Добудь Победу, солдат!

– Больше и не надо, – сказал Камал. – выпустил бы два диска и ушел, пока суматоха. – Он посмотрел на часы. – Ты бы как сделал, пришел заранее или за две-три минуты до начала? То-то, сейчас без пяти и скоро начнется, так что, давай, приготовимся к встрече гостей.

– Да, уж! Заслуживаем благодарности, а, командир! – и только он произнес это, как появился на чердаке давешний румын и вслед за ним Студеникин с Щетининым и капитан из штабных. Подполковник был взъерошенный и злой, как черт, и сразу начал кричать, и извинялся перед румыном. Студеникин, как ни в чем ни бывало, осматривал место тайника и что-то записывал в блокнот.

– Мы делали свою работу, и есть результат, товарищ подполковник! – старшина Арбенов сдерживал себя, но все-таки в его словах была неприязнь, и Щетинин разошелся еще больше.

– К такой-то матери ваш результат! – кричал он. – Мне за этот результат уже влетело! Вы знаете кто этот человек? То-то! Майор Студеникин, совсем твои люди разболтались, кому возражают? Ты, старшина, немедленно напиши рапорт, подробный рапорт мне на стол. Как нарушил приказ и почему! Я разберусь с вами!

– Приказ приказом, товарищ подполковник, а что вы на это скажете? – старшина показал на немецкий пулемет в руках Чердынского. – Были бы трупы, и трупы гражданские, а за это по головке не погладили бы!

– Майор Студеникин! – заорал подполковник, спускаясь в люк. – На гауптвахту их, обоих! Дожились, солдаты указывают офицерам! Мать вашу так!

Студеникин, спускаясь в люк, укоризненно покачал головой, и Чердынский матюгнулся ему вслед:

– Начальнички, ёфта-кофта! Всю обедню испортили! Еще пять минут и мы взяли бы их, командир! Да-а, по-моему, мы круто вляпались, а, командир?

– Не бери в голову, – сказал Арбенов, прислушиваясь. На площади заиграл духовой оркестр. – Остынут, потом разберемся. Ты вот что, будь пока здесь, я пришлю Саватеева с парой бойцов, пусть посидят в засаде. Результата не будет, но на всякий случай. Потом иди на площадь, потолкайся там, может, кого и высмотришь.

Пока Арбенов писал рапорт и дожидался решения начальства, мероприятие закончилось, площадь опустела, и в открытое окно доносились детские голоса и крики мороженщиков. Студеникин вышел в коридор с озабоченным видом, подошел к старшине и, помявшись, сказал:

– Ох, и разошелся наш начальник! Всех сгною, всех разгоню! Ощетинился Щетинин, спасу нет. Ты это, Камал, переписал бы рапорт! Дослужили бы уж как-нибудь, скоро ведь все кончится. Что ты там написал-то?

– Товарищ майор, переписывать рапорт не буду. Изложил только факты, все как есть. Вы знаете, что могло случиться. Пусть ответит, или пусть не лезет в нашу работу.

– Да, уж. Знаю, уговаривать тебя бесполезно. А что, и правильно, мы военные люди.

Майор ушел, но вскоре опять выскочил в коридор и заговорил быстро, громким шепотом:

– Давай, старшина, исчезни с глаз долой! Сделаем так, я сейчас позвоню на КПП, тебе выпишут увольнительную и, давай, погуляй по городу. До вечера гуляй. Осмотри достопримечательности и подумай, как рапорт переписать.

По площади вольготно расхаживали голуби и что-то выклевывали среди брусчатки, прогуливались мамаши с колясками, жизнь шла своим чередом. Черт бы побрал этого подполковника, только зачем ты мусолишь это в голове, думал Арбенов, выйдя из КПП. Рапорт рапортом, а донесение уже включено в сводку, так что просто погуляй и не думай ни о чем. Просто не думай ни о чем, или думай о другом. Если б та девушка, Марита, была рядом, тогда можно ни о чем не думать, но ты не знаешь ни адреса, ни фамилии. Даже если бы знал, как искать ее в таком большом городе? И не факт, что она в Бухаресте.

Глава 6

      Марита вышла из дому раньше назначенного времени и зашла в продуктовую лавку, чтобы расплатиться с долгом, и хозяин, увидев деньги в ее руках, поинтересовался, нашла ли она работу. Да, ответила она, это временная работа, но мне обещали постоянное место. Он был очень любезен с ней и заверил, что она может, как и прежде, брать продукты в долг, если будут какие-то перебои с заработком и она поблагодарила его.

– Пойдете на митинг? – спросил торговец, пересчитывая деньги и посетовал, что не на кого оставить магазин, иначе он обязательно пошел бы на площадь и послушал, что скажут новые власти. Решив, что сделает покупки позже, и что все равно ей нужно быть там, Марита пошла в сторону центра района.

На площади играл духовой оркестр, и гуляли празднично одетые люди, небо очистилось и солнце уже припекало по-летнему, и от всего этого настроение Мариты улучшилось, и она решила, что все не так уж плохо. У примэрии, перед трибуной собралась толпа, но ей было неинтересно происходящее там, и она присела на скамью на у фонтана. Мимо нее прошла группа русских офицеров с озабоченными лицами, и вскоре скрылась за углом пятиэтажного дома. Она вспомнила вдруг ту случайную встречу и знакомство на станции с солдатом, которое помогло ей так быстро добраться до Бухареста. Где он теперь, наверное, далеко отсюда, и уже забыл ее. Нет, сказала она себе, не забыл, я уверена, что он помнит меня, и, может быть он не так уж и далеко.

Митинг вскоре закончился и люди стали расходиться и, дождавшись, когда рабочие уберут трибуну и стулья, Марита зашла в примэрию и спросила, как ей найти господина Лутяну. Это оказался человек средних лет в измятом сером костюме, и лицо у него было помятое, под стать одежде, и длинные, редкие волосы на голове. В очках с толстыми стеклами, типичный служащий. Он торопился куда-то и они говорили на ходу. Работы постоянной нет, сказал Лутяну, но есть временная, надо организовывать разные мероприятия, он как раз этим и занимается.

– Вы ведь поете? – спросил он, и она, удивившись – откуда он знает, ответила, что занималась музыкой, но это было давно.

– Это не важно, – сказал длинноволосый Лутяну, – мы хотим организовать концертную бригаду. Будем давать концерты для советских солдат, ну, и для населения тоже. Вы знаете русские песни? Ну и прекрасно, приходите завтра пораньше, будут еще несколько артистов, надо составить репертуар.

Они вышли из здания, и он куда-то умчался и Марита, отойдя от здания, остановилась, не решив еще, куда ей идти. Домой возвращаться не хотелось, можно погулять, решила она, можно погулять до самого вечера, а потом, если проголодается, можно перекусить где-нибудь. Надо потратить эти проклятые деньги и сделать это как можно быстрее. Марита вышла на площадь, раздумывая, в какую сторону пойти и вдруг увидела его, того военного, о котором недавно вспоминала. Она окликнула его и, когда он обернулся, бросилась навстречу его удивленному и радостному взгляду.

– Пресвятая Дева Мария! Я знала, что встречу тебя!

– Ты не могла знать! Я и сам не знал, что окажусь здесь, в Бухаресте, – сказал он, обнимая ее. – Здравствуй, Марита!

– Я недавно вспоминала тебя, и я чувствовала, что ты где-то рядом! Ты мне не веришь? – она заглядывала в его глаза, и он засмеялся этой ее привычке.

– Верю, Марита! Я тебе верю! И скоро я поверю твоей Деве Марии, потому что это чудо, что мы встретились!

– Пойдем! – она увлекла его за руку. – Тут был маленький ресторанчик, очень уютный, тебе понравится. Мы будем есть, я ужасно голодная, я просто зверски проголодалась, и будем разговаривать и я напою тебя вином.

Ресторанчик действительно оказался уютным, и нашелся свободный столик, я ведь везучая, и Дева Мария мне помогает, не смейся, мне действительно всегда везет. Сейчас мы закажем еду и вино, я знаю, солдаты любят что-нибудь покрепче, и ты тоже любишь русскую водку, но сегодня не тот случай, сегодня мы будем пить вино.

Принесли закуску, и она ела с аппетитом, и он сказал, что не голоден, а вино приятное, легкое и ароматное и совсем не пьянит.

– Это здорово, что мы встретились именно сегодня, Камал, – сказала Марита. – Потому что сегодня день начался не очень хорошо, а теперь все замечательно и так будет всегда.

Да, хорошо бы, если б так было всегда, но так не бывает, думал Камал, а если бывает, то очень редко. Но все-таки бывает, и ради этого стоит жить, и ждать еще десять, двадцать или сто лет, когда это повторится, и это стоит того. А почему ты не говоришь, что мы это уже проходили? Потому что этого мы еще не проходили, а если проходили, то это было другое. Очень важное и ценное, но другое и это другое тоже сохранится еще десять или двадцать, или больше ста лет.

– Ты меня совсем не слушаешь, – сказала Марита, – думаешь о чем-то своем. Ты будешь думать об этом потом, когда останешься один, а я должна сказать тебе что-то очень важное, о чем я думаю все время.

– Нет, я тебя слушаю. Просто я тебя слушаю и немного думаю о своем, и это связано одно с другим, ты ведь меня понимаешь?

В углу на маленькой сцене мягко зазвучала гитара, но там было темно и гитариста не было видно, только руку, перебирающую струны и им было хорошо вдвоем.

– Ну, вот, ты меня опять не слушаешь, и я сбилась с мыслей, но я все равно скажу тебе что-то очень важное. Ты не веришь мне, что Дева Мария помогает мне, и я знаю, что коммунисты не верят в Бога, ты ведь коммунист?

– Да, я коммунист до мозга костей! – это выражение очень нравилось ему.

– А на самом деле коммунисты, хоть и говорят всякое такое, больше всех и верят!

– Как это, верят и не верят одновременно?

– Это так, – торопливо говорила Марита, как будто боялась, что не успеет высказаться, – потому что их многие не любят, но уважают за их веру, потому что только они умеют умирать за свою веру, и они верят в справедливость, а значит, верят в Бога. Потому что справедливость и есть Бог. Тебе кажется, что я говорю глупости?

– Нет, ты говоришь очень умные слова, – сказал он и засмеялся. – Мне еще никто никогда не говорил в одну минуту столько умных слов.

– Я что-то другое хотела сказать, но ты сбил меня с мысли, потому что думаешь о своем, но я знаю, что мы теперь всегда будем вместе. Конечно, и мы вместе поедем в Советский Союз. Да, обязательно поедем, я так давно не была там, я ведь говорила, что мы с папой жили в Москве и в Севастополе, у меня там много друзей.

– И все они коммунисты?

– Нет, не все, – засмеялась Марита. – я даже не знаю точно.

К гитаре присоединилась флейта, и вкрадчиво вступил контрабас, и Марита сказала:

– Какая музыка, очень печальная, но очень красивая! Пойдем танцевать, и я буду молчать, если хочешь! – Она положила руки ему на плечи и провела по его волосам, – Ты совсем «gri» – седой, нет, не старый, это я просто так сказала.

– Седой? – удивился Камал. – Я как-то не замечал, не обращал никогда внимания.

– Просто ты очень… серьезный, и иногда не могу найти нужные русские слова. Хочешь, я выкрашу твои волосы в какой-нибудь другой цвет, и седины не будет видно.

– Нет, это будет выглядеть глупо, но зато будет очень смешно – крашеный солдат.

– Но ты же не всегда будешь солдатом, ведь война уже заканчивается, ваша армия уже в Берлине, я слышала по радио. А кем ты будешь после войны?

– Тем же, кем и до войны. Я ведь учитель.

– Ну, вот, а ты не веришь, что я могу чувствовать. Я ведь угадала еще там, на станции! Угадала, что ты учитель.

– Хочешь, я угадаю, чем занимаешься ты?

– Не надо, – она испугалась. – Но ты говори, а я буду молчать, и слушать, и ты можешь все время смотреть мне в глаза, как сейчас. Мне это даже нравится, ты опять мне не веришь?

– Я тебе верю, и верю твоей Деве Марии, которая все так здорово устроила, и тебе не надо молчать. Я буду шутить, как сумею, но я постараюсь, чтобы было смешно. А ты смейся над моими шутками, мне нравится, когда ты смеешься, и когда говоришь или удивляешься, тогда ты высоко поднимаешь брови.

– Тебе не нравятся мои брови?

– Как же не нравятся? Как могут не нравиться такие замечательные брови? Одна бровь у тебя изогнута чуть-чуть, а другая… как удар молнии. Неожиданный удар молнии. – Он боялся, что она обидится на его слова, но она слушала внимательно и была серьезна. – Ты очень доверчивая, а это не очень хорошо.

– Нет, я не доверчивая, это я с тобой такая, а на самом деле я очень подозрительная. Я, например, подозреваю, что мой лавочник обсчитывает меня. Но мне неудобно ловить его на этом. Вдруг он обидится! Ты мне не веришь? Просто ты еще плохо знаешь меня, а я тебя знаю лучше. Не спорь, я все это чувствую.

Глава 7

Я правильно сделала, что не разрешила ему проводить меня до дома. Надо быть осторожной и очень подозрительной. Но скоро все кончится, и я дождусь папу и мы все вместе уедем в Москву. Может быть, ненадолго, а может и навсегда. Это он будет решать, потому что такие вопросы должен решать мужчина. Он хороший мужчина, только слишком серьезный. Но сегодня он был совсем другой, и такой он мне больше нравится. Замечательный был вечер, таких вечеров я и не припомню. Может быть в детстве. Да, тогда случались замечательные дни или вечера, когда у папы выдавался выходной день.

Марита свернула на свою улицу и стала искать в сумке ключи, когда послышались шаги сзади, и она обернулась. Она сразу узнала этого человека, несмотря на то, что было темно, и шляпа его была надвинута на глаза.

– Не спешите, фрейлейн. – сказал человек, беря ее за локоть. – У нас есть одно важное дело. Шеф хочет познакомиться с вами и проинструктировать.

– Какой шеф?

– В каждом деле есть свой шеф. Лишние вопросы.

Он взял ее под руку, и они завернули за угол, где стояла черная машина. Он открыл дверцу, предлагая сесть. Они свернули несколько раз и долго ехали по незнакомым ей улицам, пока не остановились у какой-то гостиницы. Поднялись по узкой лестнице, и в коридоре второго этажа человек распахнул первую дверь и втолкнул ее внутрь. Светильник на стене под абажуром давал мало света, и она не сразу разглядела другого человека, сидевшего на диване у противоположной стены. Он показал на стул под лампой, так что, сев, она оказалась на свету, а ей был виден только бледный овал его лица и гладко зачесанные назад волосы.

– Агент «Шталь», – сказал человек без всякой интонации, – рад знакомству.

– Кто вы? – спросила Марита. – Что с моим отцом?

– Я ваш руководитель. О вашем отце поговорим позже.

– Я не буду говорить с вами, пока вы не покажете письмо от него. Такой был договор.

– Хорошо. Письмо у меня. – Он показал ей конверт и продолжил. – Вам нравится ваша новая работа, вы ведь любите русские песни?

– Что я должна сделать? Надеюсь, это в последний раз?

– Кто знает, может быть и последний? А делать вам ничего не нужно. На днях будет устроен концерт в русской воинской части, и вам надо спеть несколько песен.

– И все? Я могу и без вас петь. Когда вы отпустите моего отца?

– Вам всего лишь надо будет провести с собой нашего человека. Представите его как помощника… или, допустим, как брата. Вот и вся ваша работа. Да, вы познакомились сегодня с русским офицером. Кто он, кем служит?

– Вы следите за мной?

– Не я, мои люди. – Она видела только губы, раздвинувшиеся в усмешке. – Просто наблюдаем. Иногда. Ради вашей безопасности. Так кто он?

– Я не знаю, мы не говорили об этом.

– Все-таки вы хороший агент. Ваш новый знакомый может пригодиться нам.

– Не трогайте его, он к этому не имеет никакого отношения.

– Держите ваше письмо. Прочтете потом. Ганс, отвези ее!

Ее душили слезы, пока они ехали домой, но она сдерживала их, потому что не хотела показать своей слабости этому неприятному типу со шрамом, с глазами мертвеца. Он высадил ее за квартал до дома и сразу уехал, и она была рада, что он не видит ее слез. Войдя в квартиру, она включила свет и тут же, в прихожей разорвала конверт и прочла письмо.

«Марита! Моя дорогая девочка! Я жив и здоров, и надеюсь, что и у тебя все хорошо. Когда ты получишь это письмо, все закончится. Хочу дать тебе совет, всегда поступай так, как подсказывает твое сердце. Я всегда буду с тобой. Твой отец. 04.04.45 г.»

– Боже, Пресвятая Дева Мария, благодарю тебя за твою заботу о нем! Благодарю тебя, что он жив и здоров!

Очень короткое письмо и немного странное. Короткое, потому что ждать осталось совсем немного, и мы встретимся. И все-таки странное письмо. Нет, почерк его, я знаю его почерк, лучше, чем свой. Все правильно, когда ты получишь письмо, война закончится, и я всегда буду с тобой. Только бы дождаться его, а потом все наладится.

* * *

Раупах подогнал машину к черному ходу гостиницы и, когда шеф вышел, открыл заднюю дверцу. Они долго петляли по темным улицам, проверяя, нет ли хвоста, и, глядя в зеркало заднего вида, Раупах спросил:

– Как вам агент «Шталь», шеф? По моему, не очень надежна.

– Я думаю, она сделает все, как надо. Пока она уверена , что ее отец в наших руках, она будет работать.

– Я гляжу, герр зондер-фюрер, вы не очень расстроены сегодняшней неудачей в акции на площади?

– Абсолютно, Раупах! Только не называй меня так. Зондер-фюрера Хохенштауфа больше не существует. Если бы акция удалась, было бы много жертв, но это были бы гражданские люди. А нам нужны советские солдаты. Много убитых русских солдат!

– Вы говорили, что это будет последняя операция. Что потом?

– Потом мы уйдем, Ганс. Все подготовлено – документы, деньги, каналы отхода. Хлопнем дверью и уйдем. Обоснуемся где-нибудь в Южной Америке, и начнется новая работа.

– Да, – сказал с сожалением Раупах, останавливая машину у ворот частного дома, – все-таки жаль, что операция провалилась! Все шло нормально, шеф, я уже собирался уходить с площади, из зоны обстрела, как увидел группу русских офицеров, направляющихся к этому дому. Подал сигнал нашим людям, и они ушли. Чистая случайность, шеф! Они обнаружили тайник в последний момент.

– Не сожалей, Ганс! Все получилось так, как нужно. Наш бог помогает нам!

– И кто же наш бог, шеф! Если не секрет!

– Не знаю точно, Ганс, но это не тот бог, которому поклоняются остальные люди. И я самый бескорыстный слуга нашего бога!

– Доброй ночи, шеф!

– Доброй, Ганс! Агента «Шталь» держать под наблюдением, связь только в экстренных случаях.

Глава 8

Утром восьмого мая подполковник Щетинин собрал офицеров отдела на совещание и произнес целую речь, в которой говорил о необходимости усиления бдительности и тому подобных вещах. В заключение он сообщил о намеченных командованием мероприятиях и поставил перед офицерами определенные задачи:

– Сегодня командование дивизии организует официальный прием, на который приглашены местные власти, и будут все соответствующие мероприятия – торжественный митинг, концерт и, конечно, банкет для офицерского состава и представителей местной власти и интеллигенции.

– А как мы концерт-то организуем, барыню будем плясать перед румынами? – поинтересовался Студеникин и осекся.

– Майор Студеникин! Что за ирония? – подполковник продолжил с раздражением. – Концерт организует румынская сторона, наше дело обеспечить безопасность! Ну, и банкет. Всем все ясно? Составить план мероприятий и представить мне через час. Ответственный майор Студеникин!

– Что ты будоражишь его, человек только отошел после вчерашней взбучки? – укоризненно сказал Студеникину один из офицеров, когда они вышли из кабинета начальника. – Может быть, мало влетело ему? Что-то незаметно по его роже.

– Хорошо влетело! – майор покачал головой. – Нам бы с тобой не выжить. Только он, пока из воды выходил, высох до нитки!

Студеникин вызвал к себе старшину Арбенова и, когда он вошел в кабинет, поднялся навстречу и протянул руку:

– Садись и сразу к делу. На сегодня намечается мероприятие. Будем принимать румынских гостей, – майор ввел старшину в курс дела. – Так что все офицеры должны будут присутствовать. Понимаешь? Ну и дальше по плану, на концерте и банкете.

– Да ни к чему это мне! Я как-нибудь со своими, с группой. У нас тоже банкет намечается. – Арбенов встал, собираясь уходить.

– Да подожди ты, старшина! Дело в следующем! Будет много гражданских, всяких, будут приходить, уходить. Твоя задача – находиться на мероприятии и наблюдать. Наблюдать и выявлять, в общем, делать нашу работу. Теперь понятно?

– Понятно, товарищ майор! С этого бы и начали. Разрешите идти?

– Еще одно! Пока будет собрание проходить, румынские артисты будут перед личным составом выступать, здесь – на плацу. Предупреди своих оболтусов, определи каждому место и задачу, нечего просто так уши развешивать. Ну, теперь, вроде бы все!

Глава 9

Никто не мог ей подсказать, где найти Лутяну, наоборот, сами работники примэрии искали его, но он с утра не появлялся на работе, и одна из сотрудниц пожаловалась Марите, что он очень сильно подведет их, если сорвет мероприятие, ведь сегодня такое важное событие. О, боже, как он нас всех подвел! Подождав еще с полчаса, она оставила этой женщине записку для Лутяну со своим адресом, после чего вышла на улицу, но поделиться радостью было не с кем, мимо спешили люди по своим делам, как будто это событие их не касалось.

Напротив, через площадь, в воинской части, находился человек, с которым она хотела бы поделиться радостью, но как его увидеть, она не знала. Можно попросить часового или дежурного, чтобы его вызвали, подумала Марита, и уже пошла в ту сторону, но внезапно ей пришла в голову замечательная мысль и она похвалила себя за нее. Правильно, подумала она, у меня есть деньги и лучше поехать на рынок, купить продуктов, там дешевле, приготовить ужин и пригласить его. Так будет лучше, это хорошая идея, это самая лучшая идея на свете. Я приготовлю что-нибудь такое, ну, что-нибудь вкусное. Это я решу по дороге, и ну его к черту, этого Лутяну, только зря я оставила свой адрес. Мы будем ужинать, и танцевать под музыку, у меня много пластинок, и мы никому не откроем дверь.

На рынке она долго ходила по рядам, прицениваясь и выбирая продукты, и купив все, что нужно, напоследок зашла в винную лавку. Здесь она купила большую бутылку того самого вина, которое они пили в ресторанчике – Фетяска Альбе, и, еще раз похвалив себя за хорошую идею, Марита зашла в кафе отдохнуть и выпить чашечку кофе. Все ее проблемы ушли куда-то, и ей было радостно в предвкушении праздника, только немного взгрустнулось, когда вспомнила об отце. Но она тут же успокоила себя, решив, что нужно немного подождать и, если отец не подаст весточки о себе, то она сама поедет в Берлин и разыщет его. Оказывается, все очень просто, и все не так уж плохо, как кажется.

Придя домой, Марита занесла сумку с покупками в кухню, решив, что разберет ее позже, а сейчас нужно немного отдохнуть, можно пока подобрать пластинки, время еще есть. Но только недолго, потому что уже четвертый час, а работы много. Она вошла в комнату и отпрянула в испуге – за столом сидел человек и читал газету. Шляпа надвинута на глаза. Она не сразу узнала его, это был тот, со шрамом на лошадиной челюсти, которого шеф назвал Гансом. Он отложил газету и ждал, пока девушка успокоится и придет в себя.

– Мои извинения, фрейлин, за неожиданный визит. Вас долго не было, где вы были? На рынке?

– Не ваше дело! – сказала Марита со злостью. – Как вы вошли? У вас есть ключи от моей квартиры?

– Глупая фрейлин, у меня есть ключи от всех квартир. – Он посмотрел на часы. – Собирайтесь, мы опаздываем. Концерт скоро начнется.

– Какой концерт? Я ничего не знаю. Мне ничего не сказали.

– Вот я вам и говорю! С собой ничего не берите. – Раупах встал и поднял сумку, стоявшую у его ног. – Здесь платье для вашего выступления и все, что необходимо.

– А если я откажусь? Возьму и не поеду на ваш концерт?

– Тогда мы расстреляем вашего отца. – Он подал ей сумку. Она не взяла ее, повернулась и пошла к двери.

Раупах подъехал к площади с другой стороны и поставил машину в переулке, через который они вышли к зданию штаба. У входа на КПП он приказал девушке вызвать Лутяну и, пока ждали его, курил в стороне, не выказывая никакого беспокойства. Лутяну очень обрадовался ее появлению, и Марита обратила внимание, что он не удивился тому, что ее сопровождает посторонний человек, как будто знал заранее. Через открытую дверь проходной был виден грузовик с открытыми бортами и какая-то девушка пела на румынском, и вокруг стояли русские солдаты. Лутяну повел их направо в конец коридора, где они вошли в последнюю дверь и оказались за кулисами сцены, Марита сразу это поняла, и оттуда, из-за сцены слышались голоса. Лутяну открыл ключом неприметную дверь и пропустил их в тесную комнатку, в которой место было только для маленького стола с зеркалом и двух стульев, сам остался в дверях и сказал:

– Будьте здесь, готовьтесь, я вас потом приглашу. Скоро закончится официальная часть, и мы начнем концерт.

– Но ведь концерт уже идет! – сказала Марита, и он ответил, что это концерт для солдат, а здесь будет концерт для офицеров и для представителей власти.

Ганс сидел с безучастным видом, держа портфель на коленях и, встретив взгляд его стеклянных глаз, Марита отвернулась и прошептала – Пресвятая Дева Мария, я ничего не понимаю! Зачем он привел меня сюда и что они задумали? Боже, помоги мне! Это нехорошие люди и они задумали что-то ужасное, подумала она, и зачем-то втянули меня. Что он вцепился в этот портфель, что у него там?