Час Купидона. Часть III. Момент истины

– Да, это так, – прошептал дю Плесси-Бельер.

– Будьте у меня не позднее часа Купидона, – герцогиня нажала на то же место в раме, и картина медленно передвинулась, заняв прежнее место. – Воспользуйтесь входом из Большой приёмной. И ради всего святого, не пропустите этот знак голубки над входом. Мне будет крайне трудно уладить скандал, если посреди ночи вы ненароком ворвётесь в личные покои королевы. И не появляйтесь раньше назначенного часа, мой дорогой! В последнее время я плохо сплю, так что я хотела бы выспаться до вашего визита. И до появления нашего неизвестного шалуна, кем бы он ни был.

Она с улыбкой приняла галантный поклон крестника и протянула руку для поцелуя на прощание. Дождавшись, когда Франсуа-Анри прицепил шпагу к перевязи, надел плащ и шляпу, мадам де Ланнуа осенила его благословением и сама проводила до двери. Как она и предполагала, никто из статс-дам и фрейлин королевы не покинули приёмную. Под тем или иным предлогом они задержались, чтобы собственными глазами увидеть, как молодой красавец покидает покои герцогини де Ланнуа. Таинственный шёпот и лёгкие смешинки сопровождали выход галантного кавалера из приёмной, тогда как его крёстная одобрительно улыбалась, слыша в разговорах отголоски новых придворных сплетен, которые разлетятся во дворце со скоростью ветра.

Глава 1. Завтрак с пристрастием

Четыре часа утра. Лувр. Комната герцогини де Ланнуа

– Сюда! Сюда, месье!

Было до крайности странно приглашать к себе в комнату незнакомца, да ещё и посреди глубокой ночи. В оправдание столь неординарного поступка со стороны первой статс-дамы её величества можно привести только обещание, которое она дала дорогому крестнику. Мадам де Ланнуа не умела отказывать милому Анрио, хотя всячески старалась выказать самое суровое отношение к молодому человеку на людях, никогда не проявляя к нему видимого снисхождения. Но при личных встречах с крестником вся решимость любящей тётушки и крёстной матери таяла под убедительным и проникновенным взглядом синих глаз дорого Франсуа-Анри! И ко всему прочему, взамен маркиз дал её светлости клятвенное обещание, что, начиная с этой самой ночи, преступные шалости часового вора прекратятся раз и навсегда.

– Сюда, месье! – повторила мадам де Ланнуа, уже и сама веря в правильность того, что намеревалась сделать: укрыть незваного ночного гостя, проникшего в покои королевы, и помочь сбежать.

Со стороны Большой галереи послышалось гулкое эхо топота бегущих ног, грохот амуниции и громкие голоса. С минуты на минуту поднятые по тревоге гвардейцы и стоявшие в карауле швейцарцы, могли появиться в приёмной королевы. А значит, ей следовало поспешить и незамедлительно спрятать незнакомца в своей комнате.

Конечно же, комната мадам де Ланнуа, которую герцогиня делила с компаньонкой – мадемуазель Элоизой Шанье – не могла претендовать на то, чтобы называться идеальным укрытием для беглеца в случае, если бы гвардейцам вздумалось устроить обыск во всех дворцовых покоях. И к тому же герцогиня остерегалась впутывать мадемуазель Шанье в опасное для её репутации дело. Но, как назло, в комнате, которую по приказу королевы предоставили в пользование мадемуазель Шанье, в одну злополучную ночь вторглись воры, а вслед за ними и гвардейцы, устроившие за ними погоню. Они-то и устроили такой погром, что потребовалось произвести ремонт, который начали и не успели завершить. Поэтому Элоиза Шанье снова поселилась в комнате герцогини де Ланнуа, и в эту ночь её светлости пришлось отправить девушку спать в комнату своей камеристки – мадемуазель Мари. Так что, именно в ту ночь герцогиня осталась в своей комнате одна. И, дожидалась появления незнакомца, о котором её предупредил дю Плесси-Бельер, она коротала время за вязанием, поскольку уснуть в ту ночь было немыслимо.

Переодевшись в ночную сорочку, она надела плотный шлафрок длиной до пят, распустила причёску и надела на голову пышный ночной чепец с тем, чтобы не вызвать ни малейших сомнений в том, что её разбудили во время крепкого сна в случае, если гвардейцы вздумают поднять всех обителей апартаментов свиты королевы.

– Входите же, месье! Сюда! И бога ради, позвольте мне помочь вам! Не пытайтесь сбежать. Из моей комнаты для вас есть только три выхода. Два из них моментально приведут вас к караульным. Третий поможет вам спастись. Но это не раньше, чем я пойму, кто вы такой? Что вы делали в приёмной её величества в этот час?

Это прозвучало довольно сурово, и, судя по поникшим плечам и опущенной голове незнакомца, достаточно внушительно.

– И незнакомец ли? – прошептала, обращаясь уже к самой себе мадам де Ланнуа, и вгляделась в лицо своего ночного гостя, скрытое под густыми вьющимися волосами, упавшими на лоб и глаза. – Такой ли уж незнакомец! Кто вы, месье?

При свете трёх свечей в канделябре, который стоял на её прикроватном столике, и огня в камине облик этого человека показался ей знакомым. Во-первых, весьма примечательный рост – всего несколько сантиметров отличали его от карликов, но в осанке и особенно же в том, как он понурил голову, было что-то детское, мальчишеское, если сказать точнее. Во-вторых, сжатые в кулачки руки были по-детски пухлыми и маленькими. Мадам де Ланнуа заметила тусклый блеск песчинок в одной руке – это было похоже не то на песок, не то на золотую пыль, которую применяли при золочении. И, в-третьих, самое важное – голос незнакомца! Стоило ему всхлипнуть в попытке подавить невольно выступавшие на глаза слёзы отчаяния из-за постигшей его опасности, и сомнений в том, кто стоял перед ней, более не оставалось!

– Не такой уж незнакомец, как я погляжу, – покачала головой герцогиня и, взяв двумя пальцами за подбородок, подняла голову мальчика повыше, чтобы заглянуть в его глаза. – Месье маркиз!

– Мадам, – вздохнул Виллеруа и понурил голову, пряча глаза от строгого взгляда герцогини.

– Вот так открытие! Я и предположить не могла, – по-доброму усмехнулась она и указала гостю на стул напротив её кресла.

Тот с минуту нерешительно топтался на месте, но мадам де Ланнуа было не до того. Из приёмной послышались голоса, и она поспешила к двери, на ходу ещё плотнее запахивая на себе длинный шлафрок.

– Господа! – приглушённым шёпотом обратилась она к гвардейцам, которые потревожили покой в апартаментах свиты королевы в столь поздний час. – Что всё это значит, господа? Могу ли я узнать, с чьего позволения вы ворвались сюда?

– Мадам, я крайне сожалею, – при звуке этого голоса мальчик, остававшийся в комнате у неё за спиной, сжался, закутавшись в плащ из грубого сукна. – Мы были вынуждены, мадам. У нас есть основания полагать, что часовой вор проник в покои королевы.

– Он здесь? – герцогиня даже вышла за дверь, как будто проявляя интерес к происходящему. – И где же он? Я вижу только ваших людей, сержант!

– Мадам, вор где-то здесь. Он спрятался, но мы его сейчас же отыщем, – прогундосил Дезуш, и его голос удалился вглубь зала. – Здесь есть выход в потайной коридор. Я думаю, что он воспользовался им.

– Безобразие! Господа, известно ли вам, который час? – это гневное восклицание раздалось с другой стороны приёмной.

– А, мадам де Навайль! – тут же позвала её герцогиня. – Вы сегодня дежурите в спальне её величества?

– Да. И королева была крайне удивлена этим шумом. И почему, спрашивается, отменили пажеский караул в приёмной? – откликнулась мадам де Навайль, подняв свечу повыше, чтобы рассмотреть лица вторгшихся гвардейцев.

– О, с этим вопросом не ко мне, моя дорогая, а к этим господам! – подсказала мадам де Ланнуа. – Кажется, это была идея герцога де Грамона. Не так ли, ваша светлость?

– Мадам, мне очень жаль, – названный герцогиней виновник тут же дал о себе знать, и прозвучавшая ирония в низком баритоне его голоса вызвала лёгкую улыбку у мадам де Навайль.

– Дорогой герцог, это вы? – поспешно заправив выбившиеся из-под ночного чепца локоны, заговорила она. – Уверена, что у вас есть всему этому простое объяснение. Скажите же, бога ради, в чём дело, чтобы я могла успокоить её величество!

– Дело в том, дорогая герцогиня, что мы решили поймать ночного вора. Как это называется у охотников? На приманку, – де Грамон объяснял тонкости своего плана столь непринуждённо, словно эта беседа происходила в салоне его дражайшей супруги и, к тому же при свете дня.

– Поясните, герцог, я прошу вас! – присоединилась к этой милой беседе мадам де Ланнуа. – Мы все в полном неведении.

Послышались шаги ещё нескольких человек, вбежавших в приёмную. Они пронеслись мимо двери комнаты герцогини и затихли в противоположном конце зала – там, где находилась дверь в потайной коридор.

– Так вот, милые дамы, – продолжал герцог. – Эти напольные часы – последние из всех значительных часов, какие есть в Лувре. Последние, я имею ввиду из работающих. Так вот, я решил, что ночной вор заинтересуется ими. Особенно же в ту самую ночь, когда отменили пажеский караул. И вот! – послышались шаги, тихий шорох и глухое ворчание. – Да. Так и есть. Он был здесь! – тихие ругательства сменились яростным восклицанием. – Но, чёрт возьми, как? Дезуш!

– Что такое, герцог? – в голосе мадам де Навайль послышались истерические нотки.

– Часы! Они стоят. Их остановили! – отозвался де Грамон.

– Доннер веттер! – пробубнил Дезуш, вернувшись из потайного коридора. – Его уже нет там. Он успел пройти по потайному коридору и скрыться до того, как в Большой приёмной появились гвардейцы.

– Вот как? – суровый тон мадам де Ланнуа заставил мальчика, прятавшегося в её комнате, сжаться и почувствовать, как ледяной холод сковал его изнутри.

– Увы, мадам! – понуро ответил де Грамон. – Вам придётся сообщить её величеству неутешительные известия. Вору удалось остановить часы и скрыться.

– Можно только позавидовать удачливости этого человека, кто бы он ни был, – проговорила мадам де Ланнуа. – Однако уже поздно, господа! Если вы закончили осмотр, то я прошу вас немедленно покинуть зал. Мадам де Навайль передаст королеве, что вы сделали всё возможное. Не так ли?

– О мадам! Я прошу вас передать её величеству, что мне очень жаль, – посетовал де Грамон, а его спутники, по-видимому, и вовсе не решались открыть рты после очередного фиаско.

– Доброй ночи, герцог! – с достоинством отозвались на это обе дамы, и мадам де Ланнуа скрылась в своей комнате, бесшумно затворив за собой дверь, тогда как мадам де Навайль вернулась в покои королевы.

Постояв некоторое время у двери, мадам де Ланнуа внимательно прислушивалась к шагам и голосам мужчин, которые не спешили уходить из приёмной. Наконец, когда до её слуха донёсся характерный звук запираемых створок входных дверей, герцогиня повернулась и отошла к камину. Она достала длинную кочергу с отлитой из бронзы фигурной ручкой и поворошила поленья, не успевшие догореть за ночь. После того, как огонь весело затрещал, осветив ярким светом всю комнату, мадам де Ланнуа подошла к столику, на котором стояли блюдо, накрытое льняной салфеткой, три кружки и кувшин.

– Полагаю, что ваш рассказ будет долгим, сударь, – заговорила она с гостем, тем временем разливая вино, разбавленное с водой и приправленное специями, из кувшина в три кружки. – Лёгкий перекус с подогретым вином не повредит. Я жду ещё одного гостя. Не бойтесь, его не следует опасаться. И я не намерена звать ни герцога де Грамона, ни тем более сержанта Дезуша с его недотёпами гвардейцами.

– Спасибо, – только и выдавил из себя застигнутый врасплох часовой вор и сел на предложенный ему стул.

– Я пообещала моему крестнику, что помогу вам. Но взамен я жду объяснений, – строго сказала мадам де Ланнуа. – Надеюсь, что я заслуживаю хотя бы толику правды по поводу всего происходящего?

– Это очень долгая история, – неохотно проговорил мальчик, подтянув ноги до самого подбородка, и обхватил коленки.

– У нас достаточно времени до утра, молодой человек. Если вы начнёте прямо сейчас же, то вполне успеете. А потом я отпущу вас через потайной коридор, о котором люди Дезуша не знают.

Со стороны декоративной колонны в дальнем углу комнаты послышался шорох и тихий скрип отворяемой двери.

– Надеюсь, дорогая крёстная, вы не начали без меня? – раздался весёлый голос, и Франсуа с радостным любопытством повернул голову.

На пороге двери, замаскированной под огромную картину в массивной золочёной раме, показался маркиз дю Плесси-Бельер.

– Входите, дорогой мой! А то я уже начала сомневаться, появитесь ли вы у меня этим утром!

– Дворец гудит как опрокинутый улей, – веселье в голосе дю Плесси-Бельера тут же передалось и ночному гостю мадам герцогини. Мальчик тихо рассмеялся и нерешительно поднял голову над коленями.

– А, маркиз! Я рад, что вы согласились подождать. Если бы вы попытались скрыться через другой выход, то попались бы прямиком к гвардейцам капитана де Варда. Не смотря на то, что сам капитан оказался слишком занят нынешней ночью, – дю Плесси-Бельер с заговорщическим видом подмигнул маркизу и взял для себя табурет. – Да, ну и ночка!

– Надеюсь, мы получим обещанные объяснения, – прервала это веселье герцогиня и расставила кружки, а также два блюда с закусками и булочками на столике у камина.

– Ну что же, маркиз, – полковник посмотрел на Виллеруа. – Не подведите меня. Я заочно дал её светлости обещание, что вы посвятите нас в вашу тайну. На этом условии она согласилась помочь нам. Я уверяю вас, друг мой, всё, о чём вы расскажете сейчас в этой комнате, останется только между нами. Мы не выдадим вас. Никому.

– Даже самой королеве? – Виллеруа посмотрел на мадам де Ланнуа и тут же быстро опустил глаза вниз.

– Нет, если вам нужно моё слово, то я повторю за маркизом – никому. Но отчего вы не спросите о короле? Или его величеству всё известно? – строго посмотрела на него мадам де Ланнуа.

– Нет. То есть да, – выдохнул Франсуа. – Но его величество не делал этого! Я клянусь – это всё я. Один.

– Хорошо, месье, – мадам де Ланнуа села в кресло и жестом успокоила маркиза. – Я всё поняла. Можете не упоминать о короле. Если его величество и замешан в этой истории, то, судя по всему, вы готовы взять всю вину на себя.

– Но король действительно не замешан в этом, мадам! – с отчаяньем на лице повторил маркиз. – Но он догадался обо всём. И он дал мне слово, что никому не расскажет.

– А, понимаю, – мадам де Ланнуа улыбнулась и кивнула ему. – Съешьте что-нибудь, маркиз. Вы должно быть страшно голодны. Все эти переживания! Они способны лишить аппетита человека в возрасте. Но в ваши годы такие приключения пробуждают невероятное чувство голода. Вам ли не знать! Не так ли, мой дорогой полковник? – в её прищуренных глазах блеснул весёлый огонёк. – И будьте добры, начинайте ваш рассказ. Я готова признаться, что сгораю от любопытства, как юная дебютантка.

***

На какое-то время в комнате воцарилась тишина, которую нарушало только тихое потрескивание поленьев, горевших в камине, и нечаянный стук кружек, когда их расставляли на столе. Наконец глубокий вздох одного гостя и облегчённый выдох другого оповестили задремавшую в своём кресле хозяйку комнаты о том, что её собеседники были готовы продолжить беседу.

Мадам де Ланнуа не спешила повторять свои вопросы. Напротив, несмотря на снедавшее её любопытство, внешне она выглядела совершенно спокойной. Расправив складки шлафрока на коленях, она взяла кружку и неторопливо пила по маленькому глотку, время от времени отвлекаясь на то, чтобы подлить вина в кружки обоих гостей.

– Ну что же, Франсуа? – дю Плесси-Бельер ободряюще кивнул ему. – Мы готовы услышать вашу историю. Не так ли, мадам?

– Всему своё время, дорогой мой, – отозвалась герцогиня и придвинула к Франсуа корзинку с булочками.

Тот не раздумывая взял первую попавшую булочку с румяным бочком и надкусил её. Ответив застенчивой улыбкой на вопросительный взгляд дю Плесси-Бельера, Франсуа медленно прожевал, отхлебнул из кружки и вытер ладонью капельки вина с губ. Смущённый из-за лёгкой усмешки в глазах друга, он обратил извиняющуюся улыбку к мадам де Ланнуа, и она в ответ с тёплой, полной снисходительности улыбкой протянула ему салфетку.

– В общем, всё началось недавно. Я стоял на посту в карауле в приёмной её величества. Тогда что-то такое происходило важное, потому что сам кардинал, герцог де Невиль и герцог де Грамон явились к королеве лично. Ну, то есть, – он густо покраснел. – Я не слышал, о чём они говорили. Да я и не слушал. Никогда. Но когда они выходили из покоев королевы, вот тогда я всё понял. Что-то очень важное тревожило моего отца.

– Поняли? Вот как, – кивнула мадам де Ланнуа.

– Да. Он говорил о времени. Вот если бы у него было больше времени, вот если бы он мог остановить его. Хотя бы на день.

– Кого остановить? – переспросил дю Плесси-Бельер, но мадам де Ланнуа мягко похлопала ладонью по подлокотнику.

– Время, конечно же, – тихо подсказала она и снова кивнула Виллеруа, чтобы тот продолжал историю.

Франсуа доверил герцогине то, о чём не посмел рассказать даже королю, своему другу, и вообще никому. Отчасти из опасений, что его отец разочаруется в нём и будет несчастным из-за того, что не остаётся другого наследника де Невилей. Кузены и многочисленная родня в расчёт не бралась, так как сам герцог не раз объявлял в присутствии маркиза и других, что готов признать своим наследником только собственную плоть и кровь. «Кровь гуще всех прочих уз, мой мальчик,» – говорил он, и эти слова, пугающие и безапелляционные, врезались в памяти маркиза, сделав его судьбу безысходностью. С самого рождения он стал узником правил и обязанностей, которые накладывало наследие чести, славы, положения и почётных титулов его семьи.

Пока Виллеруа объяснял причины своих поступков, Франсуа-Анри положил ногу на ногу, опёрся локтём о подлокотник и устроил щеку на ладони. Сон, беспощадно атаковавший его всё время до того, отступил, как только Франсуа перешёл в своём повествовании к главным событиям. Наконец-то голова маркиза работала столь же ясно, как если бы он выспался за трое суток кряду. Страхи, которыми поделился Виллеруа, были понятны Франсуа-Анри лишь отчасти. Ведь ему – младшему сыну – не приходилось нести на своих плечах бремя продолжателя славной традиции, чести и гордости древнего рода де Руже, в том числе и необходимость жениться, чтобы обеспечить семью наследниками вопреки своим личным предпочтениям. Другое дело – его старшие братья. Теперь, когда после гибели старшего брата, Арман сделался наследником титула, имени, фамильной чести и всего прочего, всё это накладывало на него те самые обязанности, о которых с таким страхом говорил Франсуа. А самый большой кошмар в жизни юного маркиза состоял в том, что в случае кончины герцога де Невиля ему придётся сделаться им же – следующим герцогом де Невилем. В понимании мальчика это означало конец беззаботной жизни, крах всех мечтаний и вечное заточение в стенах дворца на всё время, пока он сам не передаст титул и все сопутствующие тому обязанности следующему на очереди наследнику, то есть до самой смерти.

– М-да, нерадостная перспектива, – проговорил в ладонь дю Плесси-Бельер, но не стал прерывать маркиза, тогда как тот перешёл от причин и целей к методам.

Мадам де Ланнуа лишь изредка кивала ему, в основном в те моменты коротких пауз, когда Франсуа собирался с духом и набирался смелости, чтобы продолжить своеобразную исповедь. Её поощряющее внимание помогало ему не сбиться. Он вспомнил о ночных посиделках у камина в Большом зале в Тюильри и пересказал старую легенду о «Песке времени» и о странном, но действенном ритуале, с помощью которого можно сделаться господином времени. И тогда он объяснил, как у него родилась идея захватить время и остановить его ради своего отца. Вскоре эта навязчивая идея вместе с горячей мечтой освободиться от необходимости занять место герцога переросла в наваждение. Он не переставал думать о легенде, и вдруг возможность выполнить необходимый ритуал подвернулась в тот день, когда он случайно познакомился с мальчиком его лет – внуком ювелира, которого пригласили в Лувр для починки великолепных часов Купидона.

Дойдя до этого момента в своём рассказе, Виллеруа замялся и посмотрел на полковника. Тот понял причину этой паузы и, оторвавшись от созерцания игры бликов огня на гранях своего перстня, спокойно ответил на незаданный вопрос:

– Вы можете быть совершенно спокойны, маркиз. Нам не нужны ничьи имена. И никто не понесёт наказание за ваши поступки. Я даю вам слово.

Коротко выдохнув, маркиз отхлебнул глоток побольше и продолжил рассказ. Поведав о том, как мэтр Морани, чьё имя он всё-таки не называл, показал ему как открывается механизм на задней стороне часов и объяснил принципы его работы, Франсуа изложил герцогине и полковнику суть своего плана.

– Поразительно, – впервые за всё время произнесла мадам де Ланнуа, но тут же сомкнула губы и коротко улыбнулась, поощряя маркиза продолжить рассказ.

– Да. Вот так всё и было. Нужно было остановить часы. Всего двенадцать часов. Во дворце. Я выбрал самые важные и главные часы. Конечно, можно было остановить часы на Ратуше, но это городские часы. А в Лувре – это королевские часы. Понимаете? Это вся Франция, а не Париж, – пояснил Франсуа, а его слушатели молча переглянулись.

– А почему всё-таки «Час Купидона»? – наконец спросил дю Плесси-Бельер, которого, по-видимому, давно мучил именно этот вопрос.

– Это случайность, – вздохнул Франсуа. – Меня поставили в караул с трёх часов до пяти, вот я и сделал это во время несения караула. То есть я остановил часы. В первый раз это случилось ровно в четыре часа утра. А потом через день я стоял возле кабинета её величества днём. И так получилось, что я смог подойти к часам, когда они показывали четыре часа дня. Только и всего.

– То есть это совсем не связано с Купидоном? Или там с магией момента? – уточнил дю Плесси-Бельер.

– Это я потом услышал про «Час Купидона». Стоя в карауле в приёмной королевы, я слышал разговор об остановившихся часах. Кто-то из дам упомянула, что четыре часа – это время Купидона, – тут Виллеруа покраснел и после короткого раздумья признался. – И это меня так прозвали. Из-за роли в постановке «Королевского Триумфа». В канун сочельника. Помните, я с вишнёвого дерева лепестками роз всех осыпал?

– А! Вот оно как! – тихо произнесла мадам де Ланнуа и снова улыбнулась. – Это многое объясняет.

Маркиз поёрзал на своём месте, явно тяготясь тем, что рассвет уже давал знать о наступлении нового дня. В окно сквозь узкую щелку между гардинами пробивались яркие лучи солнца, отражённые от окон домов на противоположном берегу Сены.

Глава 2. Неудача или везение?

После четырёх часов утра. Лувр. Королевские покои

– Мы оторвались от них? – запыхавшийся от бега Луи-Виктор едва успел перевести дух, но всё ещё был готов бежать дальше.

– Погодите. Надо осмотреться, – шепнул Людовик и протянул руку, чтобы открыть дверцу.

– Нет! Это опасно. Нас могут заметить снаружи, когда мы будем выходить, – де Вивонн резко и довольно ощутимо хлопнул короля по руке.

– Но как же мы узнаем, можно выходить или нет? – не скрывая раздражения, спросил Людовик и с силой отвёл руку де Вивонна, который пытался удержать дверцу запертой.

Не смея повторить свой манёвр ещё раз, что окончательно вывело бы короля из себя, де Вивонн отступил. Тяжело дыша, он стоял у Людовика за спиной, а тот осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу.

В Большой приёмной было по-прежнему пусто и темно. Людовик сделал шаг вперёд. Несмотря на все старания ступать как можно тише, каждый его шаг по начищенному до блеска паркету отдавался гулким эхом.

– Никого нет, – сказал он, обернувшись. – Следуйте за мной, де Вивонн!

– Странно. Я никогда не видел этот зал пустым. Ни одного гвардейца, даже спящего. Нет. Ни одного! – прошептал де Вивонн и прошёл через весь зал к выходу в галерею.

– Осторожнее! Как раз там может стоять караул! – шепнул ему вслед Людовик.

– И в самом деле, стоят, – де Вивонн проехался по скользкому паркету назад. – Там швейцарцы. И только что де Грамон и гвардейцы де Варда вошли. Они все идут сюда!

– Живо! Идёмте ко мне. В мои покои! – скомандовал Людовик и первым метнулся к дверям своих личных покоев.

Не помня себя от волнения, оба влетели в кабинет. Они так торопились захлопнуть за собой двери, что одновременно и с силой рванули на себя золочёные ручки так, что обе створки тяжело ударились друг о друга, задрожали и с грохотом захлопнулись. Промчавшись через кабинет к дверям спальни, Людовик не заметил того, как на бегу зацепил концом шпаги треногу с медным канделябром. Покачнувшись, канделябр рухнул на пол, огласив кабинет громким металлическим звоном, а когда друзья выдохнули, думая о том, что на этом их беды закончились, тяжелые восковые свечи выпали из своих гнёзд и с весёлым грохотом прокатились по полу к дверям приёмной.