Маяк Чудес

– Кто они, Инга?

– Не знаю. – Я пожала плечами. – Какие-нибудь озверевшие хранители, которые умудрились выбраться наружу, и теперь у них окончательно съехала крыша.

– Инга, не говори глупостей.

– Все равно ты должна остаться. Или лучше вы вместе останьтесь. Я быстренько съезжу по обоим адресам.

– Нет-нет, пусть Кеша прямо сейчас едет в мастерскую. Ох, Инга, сердце кровью обливается. Ведь столько лет….

На наши вопли на кухню примчался отец. Мы как раз наперебой ему объясняли, что случилось, когда позвонили из службы такси и сообщили, что обе машины подъехали.

– Девочки, главное, сохраняйте спокойствие, – сказал папа, натягивая брюки. – Может быть, это всего лишь крохотный пожарчик, балкон обгорел или кусочек кухни, а у страха всегда глаза велики, особенно если это глаза соседей.

Определенно у моего отца и Аллегры есть что-то общее. Талант v.s. скрапбукера я унаследовала от мамы, а эту радостную заразу, судя по всему, от папы. В машине я всю дорогу нервно барабанила пальцами по стеклу, а Аллегра весело улюлюкала: «Ура! Приключения!» Я успела несколько раз набрать номер Софьи, но абонент упорно не отвечал. Не отзывалась и визитка Магрина.

Когда я подъехала к дому, стало ясно, что ремонт в квартире меня ждет капитальный. К моему черному, обуглившемуся окну тянулась пожарная лестница. О том, что внутри, даже и думать не хотелось. Я пыталась прикинуть, сколько этажей залило пеной, и вспомнить, оплатила ли я вовремя взносы по страховке. Ладно, если что, применим к страховому агенту открытку.

– Инга! – Кинулась мне навстречу соседка. – Слава богу, потушили. До нас не дошло – вот счастье-то, но гарью все провоняло, ужас-ужас. Кошек твоих спасли обеих! Пошли скорее!

Под окнами толпился народ, соседи и прохожие показывали на окно пальцами и что-то бурно обсуждали. Глаз сразу отметил странную девицу – высокую и лохматую, в сером халате вроде как из мешковины, полосатых гольфах и с большим круглым кулоном на шее. Скрапбукерша? Была бы я Софьей, точно бы сказала, она коллег за версту чует. Так или иначе, рожа подозрительная. Как бы не сперла чего из квартиры под шумок, если, конечно, там осталось что воровать. Пожарные возле машины сворачивали шланги. Рядом стоял полицейский с ручкой за ухом.

– Вот хозяйка, Инга, – представила меня соседка.

И тут взгляду моему явилось чудное и сердцу радостное зрелище. Здоровенный чумазый пожарный держал в руках мою драгоценную картину с тетей Мартой, на которой сидели, как на подносе, мои кот и кошка, накрепко вцепившись в раму с двух сторон. Аллочка Борисовна истошно мяукала, выпучив глаза, ее роскошная рыжая шуба свалялась клочками, запачкалась и нестерпимо воняла паленой шерстью, а Филечка мелко дрожал и подергивал хвостом. Когти на всех восьми лапах так глубоко ушли в раму, словно были стальными.

– Держите своих животных. Не смог оторвать от картины, пришлось ее со стены снимать.

Я подхватила картину-поднос с кошками, с трудом удерживая в руках эту конструкцию с двумя упитанными тушками.

– Спасибо вам огромное! – Не люблю в этом признаваться, но в тот момент у меня на глазах выступили слезы.

– Йохоу! – вопила Аллегра. – Красивульки, какие же они у тебя красивульки! А пожарный, пожарный-то какой красавец!

Трудно было поспорить – хоть пожарный, если честно, и был чуть красивее гориллы, в тот момент я готова была признать его мистером Вселенная. Аллочка Борисовна с треском выдрала когти из рамы, спрыгнула на землю и прижалась к моим ногам взъерошенным испуганным клубком. Филечка последовал за ней.

– Вот ничего себе! Хозяйку-то как сразу признали, – изумился пожарный. – Там еще у вас клетка была, но пустая. Птичку-то мы не нашли.

– Птичка умерла в прошлом месяце, – вздохнула я. – Никак не решусь клетку выкинуть.

Я временно сдала кошек на попечение соседке и отправилась с картиной под мышкой обследовать состояние своего жилища. «Черная-пречерная комната», как из детской страшилки, – вот во что превратилась моя уютная квартирка-студия. Не пострадали только ванная и кусочек прихожей, впрочем, и там на стенах и одежде осела копоть. Да еще на стене, где висела картина, осталось светлое пятно нетронутых обоев. Мебель превратилась в прогоревшую труху, нестерпимая вонь заставляла зажимать нос. Я не сразу поняла, что покореженная железяка в углу – это бывший холодильник. «Наконец-то сделаешь перепланировку и купишь новую кухню с посудомойкой», – радостно суетилась Аллегра. На полу валялась почерневшая клетка попугая Павлика. А некоторые, между прочим, умирать вздумали! Я со злостью пнула клетку. Что ты на это скажешь, Аллегра? «Вам с ним было весело», – отозвалась она. Я вспомнила хриплый голос: «Павлуша – крррасотулька!» – представила, как бы он сейчас сказал: «Кррругом урррродство!» – и улыбнулась, сдерживая слезы.

Полицейский, который представился дознавателем пожарной службы, долго выпытывал у меня, не храню ли я дома горючие жидкости, на какую сумму застрахована моя квартира и когда я последний раз была дома. Похоже, он подозревал, что это я сама ее подожгла. Потом уже я пытала дознавателя. По всему выходило, что это весьма тщательный поджог.

– Такое впечатление, что квартиру по периметру облили бензином. Я был бы в этом уверен, но в помещении отсутствует характерный запах. И очаг пожара невозможно определить с первого взгляда. Будто все вспыхнуло разом и моментально сгорело еще до того, как приехали пожарные. И знаете, чего я никак в толк не возьму? – Полицейский почесал в затылке.

– И чего же?

– Очень странно, что огонь не перекинулся ни на соседний балкон, ни на прихожую. И вот на этой стенке, – он показал на единственное светлое пятно на обоях, – почему-то не выгорел один участок. Может быть, вы его обрабатывали какой-то противопожарной пропиткой?

– Да, обрабатывала, – кивнула я. – У меня тут висела ценная картина, ее, кстати, спасли.

– А, ну тогда все понятно, – успокоился он. – Поэтому и кошки в нее вцепились, раз картина не горела. А что за состав такой?

– Не помню, давно покупала и выкинула упаковку.

Конечно же, ничем я не обрабатывала картину, но надо же было как-то объяснить ему эту странность. Зато теперь стало окончательно ясно, что это шуточки с Того Света. Или же Марта в состоянии была и сама позаботиться о своей открытке: вода внутрь тоже не попала, хотя рама была влажная и местами вспухла. Можно подумать, эта рамка была сразу бронебойной, несгораемой и непромокаемой, хотя я покупала ее в обычном магазине. Я достала платок и с нежностью протерла закопченное стекло, картинку под которым знала наизусть – на ней ажурный мостик вел от уютного белого домика к лазурному морю, двор утопал в цветах и деревьях и фонтанчик в виде ножниц играл струйками воды.

– У кого-нибудь есть ключи от вашей квартиры? Друг? Родители? – спросил полицейский. – Вы кому-нибудь их оставляете на время?

– Нет.

– Замок у вас в двери очень уж простенький.

Если бы он знал, какая тут стояла защита! О замках я не очень беспокоилась, потому что над дверью висела такая карточка, что туда против моей воли не смог бы вломиться и вооруженный до зубов спецназ. Даже эти ребята просто не заметили бы мою дверь. Ко мне не звонили продавцы волшебных кастрюль, меня не проведывал участковый и не беспокоили попрошайки. Даже пожарные предпочли влезть в квартиру через окно и открыть эту дверь изнутри. А теперь выходит, что кто-то сюда проник, хотя карточка все еще была на месте. Ключи от дома я изредка оставляла соседке, когда надо было присмотреть за кошками, но говорить об этом не стала, потому что соседка здесь, ясное дело, ни при чем.

– Уголовное дело будем возбуждать? – спросил, наконец, полицейский.

– В смысле?

Дознаватель тяжело вздохнул и принялся объяснять:

– Ну, поскольку здесь явно был поджог, я могу открыть уголовное дело и начать расследование. Но раз вы не знаете, кто бы мог или хотел устроить у вас пожар, – тут он сделал многозначительную паузу и внимательно посмотрел на меня, – то, скорее всего, оно все равно будет закрыто за отсутствием подозреваемого лица. Можно предположить, что по периметру у вас была отделка из какого-то очень горючего материала, и в результате короткого замыкания проводки… Так что вы думаете?

Очень бы мне хотелось узнать, кто здесь устроил все это безобразие! Конечно, вряд ли в этом деле от полиции будет польза, но… чем черт не шутит?

– Спросите вашего коллегу, – ответила я.

– Какого коллегу? – не понял полицейский.

– Который вот прямо сейчас, в этот момент, расследует аналогичное происшествие в квартире, которая принадлежит моей маме.

Дознаватель вздохнул – на сей раз с видимым облегчением.

– Ну, раз такое дело, то в РОВД передадим.

Я с трудом дождалась, пока он оформит все бумаги, и помчалась на Гагарина. Стоит ли говорить, что я ни капли не удивилась, когда в мастерской обнаружила в точности такую же картину. Все аккуратно выгорело по периметру комнаты, совмещенной с кухней, в целости и сохранности осталась только ванная. Бедная мама! Я решила не пускать ее в эту жуткую обугленную каморку, пока не сделаю здесь хотя бы черновую отделку. Она слишком расстроится.

Когда я была маленькой, мама не хотела говорить мне, что она – v.s. скрапбукер, поэтому каждый день честно ходила «на работу» в свою собственную мастерскую. Потом мы стали пользоваться этой однокомнатной квартиркой в спальном районе втроем: я, мама и Софья. Мама устраивала там для нас что-то вроде мастер-классов. А еще у нас там была огромная коллекция материалов для скрапбукинга, которую мама собирала много лет. Почти как музей, по сравнению с которым ассортимент в лавке дяди Саши – все равно, что книжная полка в супермаркете по сравнению с городской библиотекой. Самую длинную стену, теперь черную и в клочьях сажи, раньше сверху донизу занимали стеллажи – с бумагой, картоном, пуговицами, лентами, кружевами и архивом маминых заказов. И вот теперь все это превратилось в никому не нужную пустую черную комнату. Софья всегда говорила, что в этой квартире особенное пространство, наработанное и очень сильное, и называла его «духом мастерской». Что-то она теперь скажет про дух?

«Дух романьтизьму, – отозвалась Аллегра. – Посиделки вокруг костра, хождение по горящим избам».

Между прочим, мастерская охранялась скрапбукерскими средствами еще почище моей квартиры: легче было украсть «Мону Лизу» из Лувра, чем лист бумаги оттуда. Пожарные не стали лезть через окно на шестой этаж, они выломали дверь, что, вероятно, не составило для них особого труда. Такую древнюю дверь, обитую дерматином, еще поискать надо было в округе, все кругом давно поставили себе стальные, с хитроумными замками. Я вышла на площадку, потом в подъезд, но не нашла ни одной защитной карточки. Кристофоро Коломбо, хотела бы я посмотреть на того, кто оказался способен не просто обойти их все до единой, но еще и забрать!

Отца я обнаружила в ванной. В полумраке светился огонек его сигареты, он сидел на унитазе, положив ногу на ногу.

– Как ты думаешь, мама не будет ругаться, что я курю в квартире? – спросил он.

– Что сказали пожарные?

– Вашу мастерскую подожгли. Всю квартиру залили чем-то горючим, но без запаха, она загорелась мгновенно и со всех сторон сразу. Будут расследовать… А что у тебя?

– То же самое, – махнула я рукой.

– Я, конечно, подозревал, что ваша профессия несколько опасна, еще в тот раз, когда мы с мамой застряли в открытке. Но то, что случилось сегодня, уже как-то чересчур. Может, лучше вернешься к преподаванию итальянского?

– Ага и на гонорары переводчика сделаю шикарный ремонт в двух сожженных квартирах.

Отец вздохнул и спросил:

– Что мы скажем твоей маме?

– Скажи, что давно пора было избавиться от пыльной рухляди и лишних воспоминаний, – опередила меня Аллегра. – А мы тут все отремонтируем и поназаказываем через интернет новых современных материалов.

Нормальный человек в подобной ситуации рвет волосы у себя в одном месте. Лишиться сразу квартиры, всех вещей и, считай, любимого офиса со всеми рабочими материалами! Впору сесть и разреветься. У меня дрожали руки, я не находила себе места, но слова «уныние» и «расстройство» не могут иметь ничего общего с человеком, внутри у которого живет радость вроде моей Аллегры.

– Угостишь сигареткой? – попросила я отца, хотя курила очень редко.

– Вот еще, – хмыкнул он. – Иди в комнату, подыши там.

Некоторое время я бродила по грудам золы и каких-то обломков, происхождение которых трудно было сразу понять. Голова шла кругом – что теперь делать? Искать поджигателя или для начала пойти купить новую зубную щетку и пару трусов? Аллегра ехидничала: «Кто там недавно говорил, что кухонный гарнитур дома пора сменить, но жалко выкидывать? И диван в мастерской – ты же ненавидишь совковые скрипучие диваны? Кажется, это от него труха? Ты ведь давно хотела купить новый, но мама сопротивлялась».

Я поймала себя на мысли, что не пожар меня беспокоит больше всего. Самое нехорошее из того, что случилось, – исчезновение Скраповика. И что-то мне подсказывало, что пожаром дело не закончится. В сложно устроенном скрапбукерском мире случается иногда, что авторам открыток мстит кто-нибудь из получателей. Не каждый понимает, что скрап-открытка всего лишь ускоряет и усиливает те события, которые рано или поздно все равно бы произошли. Поэтому у любого v.s. скрапбукера есть свои средства защиты. И раз они не сработали ни в моей квартире, ни в мастерской, значит, мы имеем дело с Мастером с большой буквы. Я мучительно перебирала в голове всех мало-мальски знакомых мне скрапбукеров и, на мой взгляд, единственным, кто смог бы обойти нашу защиту, был Магрин. Но зачем ему устраивать поджог?

Мамин архив заказов сгорел. Она вела когда-то черный альбом, куда вносила случаи, когда из-за открытки с получателем случались какие-нибудь неприятности. Можно было предположить, что поджигатель заметает следы, но при чем тут тогда моя квартира? Дома я почти не работала, в мастерской у меня всегда дело шло веселее, и кошки не мешались под ногами. Ну что же, чем хитрее этот загадочный поджигатель, тем интересней будет моя жизнь в ближайшее время. После того, что мне пришлось пережить, чтобы стать v.s. скрапбукером, меня ядерной бомбой не испугаешь, не то что парочкой пожаров.

Пока я ходила туда-сюда и думала, успела основательно вытоптать гору золы на месте бывших стеллажей и измазаться в саже. Белые летние туфли теперь можно смело выкидывать, а других-то у меня больше и нет. Я рассмеялась. Золотой феей я уже была, теперь превратилась в Золушку. Кажется, я с ног до головы пропахла гарью, словно закопченная на костре свиная тушка.

Захотелось проветриться. Я подошла к окну, распахнула пошире створки. Оконные стекла почему-то не лопнули от жара, только покрылись копотью, как и все вокруг. В комнату ворвался свежий летний ветерок, я облокотилась о подоконник, забыв, что он тоже черный, и высунулась подальше. Жизнь внизу шла своим чередом: бабушки восседали на скамейке, в песочнице копошилась детвора, на бордюре сидел помятый мужичок с банкой в руке.

«Фу, какое безрадостное существо, – шепнула мне Аллегра. – Смотреть противно». «Несимпатичное», – мысленно согласилась я и вздрогнула. С каких это пор моей Аллегре что-то не нравится? Я высунулась еще дальше и сразу поняла, что ей не по душе вовсе не местный алкаш, а серая фигурка рядом, которая, между прочим, смотрела прямо на меня, задрав голову. О, а я сегодня уже видела эту чучундру в халате а-ля холщовый мешок – это в такую-то жару! Вон и кулон на солнце сверкает. Мне невыносимо захотелось запустить в нее чем-нибудь тяжелым. Я ринулась вниз. Если это серое существо не имеет никакого отношения к пожарам, то я – Чарли Чаплин в юбке. Впрочем, это может быть и недалеко от истины. «В таком случае, я бы этим гордилась!» – весело поддакнула Аллегра, заставив меня тяжко вздохнуть.

Отец пытался приладить на место остатки двери.

– Папа! Мне надо бежать! Добирайся сам домой, ладно?

– Маме горячий привет! Еще дымящийся. – Папа был в своем репертуаре.

Когда я выскочила на улицу, серое существо маячило возле качелей в дальнем конце двора. Я помчалась прямо к нему, переходя с быстрого шага на легкий бег. Оказалось, что это совсем не та девица, которую я видела возле своего дома. Та была взлохмаченная и высокая, а это существо – со стрижкой ежиком, как из психбольницы, низенькое, с грубоватыми чертами лица, и пол его определить было затруднительно. Объединяли их только два предмета: серый халат и уродливый кулон на шее. Под халатом существо носило рубашку в мелкий серый цветочек, по которой, опять-таки, непонятно было, мужчина передо мной или женщина.

«Фу, гадость», – проворчала Аллегра, и это было удивительнее всего – легче заставить памятник Ленину в городском сквере танцевать лезгинку, чем эту вечно радостную часть меня – обозвать что-то или кого-то «гадостью».

Существо бестолково топталось возле качелей и разглядывало окрестности с таким любопытством, словно стояло посреди Третьяковской галереи. Кого-то оно мне до боли напоминало, кого-то ужасно неприятного, из разряда тех, с кем приходится добровольно-принудительно сосуществовать, вроде стервозной коллеги или вредной соседки.

– Простите, где вы купили такое замечательное, хмм, одеяние? – Я за словом в карман не лезу, брякнула первое, что пришло в голову.

Существо обернулось, на мгновение уставилось на меня, состряпало на лице подобие ухмылки и принялось рыться в обширных карманах своего балахона. А потом внезапно, словно увидело разъяренного слона, бросилось улепетывать, смешно топоча короткими ножками. Ему повезло, что в туфлях на каблуках и с картиной под мышкой я не смогла его догнать, иначе самые разъяренные слоны в мире показались бы этой стриженой башке милыми домашними хомячками. Когда я выскочила следом за серым балахоном со двора на улицу, того уже и след простыл.

Я набрала мамин номер, к счастью, она сразу же сняла трубку.

– Мам, я все объясню потом. Ты сейчас выгляни в окно, там у тебя не болтаются какие-нибудь личности в серых халатах, похожих на мешок из-под картошки?

– Одна такая только что заходила в гости, – ответила мама подозрительно ровным голосом, от которого у меня пренеприятнейшим образом засосало под ложечкой.

– Мам, ты в порядке?

– Тебе лучше приехать поскорее. Только Софью предупреди!

– Может, полицию вызвать?

– Не смеши мои колготки, как сказал бы отец, – усмехнулась мама, и я поняла, что все еще не так плохо.

Я вызвала такси, а пока ждала его, еще раз попыталась дозвониться до Софьи и Магрина. Телефон по-прежнему отвечал, что абонент недоступен, обе визитки молчали. Я уселась на скамейку, достала влажную салфетку и попыталась оттереть сажу с туфель. Какое там! Проще отмыть черный снег на дорогах весной.

Из подъезда вышла пожилая женщина в брюках, спортивных тапочках и рыбацкой жилетке с оттопыренными карманами. В руках она несла несколько пластиковых коробочек от сметаны.

– Кис-кис-кис, – позвала она. – Кис-кис-кис, мои хорошие.

Из вентиляционной дыры в подвал высунулась морда с расцарапанным ухом. Еще одна, черная, с белым пятном на лбу, вынырнула из-под кустов. Со всех сторон к подъезду подтягивались кошки – одни худые и облезлые, другие чистые и совсем домашние на вид, первые бежали трусцой, вторые передвигались вальяжно и неторопливо.

– А это вам. – Старушка наклонилась и протянула мне конверт.

– Вы меня с кем-то путаете, – возразила я.

– Нет-нет, Кругляш просил передать именно вам.

– Какой еще Кругляш?

– Главкот, конечно.

Старушка отвернулась, расставила на земле коробочки и принялась доставать из карманов свертки с кошачьим кормом. Коты дружно замурчали. У одного доходяги дрожал от нетерпения задранный вверх хвост.

А я принялась разглядывать конверт. Он был сделан из крафт-бумаги[4], большую часть лицевой стороны занимал полосатый воздушный шар, раскрашенный акрилом: полоска белая, полоска желтая. В углу стояла монограмма «СК», а запечатан конверт был по старинке – восковой печатью, на которой отчетливо виднелись три процарапанных полоски, будто кошка прошлась когтями.

Где-то я уже видела эту монограмму… Старая Кошарня! Быть этого не может! Мы же поспорили с Софьей! Я была уверена, что это – городская легенда, и не более того: будто бы один раз в месяц, в полнолуние, коты, живущие в Старой Кошарне, исполняют одно желание одного из жителей города. Мы договорились, что каждая загадает по желанию, но в разные месяцы. Кажется, это было ранней весной, когда только-только начало пригревать солнце и запели птицы. Мы еще шутили, что в марте котам не до людей, потому что у них своих желаний полно. Значит, я оставила свое желание в марте, а Софья свое – в апреле. Я совершенно забыла об этом!

Я достала открытку.

«Квинтусенция! – завопила Аллегра. – Это же настоящая квинтусенция!»

Моя радость назло мне и моему филологическому образованию любит коверкать иностранные слова.

– Какая еще квинтусенция? – пробормотала я себе под нос.

«Ну как! Квинтусенция радости! Ты разве не знала, что кошки – это самые радостные на свете существа!»

– Я думала, радостней тебя никого не бывает, – сказала я вслух.

Мужик с портфелем, стоявший возле домофона, посмотрел на меня с беспокойством.

– Очень маленькая гарнитура, – пояснила я ему на всякий случай. – Такие только недавно в магазинах появились.

Мужик улыбнулся и понимающе кивнул. Пожалуй, надо и в самом деле носить что-нибудь в ухе, чтобы не шокировать окружающих.

Квинтусенция-квинтусенцией, но какое отношение имеет эта карточка к моему желанию?

С открытки на меня смотрела выразительная кошачья морда. На одном ухе красовалась черная шляпа, а сам кот будто сидел за решеткой забора. Точнее, весь кот сидел, а глаза, в которых чудилась улыбка, – нет. Черт его знает, как это возможно, но впечатление складывалось именно такое. Судя по всему, автор открытки подразумевал забор небольшого садика. Во всяком случае, по периметру карточку обрамляли листья и подсолнухи со странными сердцевинами-шестеренками, а в правом верхнем углу вверх ногами примостился старинный велосипед. Правую половину открытки заполнял текст в несколько колонок, отпечатанный таким мелким шрифтом, что нельзя было разобрать ни строчки. Один кошачий глаз смотрел сквозь выпуклый монокль, отчего казался крупнее соседнего. Справа от монокля посреди страницы с текстом тянулась горизонтальная прорезь. И зачем, интересно, в открытке проделали эту дырку? Карточка смотрелась стильно и оставляла ощущение некоторой сюрреалистичности. Вместе с тем было в ней что-то от незамысловатой механики, как в старинной игрушке.

«Красотутень!» – выразила свое мнение Аллегра. Я почти готова была с ней согласиться. Вот только какое отношение эта красотутень имеет к моему желанию?

Я отлично помнила каждое слово, что написала на листке бумаги перед тем, как сделать из него шарик и кинуть за ограду Кошарни.

Полгода назад я случайно подслушала разговор между Софьей и Магриным. Я как раз подходила к мастерской, а дверь была приоткрыта, и я услышала знакомые голоса. Конечно, не могла удержаться от любопытства. В уггах, в отличие от сапог на каблуках, можно бесшумно подкрасться даже к индейцу.

– Эмиль, давно хочу у тебя спросить… – Услышала я голос Софьи.

– Спрашивай. – Он согласился так охотно, что мне тут же захотелось войти и прервать эту милую беседу. Со мной Магрин никогда так не разговаривает! Однако любопытство пересилило.

– Как ты думаешь, почему у Инги все получается с таким трудом? – спросила Софья. – Она же соображает в десять раз быстрее меня, и вообще она такая вся деловая, шустрая, а как дело касается открыток, так ее будто подменили.

Я как это услышала, так и замерла за дверью, вся превратившись в слух.

– Помнишь, я тебе как-то говорил, что многие люди не понимают, кем они на самом деле являются?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что ей нужно найти источник своей силы и установить с ним связь.

– А ты бы мог ей помочь?

Помню, я тогда еще возмутилась – тоже мне, защитница нашлась, можно подумать, без нее не разберусь. Аллегра, напротив, пришла в растроганные чувства и бубнила мне в ухо: «До глубины души, до глубины души… Радость-то какая, радость!»

– Нет, Софья, я и так слишком много для нее сделал. Больше не могу вмешиваться.

Дио мио! Что это он для меня, интересно знать, сделал? Что-то не припомню от него ничего, кроме насмешек. «Благодаря ему ты прыгала с моста и ходила по раскаленным углям», – вставила Аллегра. И откуда она только об этом знает?

– Хорошо, а я могу ей помочь? – не сдавалась Софья. – Ведь это моя специализация – открывать чужие тайны.

– Ну ты ей можешь помочь только одним. Посоветуй ей поменьше думать.