Воспитанник Шао. Том 1

Каждый месяц приходится являться в штаб-квартиру с отчетом. А что он может доложить? То, что на подходах к монастырям гибнет определенное число агентов и завербованных.

Почему монахи не идут ни контакт? Почему особое раздражение вызывают у них иностранцы? Хозяин насторожен, если посетитель близок к заветной цели. Неужели Управление на верном пути? Осталось только выбрать оригинальную легенду, чтобы схимники меньше опасались. Но доклад Споуна наводит на мысль, что даже прилично закамуфлированным идеям ничего не стоит провалиться. Нужен нажим, нажим извне. Руководство торопит. Параллельные исследования зашли в тупик: препараты, изготовленные в лабораториях, на поверку оказались не так надежны и не так чудодейственны, как рассчитывалось. А вот сведений, что в Тибете имеются успехи, собрано немало. Неизвестно, каким путем местные добиваются этого: травами, алхимией, магией или еще чем-то, но факт установлен, и он, полковник Динстон, наделенный большими полномочиями, находится здесь. Но результата пока никакого. Даже службы Китая нейтральны в содействии. Неужели монахи обладают столь большой независимостью? Вопрос…

Динстон настолько углубился в свои размышления, что резко вздрогнул от неожиданно появившегося луча коридорного света. Прошло еще время, прежде чем он разглядел хитроватую усмешку на довольном лице Маккинроя.

Вид и манеры эксперта не импонировали жестким понятиям Динстона о современном мужчине. С жестами учтивого джентльмена, тот более походил на высокородных сэров, нежели на какого-то мало известного чиновника. Роста выше среднего, блестящие смоляные волосы, ровные картинные залысины. Взгляд затихшего аристократа перед крупным карточным выигрышем – Маккинрой производил впечатление человека, полностью осведомленного о состоянии дел вокруг него, всегда готового дать критическую оценку обсуждаемому. Люди его склада никогда не тушуются, уверенные в себе, в полемике они умело заставляют оппонента потерять почву под ногами.

Втайне Динстон завидовал им: они эрудированны, закончили лучшие колледжи, высоко котируются в высшем свете. Элита, к которой терпеливо подбирался он, Эдвин Динстон, но с которой нелегко будет ужиться. В своей практике всячески стремился подсидеть выходцев из высоких слоев. Но сейчас он зашел в тупик, и помощь эксперта ему была просто необходима.

– Хэлло, мистер Маккинрой, присаживайтесь.

– Хэлло, господин Динстон. Судя по вашей хмурой внешности наш идейный плащ прохудился. Скоро за кинжал возьметесь!

– Шутник вы, мистер, шутник. Хотел бы и я быть в таком же прекрасном настроении и так же сыпать остротами. Не скрываю, нахожусь в некоторой растерянности. Нуждаюсь в вашей консультации. Миссия, с которой мы здесь, по всем соображениям заходит в тупик. Не могу уяснить, кто и в чем нам может помешать. В двух словах дело обстоит так: у монахов тибетского района имеется послушник европейской национальности. Там он воспитывался и прошел почти полный курс обучения премудростям восточной борьбы. Нам он нужен, как специалист прикладного единоборства для обучения нашей агентуры. Как вы должны понимать, в некоторых нюансах нашей работы последний акцент нам приходится тщательно скрывать. Хитрить, потому что они ни в какую не согласятся выносить свои тайны за пределы стен монастыря. В предварительных условиях указано, что мы приобретаем его с целью агентурной помощи для некоторых наших служб, как агента-телохранителя. Они согласны на некоторый обоюдно договоренный срок, после чего воспитанник возвращается обратно. Главное выманить его за стены мертво живущей обители. А там, думаем, он не откажется от жизни, которую сможем ему предложить. Но эти воинственные аскеты не согласны даже на частичные условия. Сможете ли вы что-нибудь пояснить в данной ситуации?

– Могу, господин Динстон, конечно, могу. Но, как говорится – ваша фирма, наши..

Маккинрой недвусмысленно замолк, как бы соглашаясь со сказанным ранее.

– О, не сомневайтесь, мистер Маккинрой. Наша фирма уважает содействующих. Сумма, соответствующая весу сказанного, надежно пополнит ваш счет. Вопрос, с которым мы здесь задержались, принципиален для наших боссов, и они хорошо заплатят, лишь бы не тянуть с ним.

Эксперт удовлетворенно кивнул..

– Если вас не затруднит, расскажите мне подробности первого визита. Но главное, что за человек ездил в монастырь. Ваше личное отношение к Китаю и его гражданам.

– Даже не знаю, что сказать. Для такого щепетильного вопроса был послан человек, недостаточно отвечающий нужным требованиям. Мне думается, с китайцами могут разговаривать сами китайцы.

– Здесь вы на удивление точны, господин полковник, – манерно стряхивая пепел, подтвердил эксперт.

– Сам визит ничего не открыл, кроме новых вопросов, которые меня настораживают. О китайцах я нечего не думаю – плебеи, которыми нужно достаточно ловко манипулировать. Наглы, хитры. Побудешь среди них и таким дурачком себя ощущаешь, будто всю жизнь и был им. Терпкая нация.

Маккинрой расхохотался.

– С пристрастием, но верно. Видно, пресытились китайской действительностью, коль она вам так больно в почки засела.

– Не стоит отнекиваться. Все так. Но дурно то, что я в положительном исходе начинаю сомневаться.

– Пройдет.

– О, мистер, вы утешаете меня, как я несколько минут назад успокаивал подчиненного.

– Только прошу, не обижайтесь. В принципе я понял ваши трудности. Идти с голыми руками к китайцам то же самое, что угрожать бананом стаду обезьян. Засмеют. Но начнем. Первые ваши трудности связаны с самым обыкновенным незнанием как самих китайцев, так и образа их мышления: того уклада обыденной жизни, который не отвечает нашим понятиям. Не сочтите за дерзость: сколько вы в Срединной?

– А что это за район, мистер Маккинрой?

– Китай!

– Вот как?..

– Это не последнее, и все же?

Динстон помялся, как запнувшийся, не уверенный в себе ученик. Пожал плечами.

– Пятый месяц. Но не думаю, что это какое-то упущение.

– Нет, конечно, но… влияет.

– В каком смысле?

– Думаю, что не так вы взялись, не с того конца. Нация, господствующая на данной территории, сложная по характеру и отклонениям от общепринятых понятий. Этикет при деловой обработке с ними нужно соблюдать от первых до последних поклонов. И прежде всего уважение, учтивость. Подчеркиваю.

– Но не может же это в серьезной степени влиять именно на ход переговоров. Здесь главное – выгода. Ее мы и предлагаем. Но… – недовольная мимика Динстона начала преобладать.

– В том-то и дело, что может. Такой они народ. Улыбнись, поклонись. Сделай удачный комплимент. Другом будешь. Но если вы будете действовать на гоп, с позиции требующего, то, боюсь, дело застрянет. Китай – не мелкая нация.

– Это тот уровень дебатов, который меня никогда не интересовал и ни к чему не обязывал. Мой круг исполнительских интересов не затрагивает побочно существующих моментов. Если бы миссия, с которой я прибыл сюда, была бы признана трудной, как вы считаете, то уверен, в Китай прислали бы специалиста более узкого профиля.

Динстон уловил в глазах Маккинроя необъяснимые хитринки. «Может, этот лукавый тип более догадлив, чем рисуется со своей светской простотой», – подумал он.

– Но понимаете вы, как далеки от Поднебесной те, кто не находится на ее земле?

– Вот с этим я согласен.

– Руководство поспешило, не зная сути. Оно заранее обрекло вас на неудачу.

Динстон резко выпрямился.

– А вот с этим я в категоричной форме не согласен. Откуда такой пессимизм, мистер Маккинрой?

Угрожающие нотки в голосе выдавали раздражение полковника.

– Не так уж они просты и податливы, как кажется из-за океана.

– Верю вам. Ну и что же? Я доверяю изложениям специалистов, но, думаю, вы сгущаете краски.

– Китай всегда был загадкой для исследователей.

Многогранен и искрист, как никто другой: то ли темный котел, то ли сверкающий водопад.

– А ваше мнение?

– Нужно с ними дипломатичнее. Терпеть и понимать.

– Это вам нужно. Для этого вы здесь. Мне нужно удачно завершить начатое.

– Я понимаю ваше нетерпение. Но все же, пока вы здесь, нужно показывать, что вы в курсе местных порядков и не менее воспитаны, чем они.

– Я постараюсь следовать вашему совету. Время рассказать, если, конечно, вам известно, про эти, укрытые от цивилизованного глаза, монастыри.

– О, это длинная история, требующая при пересказе очень много отступлений и дополнений, чтобы быть достаточно объективным.

– Ничего, не глупый, пойму.

Маккинрой изящными движениями раскурил сигару, предложенную щедрым жестом полковника. Сейчас он более походил на интригующего рассказчика, который стремился не столько посвятить в тайны, сколько привлечь особенностями их смысла.

– Вообще, по тем социальным и внутриполитическим условиям, что сложились в Китае в силу самобытности народа, только там и могла практика рукопашного боя достигнуть совершенных высот. В некоторых монастырях, где издавна сложилась база для теоретических и практических изысканий в повышении мастерства ведения поединков (тех групп, которые входили в какие-либо союзы бунтарского действия или политического сопротивления), жизнь заставляла со всей ответственностью и исследовательской тщательностью отнестись к способам защиты от нападений многочисленных противников. Со временем была разработана и система скрытой неудержимой атаки. Постепенно обычный вид уличной драки и боевого поединка перерос в стенах монастырей в редкое по зрелищности, удивительное по совершенству искусство единоборства. Соперничество переросло не столько в превосходство физических данных противников, сколько в противоборство мысли. Согласитесь, для столь сурового места и такая демократичность.

– Да, да, – поспешно заверил Динстон.

– Китай всегда оставался самой демократичной страной среди остальных.

– Не уверен, но прошу вас, мистер, не отходите от сути, не путайте меня.

Эксперт поднял палец.

– Так называемые стили ведения боя. Какой из них практичней, совершенней, доказывалось в смертельных поединках членов соперничающих школ.

– А вот это уже демократично, – перебил на фразе Динстон.

– Время было такое. Хотя, надо отметить, в Китае оно всегда такое. Без этих проломных усилий вид рукопашных схваток так и остался бы на уровне дилетантской дубинки. Только на тех высотах, в решающих схватках, когда дыхание смерти явно затрудняет рабочее дыхание, натренированное свойство сохранять самообладание, управлять в критические минуты своим разумом, подчинять тело воле, подавлять панические инстинкты, добывались важнейшие элементы слагаемых побед. Этим познаниям способствовало то, что в Срединной издавна существуют тайные организации и еретические секты, как элемент китайской действительности. Сохранение жизни в условиях преследования и террора играло не последнюю роль в том, что все братства оказались живучими и исторически постоянными. Сложилась следующая закономерность: чем серьезнее организация, настойчивей в достижении всеобщего равенства и братства, тем глубже познание тайн человеческой психики, ее невидимых особенностей, выше индивидуальное мастерство, крепче боевой и братский дух среди самих членов.

– Это уже существенней для понимания монастырей. Может, мы на такой наткнулись? – прервал речь Динстон.

Эксперт кивнул, подчеркивая значимость и своих слов, и вывода полковника.

– В действительности эти организации и оказались более стойкими, имеющими значительное влияние на низы общества не только в целях борьбы с угнетателями, но и в формировании того китайского духа гегемонизма, особенностей нации, с которыми быстро согласились правящие слои и который так неудобен для нас.

Одной из таких еретических сект, до последнего времени выступавшей за равенство и братство, справедливость, за Китай для китайцев, являлся «Белый лотос». Самая долгоживущая и значительная секта из всех прошедших по истории страны. Именно от нее отделялись новые братства, увеличивая и без того многомиллионные тайные сборища Срединной, собирая по существу всю Поднебесную в единую монолитную систему, способную вершить большими делами на всех уровнях внутригосударственной жизни. Эти же дочерние секты – «братства» в основном оказывались вывесками, надежно прикрывающими собой от губительных мер центра базы и видимость «Лотоса».

– Круто. Каково положение с обществами сейчас?

– Сложно судить. Все они запрещены. Некоторые легализованы, стоят на учете. Но для китайцев всегда мало значит голос центра. Любой указ, идущий из столицы, разбавляется, затухает. Не имеет поддержки в народе. Думаю, что если присмотреться к жизни монастыря, можно будет что-либо определенное сказать.

– Представляют ли монастыри какую-либо опасность для общества?

Маккинрой пожал плечами, подвергая сомнению слова полковника:

– Вы не так меня поняли. Монахи не имеют выхода в свет. Закупоренный сосуд…

– Тем и опасней! Этот сосуд в любой неизвестный для наблюдателя момент может взорваться.

– Ого, глубоко вглядываетесь! Мне всегда импонировало чувство наших рыцарей видеть опасность там, где простой мирянин ее не осознает.

– Я принимаю вашу наивность, мистер, но все же почему в вас сквозит столько иронии?

– Наверное, потому, что для Великой Америки темные сутаны не могут представлять грозящей опасности.

– Не представлять.. Это сейчас. Вы просто чиновник, клерк. Вы не имеете ответственности за будущее страны, потому и смотрите на все через призму защищенной беспечности. Мы не имеем права так предаваться необоснованному благодушию и спокойствию. Потому мы не выжидаем. Мы обязаны знать, что где творится и кто чем дышит. Всякая крамола не опасна, если о ней известно заранее.

– Я приветствую это, господин полковник. Только прошу, не действуйте напролом. Нахрап не поможет. Настоятели и старейшины очень обидчивы, самолюбивы, непомерно горды с иностранцами. Лучше самый обходительный такт, лучше переиграть. Это они легче воспринимают. Сейчас в Срединной крутые времена. Лучше не поднимать со дна и не мутить неспокойные воды монашеского омута.

– Ваш юмор с опаской, но мне нравится, что в нем много оптимизма.

– Видите ли, китайцы не оставляют места для бравады, потому приходится сначала думать.

– Хорошо. Надеюсь, мы не намного отклонимся от ваших предостережений.

– Это будет вашим самым сильным козырем в общении с монахами. Но, как вы думаете, не будет ли полезным, если я с майором навещу монахов в следующей встрече?

– О'кей, я уже подумывал предложить вам именно это. Но, так как вы выразили согласие, осталось решить, в качестве кого вам следует там появляться. И еще: майор выражает опасение за сохранность собственной персоны. Каково вам? Вам придется ехать при полном изменении личности.

– Не думаю, что это обязательно. Для них я мелок и неинтересен. Всего лишь эксперт. Могу предположить, что если было нападение на группу Споуна, значит, монахи о многом извещены. Просто так в Китае редко нападают. У них еще высокое поклонение перед транспортом, особенно в западных районах. Машина у них ассоциируется с силой, могуществом.

– Тогда все, вами прежде сказанное, приобретает иную окраску.

– Да. И, по-видимому, этот монастырёк, в который вы пожаловали, далеко не так безобиден, как можно предполагать.

– Придется со всей серьезностью отнестись к ним.

– Только почтительной вежливостью можно вызвать их на некоторую долю откровенности.

Динстон с той же внимательностью наблюдал за экспертом. Положительно он ему начинал симпатизировать. Этот с плеча не рубит. В нем самом много от китайцев проявляется, И, знает он их, видимо, неплохо.

– Мистер Маккинрой, – полковник не торопился. Еще и еще раз оценивал возможности специалиста. – Вам не доводилось слышать или встречать в каких-либо письменных упоминаниях о применении тибетскими магами и прочими мудрецами средств воздействия на волю и психику людей?

Маккинрой удивленно развел руками.

– Конкретно нет, хотя досужие вымыслы наполняют пространство вокруг уст болтунов.

– Но ваше мнение, и почему досужие?

– У меня нет никакого мнения. Не задумывался. Но байки и сказки у всех народов имеются.

– В данном случае я веду разговор не о байках, но об оружии как таковом. Ведь не можете же вы отрицать возможность подобного?

– Отрицают только невежды. Но и вы меня своей формулировкой в угол загнали.

– Так что вы думаете? – Динстон напрягся.

– Ровным счетом ничего. Фактов никаких не имею.

– Но считаете опасным, если что-то из этого арсенала может появиться у какой-либо агрессивной кучки маньяков.

– Несомненно.

– Не настораживает ли вас, что упорство затронутого монастыря может иметь под собой почву в стремлении сохранить имеющиеся секреты.

Маккинрой глубоко вздохнул. Растерянно вытер лоб.

– Ну, вы меня снова… господин полковник. Все это, конечно, разумеется, но и ваши соображения мне кажутся плодами профессиональной подозрительности.

– Мы должны подозревать. В этом наша работа. И поэтому возможные очаги следует проверять, изучать, чтобы не оказаться в один прекрасный во всех отношениях момент на краю гибельной ямы.

– Меня успокаивает, что у наших высоких умов столь глубоко работает инстинкт самосохранения. Господин полковник, я прекрасно вас понял; если что-либо достигнет моих ушей, немедленно найдет и ваши.

– О'кей, мистер Маккинрой, это я и желал услышать от стопроцентного американца.

Маккинрой встал, показывая, что пора уходить.

– Постойте, самое главное, ради чего я вызвал вас к себе.

– Слушаю, сэр.

Эксперт остался стоять, осторожно взирая на полковника.

– Я надеялся, что вы мне сможете назвать человека, который, наверняка, сумеет местные спецслужбы обратить лицом к нам.

– А что, разве китайцы пасуют?

– Не знаю, чем объяснить их сдержанность.

– Лицо имеется влиятельное, но оно дорого стоит.

– Я уже ставил вас в известность.

– Понял, господин полковник. Завтра вас известят.

– Прекрасно!

– О'кей, господин полковник!

– О'кей!

Динстон остался один. «Ну и бестия. Такая же, как китайцы, – неудовлетворенно хмыкнул он, – говорил, говорил, но ничего толком и не высказал. Ждет взноса. Пять тысяч должно его успокоить».

Глава вторая

ТЕНИ

Полумрак.

Настороженная тишина.

Мерный, подвывающий хлест лопастей вентилятора. Из-за огромного министерского стола тусклым светом оловянных зрачков выглядывают два малюсеньких немигающих глаза. Позади спинка непомерно большущего кожаного кресла. Не совсем понятно, кто восседает там. Но когда раздается шепелявящий голосок с высокими нотками экспрессивности, сомнения исчезают – человек.

Вернее – человечек.

Теневой – для того, кому он известен и на кого он жадно накладывает свою лапу (лапку) чиновника. Пигмей – за глаза, там, где он не может видеть или слышать даже при помощи выдрессированных ищеек.

Лицо влиятельное.

Шутить с ним не с руки. Достоверные слухи: один из членов «Организация 16 мая». Иначе…

Иначе никому не хочется. Жизнь – она одна. Одна на одного человека. Другой не дано. Иначе уже никакие мистические силы Вселенной не повторят твою запоминающуюся, неординарную, стремящуюся к совершенству личность.

И потому никто не осмеливается раздражать его, тем более…

– Ну-с, дорогой товарищ начальник, позвольте мне, недостойному, поинтересоваться вашим драгоценным здоровьем? Какие бы годы вы еще пожелали для себя, уважаемый?

– Покорнейше благодарю, товарищ министр, не жалуюсь И вам светлейше желаю того же, а годов поболее, чем моих, не меньше чем в три раза.

Стоящий мягко поклонился.

– Ну-ну, можно проще. Одни в этой комнате. Лучше ублажите мой слух следующим: почему приятели-американцы жалуются, что не способствуете прогрессу во взаимоотношениях? Мы не маленькие страны, чтобы пренебрегать имеющимся. Это и некоторое оное, понимаете ли, немало гнетет мое чувствительное к внешним раздражителям здоровье. Хотелось бы, чтобы ваши пожелания мне сходились с вашими делами.

Не меняя выражения лица, генерал внимательно посмотрел на Теневого. Кроме отблеска мышиных зрачков, ничего не угадывалось в полумраке.

– Я придерживаюсь официальной политики, тех положений и документов, что спущены мне сверху.

– Верно, дорогой мой товарищ. Печатно все верно. Только досадно слышать мне ответ сродни недалекому и посредственному чиновнику. Не зная вас лично, я бы так и подумал. Но вы работаете на ступеньках большой политики, а отвечаете мне, как ура-патриот из санитарного батальона. Но, кроме всего прочего, тем, кто не внизу, следует понимать цитату Великого Кормчего: «Полный беспорядок в Поднебесной ведет к всеобщему порядку». Очень, поясню вам, глубокомысленная фраза. Достойная больших умов. Не следует нам путаться в ее определениях и цели. Мы проводим ту политику, которую требует от нас партия. Мудрые цитаты Вечного точно направляют нас к великой цели и надо быть истинным китайцем и верным последователем товарища Мао, чтобы не плутать в столь простых, озаренных истинах. Думаю, вы погорячились, вверяя мне свои плакатные мысли о существе отношений – и, я охотно допускаю, что наши стойкие кадры негативно относятся к иностранцам. Это естественно. Но время – бурный поток; – и мы должны силой своего ума, врожденной хитрости, выжидательности, уметь своих прямых и косвенных противников заставить служить нашим интересом. Это намного сокращает путь к цели, которым мы идем. Думаю, что в существе пропагандисткой работы не лишним будет напомнить вам, что в политике существуют такие связи, которые пристегиваются к слову «будущее». Смыслом его мы и должны руководствоваться при определении наших негласных отношений с конкретными службами некоторых стран. Политика – та же девочка: сегодня глазки строит, а завтра фигу. И каждый раз с улыбочкой. Так вот, чтобы не чесать впоследствии потную лысину и не злиться на флиртующую подругу, надо всегда иметь при себе то, посредством чего можно заставить ее всегда быть благосклонной и покорной. Иначе. Иначе лучше прозябать на какой-нибудь другой работе. Бездарей политика не терпит. Слишком высокие ставки. Государственные. Из этого следует, что тот, кто стоит на трибуне, говорит толпе одно, а тот, кто под трибуной, делает все, чтобы подмостки власти были достаточно прочны, чтобы масса не роптала, не лезла валом на помост, не расшатывала утвержденные устои. Спецслужбы – это не просто шпионские гнезда с приличным окладом: это еще первый эшелон дипломатических отношений между странами. Для вас это не должно быть новостью. И, как следствие, не должно быть показной неприязни, вражды. Только игра. Игра умов: кто кого! В каждый момент качания политического маятника наши органы должны чутко среагировать и не терять времени для налаживания связей, которые у толковых начальников должны быть всегда. Вот здесь кроется мудрость нашей работы, и вашей, мой генерал. Но вы, я вижу, всячески стремитесь отдалить штаты. Они нам еще очень и очень пригодятся.

– Простите, товарищ начальник, но это для меня озадачивающее откровение, – простовато схитрил генерал.

– Может быть. Я доверяю вам. Но, предлагая столь ответственное место, наверняка учитывали, что вы не простак. Поэтому вкратце закончу так; мы не должны иметь врагов. Скверно, когда кругом одни недруги. Не определить, откуда может быть нанесен первый удар. Но бить их нужно. Бить так, чтобы не подозревали. Иначе уже они набросятся всем скопом. А это, признайтесь, чревато…

– Да, да. Я вас прекрасно понял, – недвусмысленно, стараясь не возбуждать человечка, заверил генерал.

– Я верю в вас. Так что там у вас?

– Наши специалисты осторожничают. Не решаются уступать таких мастеров, какими исконно являются монахи.

– И чем они это обосновывают?

– Высшее искусство единоборства – монополия только нашей страны. Распространению ни под какими предлогами не подлежит.

– Чушь… Возня закостеневших умов. Они вербуют его в качестве агента, телохранителя. Тем более, что по данным, которыми я располагаю на сегодня, этот монах ограничен в развитии и еще там во всяком, что относится к жизни.

– Мне лично не попадались ограниченные монахи, – не желая того, поддел Теневого генерал.

– Вы подвергаете сомнению достоверность сведений, поступающих ко мне? Докажите, и я отправлю своих неуклюжих болванов на каторгу.

– Никак нет. Здесь они имеют именно те данные. Но надо еще знать самих монахов, чтобы умело толковать их данные. Поверьте, монахи дурачков обучать не будут. Не простая это наука – искусство рукопашного боя.

– Ну и что. В этом ремесле он преуспел, а в науках ни бум-бум. Как спортсмены. А этот к тому же профессионал.

– Профессионал, – с насмешливыми нотками сомнения произнес генерал. – Профи, они за деньги тренируются. А эти?

– Хм-м, новое в рассуждениях. Это уже достаточно подозрительно. Значит, закрытие и разгон монастырей имеет под собой определенную почву.