в темноте окна второго этажа одного из домов четко вырисовывалась белая призрачная фигурка. Она неподвижно застыла там наверху, и казалось, будто парившей в густом мраке. Очень необычное и завораживающее зрелище, которое без сомнения могло бы испугать любого, даже самого бесстрашного человека. Но ее так никто и не увидел, потому что людей на улице в это время, конечно же, не было.

На самом деле там наверху возле раскрытого окна стояла обыкновенная маленькая девочка. Она неотрывно наблюдала за неизбежным наступлением ночи – от угасания последних лучей солнца до окончательного падения плотной черной завесы.

Когда окружающие предметы совсем скрылись с глаз, она тихонько вздохнула, но позы не поменяла. Маленькими холодными ладонями, девочка опиралась на низкий деревянный подоконник, почти наполовину высунувшись наружу. Она ждала, когда на небе появятся как можно больше звезд. Это было самое любимое, самое счастливое время – время, посвященное созерцанию бескрайней вселенной в такой оглушающей тишине, что казалось, мир тоже растворился и исчез во мраке, а остались только прекрасные вибрирующие огни, зовущие ее вдаль за собой.

Дина – так звали девочку, уже довольно давно стояла и смотрела вокруг сквозь медленно наползающую темноту, размышляя о своей жизни. Все, что она видела перед собой, казалось сейчас таким незначительным по сравнению с разгорающимся небом. Но все же, необъяснимая нежность просыпалась в душе каждый раз при мыслях об этом небольшом кусочке суши, со всех сторон огороженном морем от остального мира – ее земле, ее доме.

Вдали от больших городов, будто на самом краю света, ничто не мешало небу разливаться от края до края. Широкие пустоши и бесконечное синее море отделяло несколько сотен домов от окружающего мира. Стоило только захотеть, как сразу же представлялось, что все, о чем пишут в книгах и газетах лишь пустой вымысел.

Хотя сюда часто приезжали любители отдохнуть от городской суеты, и недостатка в новостях из внешнего мира жители не испытывали, время здесь текло с ленивым спокойствием, но не останавливаясь ни на мгновенье, чтобы осмотреться, оглянуться назад или задуматься.

Редкие машины старались наполнить собой дороги и соперничали с конными повозками, степенно двигавшимися между старинными, по-сельски добротными постройками.

Когда колокольня в положенный срок оповещала жителей о необходимости духовного просвещения, они, хотя и без особого энтузиазма, заполняли ряды длинных скамеек, готовясь отдать должное рвению святого отца. Мэр города важной гордой поступью шествовал на самое высокое место и тихо сопел всю проповедь, справедливо полагая, что большего от него и не требуется. Когда после службы местные бедняки выстраивались рядами около церкви, он чинно одаривал каждого мелкой монетой, бросая ее в кружку с лицом истинного праведника, подающего пример окружающим. Потом под одобрительный шепот садился в свой блестящий автомобиль и уезжал обедать, оставляя за собой пыльный след.

Город постоянно двигался, но в его движении было нечто такое, что удивляло, но еще чаще расстраивало Дину. Люди куда-то бежали, суетились, ругались, смеялись или плакали, но в глубине их глаз, различных по форме, цвету и настроению, частенько таилось одинаково схожие выражения – от холодной безучастности и отстраненности до ничем не прикрытого неудовольствия.