Брат Красной Вороны

Солнце склонялось к закату, небо было ясным и ничто не предвещало приближения дождя. Шаманы проводили свои церемонии в том порядке, в каком я сказал. Каждый раз, когда один из них заканчивал, лагерного глашатая посылали посмотреть, какая погода, и каждый раз он говорил, что на небе ни облачка.

Около двух часов пополуночи Три Медведя, владелец талисмана Бобра, или Воды, начал свою церемонию – он и его старшая жена, или жена, сидящая рядом, вместе развернули сверток со священной трубкой, разворачивая одну за другой раскрашенные шкурки зверей и птиц, и все это время он возносил молитвы Солнцу и тихо, глубоким голосом пел магические песни, от которых захватывало дух. Он вставил украшенный красивым орнаментом чубук в большую, сделанную из черного камня, трубку, заранее набитую на-хо-уа-то-сином. Затем он ее зажег, выпустил затяжку к богам неба, к матери-земле, на все четыре стороны света, и от всей души обратился к своим священным помощникам, Древнему Бобру и Древней Выдре, чтобы они использовали все свое влияние на небесных богов и уговорили их послать дождь прямо сейчас. Он протянул каждой из своих жен изгрызенные бобрами палочки из своей священной укладки и затянул песню Древнего Бобра, которую подтянули и остальные шаманы. Во время пения четыре женщины, держа палочки вертикально у своих губ, танцевали, обратившись на север, на юг, на восток и на запад, четыре раза, а во время пауз они поднимали палочки и имитировали издаваемое бобрами ворчание.  Песня закончилась, женщины вернулись на свои места, и лагерный глашатай крикнул, что на западе собираются темные облака. В вигваме началось большое возбуждение, и Три Медведя крикнул, что шаманы должны еще раз спеть песню, велел своим женам повторить танец и приказал лагерному глашатаю принести вигвамный шест. Он привязал к концу шеста шкуры бобра и выдры, а также шкурку гагары, самых священных животных и птиц, живущих в воде, и протянул этот шест в дымовое отверстие вигвама, так что шкурки оказались на открытом воздухе, снова, с еще большим пылом стал молиться о дожде. Ха! Еще до того, как закончилась песня и женщины завершили свой танец, сильный порыв ветра потряс вигвам. Он стих так же быстро, как и начался, и в наступившей тишине мы услышали стук крупных капель по покрытию вигвама. Тут Три Медведя вскочил и крикнул своим друзьям-шаманам, чтобы те продолжали петь песню бобра, женщинам – закончить танец, и, подняв трубку с длинным чубуком, стал танцевать перед огнем, продолжая просить Солнце о сильном дожде. Когда песня завершилась, над нашими головами прогремел раскат грома и стазу на вигвам с оглушительным шумом обрушились струи дождя. И все стали хвалить Три Бобра и его сильную магию Бобра.

Дождь закончился только после рассвета, и потом черные тяжелые тучи уползли на восток, и тогда все племя собралось вокруг выжженного, а теперь залитого водой участка, чтобы посмотреть, как шаманы засеют его. Каждый из них принес мешочек с семенами и еще другие мешочки с навозом бизона, лося, оленя и других животных, собранного женщинами, и палочки, похожие на стебли тростника. Выстроившись в линию на северо-западном углу  участка, они затянули одну из своих священных песен, и одновременно каждый из их делал в земле лунки и кидал туда четыре семечка и немного навоза, делал в западном направлении шаг на ширину мокасина и повторял эти действия, и так продолжалось, пока они не дошли до восточного края участка, там все развернулись и продолжали сажать семена, пока не дошли до западного края, потом снова развернулись и продолжили свою работу, пока весь участок не был засеян. Тогда на поле выбежали дети, они прикрыли посеянные семена, и на этом работа была закончена. Теперь эта земля стала священной, и всем было запрещено приближаться к ней, пока осенью шаманы не соберут урожай.

В это время года почти все животные, на которых охотятся ради мяса, сильно худеют, за исключением самок и некоторых молодых особей – однолеток и двухлеток, и, как и остальные охотники, мы с Красной Вороной испытывали немалые трудности, чтобы найти и добыть достаточно жирных животных для большой семьи Одинокого Ходока, хотя прерии к востоку от озера были покрыты стадами бизонов, а лесистые долины и горные склоны были полны оленей и лосей. За два дня, которые прошли после того, как было засеяно поле, мы смогли принести только тощее мясо, за что женщины нас отругали. Мы что – слепые и не в состоянии отличить жирное животное от тощего, или такие лентяи, что не хотим добыть нормальное животное? – говорили они.

Мать Красной Вороны сказала:

– Однолетки и двухлетки, а еще старые самцы толсторогов достаточно жирные, и их сейчас много на горе Плоская Вершина. Но ты, мальчик, слишком слаб для того, чтобы забраться на ее крутые склоны и добыть для нас нескольких животных; ты можешь охотиться только там, где можешь проехать верхом.

Красная Ворона не заметил, как она лукаво подмигнула его отцу, произнося эти слова.

– Ха! У нас нет сил забраться на скалу! Ха! Раньше, чем солнце снова зайдет, ты узнаешь, насколько мы сильны! – презрительно ответил он.

– Вы двое собираетесь завтра утром отправиться в горы? – хмуро спросил Одинокий Ходок.

– Да! Завтра вечером вы будете ужинать жирным мясом толсторога, – кратко ответил Красная Ворона.

Мы вышли к своему табуну, выбрали двух сильных лошадей и привязали их рядом с вигвамом. Вскоре после рассвета на следующее утро мы оседлали их и стали подниматься по длинному поросшему соснами хребту, который вытянулся параллельно озеру, и наконец по нему вышли к восточному склону горы Плоская Вершина. Путь был легким, потому что шел по хорошо утоптанной звериной тропе, которая тянулась вдоль верхней части хребта, и еще не дойдя до ее конца, мы увидели множество лосей, оленей и нескольких бизонов, пасущихся на склоне. Тут и там встречались густые заросли растений, напомнившие мне формой стеблей и листьев ревень, росший в саду моей так далеко оставшейся матери; эти растения вытаптывали и объедали медведи. Мы внимательно следили за ними, потому что не имели желания встречаться со старой медведицей при медвежатах.

Оказавшись в конце хребта, мы стреножили лошадей среди редких сосен на наружной его стороне и сели, чтобы с помощью моей подзорной трубы осмотреть все, что было видно на длинной и широкой горе с каменистыми склонами. Здесь, где хребет сливался со склоном горы, широкий травянистый склон поднимался к вершине горы; с других сторон, с юга и запада, были обрывы глубиной в тысячу футов, из склонов которых, сложенных глиной и сланцами, поднимались вертикальные утесы. Первым делом я направил подзорную трубу на запад, и увидел, на расстоянии в полмили, стадо толсторогов, самок и телят, среди которых было несколько однолеток и двухлеток.

Тут Красная Ворона толкнул меня.

– Смотри туда, – сказал он, указывая на верхнюю часть травянистого склона прямо перед нами.

         По южному склону медленно спускались компактной группой несколько толсторогов. Мы посчитали их – одиннадцать, все крупные самцы с массивными рогами. Было неудивительно, что их называли а-му-ка-ки-нах (большие головы); их головы казались слишком большими и тяжелыми для их тел. С вершины склона стекал небольшой ручеек; эти одиннадцать животных напились из него, потоптались рядом и наконец один за другим улеглись в траве по его берегам, где мы их уже не могли достать; хотя до них было не больше четверти мили, их острые глаза немедленно обнаружили бы нас, как только мы вышли бы из-за прикрытия сосняка.

Красная Ворона взял подзорную трубу, посмотрел через нее на стадо самок и молодняка, которые паслись на склоне к западу от нас, и решил, что до них мы сможем добраться. Двигаясь вдоль опушки леса, росшего вдоль края склона, мы могли подобраться к сланцевому хребту, под которым они паслись. Я возразил – впереди у нас целый день, и я хочу добыть большого барана. Тут стадо самок и молодняка появилось у края склона прямо перед нами и животные побежали к ручью, у которого лежали бараны. Но прежде, чем они там появились, бараны поднялись и направились к северной части горы, которая обрывалась пропастью глубиной в тысячу футов. Несколько молодых из вновь пришедших нагнали их, те развернулись, отодвинули молодняк и снова пошли к горе.  Красная Ворона с улыбкой прошептал:

– Совсем они не уважают своих жен и детей!

Скоро бараны поднялись по склону и исчезли из нашего поля зрения. Самки и молодняк, напившись, вернулись на прежнее место, и мы наконец смогли начать подниматься по склону, чтобы приблизиться к баранам. Когда мы приблизились к ним, то опустились на четвереньки и стали передвигаться от одного куста можжевельника к другому, и наконец увидели баранов – все они лежали на траве и спали, кроме одного, который был часовым. От нас до них было около двухсот шагов, но мы видели, что, пройдя немного назад, обойдя их и ползком приблизившись, мы могли оказаться от них на дистанции уверенного выстрела. Так мы незамедлительно и сделали, и Красная Ворона, прицелившись в того, что был часовым (я прицелился в того, что был слева от него) шепнул мне: «Ска-ну-кит!» (Стреляй!)

Ба-бах! Ба-бах! – выстрелили наши ружья, и баран, в которого стрелял Красная Ворона, упал головой вперед и больше не двигался, но мой вскочил и вместе с остальными побежал к вершине горы. Скоро он начал спотыкаться и через несколько прыжков упал и затих.

Мы быстро разделали добычу Красной Вороны, найдя барана достаточно жирным, а потом пошли и разделали моего, который тоже был весьма жирен для этого времени года. Мы были счастливы; нам оставалось только привести своих лошадей и нагрузить их жирным мясом, Солнце не прошло еще и половины пути к зениту. Я предложил добраться до вершины горы и полюбоваться окружающим видом. Прогулка протяженностью в четверть мили привела нас на вершину большого утеса. У его подножия, и так далеко внизу, что они казались не крупнее кроликов, стадо толсторогов направлялось к участку лишенной растительности   беловатой земли. Я посмотрел на них в подзорную трубу и сказал Красной Вороне:

– Они едят грязь и пьют белую воду, которая собирается в ямах, оставшихся после них.

– Такие места, где вода в родниках на вкус как огонь, часто встречаются в здешних горах; многие рогатые животные любят пить эту воду и есть эту грязь, – ответил он.

Вкус как огонь – это было название щелочи, насколько мне было известно, и, когда наша компания привезла туда поваренную соль, черноногие дали ей то же название – ист-сик-си-пок-уи, и очень удивлялись, что нам нравится приправлять ею свою пищу6.

      Пока мы наблюдали за толсторогами, к ним присоединились пять лосей и пара белохвостых оленей, и все они тоже стали пить горькую воду. Красная Ворона сказал, что, когда нам снова понадобится мясо толсторогов, нужно будет прийти к источнику и дождаться, когда животные придут к нему, а не карабкаться по горам, выслеживая их. Мы некоторое время оставались на вершине утеса, любуясь необъятными равнинами на востоке и на севере, восхищаясь зрелищем покрытых снегом вершин, таких высоких, что они, казалось, пронзают небо, которые, как я точно знал, до меня не видели глаза белого человека.

– Старик7 был очень сильным и прыгал непонятно как, – лениво произнес Красная Ворона.

– Это как?

– Когда он создавал эту страну, которую потом отдал нам, он решил, что она не должна состоять из одних равнин; поэтому он стал прыгать, и там, где он прыгал, поднимались горы на длину и высоту его прыжка.

– Он был хорошим прыгуном. А нам теперь пора возвращаться за лошадьми, – ответил я.

Мы снова прошли мимо своей добычи и по длинному пологому склону спустились к хребту в том месте, где он отходил от горы, каменистый и лишенный растительности, за исключением растущих тут и там кустов по пояс высотой. Пока мы шли к тому лесу, где оставили своих лошадей, Красная Ворона затянул песню Волка, любимую песню охотников, и еще продолжал ее петь, когда мы приблизились к густым зарослям низкорослых сосен и пихт, и я тоже попытался ее подтянуть, стараясь выучить ее, хотя своим строем она очень отличалась от привычного нам.

– Нет! Не так, – сказал он, прервавшись и обернувшись ко мне. – Послушай, как надо.

И он продолжил, снова пропев эту часть песни, пока я внимательно вслушивался.

Мы были примерно в тридцати шагах от леса и, приблизившись к густому кусту, разделились, чтобы обойти его с двух сторон. И вот, когда мы почти обошли его, бабах!  раздался выстрел из ружья со стороны леса, и тут же стрела, выпущенная в Красную Ворону, ударила в затвор его ружья, которое он держал перед грудью.

– Берегись! Прячься в кусты! – крикнул он мне.

ГЛАВА II

ПО СЛЕДУ КОНОКРАДОВ

Когда мы с Красной Вороной прыгнули в сторону, чтобы скрыться в кустарнике, который мы обходили, оба мы увидели – хотя и смутно, сквозь облако порохового дыма за порослью молодых сосен – стоящего человека, который стрелял в меня из ружья. Потом мы потеряли его из вида, когда бок о бок залегли в кустарнике, не видели мы и того, что выпустил стрелу, которая должна была пронзить грудь Красной Вороны и лишь случайно попала в его ружье. Это ужасное нападение в тот момент, когда мы совершенно не могли предположить присутствие врагов, была для нас настоящим шоком; наши сердца колотились о ребра, нас трясло, словно от сильного холода.

– Надо остановить дрожь, – прошептал я, стараясь не стучать зубами.

– Да. Быть смелее, наблюдать за ними, быть готовыми к нападению.

Мы слышали, как в лесу наши лошади переступали копытами, пытаясь отогнать стаи жестоких кровососов; животные были там, где мы их оставили. Как мы поняли, враги решили позволить им оставаться на месте, пока они не убьют нас, чтобы захватить наши ценные ружья и снаряжение.

Мы поднялись на коленях, но эта позиция была очень неудобной, поэтому мы постарались сесть, следя за тем, чтобы не потревожить листья кустарника. Головы наши были ниже, чем начиналась листва, так что, глядя через голые ветки, мы могли видеть весь лес, от одного края хребта до другого; но, как мы не вглядывались, никаких признаков врагов увидеть не смогли.

– Может, они прошли к тому или другому краю хребта, чтобы добраться до возвышенности за нами и оттуда напасть на нас, – шепнул я после долгого и безрезультатного наблюдения.

– Нет. Я уверен, что вижу одного из них – он стоит и наблюдает за нашим укрытием. Смотри на мертвую сосну справа от нас; прямо за ней две маленькие сосны с густыми ветками от самой земли; он прямо за ними, он должен быть там, потому что, хотя день безветренный, ветки на высоте головы то и дело дрожат. Посмотри на это место через свой далеко видящий инструмент.

Я опустил ружье, положил его на колени, достал из футляра подзорную трубу и раздвинул ее, стараясь не задеть кусты – задача была не из легких. Я долго доставал инструмент и еще дольше наводил его на нужное место между пересекающимися ветвями двух рядом стоящих сосенок, и потом я вздрогнул и выдохнул, чем дал Красной Вороне понять, что заметил человека.

– Он там? Один? – шепнул он.

– Да. Один человек.

Я смотрел на него через мощную трубу, и мне казалось, что нас разделяют только пушистые ветки деревца. Я словно смотрел в его глаза, а он в мои. Глаза его были большими, холодными, блестящими; он не мигая смотрел в мою сторону. Кожа вокруг глаз была покрыта мелкими морщинами; остальное лицо было выкрашено красной краской. Он одет был в кожаную рубашку, с его плеч спускался плащ из бизоньей шкуры. Над бурой хвоей за его плечом торчал ствол ружья. Пока я смотрел на него, он медленно поднял руку, еще медленнее развел ветки перед своим лицом и, подавшись вперед, уставился на куст, в котором мы прятались, сквозь сделанную им щель шириной в дюйм или два. Так он простоял довольно долго, а потом, осторожно отпустив ветки, подался назад и, обернувшись вправо, знаками сказал своему товарищу, которого я не видел: «Я их не вижу.»

Его товарищ, должно быть, знаками ему сообщил свой план о том, как напасть на нас, потому что тот немного погодя знаками ответил: «Нет. Мы будем сидеть здесь и ждать, когда они появятся.»

Я шепотом сказал Красной Вороне все, что увидел; он попросил трубу, очень аккуратно навел ее на нужное место и долго смотрел в нее. Глядя на него, я увидел, что он, как и я, вздрогнул, увидев так близко лицо врага; всмотревшись внимательнее, он нахмурился и скрипнул зубами.

– Убери, – сказал он мне, протягивая трубу.

– Нет. Я хочу еще раз на него посмотреть, – возразил я.

Он неодобрительно тряхнул головой.

– Убери, – повторил он.

– Почему?

– Потому что я хочу застрелить этого большеглазого! И ты должен быть готов ко всему, что случится после моего выстрела!

– Но ты можешь промахнуться!

– Нет. Я прицелюсь в то место, где скрещиваются ветки, и пуля попадет в него правее этого места, – сказал он, показывая на середину груди.

Следующие несколько минут показались мне часами. Я думал, что никогда не уберу в футляр трубу и возьму ружье наизготовку. Впервые мои руки так тряслись, что я с трудом смог попасть трубой в отверстие футляра из сыромятной кожи, куда она едва входила.  Я задавал себе вопрос – что будет, когда Красная Ворона выстрелит?  Я ругал себя за то, что был в таком состоянии. Я должен был успокоиться и быть готовым ко всему.  Я посмотрел на своего почти-брата – он был спокоен, на лице у него была хмурая улыбка, свое ружье он осторожно просунул между стеблями кустарника. Это помогло. Я перестал трястись, взял ружье в руки, взвел курок и осмотрел запальную полку. Красная Ворона одобрительно кивнул.

– Сейчас! Внимательнее! Осторожнее! – прошептал он.

Бабах! – громыхнуло его ружье.

– Я-и-и-и! – завопил человек за деревьями.

Его товарищ, который был справа от него, что-то крикнул ему, но тот не ответил. Мы слышали его тяжелое дыхание; одно из деревцев тряслось; потом все стихло. На мой шепот: «Он мертв?» Красная Ворона кивнул: «Да!»

Я снова достал подзорную трубу, очень осторожно, чтобы не потревожить кусты, а Красная Ворона с теми же предосторожностями перезарядил ружье и тихо шепнул:

– Что ты видишь?

– Только одну ногу в мокасине. Он не шевелится; ты наверняка его убил.

Я тщательно всматривался, но было все как я сказал: видно было только одну ногу, рядом со стволом левого из двух деревьев; их многочисленные ветки, покрытые густой хвоей, скрывали все остальное тело.

– Только бы увидеть второго врага. Постарайся, постарайся найти его своим далеко видящим прибором; он должен быть в десяти или пятнадцати шагах правее убитого, -попросил меня Красная Ворона.

И, когда я взял трубу, чтобы просунуть ее между другими ветками, мы услышали тяжелый топот в том месте, где оставили своих лошадей.  Потом топот повторился, это был удар копыт по камням, торчащим их сухой хвои; ошибки быть не могло, эти звуки не могли издавать лоси или олени, только лошади могли с такой силой бить копытами.

– Наши лошади! Он их забрал, тот что с луком! Может быть, мы его нагоним! – крикнул Красная Ворона.

С ружьем в одной руке и трубой в другой я вслед за ним выскочил из кустов и побежал к вершине хребта. Вбежав в лес, мы увидели убитого – он лежал на спине, широко раскинув руки. В пятидесяти шагах от него мы нашли место, где оставили своих лошадей, дальше идти по следу было проще, потому что острые края копыт четко отпечатались на тонком слое сухой и сгнившей хвои. Мы быстрее побежали по этим следам – сперва перевалили через узкий хребет, потом стали спускаться по его западному склону, и внезапно оказались на травянистой поляне среди соснового леса, как раз вовремя, чтобы увидеть врага, который ехал верхом на одной лошади и вел другую в поводу; он пересекал маленький ручей у подножия хребта.  Он направлялся на запад через редкий сосновый лес, и двигался так быстро, что нам гнаться за ним было бессмысленно.

– Он идет к маленьким озерам у Быстро Бегущего Ручья, излюбленных охотничьих угодий Народа Гор. Наверное, часть их стоит там лагерем, – сказал Красная Ворона.

– До лошади мне особого дела нет, но я очень не хочу потерять свое седло, потому что другого такого я не найду, – пробормотал я.

Ничто из доставшегося мне за последний год не было для меня столь ценным. Это было испанское седло из твердой черной кожи, с высокими луками, которое военный отряд пикуни привез из очередного набега в далекую страну вечного лета, и я дорого за него заплатил: ружье и два одеяла.

– Ну, а я с лихвой возместил кражу моей лошади. Я убил одного из двоих, которые хотели убить нас. Я счастлив! Я горд! Для меня сегодня великий день. А ты не падай духом! Может быть, мы еще вернем твое седло.  Мы пройдем по следу конокрадов до их лагеря, только вначале сделаем то, что должны – отнесем мясо большеголовых в лагерь. Пошли, сначала подойдем к убитому, а потом вернемся в лагерь за другими лошадьми, – сказал Красная Ворона.

Первое, на что мы обратили внимание, подойдя к убитому – его ружье и снаряжение исчезло; пока мы высматривали его товарища, тот незаметно пробрался к нему и все забрал. Красная Ворона был этим страшно расстроен.

– Я хотел взять это ружье. Я собирался посчитать с ним ку во время церемонии О-кан, – пробормотал он.

– Ты сможешь посчитать свой ку, – сказал я. – Я буду твоим свидетелем.

– Да, конечно. Но сам подумай, насколько лучше было бы, если бы я смог, стоя перед всеми, поднять это ружье и сказать им: «Смотрите на это ружье, оружие врага, которого я убил на горе Плоская Вершина, поднявшись на нее с западной стороны Внутренних Озер....»

– Это был сильный человек. Посмотри, сам он не толстый, но какие у него мощные ноги.

– Разумеется! Это был саксис О-ки-та-ки. Все мужчины этого племени обладают толстыми мускулистыми ногами, потому что живут они в горах и охотятся пешими, а не верхом, как мы на равнинах. Они столь выносливы, что могут забраться от подножия горы на ее вершину, ни разу не присев отдохнуть.

Так я впервые увидел человека из племени саксис  О-ки-та-ки, которое живет в горах, или, как называли их в нашей компании, стоуни или стонис. Это было племя ассинибойнов или сиу, которое много лет назад после ссоры из-за женщины отделилось от основной части племени и, пройдя через принадлежавшие черноногим обширные равнины, полные бизонов, нашли себе прибежище в далеких Скалистых горах, бродя по их склонам между истоками Саскачевана и Миссури, по тем тропам, которые позднее облюбовали кутенаи, с которыми мы были в дружеских отношениях.  Они добывали бобров и куниц, пеканов и росомах, и свою добычу приносили к нам в форт Маунтин, когда черноногих там не было. Иногда их меха скупали северозападники, действовавшие к западу от гор.

Было уже далеко за полдень, когда мы вернулись в лагерь и произвели немалое волнение, когда я сообщил, что Красная Ворона убил воина саксис. Старухи столпились вокруг нас и славили Красную Ворону, восклицая:

– Он храбрец, наш Красная Ворона! Он убил врага, он, наш Красная Ворона!

Медленно пробравшись сквозь все увеличивавшуюся толпу, мы наконец добрались до своего вигвама, где Одинокий Ходок и другие вожди быстро собрались, чтобы выслушать рассказ о наших приключениях во всех деталях. Они часто издавали одобрительные возгласы, когда Красная Ворона рассказывал, как с помощью подзорной трубы он обнаружил одного из двух врагов и убил его, прицелившись в то место, где ветки перекрещивались прямо напротив его груди.

Одинокий Ходок сказал мне:

– Поднимающийся Волк, я еще в форте Маунтин говорил тебе, что этот далеко смотрящий инструмент очень сильно нам поможет. И теперь я тебе говорю: ты должен заботиться о нем, даже ночью держать его при себе, и никогда ни при каких обстоятельствах не спускать с него глаз.

– Друг мой, хотя юноша Красная Ворона убил одного из саксис, я думаю, что нужно сильнее наказать их за то, что они напали на наших охотников прямо здесь, в наших горах, – добавил другой военный вождь.

– Да. Если, как считает мой сын, они стоят лагерем где-то на Быстро Бегущем ручье, или где-то еще с нашей стороны гор, мы должны заставить их сильно пожалеть о том, что они не остались по другую сторону гор, на земле, которую мы никогда не считали своей страной.

Другие вожди один за другим одобрили это предложение. Военный вождь сказал, что должен незамедлительно собрать военный отряд, который пойдет на поиски лагеря, и выступить он должен вскоре после заката. Потом вожди встали и разошлись по своим вигвамам.

Когда все разошлись, Красная Ворона сказал:

– Отец, я не хочу возвращаться на гору Плоская Вершина за мясом толсторога. Я хочу вечером пойти с военным отрядом.

– Я тоже хочу, я должен вернуть свое седло, – сказал я.

Одинокий Ходок долго и задумчиво смотрел на нас, прежде чем ответить:

– Вы двое слишком молоды для военной тропы; если лагерь саксис действительно окажется по эту сторону Большого Хребта, будет большое сражение. Однако, какой толк от нас, старых или молодых, если мы не будем храбро сражаться со своими врагами? Да, сыновья мои, идите, и покажите всем, что вы – храбрые защитники наших женщин и детей, а горы и равнины, полные бизонов, останутся нашими, пока мы живы.