Райские сады

Еще немного поболтав, принцесса заметила, что братика клонит в сон. Он хлопал глазами и боролся с зевотой. Принцесса лично отвела брата в его покои.

День 2

Иванко открыл глаза и улыбнулся. Было раннее утро. Зимнее солнце, просачиваясь сквозь шторы, играло светом по стенам и потолку. Лежать было тепло и уютно. Граф не шевелился, а просто открыл глаза и смотрел. Комната была милой. В углу стоял его старый потрепанный чемодан. Все его вещи были разложены на диване. Поднявшись, граф подошел к окну и распахнул шторы. Солнечный свет затопил комнату. Из окна открылся заснеженный безлюдный пейзаж. Вдалеке чернела крепостная стена. Два одиноких дерева стояли посреди сверкающего на солнце поля. Граф отошел от окна и стал одеваться. Новая одежда, подобранная сестрой, была в пору. Одевшись, Иванко подошел к зеркалу и остался доволен собой. Граф пару раз прошелся взад вперед по комнате и решил выйти в коридор. Он открыл дверь и носом к носу столкнулся со слугой.

– Вы хотели войти? – спросил граф.

– Нет. Я ждал пока вы выйдете, – ответил слуга. – Ее Высочество просила передать, что освободится ближе к обеду. Что бы вы не скучали, мне приказано проводить вас в Зимний сад. Но сначала вам следует позавтракать. Следуйте за мной.

Слуга развернулся и пошел по коридору. Иванко пошел следом. Идти было недалеко. Они зашли в просторную светлую комнату, посреди которой стоял круглый стол. Иванко сел на предложенный стул и тут же стали входить слуги с подносами. Стол был накрыт мгновенно. Слуга встал за спиной графа.

– Можно я как-нибудь сам поем? – попросил Иванко. Присутствие слуги казалось ему навязчивым.

– Я не буду есть за вас, – сказал слуга нейтральным тоном.

Иванко хотел попросить слугу уйти более прямым текстом, но передумал и принялся за еду. Он съел половину творожной запеканки и выпил чашку чая. Он с утра не привык много есть. Десяток блюд остались нетронутыми.

– Я больше не буду. Спасибо, всё очень вкусно, – сказал он, вставая.

– На здоровье. Я должен показать вам Зимний сад, – сказал слуга.

Иванко послушно пошел за слугой. Они вернулись к комнате графа, и пошли в другом направлении. Зимний сад оказался совсем рядом с его комнатой. Слуга открыл высокие стеклянные двери и вошел. Граф вошел следом. Это был самый настоящий сад, цветущий среди зимы. Он даже походил на лес, только весьма экзотический. Слуга остановился. Граф остановился рядом.

– Вы будете все время со мной ходить? – по возможности вежливо спросил граф.

– Нет, – ответил слуга и тут же, развернувшись, ушел….

Пахло летом. Щебетали птицы. Широкая дорожка, выложенная плиткой, вела вглубь сада мимо цветущих экзотических деревьев. Все деревья, кусты и растения настолько переплелись и спутались, что образовалось что-то вроде живой стены, похоже, что с трудом проходимой. Сверху парк был накрыт огромным стеклянным куполом с металлическим каркасом. Над головой графа, кудахтая, пролетела разноцветная птица. Граф расплылся в улыбке, настолько ему всё тут нравилось. Пройдя чуть вперед, он увидел, что дорожка ведет его в центр сада. В центре сада работал фонтан. У фонтана кто-то сидел и смотрел в его сторону. Подойдя ближе, граф разглядел пожилого господина с длинными седыми волосами. Иванко, поправив торчащую во все стороны прическу, подошел к нему.

– Я приветствую вас, – широко улыбаясь, сказал господин. Он сидел в инвалидном кресле с большими колесами по бокам.

– Здрасьте, – сказал Иванко, осматриваясь. Вокруг фонтана была небольшая площадка со скамейками. Скамейки были на бетонных ножках с орнаментом из плиточек.

– Вы очень похожи на сестру. Если б даже не знал, что вы приехали, всё равно догадался бы, что это вы, – сказал господин.

– Спасибо, – ответил Иванко, тоже улыбнувшись.

– Вам Катя говорила про меня? – спросил господин.

– А вы кто? – уточнил граф. Господин засмеялся.

– Вы, наверное, учитель и великий философ? – вспомнил Иванко. Господин засмеялся еще сильней.

– Вообще-то я придворный художник, – сказал он сквозь смех, – но по совместительству учитель и философ, и не просто великий, а величайший. Платон мне даже не Сократ.

Иванко понял, что художник шутит и стал улыбаться шире. Он бы и засмеялся, но не знал над чем.

– Георг Лейбниц или просто дядя Георг, – представился господин. – Вы никуда не спешите?

– Нет, – сказал граф.

– Тогда посидите со мной. Пожалуйста. А то мне скучно.

Иванко, с любопытством поглядывая на художника, сел на одну из скамеек. У художника были чудноватые манеры. Особенно бросались в глаза худые длинные руки с огромными кистями. Они, извиваясь, как змеи, делали разные жесты, поддакивая словам.

– Как вам наш сад? – спросил художник.

– Нормально, – сказал Иванко, кивая головой. Мимо снова пролетела разноцветная птичка.

– Очень даже, – сказал художник. – Раньше это был главный сад дворца, сюда свозили экзотические деревья, цветы со всего света, их высаживали в строгом порядке, тщательно подрезали, ухаживали. Но лет пять назад, в замке открыли новый большой парк. Вы там еще не были? – Иванко отрицательно покачал головой. – Значит, еще будете. После открытия парка этот сад оказался ненужным. Ломать его не стали. Просто забросили. Садовник умер, а нового искать не стали. Деревья разрослись, лианы переплелись, и всё приобрело сегодняшний дикий вид. И то ли еще будет. Ну а когда ваша очаровательная сестра стала принцессой, ей понравился этот сад, и она выбрала его в свои личные владения. Так что здесь совсем никого не бывает кроме особо приближенных к Ее Высочеству. Можно сказать, что из постоянных обитателей здесь кроме птиц, я и Аленка.

– Аленка – это фрейлина? – заинтересовался граф.

– Вы уже знакомы? Да, наша Катя называет ее фрейлиной. Аленка живет в этом саду. Мы с ней друзья.

– Живет в саду? – не понял Иванко. – На лавочке спит что ли?

– Нет, конечно, – засмеялся художник. – У нее здесь домик со всеми удобствами где-то в зарослях. Она жила там вместе с садовником, теперь живет одна.

– Она дочь садовника?

– Нет. Садовник просто занимался ее воспитанием. А так она сирота, подкидыш.

– Да ладно, – удивился Иванко.

– Правда. Это старая история. Я не очень знаю подробности, но, типа, классическая корзинка с орущим новорожденным младенцем. По-моему в этом саду ее и нашли. Покойная королева удочерила ее, то есть вру, удочерить она ее не могла, но дала ей имя, позаботилась о содержании, воспитании. Кстати…

Художник достал пачку листов из папки воткнутой сбоку кресла, пролистал их и один лист протянул графу. На листе был карандашный рисунок ангелочка. В качестве ангелочка была нарисована девочка, лет 12 с крылышками, в которой граф сразу узнал Аленку.

– Она красивая, – сказал Иванко, смотря на рисунок.

– Нет, она не красивая, – не согласился дядя Георг. – Это я могу быть красивым или вы, а она сказочная. Она из другого мира, глядя на нее хочется сказать: «аллилуйя или слава тебе, Боже!» Она лучшее доказательство существования Бога… или хотя бы рая.

В этот момент громко хлопнула одна из дверей в сад, и послышались чьи-то быстрые шаги. Иванко вопросительно посмотрел на художника. Художник засмеялся.

– Это ваша сестренка. Здесь больше никто так дверьми не стучит.

Граф встал со скамейки и пошел посмотреть. Действительно, по одной из дорожек спешила к фонтану принцесса. Увидев брата в новом костюме, она засияла и уже через мгновение тормошила Иванко в своих объятиях.

– Вот видите, дядя Георг, даже из свинопаса можно сделать аристократа, – смеясь, сказала Катя, – достаточно погладить штаны со стрелочками. Нас ждут, так что аривидерчи. А это что? Аленка что ли?

Принцесса заметила лист с рисунком.

– Да, – кивнул художник, – во всей красе.

– Думаете, подрисовать крылышки и сразу красотища? Какая она тут толстая? Лучше бы пятачок подрисовали, образ был бы законченей.

– Я не Аленку рисовал, как ангела. Мне нужен был ангел для открытки, а с кого еще рисовать, как не с Аленки, – стал оправдываться художник.

– Да я не критикую, отличный рисунок, – засмеялась Катя, – брови, нос-курнос, зубы, все на месте. Спасибо. Дарю.

Принцесса протянула рисунок брату. Иванко взял лист и вопросительно посмотрел на художника. Художник, смеясь, развел руками.

– Я включу сие творение в платежную ведомость, – сказал он Кате.

– Конечно, дядя Георг, всё как обычно, – ответила принцесса. – Нарисуете еще. Вас же не сильно напрягает процесс? Творческий пот не течет ручьями? А объект для копирования отловить не сложно – носится туда-сюда с утра до вечера. Ладно, нас ждут. Смотрите, не скучайте здесь.

– Вы, конечно, принцесса, но не все ваши приказы выполнимы, – ответил художник. – Я буду скучать.

– Тогда скучайте, – сказала Катя, – но это разрешение, а не приказ. Пошли, братик.

– Спасибо, – сказал Иванко художнику, кивая на рисунок.

– Не за что, – ответил художник. – Будет время-желание – приходите. Я всегда тут.

Иванко кивнул. Сестра схватила брата за руку, и они пошли.

Когда принцесса с братом вышли из охраняемых покоев, замок из пустынного стал многолюдным. Дамы и господа, приглашенные на предстоящий бал, прогуливались по бесконечным залам. Ее Высочество, держа графа за руку, быстро пересекала одну залу за другой. Завидев принцессу, гости замолкали и склонялись в глубоких реверансах. Катя на все эти знаки уважения не обращала никакого внимания. Похоже, она привыкла. Наконец, они вошли в другую контролируемую зону, в покои короля. Снова стало тихо и спокойно. Они прошли через несколько пустых комнат и, поднявшись по лестнице, остановились перед дверьми, за которыми слышалась музыка и голоса. Катя уже хотела открыть дверь, но Иванко ее остановил.

– А что тут будет? – тихо спросил он сестру.

– Торжественный королевский завтрак в честь того, что утро настало, – шепотом ответила Катя.

– А я уже завтракал.

– И что? Завтракать можно до обеда.

– А как себя вести?

Принцесса на секунду задумалась.

– Захочешь плеваться – плюй на пол, не промахнись, захочешь поковырять в носу – ковыряй по часовой стрелке, не перепутай, захочешь рыгнуть…

– Заткнись уже, – разозлился Иванко, – не смешно. Я серьезно спрашиваю.

– Ну-ка зафиксируй свою хмурую физиономию и вперед. Пусть ребята вздрогнут.

Иванко хотел ущипнуть сестру, но она решительно наотмашь отворила двери.

Зал, в который они вошли, был просторным, с большими окнами. В углу на эстраде расположилось несколько музыкантов, которые играли что-то милое и на которых никто не обращал внимания. Посреди залы стояла сцена с опущенным занавесом. Перед сценой были места для гостей в виде беспорядочно расставленных кресел, между которыми стояли столики с разнообразным десертом. В зале было всего три человека: принц и два господина: один – высокий, другой – маленький.

– А вот и Ее Высочество к нам снизошли, – сказал, улыбаясь, высокий господин, повернувшись к Кате с Иванко.

Принцесса представила брату собравшихся господ. Высокий господин оказался главным королевским доктором по фамилии Шапито, а маленький господин – премьер-министром по фамилии Дирижабэль. Иванко пожал мужчинам руки.

– А где Его Величество с шутом? – спросила Катя.

– Ждем, как обычно, – ответил Шапито, – вы тоже не очень спешили.

– Если бы вы, как доктор, измерили нам пульс и давление, то убедились бы, что мы летели сюда вприпрыжку, – ответила на упрек Катя.

– Напоминать слесарю про вантуз во время культурного отдыха могут только бездельники, – парировал доктор.

Принц, прикрыв рот рукой, широко зевнул и уселся на одно из кресел. Премьер-министр хотел сесть рядом с принцем, но передумал. Он вернулся к принцессе.

На его лице читалось раздражение.

– Ваше Высочество, рассудите нас с этим типом, – премьер-министр кивнул на усмехающегося доктора. – Он анархист и вольнодумец. Должно же это быть как-то наказуемо.

Доктор засмеялся.

– Что опять не так? – спросила принцесса.

– Послушайте, что он говорит, – премьер-министр посмотрел на доктора. – Или вы уже не говорите?

– Могу повторить, если так интересно, – сказал доктор. – Мы сейчас обсуждали вчерашнюю казнь одного товарища. Если не в теме, то он забил до смерти своего соседа по даче, настучал молотком по голове. Этот товарищ объяснил, почему убил. Он привел удивительные аргументы, типа, «а чё он», но речь о другом. Господин Дерижабэль заявил, что если бы не было нравственного закона внутри человека и нравственного закона снаружи, в виде виселицы, судов и лично премьер-министра, то все бы забили друг друга молотками, ну или другим инструментом. На что я ответил, что если и надо кого-то повесить за это убийство, так именно этот самый нравственный закон. Рассудите сами. Внешний нравственный закон говорит, что убивать нельзя, а то повешу, а внутренний, такой же нравственный и так же жаждущий справедливости говорит, даже орет: «убей этого гада, он потоптал твою редиску». Вот так и получается, что закон-то нравственный, а в результате два трупа. И кого за это вешать? Только нашего Дерижабэля, как ходячее олицетворение нравственности.

Дерижабэль посмотрел на доктора, на смеющуюся принцессу и, нахмурив брови, уселся в кресло рядом с принцем.

Тут за дверьми послышался шум. Двери отворились, и в зал вошел король в сопровождении шута. Король остановился в дверях, а шут, ни с кем не поздоровавшись, пошел в сторону занавешенной сцены, на которой, судя по шорохам, всё это время находились актеры. Шут был карликом, ростом с семилетнего мальчика. У него была большая лысеющая голова и маленькие ножки. Король сначала пошел за шутом, но потом передумал и подошел к гостям. Король был очень толстым человеком. На нем был пестрый костюм. Большая голова вертелась на короткой шее. Редкие волосы торчали во все стороны. Он был похож на огромную курицу.

– Простите господа, что заставил вас ждать, но лучше ждать, чем не дождаться – громко обратился король ко всем. – Сейчас начнется представление. Вольдемар соизволил что-то там написать веселое. Потерпите чуть и будем хохотать. Господин Иванко, – обратился король к графу, – рад вас видеть. Мне шут, Вольдемар который, про вас только и говорит второй день. У нас из-за аварии пол столицы без электричества, а он все про вас и про вас, про вас и про вас. Так что я рад вас видеть.

Король попросил всех садиться. Принцесса прыгнула в одно из кресел. Иванко сел рядом.

– Эй, шут, – закричал король, направившись к сцене. – Скоро ты там?

– Тише, государь. Мы уже готовы, – раздался высокий голос из ближайшего к сцене кресла. Король повернулся. Карлик Вольдемар уже сидел.

Король сел рядом с шутом. Карлик хлопнул в ладоши и из-за занавеса на сцену вышел господин в черном фраке.

– Спектакль по пьесе господина Вольдемара «Казус Дон Жуана», – нараспев произнес он. Занавес открылся. Представление началось. Спектакль был вариацией на тему Дона Жуана, пришедшего соблазнять вдову Командора Донну Анну. В новой трактовке Донна Анна оказалась редкой стервой. Она довела Дон Жуана до истерики и, пришедшему из преисподней Командору, пришлось забрать с собой не своего убийцу, а свою женушку. В общем, всё началось как трагедия, а в конце оказалось шуткой. Правда, не очень смешной. Анонсированного веселья так и не случилось. После вежливых аплодисментов актеры вышли из-за занавеса, раскланялись, после чего собрали свои вещи и ушли. Карлик поблагодарил всех за внимание и снова уселся рядом с королем. Зависла пауза. В общем-то, можно было расходиться, но что бы уйти вперед короля, нужен был повод.

– Знаете, господа, – прервал паузу король, – мне сегодня сон приснился. Лечу это я во сне и вижу дерево, а на ветке сидит покойный министр тайной полиции, сидит, грустный такой. Я подлетаю к нему и говорю: «Привет, Алекс, о чем грустишь?» А он мне: «Что-то жизнь совсем не мила». А я ему: «Да ты же умер давно». А он мне: «Вот по этому-то и не мила».

Король обвел гостей взглядом. Все молчали.

– Помнишь Алекса, сынок? – обратился король к принцу.

– Помню, – сказал принц, – редкая сволочь.

– Конечно, сволочь, но юморист же был. Неужели он сейчас в аду?

Никто королю не ответил.

– Если бы я был Богом, я бы простил Алекса только за его чувство юмора, – заявил король.

– У Бога нет чувства юмора, – вступил в разговор доктор.

– Как нет? – удивленно спросил король и повернулся к шуту. – Это правда, Вольдемар?

– У Бога прекрасное чувство юмора, – ответил карлик.

– А анекдотик можно? – попросил король.

– Запросто. Посмотрите в зеркало и смейтесь, сколько хотите, – сказал карлик и засмеялся.

– Хамить верховной власти? – нахмурился король.

– Как можно. Я имел в виду не вас лично, а вас, как человека, потому что человек и есть воплощенное чувство юмора Бога, – ответил карлик. – Молись Ему или проклинай – без разницы. Небесный хохот не умолкает. Поверьте, то, что мир театр, а люди в нем актеры – неправильное умозаключение. Правильней сказать «мир – цирк, а люди в нем клоуны». Миллионы клоунов и один зритель, умирающий со смеху. Людям глупо боятся наказания за свои проказы. Каждый из нас после смерти получит по конфетке….

Через несколько минут королевский завтрак был окончен. Катя с Иванко вернулись в покои принцессы. У Кати начались уроки танцев. Перед началом занятий принцесса нашла Аленку и дала ей поручение показать графу замок.

– Хорошо, – кивнула фрейлина, откладывая выкройки платья, – только я не умею показывать замки.

– Приличные девушки должны уметь показывать замки, – ответила Катя.

Аленка пошла к себе переодеваться, и вернулась через пять минут в нарядном голубом платье. Они вместе с графом отправились на прогулку. В залах было многолюдно. Дамы и господа не спеша прогуливались. Иванко с Аленкой тоже никуда не торопились.

– Сейчас много людей, а бал пройдет никого не будет. Идёшь куда-нибудь, идёшь, и никого нет, – сказала Аленка. – Даже не знаю, что вам показать. Тут смотреть-то особо нечего. Можно было бы в парк сходить, там интересно, но Ее Высочество не разрешила. Пошлите, картины посмотрим?

– Пошлите, – согласился Иванко.

Вскоре они пришли в Картинную галерею, состоявшую из нескольких вытянутых комнат, по стенам которых висели картины. Людей было много. Иванко и Аленка стали ходить от картины к картине время от времени перебрасываясь впечатлениями. Одна из картин заинтересовала графа. Она была странной. На ней был нарисован не то сад, не то просто большой зал. Он был весь в цветах, одни цветы. В центре картины стоял стол. На белой скатерти стоял гроб, обитый в белое, в котором тоже вся в белом лежала маленькая девочка. Глаза у девочки были закрыты. Руки сложены на груди. Девочка была засыпана цветами. Что-то было в этой картине очень странное. Граф никак не мог понять что именно.

– Узнали? – спросила Аленка.

– Что? – не понял граф.

– Это я.

Иванко посмотрел на фрейлину. Фрейлина показала на картину.

– Я нарисована, – уточнила она.

– Да вы что, – удивился граф и внимательней посмотрел на нарисованную девочку, потом перевел взгляд на фрейлину. Аленка, кривляясь, закрыла глаза и сложила руки на груди.

– И, правда, вы. Чудеса какие-то, – сказал Иванко.

– Какие чудеса? – засмеялась Аленка. – Это дядя Георг рисовал. Я ему уже раз сто позировала. Ему больше рисовать некого, приходится терпеть. Там же не просто так. Надо не шевелиться долго.

– А что он вас в гроб уложил? Глупая шутка.

– А я не лежала в гробу. Я на лавке лежала.

– Все равно глупо. Вам не было страшно?

– Конечно, нет. Это же, как бы не я. На самом деле это какой-то персонаж, какой-нибудь карапуз из античного мифа. Я точно не знаю какого.

Граф посмотрел на подпись под картиной. Было написано «Георг Лейбниц. Райский сад».

– Ерунда какая-то, – повторил Иванко.

– Жаль, что вам не понравилось, – вздохнула Аленка.

– Жаль, – согласился граф и улыбнулся. Фрейлина улыбнулась в ответ. Она ничуть не расстроилась.

Принц Артур сидел в своем рабочем кабинете и просматривал утреннюю печать. Вошел слуга.

– Извините, – сказал слуга, – господин обер-прокурор уже полчаса ждет.

– Ах да, – вспомнил принц о назначенной на полвторого встрече и посмотрел на часы. На часах было без пяти три.

– Просите, – сказал принц и отложил газету. Слуга вышел и почти сразу вошел обер-прокурор.

– Здравствуйте, Афанасий Никитич, – сказал пристав в кресле принц. – Простите, что заставил вас ждать. Садитесь, пожалуйста.

Обер-прокурор сел на указанный ему стул.

– Какое у вас дело? – сказал принц, попытавшись улыбнуться.

– Ваше Высочество, – сказал обер-прокурор предельно серьезно, – я пришел вас просить об одном законе, который на днях будет представлен в Совет Министров на утверждение.

– «За» или «против?» – уточнил принц.

– Против. Очень, – еще больше нахмурился обер-прокурор.

– И что же это за закон? Хотя дайте угадаю. Закон об обязательном образовании?

– Конечно. Абсолютно бредовый закон. Такое чувство, что вы не ведаете, что творите.

– Ну-ну, давайте поспокойней, – сказал принц и достал из ящика ножнички для ногтей. – Не надо эмоций. Поконкретней можно? Хотя дайте угадаю еще раз, вы против перевода Закона Божьего на факультатив?

– Да. Вы все сами знаете. Но это не самое ужасное, самое ужасное это ваши новые учебники. Что еще за равенство всех религий? Что еще за единый Бог для всех?

– Нет, вы неправильно поняли, – принц положил ножнички на стол. – Никто не говорит про равенство. Просто у каждого человека должна быть свобода выбора. Пускай каждый человек сам решает для себя, во что ему верить. По-моему это называется свободой совести.

– Мне все равно как это называется, – стал горячиться обер-прокурор. – Церковь категорически против такой позиции.

– Боитесь конкуренции? – усмехнулся принц.

– Нет. Хотя, если хотите, да. Поверьте, свобода совести – это не добродетель. С помощью этого закона и с помощью всех этих модных словесов вы хотите в открытую, на государственном уровне, сеять ложь в незащищенных детских умах. А знаете ли вы, что нет больше греха, чем соблазнить ребенка? Так почему же строго наказывая за развращение детей, государство собирается само заниматься этим.

– Стоп. Вы не правы.

– Нет, Ваше Высочество, я абсолютно прав. Кто дал нам право сеять плевелы на Божьем поле? Кто дал нам право ставить сети и петли детским сердцам на пути к истине? Разве их мало и без нашей помощи? Кто дал право нам, призванным охранять истинное учение Христово, самим искушать? Или мы не боимся суда Божьего?

– Еще раз стоп, Афанасий Никитич, – принц стал раздражаться, – вы передергиваете. Если ваше, точнее, наше вероисповедание – истинно, в чем я и сам убежден, то чего нам бояться? Те, кто от истины, как написано, найдут истину сами, но свободно, без принуждения. По-моему с помощью этого закона мы как раз избавляем поле от плевел. Разве не так?

– Не так. Давайте тогда во имя вашей, так называемой, свободы начнем учить разврату, извращениям, садизму и всё компетентно, без навязывания. Пускай дети сами выбирают, чем заняться после уроков. Бойтесь язычества. Падать всегда легче, чем подниматься. Посеяв свободу совести, вы пожнете бунт, агонию и смерть, ибо всякий Вавилон будет разрушен. Таков закон.

– Перестаньте разговаривать со мной в таком тоне, – принц зло стукнул кулаком по столу.

– Я вас понимаю. Как пойдешь против всемогущего шута, – сказал обер-прокурор, оскалив редкие зубы.

– Причем здесь господин Вольдемар? – спросил принц, барабаня пальцами по столу.

– Так это же он протежирует этот закон.

Принц сжал руки в кулаки, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и расслабил ладони.

– Принятие закона зависит целиком от решения Совета Министров, так что я ни чем не могу вам помочь, – сказал принц и, взяв ножнички, стал осматривать свои ногти. Обер-прокурор резко встал и, не прощаясь, вышел.

Аленка и Иванко вернулись в покои Ее Высочества к обеду. У принцессы кончились занятия, они все вместе пообедали, после чего должен был прийти «великий» Готье. Готье пришел и Катя с Аленкой занялись платьем для бала. Бал был на носу, а платье никак не заканчивалось.

Иванко вернулся к себе. Он был очень возбужден. Причиной возбуждения была фрейлина Аленка. Иванко влюбился в нее. Влюбился с первого взгляда, но догадался об этом он только сейчас, когда остался один. В комнате было тесно, надо было куда-то выйти. Иванко вышел в коридор. В коридоре никого не было. Чуть потоптавшись, Иванко пошел в Зимний сад.

На столике стояли шахматы. Доктор Шапито и художник Лейбниц играли уже с полчаса. Художник думал над ходом, а доктор говорил:

– Слушай, Георг, глубоких мыслей вообще, не существует в природе. То, что кажется нам глубоким, также плоско, как и то, что кажется нам плоским. Просто плоскости у всех разные, и так получается что некоторые мысли плоски в глубину. А так, наш ум – это лист бумаги, два измерения, поэтому он так убого разбирается с объемным миром. Так что поменьше думай и ходи уже. Следующий раз принесу часы.