Кому ты нужен

Константин Харский

Кому ты нужен

…какими Голиафами я зачат –

такой большой

и такой ненужный?

В. Маяковский

Человек – это то, во что он верит.

А.П. Чехов.

Ничто не обязано продолжаться.

К. Харский

Глава 1.

1.1.

Могут и убить.

Могут и убить – чем ещё диверсант отличается от актёра? В остальном – море общего. Оба играют роль, на работе сами собой не являются, обоим частенько приходится нравиться, обманывать, соблазнять. Актёр знает: соблазнённый зритель щедр. Диверсант знает, что соблазнённый враг беззащитен. Если когда-нибудь устроят соревнование по соблазнению, диверсанты выиграют с разгромным счетом, потому что их на работе могут и убить.

Не-не-не, разве можно так танцевать бачату в теневой позиции? Партнёрша стоит перед партнёром, он – за её спиной и чуть левее. Партнёрша должна чувствовать в партнёре опору, а этот что вытворяет? Нет, на это невозможно смотреть.

Томас подошёл, посмотрел на партнёра, но руку протянул девушке: «Позвольте, месье, я покажу вам это движение? Я профессиональный преподаватель бачаты».

Месье с такой охотой уступил партнёршу, словно хотел сказать: «Забирай, вернёшь в отель к десяти вечера, но не позже одиннадцати».

Томас склонил голову, взял руку девушки в свою и дерзко перешёл в фулл-контакт.

«Вау», – только и успела сказать девушка перед тем, как поняла, что пропала.

Через несколько минут Томас вернул девушку партнёру со словами: «Как я и думал, уроки бачаты нужны Вам, месье. Ваша партнёрша танцует божественно». Томас достал визитку школы бачаты с адресом на площади Лайоша Кошута в Будапеште. Визитку Томас отдал мужчине, как и положено в подобной ситуации.

«Там еще телефон указан. Если вы соберётесь прийти – позвоните, чтобы убедиться, что у меня в этот день есть уроки», – сказал Томас, зная: девушка обязательно позвонит и не для урока танцев. Танцует она очень хорошо. Кроме того, у неё самые глубокие глаза, которые когда-либо видел Томас. Кроме того, у неё так стучит сердечко, что Томас почувствовал ее сердцебиение сразу своим сердцем, минуя другие органы чувств. А её запах просто сводит с ума. Ведь другого объяснения, почему Томас дважды сбился с ритма, и быть не может.

Если бы девушка не позвонила, то у Томаса на этот случай был план «Б». Потому что никакой он не учитель танцев, он – диверсант. А девушка – дочь банкира. А банкир, заработав немного денег, решил, что теперь он сам будет определять политику банка. Что эти банкиры себе позволяют? Вернись-ка в строй. Сам или тебя попросит дочь. Извини, что так грубо, но ты, банкир, перестал отвечать на наши звонки.

Да, Томас – диверсант, хоть и родился актёром. Так вышло.

1.2.

Томас всегда, сколько помнил себя, любил фантазировать. Буквально жил в своих фантазиях. Когда ему чего-то не доставало, то он с лёгкостью выдумывал и друзей, и мороженное, и хорошую погоду, и то, что завтра начнутся каникулы и можно будет поспать подольше. Бывало, фантазии даже сбивали с толку и он просыпал уроки, думая, что сегодня выходной. Ему бы влетало и от учителей, и от родителей, если бы не вторая сторона его характера. Он был дерзок от рождения и умел выкручиваться. Только поставит его жизнь в безвыходное положение – глядишь, а он уже по ту сторону тупика.

Томас не родился дерзким. Ловким – да, но дерзким ему пришлось стать, чтобы не пропасть в своём окружении. Слишком блондин. Слишком симпатичный для мальчика. Слишком серые глаза. Имя слишком не похожее на Коля, Вася, Петя. Родившись чужим для своего окружения, Томас встал перед выбором: выжить дерзким или превратиться в изгоя. Уже пяти лет от роду Томас был дерзким, и именно в этом возрасте воспитательница детского сада первой назвала Томаса бандитом.

В младших классах школы дерзость Томаса направилась в спортивные секции и театральный кружок. Руководитель школьного театра не могла упустить такого красавчика и приобщила к сцене. Если других надо было уговаривать выйти на публику, то Томаса со сцены приходилось забирать. Однажды произошёл курьёзный случай. Завуч, посчитав, что Томас достаточно посмешил зал фразой «А эти, вчера, по три рубля, но маленькие» и что пора на сцену выходить следующим артистам, вышла и увела восьмилетнего Томаса за руку. Он ушёл, глядя на завуча исподлобья. Хорошо, что ещё не сделал болевой с удушением. За кулисами маленький Томас освободил руку, вернулся, прогнал со сцены куплетистов из параллельного класса и доиграл свой номер до запланированного финала, чем вызвал овации зала и прощение завуча, которая сама смеялась до слёз.

Родители побеспокоились, чтобы Томас ходил не только на карате, но и на волейбол с баскетболом. Умение постоять за себя у Томаса было врождённым, а вот способность быть членом команды пришлось воспитывать. И Томас был членом лучшей баскетбольной команды города. А город ни много ни мало – областной центр, не село какое-нибудь с единственной баскетбольной корзиной на стене зернохранилища. Плюс немного шахмат и немного академического рисунка для общего развития. До четырнадцати лет он был счастлив, как теперь выясняется. Во всех компаниях Томас чувствовал себя как рыба в воде. Ребята постарше просили дать им пару уроков пикапа. У Томаса были и внешние данные, которые позволяли вызывать интерес у девчат, и та самая дерзость, которая цепляла сверстниц не хуже редких в этих краях чистых серых глаз. Томасу было не жалко. Он учил ребят искусству получить у незнакомой девушки номерок телефона или согласие немного погулять вместе. У самого Томаса был козырный способ. Он брал гитару, шёл на набережную и тихо, чтобы гитара не перекрывала голос, начинал петь:

На хороших людей и плохих

Всех делила ребячья порода,

Мы играли в пиратов лихих

И в отважных бродяг мореходов.

Забывалась любая беда

И терялась в далёком просторе,

И не верили мы никогда

Что кончается, что кончается,

Что кончается синее море.

И девушки собирались сами.

Потом родители переехали, и Томасу пришлось сменить страну, город, язык. В новом окружении Томаса приняли враждебно. Это было предсказуемо. Неожиданной для всех оказалась апатия Томаса. Он не стал добиваться признания у одноклассников, хотя без сомнения легко мог это сделать. Может быть, истинной причиной апатии была внезапная первая влюблённость, которая рванула, как спящий вулкан, и завершилась спешным и скомканным переездом в другую страну. Томас больше думал о девушке, с которой вынужденно расстался, чем о своих новых одноклассниках.

Томас, конечно, избил главного драчуна новой школы, но скорее всего даже не помнит этого. Драчун стал задираться, чтобы утвердить своей авторитет, Томас его чуть-чуть толкнул. Несколько раз. Директор школы пообещал в следующий раз вызвать полицию. Томас согласился. Томас не стал занимать место главного драчуна, потому что страдал от любовных мук и ему было не до глупостей. Так что все, кто был вовлечён в процесс выстраивания иерархии между мальчиками, решили, что Томас странный, а трон школьного лидера остался за избитым хозяином.

Получилось так, что сначала Томас не сделал усилия влиться в коллектив, а потом, когда чувства успокоились, уже не захотел вливаться. Привык быть сам по себе, придумал себе вымышленных друзей и собеседников, начал запоем читать книги, научился получать удовольствие от одиночества. Все привыкли, что Томас сам по себе. Томас продолжал понемногу заниматься единоборствами, скорее по привычке, чем из свойственного ему куража. Родители видели перемены в Томасе, предлагали сходить к психологу. Томас отказался.

После окончания школы, не имея особых эмоциональных связей со сверстниками, Томас растерялся перед взрослой жизнью, за неимением других идей получил права и стал работать водителем в компании отца.

Родители понимали, что эмиграция и расставание с той девочкой сильно повлияли на сына. Дерзкий, бойкий, ловкий, смелый – он таким и остался, но теперь ему словно не хотелось проявлять свои козыри. Говорят, был мальчик, который до семи лет молчал. Потом случайно выяснилось, что мальчик умеет говорить. Когда же у него стали спрашивать, почему он молчал всё это время, мальчик сказал, что до этого момента не было подходящего повода заговорить. Может, это всего лишь легенда, но родители надеялись, что их Томас ещё вернётся, когда появится веская причина.

К двадцати двум годам отстранённость и отчуждённость Томаса достигли предела. Такая жизненная позиция позволяла ему легко выполнять работу, за которую другой человек даже не возьмётся. Сначала армия, потом разведка, потом училище, теперь диверсионное управление. Время от времени солдату и тем более диверсанту приходится делать чью-то жизнь хуже. Диверсант только этим и живёт: то кого-то скомпрометирует, то соблазнит, то ограбит, то разрушит, то убьёт. Такая работа, ничего личного. Убивать, соблазнять и грабить удобнее тех, кто тебе безразличен. А Томасу были безразличны почти все, кроме родителей и ещё пары человек, одного из которых Томас знал заочно. В таком мире жил Томас. Не то чтобы счастливо, зато предсказуемо.

И Томасу, и его родителям приходила в голову мысль восстановить контакт с той девочкой, раз уж такая любовь случилась. Злая ирония состояла в том, что кроме имени Томас ничего про неё не знал. Пионерский лагерь, вторая смена, четвёртый отряд. Чёрт с ним! Можно поднять архивы и найти по имени, по фотографии. А если девочка забыла те короткие встречи после отбоя и одну сценку в спектакле, в которой девочка прыгала, а Томас ловил её за хрупкую талию? Если она не вспомнит Томаса по фотографии? Если у неё своя жизнь и в ней нет места для Томаса? Нет уж, пусть идёт как идёт: солдат, разведчик, диверсант. Томас не осознавал, что делал всё, чтобы прожить эту жизнь поскорее, раз уж так сложилось. Может, ему повезёт и в следующей жизни он будет более счастливым.

Теперь Томасу тридцать семь. На его счету десятки серьёзных дел. Реализация пяти последних операций была полностью на нём: от планирования до финала. Томас – главная звезда на небосклоне Управления. Томас знает, что он не единственный, но самый перспективный. Значит по соображениям целесообразности все сложные задачи будут поручаться ему, пока «Акела не промахнётся дважды». Затем – или уход на тренерскую работу, или Управление решит закрыть его вопрос раз и навсегда.

Томас знал свои перспективы, не сильно дорожил жизнью и развлекался как мог в предлагаемых обстоятельствах. Если бы жизнь сложилась чуточку иначе, Томас стал бы режиссёром. Больше, чем выступления на сцене, Томас любил постановку и организацию спектаклей. Были и задатки продюсера: Томас даже ненастоящие билеты «продавал» за ненастоящие деньги. Все говорили про реинкарнацию, допуская, что в Томаса при рождении вселился дух театрального режиссёра. Часто сам того не замечая, в свойственной для себя манере Томас делал работу с налётом артистизма, драматизма, в крайнем случае – клоунады.

Две несочетаемые черты характера слились в одном человеке и породили диверсанта, желающего зрительского признания и аплодисментов. Каждую операцию Томас планировал как спектакль: роли, реплики, реакция зрителей, катарсис в финале. Ему говорили: «Нужно убить – убей. Зачем ты цветок на подоконник поставил? Разве твоя жертва – профессор Плейшнер?» Однако работу Томас делал лучше прочих. Командиры наставляли Томаса: надо быть расчётливее, прагматичнее. Но ему хотелось шоу.

Томас посчитал бы личным оскорблением, если его самого убьют просто, незамысловато, без огонька. Пусть убийство Томаса войдёт в историю. Пусть получится учебное пособие для молодых диверсантов. Пусть снимут кино или хотя бы напишут книгу. Чёрт с ней, с книгой; пусть выйдет заметка на двести слов в местной хронике и сорокасекундный репортаж в новостях – хотя бы так. Но исполнителей, способных на такое представление – раз-два и обчёлся. Томас да ещё один диверсант в Москве. И если Брагин для Томаса – кумир и объект для подражания, то полковник Брагин даже не слышал про Томаса. Не тот у Томаса пока уровень выступлений, не та сцена. Если бы можно было диверсанту выбирать своего убийцу, то Томас однозначно предпочёл бы Брагина и захотел посмотреть всё представление от начала до конца. Ещё одна несбыточная фантазия Томаса.

Что на личном фронте? Четыре года Томас живёт с девушкой. Познакомились на дне рождения общего друга. Оба были без пары, и именинник посадил их рядом. Слово за слово, подружились. Потом поняли, что есть взаимное чувство. Может – любовь, может – что-то попроще. Наверное, всё-таки симпатия. Стали жить вместе. Инга намекала на брак, но Томас ещё не сказал ей, кем он работает на самом деле. Инга была симпатичной, доброй, умной и прагматичной, как тут принято. А для Томаса этот мир всепроникающей целесообразности так и не стал родным.

Годы ушли у Томаса на то, чтобы смириться с прагматичным укладом жизни. Только из этого ничего не вышло. Не мог Томас принять этот прагматизм как главную норму жизни: ты представляешь ценность для других по сумме своих ресурсов, которыми они могут воспользоваться. В этом смысле самые уважаемые люди – стоматологи. Ты можешь прийти к стоматологу в гости с бутылкой дешёвого венгерского вина и показать ему свои зубы. Он, конечно, назначит приём в кабинете, но первый совет ты получишь по-дружески, всего за два с половиной евро.

Томас был невыгодный друг. Никто не мог прийти к нему с бутылкой вина и получить совет. Томас – диверсант, только об этом никто не знает. Его прикрытием была компания, торговавшая с Советами вторчерметом. Нельзя принести водопроводный люк и прицениться у Томаса хотя бы в первом приближении, за сколько его можно сдать в металлолом.

Работа, которой не мог воспользоваться никто из знакомых, делала Томаса максимально бесполезным и ненужным. Добавляла дискомфорта всеобъемлющая меркантильность окружающих. Всё подвергается подсчёту, у всего есть цена и каждый должен вести баланс затрат и прибылéй.

Смешно сказать, но раз так вышло, то и умолчать нельзя: Инга считала себя авторкой и режиссёркой артхаусных фильмов. А Томасу, прирождённому театральному режиссёру, приходилось быть продавцом металлолома. Разок Томас решил вставить свои пять сантимов в обсуждение очередного театрального шедевра. Инга так многозначительно посмотрела на Томаса, что он телепатически услышал её мысли: «Не следует продавцу вторчермета позориться, высказывая свои поверхностные суждения об акте высокого искусства».

Томасу тридцать семь. В этом возрасте у его отца была дружная семья, а самому Томасу тогда было четырнадцать. Первые и похоже последние счастливые воспоминания были связаны с тем периодом жизни. Потом кризис в стране, разруха, эмиграция, армия, разведка, секретная служба. Однако кое-что связывает Томаса с беззаботными, светлыми и добрыми воспоминаниями из детства: он как был, так и остался ужасным сладкоежкой. Диверсант с задатками режиссёра, который хороший кусок горького шоколада ставит следом за присягой.

Томасу тридцать семь, и он всё чаще задумывается, какими будут его следующие тридцать семь. Снова и снова он приходит к мысли, что надо что-то менять и может быть даже радикально. Будет ли в лучшем будущем место для Инги? Вероятно, нет. Она не сможет, да и не захочет уменьшить свой прагматизм; она не считает полезными большую открытость и эмоциональность. «Зачем портить чувствами то, что хорошо работает» (с) Инга. Она хорошая девушка, но не та, какую представлял себе Томас. Он даже верит словам Инги о том, что та хочет брака и долгих лет семейной жизни с Томасом, но чего хочет он сам?

Томасу тридцать семь, и что-то надо менять. Возможно, он сделал ошибку в двадцать два, когда пошёл в армию и потом в разведку. Он сделал ошибку, но всё можно переиграть. Подать в отставку, начать с нуля. Возможно, для этого потребуется вернуться в Россию. Он не будет искать ту девочку. Просто будет надеяться, что в России она была не одна такая: светлая, чувственная, искренняя.

Что-то нужно менять.

Вероятно, всё.

1.3.

На столе Яниса Баумане, руководителя секретной службы Латвии, завибрировал телефон.

– Пришёл Томас Сискинс, – доложила секретарь.

Янис нажал «отбой» и положил телефон на стол экраном вниз. Через мгновение дверь открылась, и в кабинет решительно вошёл светло-русый, крупный, атлетически сложенный лучший диверсант подразделения. Как раньше говорили, краса и гордость Красной армии. Хорошо, не Красной. Но краса же и гордость? Янис показал на стул справа от Т-образной приставки к своему командирскому столу.

– Можно попросить, чтобы ваш секретарь научилась читать мою фамилию? – в очередной раз безразличным тоном спросил Томас.

– Нет, иначе придётся брать на службу умного секретаря, а в нашем деле это означает гарантированный провал. Уверен, что мой секретарь думает, что мы спекулируем металлоломом. И пока это так, мы с тобой, Шишкинс, в безопасности.

Томас с видимым сожалением согласно кивнул.

Янис наклонился, достал из сейфа большой конверт. С интересом и каким-то вызовом посмотрел на Томаса, словно решая, отдавать ли ему конверт, или оценивая, справится ли краса и гордость с этим заданием. Томасу даже показалось, что руководитель как будто сомневается в способности Томаса выполнить задание.

Конверт же мог означать только одно – дело, «которое нельзя не выполнить» (с) Янис Баумане.

Томас взял конверт, открыл клапан, увидел там анкету с приколотой фотографией, положил конверт на стол и посмотрел на начальника.

– Сделай красиво. Так, чтобы даже сам объект растрогался и аплодировал тебе стоя, если бы смог увидеть свои последние мгновения. Посмотри файл.

Томас достал документы из конверта. Всего четыре листа А4, одна фотография приколота степлером и пара фотографий большого размера между страниц. Томасу хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, о ком идёт речь. Он опустил глаза. Желваки на скулах предательски напряглись. А начальник продолжал наслаждался моментом.

– Почему… – «Почему я?» – хотел спросить Томас, но духу хватило только на «почему».

– Это приказ, а мы с тобой давали присягу.

– Почему я?

– Если я поручу это дело другому, ты первый отомстишь и мне, и исполнителю. Через пару минут ты сам согласишься, что можешь быть назначен только ты, – сказал Янис, получая удовольствие от причиняемых Томасу мук.

На столе перед Томасом лежала фотография и фрагмент досье широко известного в узких кругах российского диверсанта, автора десятка феноменальных операций полковника Брагина Павла Сергеевича.

Томас не был лично знаком с полковником, но это не помешало Брагину стать кумиром и учителем Томаса. Если оставить эмоции, то этих двух людей объединяла профессия диверсанта и подход к работе. Оба – сначала Брагин, а потом и Томас – проводили свои операции как недурные, а часто и просто потрясающие одноразовые спектакли. Одноразовые, потому что исполнитель главной роли каждый раз погибал, как и было предписано.

Янис торжествовал: он наконец-то увидел Томаса растерянным и беспомощным. До следующего раза пройдут годы ожиданий. Не каждый день диверсант такого уровня, как Томас, получает задание ни больше не меньше как убить отца. Не родного, но профессионального. Убить наставника. Пусть заочного, но наставника. Убить учителя. Убить человека, который связывает тебя с родиной. Других знакомых на территории России, за жизнью которых следил Томас, не было.

Томас не может выполнить задание! Отказаться тоже нельзя. Не успел с отставкой. Надо было подавать рапорт раньше. Теперь поздно: приказ получен. Томас знал себя как человека, верного присяге. Хотя профессия диверсанта предполагала способность обмануть кого угодно, хоть папу Римского. Но присяга, будь она неладна.

Если Брагин приговорён и так или иначе будет убит, то лучше, если это спланирует и реализует Томас, верный, преданный, неизвестный ученик Брагина. Беспощадная ирония судьбы. Не успел. Не успел Томас подать в отставку.

С другой стороны, если бы Томас подал в отставку и узнал о гибели полковника Брагина в результате банального, скучного, серого покушения, то посчитал бы это оскорблением гения. Такие люди, как Брагин, должны погибать красиво. Сам Томас представлял свою смерть и на гильотине, и даже на кресте. Это – красиво. Это – зрелищно. Такая постановка долго не забудется.

Янис продолжал наслаждаться, хотя и не понимал в полной мере, что происходит в душе Томаса. Ну считает Томас Брагина диверсантом номер один. После успешного завершения операции номером один станет сам Томас.

– Вопросы есть? Детали операции, документы – всё получишь у начштаба. Сделай, сынок, красиво, – сказал Янис.

Янис был лет на десять старше Томаса, но американские инструкторы ко всем обращались «сынок», и как-то это словечко прилипло к Янису.

Томас встал и, не прощаясь, вышел из кабинета. Дверь не закрылась плотно, и Янис услышал, как Томас пытался втолковать секретарю, что его фамилия пишется как SISKINS, а читается, как «Шишкинc», чего тут непонятного? Напрасный труд. Секретарь до сих пор пишет фамилию одного официального лица с ошибкой и неожиданным пробелом: «Бай дон», вероятно, считая это лицо испанским доном.

Томас ушёл. Янис взял телефон и набрал номер.

– Задание получил, приступил к исполнению… Да кого это интересует?! Да мне на его чувства… А если сломается, то на этот случай у нас есть особый протокол.

Выслушав ответ, Янис кивнул и положил телефон на стол экраном вниз.

1.4.

На кафедру взошёл профессор, доктор медицинских наук, психиатр Симонов Сергей Остапович, 60-ли лет от роду, бодрый и подтянутый мужчина, пробегающий каждый день десяточку. Профессор был интересным лектором, и послушать его приходили не только студенты. Любил профессор две вещи: ставить эксперименты над своими слушателями и задавать вопросы. Вопросы, ответы на которые не знал и он сам. Первое он делал на лекциях, второе практиковал на экзаменах и всё равно ходил во всеобщих любимчиках.

– Здравствуйте, раз пришли, – поприветствовал профессор аудиторию своей привычной фразой. Аудитория загудела в ответ.

– Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда, – сказал профессор и посмотрел на аудиторию поверх очков. – Кто продолжит?

В аудитории десяток рук взметнулись вверх. Профессор выбрал жертву и указал на студентку пальцем.

– Как летний одуванчик у забора, как лопухи и лебеда, – продекламировала студентка.

– Как Вас зовут, милое создание? – спросил профессор.

– Аня.

– Анечка, при каких обстоятельствах Вы выучили это стихотворение?

– Это был восьмой или девятый класс, я читала Ахматову и прочла это стихотворение.

– Очень мило. С каких строк оно начинается?

Студентка Аня смутилась, не смогла быстро вспомнить, и ей подсказали: «Мне ни к чему одические рати». Аня показала на аудиторию. Она была молоденькой, но умной и знала, что профессор не простит ей, если она повторит подсказку, выдав её за свой ответ.

– Во что Вы были одеты, Аня, когда впервые прочитали это стихотворение?

– На мне был тёплый свитер, и, прощу прощения, тёплые домашние штаны, тёплые носки. Была зима, и настроение было не самое весёлое, насколько я помню, и в это время я люблю кутаться во всё такое тёплое.

– Это замечательно. Почему Вы, Аня, не смогли вспомнить первую строку, но легко вспомнили, во что Вы были одеты?

Аня была второкурсницей, умной второкурсницей. Поэтому она знала, что если профессор поймает тебя на обмане, то оценку выше тройки у него больше не получить. Не поможет ни смена внешности, ни смена имени и фамилии. Этот профессор обладал чудовищной памятью на всё плохое.

– Не знаю точно. Но, когда вы спросили про одежду, в памяти возник зрительный образ. А когда спросили про начало стихотворения, зрительного образа не было, а самой придумать первую строку для стихотворения Ахматовой у меня духу не хватило.

Умная второкурсница Аня знала от старших товарищей: стоит однажды рассмешить профессора – он тебя запомнит, стоит проявить своё незаурядное чувство юмора – будешь у него в любимчиках. Аня хотела быть у него в любимчиках, раз представился такой случай.

– Как замечательно! Молодец. Вы, Анечка, прочитали всю мою лекцию одной фразой.

– Это пять? – Аня пошла ва-банк.

– Это серьёзная заявка на пятёрку, садитесь. Уважаемые присутствующие товарищи, хотя я вижу среди вас и тех, кто меня не любит. Аня сказала, что одни воспоминания в ее голове связаны с каким-либо изображением, картинкой, а другие – нет. Вам, как заядлым пользователям интернета, будет понятен такой образ. Представьте, что вы заходите на поисковик и вводите: «Во что я был одет летом 1998 года», и поисковик выдаёт вам какие-то картинки. Вы выбираете одну правдоподобную и описываете словами то, что видите на ней. Если продолжать расспрашивать, то вы вспомните, на чём сидели в тот момент, какая погода была за окном и что кушали на обед. Так?