Кому ты нужен

– Ну, может, и обойдётся…

– Давай, задирай рубашку, послушаю. А будете, Марсель, мутные схемы в своей голове крутить – сниму штаны и наваляю ремнём. И в истории болезни напишу, что регулярная порка для Вас прописана доктором.

Роза Наумовна послушала, как шумит организм Марселя, посмотрела ему в глаза и даже попросила высунуть язык; пока Марсель стоял с высунутым языком, она спросила Станислава: «Станислав Владимирович, Марсель снова продавал Вам свои бизнес-курсы?»

Станислав замялся.

– Ну же, говорите, а то лишу десерта!

– А нам был положен десерт? – очнулся Леонтий от своих мыслей.

– Ваш десерт, Леонтий, кушает Тамара. Видите, какая она довольная.

– А как же я? – спросил Леонтий.

– Обождите, Леонтий, со своими жалобами. Станислав!

– Нет, не продавал. Почему сразу продавал? – сказал Станислав и внезапно замолчал, сообразив, что сказал пару-тройку лишних слов.

– Так он Вас не только пытается обмануть, но ещё и угрожает? – Роза Наумовна посмотрела на Марселя и добавила. – Высуньте язык, больной. Дальше! Так держать, пока я не скажу, а то ещё шпатель суну до дна и то самое дно пощекочу.

Марсель поёжился, впрочем, не закрывая рта и не убирая языка.

– Нет, не угрожает, – смущаясь оттого, что вынужден врать доктору, сказал Станислав и отвёл глаза.

– Станислав, Вы, в отличие от нас с Тамарой, врать не умеете. Говорите быстро, заставлял вас Марсель покупать курсы?!

– Просил, но мы пока думаем.

– Марсель, что Вы с высунутым языком стоите? Всасывайте его обратно. Значит, бизнес Вас не отпускает? Смотрите, у Минздрава на этот счёт простые инструкции.

– Роза Наумовна, что с моей просьбой? – подал голос Станислав.

– Уже излагайте Вашу просьбу.

– Мы соревнуемся с другими палатами. Подкиньте нам пациента поинтереснее. Мы всех обгоним. У меня формула. Желательно молодого. Вот как Марсель, только не из бизнеса. Нам этого хватает, – закончил Станислав и выжидательно посмотрел на доктора.

– Ничего не поняла, но хорошо, сделаю, как просите, – спокойно согласилась Роза Наумовна.

– Йес! – обрадовался Станислав.

– А другие палаты знают, что вы с ними соревнуетесь? – вдруг уточнила Роза Наумовна.

– Нет, мы решили, что сначала нам надо выйти вперёд, – сказал Станислав.

– Разумно, – согласилась доктор Каплун. – Марсель, закрывайте бизнес, а то я налоговую на Вас натравлю. А если налоговая не пугает, тогда – трудовую инспекцию. Мы поняли друг друга?

1.9.

Томас вернулся в квартиру на Гертрудес. Инга была дома.

– Ты рано, – поприветствовала Инга. Но Томасу показалось, что в её голосе звучал другой вопрос: «Может, наконец, тебя уволили или у тебя хватило ума уволиться самому?»

Инге нравился Томас, но не нравилась его работа. Точнее, ей не нравилась работа, про которую рассказывал Томас: покупка и продажа металлолома. Встречи, переговоры, торговля, грязь, пыль, Советы.

А Томасу, кроме всего прочего, требовался план расставания с Ингой. Её нужно как-то подготовить к этому, дать понять, послать сигналы. Она всё-таки не клиент, которому надо свернуть шею. Свернуть шею для Томаса – простая задача. Расстаться с девушкой, с которой зачем-то прожил четыре года – сложная. Почему в школе нет таких уроков? Теорема Пифагора есть, а тренинга по расставанию нет. Было бы недурно завести целый школьный предмет, скажем, «Психология жизни», а в выпускном классе пусть будет курс «Начать всё сначала и стать другим человеком, которым ты всегда хотел быть, но с первого раза не получилось». Но даже сам Томас понимал, что это невозможно. Невозможно длинное название для курса.

– Еду в командировку, – объяснил Томас своё неурочное появление в собственной квартире.

– В Москву?

– Да.

– Уже решил, что привезёшь в подарок?

– Балалайку.

Позже, сидя на кухне после ужина, Томас решил проговорить часть своей проблемы. Всё-таки Инга не чужой человек, а расставаться с ней Томас точно будет, когда вернётся после выполнения задания.

– Не хочется ехать, – сказал Томас.

– Мало заплатят? – предположила Инга.

– Да нет, как раз с оплатой всё в порядке. Заплатят много.

– Тогда не вижу проблемы, – убеждённо сказала Инга.

– Работа в этот раз… грязная, – сказал Томас уклончиво.

– Оплачиваемая работа не может быть грязной. Она может быть престижной или как у тебя. А высокооплачиваемая работа может быть даже непрестижной. Некоторое время, – высказала свою позицию Инга.

– Ты что угодно станешь делать за хорошие деньги? – спросил Томас миролюбиво.

– О какой сумме идет речь? – уточнила Инга.

– За какие деньги ты готова убить отца? – вдруг вспылил Томас; его снова вывела из себя бесконечная меркантильность Инги.

– Первый раз – бесплатно, – спокойно сказала Инга, уверенная в своём праве.

– Не всё можно измерить деньгами, – сказал Томас, желая закончить разговор.

– Да. Не всё. Но мы говорили о больших деньгах, – поправила Томаса Инга. – Что за грязная работа?

– Пара встреч и подготовка договора, – соврал Томас.

– Не хочешь – не говори, – сказала Инга, словно почувствовав ложь Томаса. – Ты вроде терпимо относишься к русским. И сам из них.

– Родители латыши. Ты же видела документы, – привычно ответил Томас.

– Тогда в чём дело? – спросила Инга.

– Не хочу с тобой расставаться, – соврал Томас.

– Не говори ерунды. Сколько заплатят?

Томас в очередной раз подумал, что надо расставаться с Ингой. Зачем она ему? Сделает дело, вернется в Ригу и выгонит к чертям.

– Будет зависеть от суммы контракта, который я подготовлю, – сказал Томас, подумал и неожиданно добавил. – А если я не вернусь, что будешь делать?

Инга удивлённо вскинула брови.

– Как – не вернёшься? А квартира?

– Ну вот, произойдёт несчастье – и не вернусь. Бывает же всякое. Особенно в Москве.

– Не пойму, тебе что-то угрожает?

– Нет, просто к примеру? Что станешь делать?

– С квартирой? – Инга не понимала, куда клонит Томас и что он от неё хочет услышать.

– Со своей жизнью? – уточнил Томас.

Томас много думал о своих отношениях с Ингой и каждый раз приходил к неутешительному выводу. В присутствии Инги он чувствует вину. Разве так и должно быть в супружеских отношениях? Вопрос даже не в том, есть ли объективная причина чувствовать вину. Томас не знал за собой ничего такого. Просто он не такой, каким его видит Инга, и лишь поэтому должен чувствовать себя виноватым. Но так и Инга не вполне вписывается в образ идеальной девушки. Хотя Томас, насколько мог отследить свои действия и слова, не обвинял Ингу в том, что она – не хозяйка медной горы из глубин его памяти.

1.10.

За следующие пару дней Томасу предстояло познакомиться с досье Брагина. Что чувствовал Томас, вводя пароль и открывая файлы досье? Как будто взрослый сын получил доступ к дневникам своего отца, в которых без прикрас отражено всё. Мир может рухнуть в один момент. Сейчас всё найдёт своё объяснение. Томас был уверен, что из материалов досье он поймёт, за что Брагин получил смертный приговор.

Томас думал, что готов ко всему. Пусть выяснится, что это Брагин убил Кеннеди и первым высадился на Луну. Вот пусть! Нет, не сходится. Кеннеди убили за несколько месяцев до рождения Брагина. В день высадки на Луну Брагину исполнилось 6 лет. Хорошо, значит, все остальные заметные события и катаклизмы произошли при его участии. Такого мнения был Томас о Брагине; но то, что он узнал из первой страницы досье, повергло Томаса в шок и восхитило одновременно.

Если верить досье, Брагин запустил процесс уничтожения западной культуры, и теперь этот процесс не остановить. По крайней мере, пока никто не знает, как его остановить. Из документов, которые были перед глазами Томаса, следовало, что поразившую Запад культуру отмены (Cancel Culture) организовал Брагин и его команда. Да возможно ли, чтобы такую махину придумал и запустил один человек?!

Томас наполнился страхом и благоговением. Жаль, что придётся убить Брагина. Однако никто еще не причинял Западу вреда больше, чем культура отмены, выпущенная Брагиным на волю. И если его не убить, он придумает что-то ещё и окончательно, без бомб и выстрелов погубит прогнившую Западную цивилизацию. Да за это убить мало!

Как же Брагин умудрился запустить волну, которая сметает на своём пути такие глыбы, таких авторитетов? Политики, режиссёры, спортсмены, банкиры – никто не способен противостоять толпе, оседлавшей культуру отмены и испытывающей азарт от низвержения авторитетов. Какой тонкий расчёт и какое знание человекоподобной психологии! Власть над власть имущими – высшая награда и предельное наслаждение. Или ты уходишь с дороги, или культура отмены тебя отменит. Чёртов каток, запущенный Брагиным, работает чудовищно и безжалостно. Мёртвая зона там, где он прошёл. Режиссёра отменили. Потом оправдали. Признали, что обвинения были необоснованными. И что? Культура отмены не работает в обратную сторону. Брагин не предусмотрел отмену культуры отмены. Томас уверен, что план был именно таков: у культуры отмены нет задней скорости.

Коварный, чудовищный, убийственный план. Демон, выпущенный из бутылки. Знает ли сам Брагин, как взять под контроль, обуздать культуру отмены? Как людям, вкусившим элитной голубой крови, сказать: «Ну всё, поглумились и хватит, идите по норам»?

Брагин сделал ставку на пьянящее, дурманящее ощущение собственной правоты и правды, за которую ты бьёшься. К ногтю, вошь. К ответу! А то, что ты не бродяга с вокзала, а телезвезда – так это даже лучше. Распинать бродягу за разврат неинтересно. Другое дело – известный человек, который с экрана учил нас жить. Отменить знаменитого – это то, ради чего я жил и влачил своё существование. Моя минута счастья!

Чудовище этот Брагин, если смог придумать и реализовать такой план. Томас чувствовал себя не то что учеником – пылью под ногами такого колосса. Да как можно было додуматься и свернуть шею всей Западной цивилизации одним махом? Томас вспомнил, как пару дней назад на кухне с Ингой обсуждал новостной репортаж о том, что разрабатывается закон, по которому родители не в праве решать, какого пола у них ребенок. То есть даже не родители, а член семьи номер один и член семьи номер два теперь не вправе решать, кто у них родился. Может – мальчик, может, не мальчик. Может – девочка, а может, и не девочка. Может, сам решит. Может, помрёт, не определившись. А если люди, которые раньше, до активации Брагиным культуры отмены, называли себя родителями, рискнут вмешаться в самоопределение их ребенка, если так можно его называть, то к ним будет применена культура отмены. Так что лучше заткнуться и подчиниться.

Чудовище этот Брагин. Один человек отменил целую цивилизацию. Если они не одумаются, то через некоторое время перестанут знакомиться и размножаться. Уже сейчас любое слово в адрес человекоподобного существа предположительно не твоего пола может быть расценено как домогательство – и всё, привет, тебя отменили. Надо проверить ленту новостей, может быть, уже нельзя смотреть на существа (так ещё можно говорить?), которые не являются тобой.

Ай да Брагин!

«Почему не я это придумал?» – сокрушался Томас.

Досье не содержало полную информацию о том, как происходила разработка проекта. Но по тем данным, которые смогли добыть аналитики, можно предположить, что Брагин сделал ставку на желании человека возвыситься. Возвыситься в первую очередь через свержение авторитетов. Брагин не породил это поведение. Оно всегда было с нами, когда мы свергали старшего самца стаи, вождя племени, бригадира, царя. Свергать, чтобы возвыситься, – часть «человеческой» природы со времён, когда предки прыгали по веткам. Хотя тогда мы не были вполне человеками, как, впрочем, и сейчас.

Брагин воспользовался двумя обстоятельствами, которые пришлись как нельзя кстати. Лживость, двуличие и показушность публичных персон. Никто не без греха; но человек не будет свергать того, кто ниже его в иерархии или сидит на одной с ним ветке. Какой смысл? Свергать надо того, кто сверху. А если авторитет построен на лжи, двойной морали, притворстве? То, как говорится, сам виноват.

Во времена интернета, когда каждый голос может быть услышан, ложь делает людей уязвимыми. Особенно тех, кто на тонких верхних ветках. Осталось только дать в руки людям снизу правильную дубинку. Что же может быть лучшим оружием против лжи? Ощущение своей правоты!

Быть правым. Разве не это выбирают люди? Разве не это они предпочитают? Быть правым или быть счастливым? Люди выбирают – быть правым. Это опьяняющее чувство торжества правого человека. Про себя никто не скажет: «Я предпочту умереть, но хочу быть правым». Нет, мы не настолько тупы, чтобы так говорить про себя открытым текстом. Но мы достаточно тупы, чтобы так жить. Сколько людей предпочли несчастье и потери, лишь бы быть правыми?

Томас читал досье, забывая дышать. Аналитики провели часы допросов и по крупицам составили некоторые части плана Брагина. Аналитики говорили с теми, с кем общался Брагин, и пытались понять мировоззрение, цели и инструменты диверсанта всех времён по косвенным данным. Читая досье, Томас понимал, что нельзя убивать Брагина. И не убивать тоже нельзя.

Брагин не действовал грубо и в лоб. Нет, он встречался со специально выбранной девушкой, знакомился и соблазнял её. Обычно на всё это у Брагина уходило от трёх минут до получаса в зависимости от девушки и предварительной проработки объекта. Соблазнял и добивался откровенности. Никто из собеседников Брагина даже не подозревал, что способен на такую откровенность с малознакомым человеком. Рано или поздно Брагин узнавал обиду, которую его собеседнице причинила та или иная публичная личность. Потом оставалось сделать малость: вручить собеседнице дубинку мести, а на дубинке заглавными буквами написано: «Ты в своём праве уничтожить эту мразь. Он должен ответить за всё. Ты здесь оскорблённая и обиженная, а он там, на сцене, весь такой правильный. Уничтожь его!»

Не весь этот текст, конечно, был на дубинке. Там помещалось только: «Ты в своём праве».

Судя по досье, Брагин и его агенты в невероятно откровенных личных беседах заносили людям в голову мысль, что они в своём праве уничтожить обидчика. А чего он такой счастливый и типа хороший? Весь в белом. Образец для подражания, понимаешь!

Брагин и его агенты работали с девушками, с парнями, с людьми самых разных оттенков кожи – со всеми.

Сработало не сразу.

Нужен был накопительный эффект. То там, то здесь в СМИ проскакивала новость о том, что правда и справедливость восторжествовали. Обиженный прихожанин какой-то там церкви отменил мэра города за то, что тот критиковал какого-то Бога. То, что Бога можно критиковать, само по себе удивительно; но то, что Богу до этого есть дело и Его надо защищать – вообще анекдот. Но анекдот или нет, а только мэр теперь ищет работу, а прихожанин торжествует. То тут, то там кто-то торжествует. И вот то тут, то там кто-то сначала шепчет, а потом уже кричит во весь голос: «Я тоже, я тоже хочу торжествовать!»

– Вливайся, – говорит Брагин всем желающим.

Одна девушка атаковала президента. Президент отбился и устоял, хотя все-таки был уличён во лжи. Он устоял только по одной причине: культура отмены в тот момент еще не проникла в массы. Но Брагин был терпелив, как чёрт. Он знал, что демон на свободе и набирает силу. Нужен лишь первый толчок. Дальше толпа распробует голубую кровь свергнутой жертвы, и, не утолив своих обид, бросится искать следующую жертву. При этом члены этой кровожадной толпы будут намерено обнажать свои нервы, чтобы их легко задевало любое слово о Боге, о расе или о половой принадлежности. Сказал шутку? Не сомневайся, ты кого-то уже задел. Культура отмены громко дышит у тебя за спиной. Не страшно? Это только потому, что ты на нижней ветке и никому не интересно тебя свергать. Ну-ка, поднимись повыше.

Конкистадорам потребовалось тридцать лет для завоевания Америки. Брагин добился того же менее чем за десять лет, без стрельбы и атак. Ему понадобилось всего несколько агентов влияния, каждый из которых вольно или невольно, сознательно или бессознательно распространял заразу «Быть правым важнее всего на свете, и пусть виновные будут отменены».

Культурное влияние. Кто и как мог причинить больший вред?

Как ещё заставить политиков и общественных деятелей «фильтровать базар» и говорить такие слова, за которые тебя точно не отменят?

Началось движение «Нет ничего важнее, чем быть правым, и надо вышибить мозги всем, кто так не считает» с безобидных артистов и режиссёров. Теперь напуганы все. Читая Марка Твена у себя дома, человек на всякий случай пропускает, не проговаривает про себя слово «негр». Как бы чего не вышло. В кинотеатре, на сеансе фильмов Тарантино, когда с экрана звучит слово «нигер», нормальные люди смотрят вокруг с видом: «Ох уж этот Квентин! Вот лично я так не думаю. Прошу отметить в протоколах».

Кто и как мог подложить такую невидимую бомбу под культуру? Можно ли было сделать что-то более разрушительное? Теперь понятно, чем Брагин заслужил свой приговор. Надо убивать. Обязательно и непременно. Если не убить – он ещё что-то придумает. Брагин – гений. Даже его убийство не остановит культуру отмены.

Томас читал досье, терзаясь одной мыслью: знает ли сам Брагин, как загнать демона обратно в бутылку? Если ли у самого Брагина противоядие против желания толпы упиваться своей правотой и совершать бесконечные жертвоприношения, выбирая очередную цель из числа своей культурной и политической элит? Ну да, это была и не элита. Насквозь лживая. Но другая, более правдивая, точно ли появится? Прямо из беснующейся толпы?

Томас достаточно ощутимо чувствовал на себе культуру отмены. Инга выбросила книги русских классиков. Она даже не стала обсуждать это вопрос. Томас и сам должен был понять: если он предлагает Инге переехать к нему, то Достоевский и Чехов уезжают. Или Инга, или Достоевский. Томас не читал и не планировал читать Достоевского, но зная Ингу, теперь был уверен, что проиграл.

На работе Томас уже давно фильтрует слова так, чтобы не попасть под критику феминисток, веганов, христиан, любителей Гарри Поттера и не любителей оного. Безопасными остались всего несколько тем: белый мужчина без очков и пуза, мерзкое польское пиво, чёртова погода, дикие русские туристы. А ещё тормознутые эстонцы. Но это уже не точно.

Ай да Брагин. Если у него есть секрет, как отменить культуру отмены, но этот секрет уйдёт в могилу вместе с автором.

Досье на Брагина было объёмным. Томас просидел за изучением до самого вечера. У него есть ещё несколько дней – и в Москву, где его уже ждёт пара верных людей и помощь со стороны посольства. Ну как, помощь… Если что-то пойдёт не по плану, посольство скажет: «Знать ничего не знаем».

На допросе один из свидетелей вспомнил фразу Брагина: «Нет ничего проще, чем возглавить колонну людей с ущербный точкой зрения. Легализуй их мнение, и они вознесут тебя на престол, потому что благодаря тебе их точка зрения стала легальной. А значит, они оказались правыми. Быть правым как высшая ценность».

Надо запомнить, решил Томас.

Сотрудник, проводивший допрос, спросил свидетеля: «Говорил ли Брагин, как возглавить неущербных?» На что свидетель сказал, что не помнит такого разговора и уточнил: «А что, и такие есть?» И сотрудник сделал пометку о том, что лично он не уверен, можно ли вообще верить этому свидетелю.

1.11.

Завершив обход своих палат, Роза Наумовна в сопровождении медсестры Тамары зашла в ординаторскую отдохнуть и «попить кофейку». Кофейком Роза Наумовна называла любой горячий напиток, предпочитая для себя травяной чай.

Тамара же пила кофе. Она через край насыпала в свою чашку растворимый кофе, сыпанула туда же «на глаз» сахар. Добавила в чашку несколько капель кипятка, чайной ложкой растерла кофе с сахаром до однородной массы для получения пенки. Налила кипяток до половины бокала, удовлетворилась качеством пенки и села к столику, за которым уже пила свой чай доктор Каплун.

– Ой вэй, стала замечать, что ленюсь делать больше необходимого, – сказала доктор Каплун.

Тамара подняла глаза на доктора.

– Ты вместо того, чтобы просто бросить кофе и сахар, битый час колготишься с пенкой. Оно и ладно, если бы кофе стал натуральным, так нет же. Он как был растворимым, так им и остался, не при детях будет сказано.

– Мне было тринадцать, когда один парень научил меня так кофе заваривать.

– Первая любовь? – удивилась Роза Наумовна.

– Всё, что мне от Тимура осталось. Ещё рисунок, который он сделал, и афиша.

– Тимур? – спросила доктор Каплун; она знала, что так зовут сына Тамары.

Тамара кивнула и ничего не стала объяснять. Посидели молча.

– Моя первая головная боль случилась ещё в садике. Дело было так, – Роза Наумовна расположилась поудобнее. – Приехал на лето в наш двор мальчик. Очкарик Сёма. И приставили мине контролировать того Сёму, чтоб он, зараза шкодливая, со двора не свинтил, поц. Как я теперь понимаю, был он немного беспокойный. Дай Бог ему здоровья, если таки пережил пубертат. Шило у него в жопе было, как вон тот кактус. А жопка была маленькая. В первый же день это расстройство уговорило меня взять с кухни спички и поджечь в подвале мусор. Ладно бы только это. Когда нас поймали, Сёма предложил провести расследование и выяснить, на чьей кухне таки нет коробка спичек. Ну, и я пошла в угол, а Сёма кушать синенькие. Я же, дура малолетняя, пока стояла в углу и проклинала Сёму, так и не заметила, как влюбилась в него. Это чтобы потом отомстить, когда он в меня влюбится. Понимаешь уровень планирования? И скажи мне, Тома, разве эта ваша любовь не психическое расстройство?

Кряхтя не по возрасту, Роза Наумовна встала и прошла по кабинету, разминая плечи.

– Помяни моё слово: Бог простит наши грехи, а нервная система – никогда.

– И что делать-то?

– Забей! – предложила метод доктор Каплун.

– На что? – спросила Тамара.

– А вот это – правильный вопрос, – сказала Роза Наумовна.

Тамара встряхнула головой, чтобы освободиться от нахлынувших мыслей.

– Роза Наумовна, я хотела в отпуск отпроситься. Путёвка подвернулась за копейки. Старшая медсестра не против, если Вы согласитесь.

– Я подумаю. Займись процедурами. Иди, – Роза Наумовна потянулась к папке с историями болезни своих пациентов. – И начинай готовить праздничный номер. Придумай, как будем поздравлять заведующего. Стишок. Песня. Акробатический номер. Всё сгодится, если я не буду участвовать в постановке. Если ему понравится наше поздравление – считай, что ты уже в шезлонге, а море волнуется лишь для тебя.

1.12.

В главной переговорке напротив друг друга сидели генеральный директор радиостанции «Покуда» Марина Отважина и главный акционер этой несчастной ФМ станции Бóлтов Гамлет Петрович. Источник денег рассматривал свой маникюр и, как ни старался найти в нем изъян, остался им доволен. Хотелось сделать что-то решительное. Дать отставку маникюрше было проще всего; но маникюр был безупречен.

– А зачем мы тогда делали бизнес-план? – спросил Гамлет Петрович собеседницу.

– Вы же сами просили бизнес-план, – удивилась Отважина.

– То есть ты решила, что у меня такая блажь: иметь бизнес-план перед тем, как пульнуть в небо деньгами?

Отважина повела плечами. Эта шутка про «пульнуть» ей и раньше не нравилась, а тут ещё и убытки третий квартал подряд.

– Что делать думаешь? – спросил Гамлет Петрович.

– Ставка была на серьёзные аналитические программы и серьёзную музыку, а наши люди хотят пошлость и попсу, – сказала Марина и развела руками.

– Разочаровалась в наших людях?

Марина была достаточно умной, чтобы не согласиться с этим утверждением.

– Так других у меня для тебя нет, – закончил мысль Гамлет Петрович.

Посидели молча. Болтов встал и начал расхаживать по переговорке.

– Понимаю так: ты снова ждёшь от меня денег и идей. Хотя было время, когда ты фонтанировала идеями и оптимизмом. Если я стану твоим костылём, ты никогда на ноги не встанешь.

Болтов взял с пола мягкий портфель из нежнейшей кожи краснокнижного животного.

– В последний раз радио получает от меня деньги. Или вы научитесь зарабатывать на рекламе, или наша никому не нужная радиостанция закрывается. Я понятно сформулировал свой новый бизнес-план?

Марина кивнула. Болтов вышел.

Марина взяла мобильный телефон и набрала секретаря.

– Лера, завтра в семь вечера общее собрание. Все диджеи, все руководители отделов. Если кто-то задаёт вопросы или говорит о своих делах – предлагай писать заявление на увольнение. Скажи, что у тебя уже есть бланки для таких заявлений с моей резолюцией «Уволить без отработки».

Марина закончила звонок и бросила телефон на стол.

В её мечтах радиостанция должна была вещать про всё хорошее и против всего плохого. Радио как объединяющая сила для светлых и добрых сил. Но публика хотела другого. Публика переключалась на другие станции. Туда, где было понятно, где было смешно, где обсуждали темы, на которые позже можно посплетничать с друзьями. Публика не желала быть умной, доброй, возвышенной. Чудесный бизнес-план рушился из-за слушателей, не желающих разбираться в колбасных обрезках.