Поэтический нарцисс

Что я никогда не сменю улицу, дом, подъезд, этаж.

Друзьям расскажете, как незанятна Москва,

Как прожорлива и не идёт климат,

А главное – я как в Москве черства,

Как снег, как ливни, как стужа, как град.

Потом заживу с другим, вы с другой – на просторах земли,

И, казалось, мы с вами во всём равны,

Но меня на Монмартр вы перевезли,

А со мной вы нигде – и давно не нужны.

Разговор с писателем

Ты веришь в чудо? – Нет, не верю.

Ты верен слову? – Нет, не верен.

Ты ищешь счастья? – Вечерами.

А чем? Словами? – Да, словами. (Молчание.)

Кем ты любим? – Любим супругой.

А любишь? – Вечную подругу.

Но не уйдёшь? – Мне так спокойней.

Кто (чёрт?) рискнёт уйти к мадонне?

К картине, к песне, к прозе, к розе?

Жить, как в тумане, как в гипнозе?

Я не хочу. Мне так спокойней! (Смех.)

Луч белых звёзд мелькнул в бутоне.

Пепельница

Окурок тлеет, мягкий белый дым

Всё выше, напоминает парус.

Ты смотришь зло. Но как? Ты не был молодым?

Ты сразу встал на самый верхний ярус?

Так не бывает! Да, шалю. Шалю!

И если ищешь виноватых кроме –

Тогда ещё вини мою швею

И розы с утренней водой в бутоне.

Вини мой день, мой вечер, ночь, рассвет

И моего неправедного бога.

Мой друг, на свете преданности нет,

А безысходности, согласна, очень много.

Нет никаких традиций, нет борьбы,

Ты убедишься сам в подобном крахе:

Постели превращаются в гробы,

А в нравственность – все маленькие страхи.

Ужас

И ничего в тебе, и никого с тобой,

Дорога в никуда и стёртая граница.

Ты возвращаешься, как блудный сын домой,

К тем, от кого бежал обогатиться.

Ты повествуешь им, как прихотлив успех,

Ругаешь жизнь, хамя до неприличия,

Но все молчат, поскольку, друг, из всех

Здесь ты один герой известной притчи.

Немая сцена

Чуть сползшее с постели одеяло.

Она пришла домой к утру – он ждал.

Встав у дверей, она молчала.

Он всё уже перерешал.

«Ты – уродливость в красивой коже! –

Хотел сказать. – Оставь! Уйди!»

Но чувствовал, что даже больше

Болело у неё в груди.

Она дышала нервно, громко,

Рассвет за шторами затлел.

И, как капризного ребёнка,

Невольно он её жалел.

Лишь только день преобразился

Лишь только день преобразился,

Лишь только вспыхнула зарница,

Наш цельный мир уже разбился

И мы живём через границу.

Собой обманутые снова,

Уходим в тот же сумрак, в тени.

Когда хотело сердце слово,

Мы выбрали не объяснения.

Письма по ночам

Я твой конверт вскрываю на десерт.

Письмо твоё читаю, как в тумане.

Поговорим! Ну как твой Рим?

Прекрасен слог, зовёт и манит.

Какой ночлег, мой человек,

Ты отыскал в краю пустынном?

Ты пишешь мне: «Горю в огне!»

А я напротив – только стыну.

Наваждение

Никогда не проститься!

Пускай обсуждают люди.

Я тебе никогда не скажу, когда встреча последняя будет,

Когда мы разминёмся, простившись в Ницце.

Наши встречи под звёздами –

Будто холодный воздух.

Между тем ни о чём и ни грамма сути,

Только жарко, перед глазами смутно,

Сердце стало тревожнее биться.

Когда разминёмся, простившись в Ницце?

Никогда, никогда. Я, увы, мечтатель!

Никогда не проститься, встречаемся снова,

И мурашки по коже, и дух перехватит –

Опять не до последнего слова!

Утром, помня всё сжато и смутно,

Ухожу без обиды, без жалобы.

И опять эти белые розы каюты,

Эта райская спешка на палубу.

Перед свадьбой

Я думаю, это конец.

Мне говорят: «Придержи коней!

Нет, ничего не получится – чушь!

У него есть невеста» (а у меня – муж).

Остановило? Нет. Вечера, веера,

Тесные комнаты и золотой партер.

Он приходил ко мне Гёте читать вчера –

Завтра планируется Бодлер.

А послезавтра – уедем в Париж,

Купим нарциссов и снимем дом.

Я из Парижа вернусь в тишь,

А он – жениться уедет потом.

Прибой

Мне хорошо с тобой,

Мой друг, моя мечта.

Шумит морской прибой –

Шум чистого листа!

Куст розы зашуршит,

Пусти в цветы ладонь,

И бабочка спешит

К распятью на огонь.

Шумит морской прибой.

Мой ангел, мой чудак!

Мне хорошо с тобой –

А с ним уже не так.

Обмен розами

Когда мы утром с вами у колонны

Срываем розы под шёпот волн,

Я снова в вас влюбляюсь, как ребёнок,

Который не влюблялся ни в кого.

В лучах далёких солнечного диска

Я вижу вас и снова влюблена,

И всё мне в этом странном мире близко!

За вас? Подайте мне бокал вина.

А я отдам вам розу, но не мысля,

К чему нас новый приведёт предмет,

К низине или же к эдемской выси?

А если никакой низины нет?

Вы знаете, как вздорен мой подарок,

И недоверчиво вы жмёте руку мне.

Я самый быстро тлеющий огарок

С не самым хрупким сердцем на земле.

Спокойно, нежно

И я, и все другие люди

Убеждены: ты зря ушёл.

Как с ней, со мной тебе не будет

Спокойно, нежно, хорошо.

Она тебя любила сколько?

Ну, разумеется, всегда.

А я тебя люблю наскоком,

Как, впрочем, все в мои года.

Моя любовь одномоментна.

Мои мечты оставишь ты,

И, как с тобой, с другим в Сорренто

Я буду собирать цветы.

Во Флоренции

Она войдёт, и, положив букет на столик,

Она найдёт, что это проигрыш и он – никто.

Двух чёрных туфель острый треугольник

Стоит у входа, и висит английское пальто.

Флоренции и всех эдемов мира свечи,

На небе, на воде! Зачем, глупа, бледна,

Она ему пообещала встречу?

Она обманщица и шлюха, как всегда.

Таков наш грустный свет. В движении и в песне,

Во взгляде – не найти сюжета прошлых лет.

В нём грустно всё. Я обожаю честность!

Таков наш грустный свет.

О вечной женственности

Он, им нося цветы, один встречал зарю.

Одна решила: прост, другая – скучен,

А он был слишком простодушен,

Чтоб верить этому зверью.

Его прочтение Мюссе

Их удивляло мимоходом:

Природа женщины – природа.

Они не трогательны все.

Я люблю цветы

Но пойми меня – не могу совсем!

Я люблю цвета,

Я люблю цветы,

Я не ты,

Я умру, если стану той, что угодна всем.

Я люблю, когда

Бьют волна и гром,

Я ищу приют – не могу найти.

Не зажить со мной,

Не построить дом,

Не разбить сады – я всегда в пути.

Я люблю дожди,

Зеленее в них

Изумруд аллей

И синей прибой.

Не дано со мной

Ни родить детей,

Ни в уюте жить, как живут с другой.

Не молчать вдвоём

На краю земли,

Не стоять в ночи

У планет и звёзд.

Не задать вопрос,

Полюбила ли.

Не смотреть в глаза,

Не читать в них страсть,

Не читать в них спесь.

Ничего не взять

И не дать – всё есть.

Диадемы

Твоя жертва ей не нужна,

Она счастлива, никому не служа.

Передумав и пересчитав,

Она права в том, что не даёт клятв.

Она красива, ей хочется страсти здесь,

Мир для неё и без тебя весь.

С какой приманкой ни подступи —

Она Мадонна, которую не купить.

В ней всё особенно, смех

И мерцание бриллиантовых диадем.

Она не чужая тебе и не чужая всем.

Встреча на мосту

Я помню этот стук

И эту тень – трясину.

Я помню на мосту

Погасшие глаза – погасшую лучину.

Глубокий пыльный след.

Как бьёт прибой – приветом,

Внезапный свет –

И тьма, которой больше света.

Прощай – не приходи,

Оправдываться нечем.

Но – нет! – ко мне беги,

Раз некуда под вечер.

Дул ветер, гром гремел у скал

Дул ветер, гром гремел у скал,

И было слышно явно, как порой

Смесь сорванных цветов и жёлтого песка

С шуршанием садилась на порог.

Иссечена грозой была

Распятая на почве роза, облака

Безумно мчались, и колокола

Звенели, как графин, целующий бокал.

Пустынная земля, на ней один стоял

Престранный тип, в округе никого,

Он, с кем-то маленький союз ценя,

Ждал долго – и вода щадила ум его.

Как в вечности твердоголовой

Замёрзла в лёд вода,

Ударил ветер,

Всего одна звезда

На небе светит.

Но как душа поёт и как она спешит,

Как будто в вечности твердоголовой,

И вязко слово

Так, что рвётся и на уста, и на гранит.

А всё одно: прикосновенье, взгляд,

Одна мечта, один случайный вздох.

Я от и до люблю тебя,

Я – от и до!..

Тем меньше в чувстве сомневаюсь я

Тем меньше в чувстве сомневаюсь я,

Чем ближе ночь.

Сирень глядит в окно,

Танцуя на ветру, луна – слезой горя.

И пахнет влагой, близится гроза,

Но сто примет о ней мне говорят напрасно,

Когда пророчат мне твои глаза,

Что будет над Россией ясно.

Весна

Я ждала этой пряной прохлады.

Чтобы ландыш дрожал на ветру,

Чтобы был рядом друг

До утра, чтоб упали к утру

Нежно солнца лучи на траву и кору.

Чтоб к полудню пекло,

Чтобы грело, и гребней

Туч когтистых как будто крыло

Серафима коснулось на небе –

И нечаянным взмахом смело.

Чтоб на грешной земле вся разлука и боль

Уступили встрече и песне.

Чтобы лес был зелёный, на небе – месяц,

А на губах – любовь.

Зарево

Блеснула звёздная дуга,

Ночь говорлива и нага,

Но молчаливы берега;

Во мраке-пике розы-черви.

Хотя дорога и долга,

Опасно лгать,

И стрелки – стервы.

Целуя, разве я не лгу?

К чему иду и как иду?

Всё погребая на ходу

И плавя в тень, бегу, бегу.

Эскиз

Постель горячая ещё от сна,

И мыслей тёплых сам бес в нить не растянет узел.

Вплывает утро в щёлочку окна,

Слегка открытого, чредой шумов и музык.

И солнце льёт – проспавши! – второпях

На землю из бадьи оранжевое пламя.

Я наклоняюсь разбудить тебя,

Руки рукой касаюсь, щеки – губами.

Наедине

Как разряд – острая молния! –

Как разряд, как разрядом

Страсть бьёт,

Когда рядом стоим мы у негасимого звёзд костра

Над заборными чёрными кольями.

Рука в руку – рука быстрая, смелая!

Звёзды с неба золото льют.

Ночь горяча!

«Люблю!» «Люблю!»

Вздрагивая, люблю, шепча,

Час. Поздно. Слеп!

От нежного чувства необратимо слеп,

Не видишь ни единой больше внутренней ямины,

Всё каменное

Преображая в свет.

Провал в стене кирпичной

Провал в стене кирпичной; окно, свет белый;

Одно, другое, поползли по небоскрёбу – до звёзд.

Оголены стволы берёз

И мир нагой – мир смелый.

Ты согласишься с этим, так ведь, право?

Ты говоришь, не надо лгать,

Я говорю, любовь долга –

Я это думаю и правда.

А если лгу – не по своей вине.

Дай руку мне,

Пойдём! Куда, не суть,

Куда, неважно.

Дай руку мне!

Туда, где первенцы-лучи несут

Тепло к земле.

Встречи

Уж сложится оно, не сложится,

Вы – повод, чтобы верить в Бога.

Прошу, любите так, как можете!

Я ошибалась слишком долго.

Я вас теряла, и, найдя потом,

Упав в объятия на грудь,

Я вам твердила нежным шёпотом,

Что мечтаю вас вернуть.

Вы слушали, и вы не верили,

В задумчивости, в тишине

Вы тем одним обманом мерили

Так чёрство-чёрство всё во мне.

Петляя, к случаю от случая

Мой с вашим скрещивался путь.

Я бесконечно, страшно мучаюсь

И мечтаю вас вернуть.

В Петербурге

Смычок припал к струне, в окне

Туманно, и только вывесок цвет через бель,

Всей жизнью странной я, всем неустанным

В себе посвящена тебе.

Хоть мало дней – нестрашно мне! – всё – миг,

Пусть будет долог, громок; пусть щемит

Нерв каждый и по всей длине,

Изящно сдавливает, будто поит

Отравой, привлекательной на вкус,

Прибоем – пахнет пусть морским прибоем! –

Пусть льётся музыка, и языку

За счастье этот миг желанный будет

Проговорить в одну лишь только ночь,

Когда покажется ненужно и смешно

Всё то, к чему стремятся люди.

Когда покажется на удивленье глупым

Всё, восходящее нещадно высоко,

Ослушаются скоро и легко,

Предательски, но верно губы.

Московский двор

Московский двор. Двуглавые фонарные столбы,

Стволы деревьев в белых колпачках извёстки,

Блёстки звёзд

И дымчатая пыль.

Я жду тебя. Я знаю, ты придёшь,

Хотя никто из нас не говорил о встрече,

И вроде не за чем и нечего

Теперь искать друг в друге,

Разве ложь?

А всё же ты придёшь. Сказать, как в нелюбви

Ты жил, познал какую боль.

В объятия упасть мои,

Как будто бы они – любовь.

* * *

Отгорел закат, отшумел прибой,

В целом мире закрылись все окна и двери.

Для меня разлука с тобой –

Это крах самой тонкой материи.

Авария на станции

Электричества нет – на станции очередная авария,

Но мобильный заряжен на сто. Хорошо!

Набрала и, пока вызов шёл,

У меня желанье прошло разговаривать.

А ведь надо, мучительно просит душа,

Надо уже объясниться – секунда до края!

И вообще, может, это мой единственный в жизни шанс

Материализации рая.

Возможно, больше уже не захочется

И внутри будет не так… чудно; дивно.

И я, возможно, буду рассказывать, что одиночество

(Господи правых!) может быть позитивным.

Буду идти по улице одиноко,

Выделывать строчки плохо рифмованного стиха

И с праведным гневом морщиться и вздыхать,

Когда кто-то, цитируя, путает Бродского с Блоком.

Позвонить? Сказать? Воспитанье постылое!

Нагло сказать обо всём и прямо?

Так он посчитает, что я позвонила пьяной.

(Как в прошлые четыре раза – каюсь, было).

Нет, так думать можно и до рассвета!

Брошусь к окну: мерзкое-мерзкое марево.

Всё, набрала! Взял. «Привет! А… у тебя есть свет?

Нет? Так это… На станции, говорят, авария».

Со стороны

Под стоны ночи – грязной, пьяной –

Под треск стекла, вслед громким «ахам»

На в ноль убитом фортепьяно

Ты отфальшивливаешь Баха.

«На бис,» – бормочет завсегдатай,

Ты лист проигрываешь снова,

И смотришь девушкам в глаза ты,

Как каждый старый Казанова.

И в их глазах – слезливо-красных,

Умытых в похоти и лени,

Ты видишь пропасть меж прекрасным

И самым страшным во Вселенной.

Ты вспоминаешь, как по нотам

Играл когда-то в полном зале,

Как ящером из чёрных гротов

Тебя глаза людей терзали,

Как лился гром оваций жаркий,

Верней и лучше всяких музык,

Как ты встречал с букетом в парке

Твою единственную Музу.

И там, вдыхая воздух пряный,

Что рвался в душу, рвался в двери,

Был без вина до бреда пьяным

И в счастье юношески верил.

Теперь один в воскресный вечер,

Надев пальтишко цвета саван,

За упокой поставить свечку

Приходишь в храм для православных.

И ты не знаешь, старый демон,

Что Бог, знаток земной стихии,

Счёл подражанием Эдему

Сюжет твоей перипетии.

Любовница Зевса

Над озером гладким, за белой туманной завесой,

В неведомом синем лесу,

Где воздух по-летнему жарок и сух,

Там вылепил скульптор любовницу Зевса.

От солнца лучей покрасневшие нежные щёки,

И бель опускаемой томно руки,

И в волосы впитые розы-венки,

И взгляд не по-женски глубокий.

Богиня, поющая песнь, царица,

Смеётся, вино неразбавленным пьёт,

Последняя сволочь при виде её

Мгновение просит остановиться.

Над озером птицы кричат – их крики разносятся эхом.

Как жаль, что натурщицы плоть холодна!

Но знаю я точно, смеялась она

Когда-то особенным смехом.

Сейчас обречён её голос молчать меж сосен дремучего леса,

Но раньше, когда становилось темно,

Смеялась она, а в душе ли смешно –

Ей было неважно, любовнице Зевса.

Смеялась она, и, на горы взойдя, забыв все обиды и муки,

На пасмурный мир поглядев свысока,

Она убеждала его – простака! –

Что Небо – ничьё и отдастся в хорошие руки.

Разлучники

Как будто чудо совершилось

Над этой гладью голубой,

Как будто всё вокруг ожило –

Мы снова встретились с тобой.

Мы говорили об ушедшем,

Сидели около цветов,

И на цветах ютился шершень

У рек-нектаров берегов.

Он пел о чём-то грустном-грустном,

Он обходил зелёный шип

И знал, нас разлучили гнусно

Две непутёвые души.

Но снова мы соединились,

Для нас блестит в траве роса,

Над нами солнце, а над ними

Всегда суровая гроза.

В лоне замка

Они любили в лоне замка

В палящем утреннем пурпуре,

Они кружились в центре зала,

Как два весёлых корабля,

Что беззаботно тянет в бурю.

Горела яркая свеча,

И потолок, лазурный свод,

Знал новый танец наперёд,

Торжественно орган звучал.

Как два весёлых корабля,

Они кружились, с бурей споря

И море страстное деля,

Весь мир считая страстным морем.

Слеза

Слеза. Солёная, круглая, злая,

Встречая веснушек золото на пути,

По розовой мягкой щеке сползает,

Шепчет: «Воздай ему! Отомсти!»

«Кому?» – сонный рассудок спрашивает.

«Тому, кто душе не давал ни покоя, ни отдыха!» –

«А! Белокурому призраку вашему. Так ведь это глупей,

Чем бороться с воздухом».

«Призраку? Но непризрачно он целовал ночами.

По-настоящему! Золота жёлтого дарил сундуки, ящики,

Поил кофе и белым чаем. Плед подавал серой осенней полночью,

Штор тёмных приподнимал завесу, казался могущественнее Зевса,

А оказался трусливой сволочью».

«Солнце! – рассудок зевнул, хихикает, нежно обласкан лучами-бликами. –

Солнце, помочь вам, ей богу, рад!

Только не будьте, как роскоши раб, капризны.

Призрак ни капли не виноват в вашей болезни идеализмом».

Солнце

У меня было Солнце. Не описать, какое!

Ярче не сыщешь в мире и горячей.

Я его утром сквозь тучи читала запоем,

Буквы слагая из золотых лучей.

Я его видела в смоге заката-пожара,

На перекрёстках и на кругах колёс,

Но, исчезая под вечер, оно обижало

Больно, до крохотных тайных слёз.

Как-то, кофейный осадок оставив на донце,

В чашке, вышла из дома и – дурачьё! –

Вздумала я заменить это чудное Солнце

Обыкновенной ручной свечой.

Я зажигала её, если огня хотелось,

А надоест – тушила, дунув разок.

В сердце моем поселились гордыня и смелость,

А человек в нём погиб (как и Бог).

Но ведь свеча не гранит: миг – ни шика, ни лоска.

Только теперь что ни утро – решительно тень,

Вижу я лужицу белого-белого воска,

Жарко, и, кажется, криз, мигрень.

Петь бы – да, петь бы, но голос до ужаса тихий.

Плохо! Озноб изнурительней судорог бьёт.

Солнце мне светит в печальной неразберихе,

Но ведь оно – красноликое! – не моё.

Не обижайтесь, Солнце!

Не обижайтесь, Солнце, не надо!

Куда Вы? В тучи, за горизонт.

Я Вас давно не провожаю взглядом

Забывшей зонт.

Раньше лишь скроетесь – жизнь пуста,

Кажутся чёрной клеткой стены,

Раньше я думала, Вас не достать,

А мы ведь в рамках одной системы!

Слышите, солнце? Бриз шуршит,

Облака белую треплет марлю.

Солнце, Вы мыслились мне большим.

Слышите, солнце, красный карлик?

Сколько облили Вы золотом миль?

Сколько в Вас этой обидчивой дури?

Знаете, солнце, а это мой штиль –

Все Ваши взрывы, вспышки и бури.

После долгой разлуки

Она вошла – неповторимо женственная

В каждом шаге и каждой черте.

Красота – ипостась божественная,

Он всегда так думал о красоте.

И янтарь волос озарился вдруг

Соскользнувшим с Луны лучом,

Луч с бесстыдством упал на её плечо,

И свеча пахла смолами в летнем бору.

Так смотрела она, дразня,

Так была велика её власть,

Что, как будто ведя на казнь,

Улыбалась она у платка свечного огня.

То казалась она Мадонной,

То беспомощной Маргаритой,

Наконец, как бутона – бутона! –

Губ коснулась его, повлажнели глаза-лазуриты.

Луч с плеча сполз на гипс острых скул,

Переползшим по лбу, убежал за окно, за ограду.

Он кричал всему миру про эту радость –

Он вернул её, он вернул.

Мой белокурый друг

Мой белокурый друг, усталый,

Но нежный, кудри – колкий шёлк,

Как с гипсового пьедестала

Ты сыном зевсовым сошёл.

Цистерна ночи всё полнее

Страстями, ленью, табаком,

И воздух комнатный краснеет

Над маленьким свечным платком,

Где для меня вдруг гибнут разом

Все бури всех известных дней,

Когда разбитая экстазом

Твоя рука лежит в моей.

Тревожно спала темнота

Тревожно спала темнота;

Люблю, хочу, боюсь, целую.

И сердце бьется странно так

В минуту эту роковую.

Я ошибаюсь – может быть! –

Но свято верю: это верно.

Свети, Венера – мне любить!

Прошу тебя, свети, Венера!

И будь сегодня нежен ты,

Спеши любить, не расставаться.

Пусть сожжены твои мосты,

Воскреснут – и соединяться.

Прощальный поцелуй

Свет от свечи и страстный поцелуй,

Такой печальный,

Такой прощальный,

Берёза русская, припавшая к стеклу.

Французские слова, раскаты смеха,

На стенах в рамках жители саванн,

В окне стоит туман,

Повсюду аромат азалий и орехов.

Я не могу остаться – но обнимаю,

Шучу, смеюсь и пожимаю руку,

Быть может, оказать ещё могу услугу,

Дразню лениво – и отпускаю.

Опасна ласка в день разлуки.

Ресторан-бар

Где много роз, в районе Сены,

Мучением себя связав,

Я каждый раз смотрю со сцены

В его прекрасные глаза.

Я крашу губы и ресницы,

Но повторяю: «Перестань!»

Он, модельер, художник, франт,

Он в наш приходит ресторан

Побыть вдвоём с другой певицей.

Она моложе и красивей,

И волосы её черней.

Мне не дано того, что ей –

И даже голос перед ней

Мой слишком сиплый.

Когда все весело танцуют,

Когда они вдвоём поют,

На сладости их поцелуев

Я с раздражением смотрю.

Мне то отвратно, мерзко, горько,

То больно, безразлично то.

И я иду в свою гримёрку

Забрать зелёное пальто.

Всю ночь брожу: зловещ и грустен

Уже увядших листьев шум

От шага с невозможным хрустом.

Я утешение ищу.

Лорэнцо

Поднимем бокалы, Лорэнцо!

Здесь небо бездонно и море бездонно,

Лорэнцо-Лорэнцо, я всё-то ребёнок.

Лорэнцо, скажи мне,

Чем ты не похож

На всех остальных друзей?

Лорэнцо, мой ангел, меня не зови, не тревожь,

Любить не проси горячей и сильней.

Помашем плывущему кораблю!

Лорэнцо-Лорэнцо,

Как любит Флоренция!

Любит Флоренция – и я люблю.

И глаз лазуриты, и кожи медь –