Брат Красной Вороны

Джеймс Уиллард Шульц

Брат Красной Вороны

ГЛАВА  I

ПИКУНИ  СНИМАЮТСЯ  С  МЕСТА

Как я позднее узнал, пионерами Запада были мужчины и женщины, которые на фургонах, груженых домашним скарбом, сельскохозяйственным инвентарем и запасами пищи двигались на запад с берегов Миссисипи, чтобы построить свой дом на великих равнинах или в горных долинах  Запада. То были люди времен крытых фургонов Эмерсона Хьюго. Они не были первооткрывателями – они шли путями, проложенными мсье де ла Верендри, сэром Александром МакКензи, Льюисом и Кларком, трапперами и торговцами разных мехоторговых компаний. Эти люди, открыватели Великого Запада, первыми из своей расы встретившие жившие там племена индейцев, были не просто пионерами – они были бесстрашными искателями приключений, и одним из их числа был мой старый друг, Хью Монро, или Поднимающийся Волк. Он был первым белым, который увидел огромные просторы и горы, лежащие между истоками Саскачевана и Миссури.

В книге «"Поднимающийся Волк, белый черноногий» я с его слов как мог изложил историю его приключений, случившихся во время первого года его пребывания  в стране Скалистых Гор. Вкратце – Хью Монро, сын капитана английской армии Хью Монро и Амели де ла Рош, происходившей из благородного семейства французских эмигрантов, родился в поселении Три Реки, в провинции Квебек, 9 июня 1798 года. С разрешения своих славных родителей он в 1814 году поступил на службу в компанию Гудзонова Залива, и следующим летом прибыл на их факторию в Скалистых Горах, форт Маунтин на реку Лука, главном притоке Саскачевана. Рядом с ней стояли лагерем три племени конфедерации черноногих и их союзников, гро-вантров и саксис – тысячи индейцев, которые терпеливо ожидали прибытия флотилии компании из лодок, груженых товарами для ежегодной торговли. В то время в компании не было переводчика, и фактор, Джеймс Хардести, сразу предложил юноше жить и путешествовать с индейцами племени пикуни, чтобы изучить их язык. Так, под защитой Одинокого Ходока, главного вождя племени, Хью Монро в свои семнадцать лет отправился в путешествие продолжительностью в год и пережил там множество приключений. Между Саскачеваном и Миссури он жил в лагерях, путешествовал и охотился на огромных равнинах, которые до него не видел ни один белый, и принимал участие в сражении в Речными Людьми – Пенд  Д'Ореллями. У водопадов Миссури он пересек путь Льюиса и Кларка, и потом, между Миссури и Йеллоустоуном, он прошел по местам, которые увидел первым из белых, и там сражался с другими врагами черноногих, Воронами. Во многом благодаря его усилиям пикуни, договорившись с другими племенами черноногих, заключили мирный договор с Воронами, и разрешили им пройти на север, чтобы обменять свои добытые зимой меха на товары белых. Когда он вернулся в форт в месяц Новой Травы (апрель) 1816 года, фактор Хардести с интересом выслушал его рассказ о долгом путешествии и сказал ему, что все прекрасно – так прекрасно, что он хочет, чтобы тот провел с пикуни еще один год. С этим кратким предисловием я продолжаю.

РАССКАЗ ПОДНИМАЮЩЕГОСЯ ВОЛКА

            Друг мой, в тот день, когда я вернулся в форт, я был далеко не счастлив. Когда я приблизился к форту и увидел фактора Хардести, гревшегося на солнце около больших ворот, я сказал себе:

– Я сделал то, что поручил мне этот человек: я выучил язык черноногих, и теперь закончилось это более чем приятное и интересное путешествие с пикуни по их прекрасным охотничьим землям. Теперь же мне предстоит быть переводчиком в форте Маунтин и день за днем, месяц за месяцем, год за годом жить в темных, прокопченных комнатах. Это ужасно! Я на смогу так жить, это однообразие меня убьет!

Ха! Представьте, как был я счастлив, когда через час после моего прибытия фактор Хардести сказал мне, что я должен провести с пикуни еще один год. Это решение озарило его в один миг, словно вспышка света, и я не мог понять причину, по которой он это сделал. Разговор наш был коротким и скоро прервался, потому что нужно было готовиться к приему вождей пикуни и горных Ворон, которые тоже должны были прибыть в тот день. На следующий день прибыли речные Вороны и кайна, а через несколько дней прибыли черноногие, гро-вантры и саксисы, и мы приняли их вождей со всеми церемониями. С первого дня, как прибыли вожди, я тщательно переводил все, что они говорили, и таким образом фактор Хардести смог на равных поговорить с этим гордым, независимым и самобытным народом равнин. Однажды он мне сказал:

– Монро, как мало до сегодняшнего дня я знал об этих вождях! Это настоящие джентльмены! Аристократы, клянусь Юпитером!

И добавил:

– Этот Одинокий Ходок, твой опекун. Как он благороден, как сдержан! И как умен: когда мы с ним советовались, все, что он сказал, было приятно слушать.

– Ему не понравится, если он узнает, что вы называете его черноногим, – заметил я. – Его племя называется пикуни (что означает «одежды, принесенные издалека1»), и это одно из трех племен, говорящих на одном языке, которые наша компания Гудзонова Залива ошибочно называет черноногими. Эти три племени – кайна (Много Вождей), сиксики (Черноногие), и пикуни, и сами себя в целом они называют нитситупи, что означает настоящие или единственные люди. И, хотя они всегда выступают заодно против общего врага или для защиты общих охотничьих угодий, каждое из племен считает себя лучшим из трех – самым благородным, храбрым и богатым.

– Ну, все это для меня новость. И все это ты узнал за этот год; я уверен, что узнал ты много больше, – сказал фактор.

В торговом зале и на складе оставалось еще много товаров, и торговля была оживленной. День за днем я проводил в торговом зале, помогая пятерым служащим, стоявшим за стойкой, переводя им просьбы индейцев, говоря, как называется тот или иной товар, и устал от всего этого. По несколько раз в день заходил фактор Хардести – он потирал руки, улыбался, кивал и всячески демонстрировал свое удовольствие от того, как быстро растут стопки бобровых шкур и других мехов. Его появления меня пугали. С моего появления в форте он больше не говорил о том, что я должен провести с пикуни еще один год. Я боялся, что он передумает и оставит меня в форте в качестве переводчика и помощника в торговом зале.

С каждым днем запасы товаров уменьшались, наконец все было продано, и нам оставалось только сидеть и ждать – индейцам с особым нетерпением – ежегодного прибытия лодок их фактории Йорк, которые должны были доставить новые товары. Они пришли только в июне, поднявшись по реке, и снова, с раннего утра и до заката длинные летние дни я был занят в торговом зале, и с каждым днем мое отвращение к этой работе только росло.

Лодки привезли и адресованные нам письма; большое, на многих страницах письмо для фактора и четыре маленьких листочка для меня, где мама сообщала мне новости из дома и молилась о моем здоровье и благополучии. Фактор, как я заметил, перечитывал один из листов много раз, при этом хмурился и что-то сердито бормотал про себя, и наконец, однажды вечером, он положил это письмо передо мной, прижав его к столешнице, и прорычал, словно я был глухим:

– Это от главного фактора, из Монреаля. Он утверждает, что Северозападники2 через свою факторию в Спокене, за горами, ведут большую торговлю с Плоскоголовыми и кутенаи, и приказал мне прервать эту торговлю. Ха! Можно подумать, что достаточно мне сказать это индейцам, и они сразу перестанут это делать! Ну разумеется, я постараюсь сделать то, что в моих силах, чтобы прекратить эту торговлю. Иди, пригласи Одинокого Ходока и вождей сиксиков и кайна выкурить со мной трубку; мы обсудим это дело.

Они пришли охотно, как и вожди гро-вантров, и, когда большая трубка прошла по кругу, начались оживленные разговоры, пока фактор не встал и не объявил о том, что хочет торговать с западными племенами – с обитающими к западу от Скалистых гор.

Последовала глубокая тишина, которую прервал Жир Спины Бизона, который, хмуро усмехнувшись, сказал:

– Прямо сейчас восемьдесят моих юношей идут в поход на Плоскоголовых.

Ребра Орла, вождь кайна, добавил:

– Пять лет назад мы заключили мир с Плоскоголовыми и позволили им охотиться на бизонов на наших равнинах, и что они сделали в ответ на это? На Желтой реке они убили мужчин из охотничьего отряда, забрали их вдов и лошадей. Никогда, никогда больше я не выкурю трубку с этими лжецами с запада!

– И я! И я! – закричали другие вожди. И один из них добавил:

– Все же мы очень их ценим – ведь они выращивают отличных лошадей, на которых мы ездим!

В ответ раздался громкий хохот и хлопки ладоней.

Фактор снова набил трубку и протянул ее Три Медведя, жрецу солнца племени пикуни, и одна из его жен, красивая молодая женщина, которая все время сопровождала его, робко взяла из очага уголек и что-то шепнула ему на ухо, когда подавала его ему. Потом, выдохнув облачка дыма вверх, к небесным богам, и вниз, к матери-земле, он пустил трубку по кругу и сказал:

– Моя жена из племени кутенаи, которая здесь, сказала мне, что мы должны пригласить кутенаи прийти сюда и остаться с нами на лето.

И потом я услышал голос женщины, что было впервые, потому что обычно женщинам не разрешалось говорить на советах вождей. Тихо, прерывающимся голосом, она сказала:

– Да, о вожди. Во имя вашей любви к своим женам и своим детям я прошу вас пригласить сюда мой народ. Я не видела их с тех пор, как стала женой этого мужчины, а с тех пор прошло семь зим; той зимой они стояли лагерем и охотились вместе с пикуни на Медвежьей реке. Я так хочу, о, как же я хочу увидеть мою мать, моих сестер и братьев…

Она не могла больше говорить, и, накрыв голову накидкой, тихо заплакала.

Обсудив кутенаи после просьбы женщины, все согласились с тем, что они люди храбрые, добросердечные, благородные, щедрые на подарки в виде хороших лошадей, хорошо выделанных шкур животных, которые водятся в горах, сушеного камасса и биттеррута (съедобные клубни), и что стоит разрешить им провести с нами на равнинах еще одну зиму. Но приглашать их было ниже достоинства для Настоящих Людей. Пусть сами попросят разрешения поставить свой лагерь на нашей стороне и охотиться на наших бизонов; они, разумеется, получат столь ценное разрешение.

Большая трубка, сделав круг, вернулась наконец к фактору, и тот, убедившись, что она докурена до конца, выбил из нее пепел и воскликнул:

– Куй! Ит-си-нит-си!  (Вот! Она закончилась!) – фраза, которая означала, что все вопросы решены и можно расходиться.

Вожди стали расходиться. Когда они вышли, он велел мне задержать шамана, Три Медведя, и его жену. Когда они снова уселись, он попросил меня спросить ее, что не давало ее племени охотиться на бизонов в наших землях последние семь зим.

– Этого я не говорила, – ответила она. – Я просто сказала, что не видела их последние семь зим. Им тяжело приходится без бизоньих шкур, которые им нужны для одежды и прочих надобностей. Они часто переходят горы и охотятся на бизонов, но, насколько горды Настоящие Люди, настолько же горды и кутенаи. Они не любят просить разрешения на то, чтобы убивать животных, потому что считают себя равными жителям равнин. Поэтому охотятся они только по краю равнин, рядом с горами, и, добыв столько бизонов, сколько им нужно, уходят назад, на запад в свою страну.

– Где они обычно охотятся на бизонов? – спросил фактор.

– Там, где река Пузатая, или река Много Мертвых Вождей, или река Обрезанных Берегов, или река Двух Священных Хижин3 стекают с гор на равнину.

– Отлично! Это то, что я и хотел узнать, – сказал фактор, потом вручил Три Медведя связку табака и знаками показал, что беседа закончена.

Потом, когда те ушли, он сказал мне:

– Ты помнишь, мой мальчик, что я сказал тебе о том, что ты должен отправиться к пикуни еще на один год. Правда, когда я увидел, как ты полезен в торговом зале, я решил оставить тебя здесь. Но теперь я говорю: ты должен отправиться с пикуни и сделать все что сможешь, чтобы убедить кутенаи  зимовать вместе с пикуни, а весной прийти сюда и торговать.

– Я хочу пойти с пикуни! Я ненавижу этот торговый зал! Но найти кутенаи и сделать то, о чем вы сказали – как я все это сделаю?

– С помощью Одинокого Ходока ты сделаешь и больше. Этот вождь заботится о тебе больше, чем о собственном сыне, – ответил он и велел мне ложиться спать.

– Если вы не возражаете, я буду спать в вигваме Одинокого Ходока, – сказал я.

Он улыбнулся и кивнул в знак согласия, и я взял со своей койки одеяло, чтобы было чем укрыться, и вышел. Ночной сторож позволил мне выйти через маленькую калитку в ограде склада. До лагеря пикуни было около мили. Я добежал до его границы, потом пошел медленнее и завернулся в одеяло, чтобы на меня не напали большие, похожие на волков собаки. Час был поздний; почти во всех вигвамах, кроме нескольких, огни уже погасли. Было очень темно, но я хорошо знал, в каком месте большого круга расположены вигвамы клана Маленьких Накидок. Я прошел позади вигвамов кланов Одиноких Едоков и Жарящих Жир. За ними стояли вигвамы Маленьких Накидок, числом более ста, это был самый большой из двадцати четырех кланов племени. Немного в стороне от них, в том же круге, стоял большой вигвам Одинокого Ходока, сделанный из двадцати восьми бизоньих шкур. Я осторожно поднял дверной полог, вошел в вигвам, опустил полог, сделал два шага влево, коснулся края лежанки и толкнул спящего сына вождя и моего близкого друга, Красную Ворону.

– Старший брат, я пришел, – сказал я.

– Да. Что случилось?

– Ничего, все прекрасно. Мой вождь сказал мне, что я должен пойти на юг вместе с пикуни.

В задней части вигвама проснулся Одинокий Ходок.

– Что такое? Кто вошел? – спросил он.

– Это я! Я свободен! Я пойду на юг вместе с пикуни! – крикнул я.

– Ха! Это Поднимающийся Волк, мой белый сын! Я очень рад, что ты снова пойдешь с нами. Ты хорошо знаешь, что этот вигвам – твой дом. Ложись спать. Завтра поговорим, – сказал он.

– Да. Ложись рядом. Я очень хочу спать, – сказал Красная Ворона.

Я лег рядом с ним на мягкую лежанку из шкур, как делал это почти каждую ночь в течение целого года, и как собирался делать в течение следующего года. Я долго не мог уснуть –  думал о дальних путях, которыми мы пройдем, предвкушал приключения, которые нам предстоит пережить.

На рассвете Красная Ворона разбудил меня, и вместе с Одиноким Ходоком мы отправились на утреннее купание. Берег был полон мужчинами из племени, начиная с мальчиков трех-четырех лет от роду. Летом и зимой это было обязательно для всех членов народа Настоящих Людей. Хотя зимой дети орали и сопротивлялись, зимой старшие братья и отцы несли их к полыньям и окунали в ледяную воду. Это так приучало их переносить холод, что зима не становилась для них ужасным временем. Летом девушки и женщины купались днем, после мужчин, а зимой ходили в хижины для потения.

Искупавшись, мы позавтракали вяленым мясом, спинным жиром и масиксом (съедобные клубни), а потом пошли в форт поговорить с фактором. Разговор был коротким.  Одинокий Ходок пообещал, что, если встретит кутенаи во время своих кочевок, то не станет с ними враждовать и уговорит их по весне принести в форт свои бобровые меха. Фактор сказал, что хочет, чтобы я взял с собой товары для торговли, сколько унесут шесть вьючных лошадей, и вождь сказал, что он поручит заботу об этих лошадях и их поклаже своим женщинам, и уверил фактора в том, что обращаться с ними будут хорошо. Как только пикуни закончат торговать, мы тронемся в путь, это будет через два утра.

Весь день я был занят, помогая упаковывать товары, которые должен был взять: пятьдесят фунтов пороха, двести пятьдесят фунтов пуль, сто капсюлей, пятьсот фабричного изготовления наконечников для стрел, пятьдесят напильников, сто фунтов табака, пятьдесят ловушек для бобров, несколько упаковок шил и игл для шитья шкур и китайский фарфор. Все это я должен был раздавать тем, кому это понадобится, а платить за эти товары они должны были следующим летом, когда вернутся в форт. Несколько женщин из второго вигвама Одинокого Ходока после полудня пришли за лошадьми и увели их в лагерь – семь навьюченных лошадей. У вождя было девятнадцать жен и множество детей, и два очень больших вигвама, каждый из двадцати восьми бизоньих шкур. В вигваме, который занимал вождь, жила его «сидящая рядом» жена и семь других, несколько маленьких детей, старший сын, Красная Ворона, и я.

Тем вечером, вернувшись в лагерь, я застал в вигваме вождей сиксиков, кайна и гро-вантров, который собрались, чтобы попировать и выкурить с ним прощальную трубку. Из их разговоров я понял, что сиксики собираются провести зиму недалеко от форта; кайна пойдут к Ай-ак-ки-майк-уи (Крутые Холмы По Ту Сторону), которые белые потом назвали Кипарисовыми холмами, где теперь стоит форт Уолш. Гро-вантры хотят пойти к южным склонам гор Медвежьей Лапы и Волчьим (Малым Скалистым) горам, где будут охотиться до зимы, а потом отправятся в поросшую сосновыми лесами долину Миссури, где найдут хорошее укрытие от холода и ветра. Поскольку мы собирались зимовать в верхнем течении Миссури или на ее главных притоках, гро-вантры становились нашими ближайшими соседями из всех племен конфедерации, и было решено, что мы должны будем поддерживать с ними связь и объединять свои силы, когда понадобится дать отпор врагу, вторгшемуся в охотничьи земли Настощих Людей и их союзников. Разумеется, саксисы должны были остаться вместе с сиксиками.

Следующий день был последним, который я отработал в торговом зале, и вечером я в последний раз поужинал с фактором, и, пока мы ели, он уговаривал меня хранить верность компании Гудзонова Залива, которая с тех пор как в 1670 году получила от короны грамоту, была самой честной и законной из торгующих с индейскими племенами, и все делала для того, чтобы блюсти свою выгоду, вместо того чтобы спаивать и обирать индейцев, как это делали наши конкуренты, северозападники.  Надеясь на большие барыши, они уговаривают индейцев нести им все меха подстреленных или пойманных животных.  В отличие от них наша компания берет только шкуры крупных взрослых животных, что намного удобнее для перевозки и обеспечивает процветание трапперам и торговцам. Но при наличии конкурентов такая политика долго продолжаться не может. Прежнего соперничества более не существует; обе компании в результате конкурентной борьбы несут убытки, но в конечном итоге наша компания уничтожит или поглотит северозападников, потому что наши ресурсы неизмеримо больше, чем у них.

И потом, в конце разговора, он сказал мне, очень серьезно:

– Мальчик мой, на тебе лежит большая ответственность; во время путешествия на юг ты будешь представлять компанию Гудзонова Залива. Прежде чем решить – важно что-то или нет, подумай дважды, трижды, а еще лучше отложи решение на утро.

Я уверил его, что так и сделаю, и решил, что так и буду поступать. Тогда он встал, снял со стены подзорную трубу в футляре из толстой кожи, протянул ее мне и сказал:

– Она тебе очень пригодится.  Она в сорок раз сильнее человеческого глаза.

Этот подарок мне так понравился, он так был мне нужен, что я еле смог выговорить слова благодарности. Он пожал мне руку, тронул мое плечо, попросил меня быть поосторожнее, и я отправился в лагерь к вигваму Одинокого Ходока, где находились все мои вещи.

На следующее утро не прошло и часа после восхода солнца, когда мы с Красной Вороной привели в лагерь табун лошадей Одинокого Ходока. Их было больше полутора сотен, и среди них были и девять моих. Два наших вигвама уже были сложены и все находившиеся в них вещи были готовы к погрузке на волокуши или вьючных лошадей. По мере того, как мы подводили лошадей ближе, женщины привязывали тех, что им были нужны для вещей и всадников – таких было больше семидесяти. Вокруг нас вся земля была покрыта кожаными покрытиями вигвамов, рядом с ними валялись упавшие вигвамные шесты; крики женщин и детей, ржание лошадей и лай собак почти оглушали. Старики, которые во всем этом не участвовали, собирались в кружки, спокойно курили и беседовали, ожидая, когда их лошадей оседлают и приведут к ним. Наш клан, И-нак-сис, или Маленькие Накидки, должен был выходить первым, и он растянулся на полмили вдоль хорошо утоптанной, глубоко вбитой в почву тропе, ведущей на юг. Во главе колонны двигался Одинокий Ходок и жрец Солнца, Три Медведя, а также главные воины клана, а мы с Красной Вороной шли за ними, приглядывая за табуном вождя.

Другие кланы шли за нами, один за другим. Колонна в три мили длиной представляла собой прекрасное зрелище. Яркая, богато украшенная лошадиная сбруя делали ее похожей на огромную блестящую змею, ползущую по равнине. Я чувствовал гордость при мысли о том, что являюсь ее частью. Но, когда члены разных групп И-кан-ах-кат-си (большого военного общества Всех Друзей), которые шли за нами, разошлись в стороны, чтобы вести разведку и охотиться, уйдя далеко вперед, мы с Красной Вороной расстроились, что нам досталось такое задание. Мы с ним были членами общества Храбрецов; мы тоже хотели уйти вперед, чтобы обследовать путь, вместо того, чтобы всю дорогу приглядывать за лошадьми. Мне стало получше, когда Красная Ворона сказал мне, что мы не должны постоянно смотреть за лошадьми; мы поговорим с племянником вождя, Орлиным Пером, и сыном нашего шамана, Белой Антилопой, чтобы соединить наши табуны и следить за ними поочередно. Об этом мы договоримся с ними вечером.

В тот день мы увидели всего нескольких бизонов, потому что из-за продолжительной охоты они ушли далеко от форта. Они не появлялись, пока мы не пришли на Пузатую реку, где их было множество, и там мы устроили охоту, которая продолжалась два дня. Потом вожди решили двигаться к Внутреннему озеру (озеро Святой Марии), встать там ненадолго, а оттуда направиться к реке Двух Магических Хижин, где шаманы решили провести О-кан, великую ежегодную религиозную церемонию. Когда мы пришли к стоянке, которая была у нижнего берега нижнего озера, два дня спустя после того, как оставили берега Пузатой реки, мы с Красной Вороной были двумя счастливыми юношами; во время стоянки мы были совершенно свободны и могли ездить по окрестностям и охотиться вместо того, чтобы следить за лошадьми на пыльной дороге.

Покрытие для вигвама, сделанное из бизоньей кожи, служило два года; после этого оно приходило в негодность и ветер и дождь проникали через него, как через сито. Тем летом почти каждой семье был нужен новый вигвам. Всю зиму женщины выделывали нужное количество шкур бизоних, делая из них мягкую кожу. Сейчас они лежали на земле, уложенные в круги, перекрывая друг друга; потом их обрезали по размеру и сшивали нитками из жил. Были нужны и новые шесты взамен сломанных или потерянных, а если вместо старого вигвама делали новый, большего размера, то для него был нужен полный набор новых шестов.  Пока женщины рубили, обрезали и сушили шесты, мужчины разрисовывали новые шкуры для покрытия изображениями богов – Солнца, Луны, звезд, и священными животными из своих снов – медведей, бизонов, бобров, выдр, обязательно в парах, самку и самца. Все это делалось разными цветами – обычно красным, черным, зеленым и желтым. Четыре широких красных и четыре черных полосы вокруг верхней части вигвама означали день и ночь.  На самом верху в задней части каждого вигвама изображался знак, похожий на наш мальтийский крест – он означал бабочку, приносящую добрые сны – видения, с помощью которых тот, кто их видел и правильно истолковал, мог узнать, что приготовило ему будущее и как избежать возможной угрозы. Самым желанным сном осенью и зимой был сон, в котором спящий мог видеть зеленую траву и зеленеющие деревья – это означало, что он доживет до следующего лета.

Здесь, в роще хлопковых деревьев у вытекающего из озера ручья – годы спустя я должен был с подачи отца ла Комба назвать это озеро озером Святой Марии – шаманы решили вырастить ежегодный урожай особого сорта табака, которым пользовались на протяжении веков. Его они называли На-хо-уа-то-син4 .  Я не сомневаюсь в том, что у белых есть для него свое название, как и для всего остального, но я знаю его только под этим индейским названием. Он вырастает до двенадцати дюймов высотой, на стебле двенадцать листьев, но используются для курения не листья, как у нас, а клубень, размером с маленькую луковицу. С тех пор как наша компания и северозападники начали продавать индейцам более крепкий и ароматный табак, использование этого на-хо-уа-то-сина сильно сократилось, но религиозных церемоний это не коснулось. Жрецы Солнца, долго над этим размышляя, решили, что запах табака белых может быть неприятен для великого бога неба, и даже рассердить его так, что он может отвергнуть  их молитвы5.

       Рано утром на следующий день после того, как мы поставили лагерь у нижней части озера,  жрецы Солнца выбрали в лесу небольшую поляну, на которой и собирались посадить табак, и женщины и дети стали носить сухие ветки ивы и других деревьев, пока вся она не покрылась толстым слоем хвороста. Потом шаман поджег эту кучу и разгорелся огонь, который должен был уничтожить всю растительность на этом участке. Затем, после полудня, два вигвама объединили в один с двумя очагами, и там жрецы Солнца всего племени собрались на закате, чтобы помолиться о хорошем урожае. Чтобы намочить выжженную землю, в которую будут брошены семена, нужен был дождь, поэтому все шаманы, один за другим, передавая друг другу трубку, просили богов о том, чтобы этой ночь. прошел сильный ливень. Каждый шаман имел свой священный предмет, или амулет, и древние церемонии, которые помогали ему в обшей молитве. Были шаманы – владельцы трубок Гром-Птицы, Лося, Бычьего Камня, Червя, Бобра (или Воды), и каждой трубке соответствовали свои песни, свои молитвы, и полный ритуал для каждой из них занимал не меньше часа.