350

Несколько минут он беседовал с рядом сидящими гостями. Наконец, глотнув чая из красивого грушевидного стакана, он поднялся. Все военные тут же вскочили.

– За опоздание, и… за то, что задержал вас, – министр повел рукой, как будто считая нетронутые блюда и вазы на столе, – приношу глубочайшие извинения. К сожалению, господа, не все идет так, как нам хочется. Полагаю, к концу вечера смысл этих слов будет для вас понятнее. Мы, мусульмане, только что вступили в истинную пору национального творчества и должны привить здоровый национализм пробуждающемуся от векового сна народу. Именно с этой точки зрения я высоко оцениваю вчерашний парад, объявляю искреннюю благодарность всем офицерам, вложившим много труда, потратившим много терпения на то, чтобы он был таким ярким. Поздравляю всех от имени правительства с праздником Новруз! Вы все были на площади, видели плачущих от радости людей, бросающих на головы аскеров цветы, море развевающихся трехцветных флагов. Иностранные наблюдатели подходили ко мне и говорили: «Мы не верили, что за короткий срок вам удастся создать регулярное войско, потому как знали, в царской России более века азербайджанцев в армию не призывали». Спасибо, что на старости лет дали мне возможность испытать такую гордость за горячо любимую страну. Всегда также высоко держите честь аскера армии Азербайджана, цените офицерскую честь! Вспоминаю одну историю, случившуюся прошлой весной, как раз перед праздником Новруз. Боец Татарского конного полка Ханмирза Маликахмедоглу попросил у своего командира разрешения посетить больную мать, которая жила недалеко от города, в селении Сарай. Каким-то образом дома сам заболел и скоропостижно скончался. Перед смертью попросил мать вернуть в воинскую часть его обмундирование, которое является имуществом армии. На следующий день после похорон мать нашла возможность исполнить волю сына, вернуть его форму. Когда мне рассказали о случившемся, я приказал выяснить, как служил этот аскер в полку. Доложили о его достойном поведении, честности и старании. Его преданность своей армии меня тронула, но дело было не только в этом. Я подумал, как эта убитая горем женщина добралась до города, нашла воинскую часть и, стоя перед ее воротами, прижимая к сердцу одежду сына, которого только вчера потеряла, ждала появления дежурного офицера; представил, о чем она сама могла думать в эти минуты, и расчувствовался. Она ведь могла оставить форму себе, как память о единственном сыне, или, на худой конец, продать ее или обменять. Старая, больная мать жила в бедности, тем не менее, сочла необходимым выполнить завещание сына. Мы, конечно, не оставили мать аскера в беде, но сейчас я о другом. Ханмирза Маликахмедоглу до последнего дыхания помнил о своем солдатском долге, не забывал, что надо вернуть казенное имущество, что молодая армия испытывает во всем нужду, и что эта форма в части пригодится! Растите таких преданных и честных аскеров! И никогда не забывайте: аскер всегда похож на своего командира, офицер – на своего генерала. Если командир отважный, то и аскер смелый, если офицер слабый, то и аскер никчемный. Победа приходит тогда и только тогда, когда во время боя возникает полное взаимопонимание между теми, кто отдает приказы, и теми, кто их исполняет. А теперь, господа, к сожалению, я вынужден покинуть вас. Скоро начнется важное собрание Совета Министров. Для меня было большой честью хоть на короткое время сидеть с вами за этим праздничным столом, я чрезвычайно горд тем, что имел возможность лично высказать господам офицерам искренние слова благодарности.

Начальник штаба армии генерал-майор Салимов вышел проводить министра до машины, и мы сели на свои места только после его возвращения. Но все были, как на иголках. Чувствовали, что случилось нечто чрезвычайное, и мы на пороге важных событий.

Часам к 12-ти ужин завершился. Приглашенные гости разъехались, а нам, офицерам воинских частей, было велено остаться и ждать. Генерал Салимов с командирами полков прошли в соседний малый зал.

Офицеры беседовали стоя, беспокойно поглядывая на часы. В углу столовой, между двумя высокими окнами стояли напольные маятниковые часы в узком корпусе, достойные стать украшением самого изысканного ресторана. Двухметровый старинный шкаф, корпус которого был сделан из красного дерева, на который рука какого-то очень терпеливого мастера нанесла тонкий витиеватый узор. Сам маятник был похож на корабельный штурвал, в центр которого были вмонтированы еще одни маленькие часы. А висящие по бокам на цепочках две большие гири напоминали якорь и не мешали мерному покачиванию маятника. Вероятно, это были трофейные часы, доставшиеся в результате победы в морском сражении, хотя, может быть, являлись подарком казарме одного из меценатов-патриотов.

За столом остался лишь худой капитан, который как ни в чем не бывало жевал очищенные орехи с кишмишом. На его спокойном лице застыло такое выражение, какое бывает у людей, знающих все наперед, и их невозможно чем-либо удивить.

Я, не отрывая глаз от капитана, совершенно мне не знакомого, прошептал на ухо ротмистру Герай беку:

– Видать, не зря сегодня по казармам ходили слухи. На все сто процентов – нас вернут в Зангезур.

– Не уверен. Может, в Газахе или на Самуре что случилось? В Зангезуре под Дыгом мы армян здорово общипали, вряд ли они так быстро оперятся.

– Про Газах ничего не могу сказать, но перед возвращением сюда звонил дяде с почты. На Самуре спокойно.

Наконец, двери малого зала распахнулись.

Все замолкли. Даже капитан, наполнив ладонь орехами и кишмишом, встал с места и перестал жевать.

Генерал Салимов распрощался с нами и остановил рукой командира Бакинского полка полковника Исрафил бека Исрафилова, решившего его проводить.

– Не надо, вы объясните ситуацию офицерам.

Дождавшись, пока генерал уйдет, Исрафилов бросил взгляд на маятниковые часы. Новый день уже начался. Мы окружили полковника.

– Вчера утром… – Исрафилов достал из кармана круглые часы, открыл серебряную крышку, внимательно посмотрел и положил их обратно, будто хотел удостовериться в том, что новый день действительно настал, – точнее, ближе к трем часам ночи армяне подняли мятеж в Карабахе. Они воспользовались тем, что мы в регионе оставили лишь незначительные воинские части для поддержания внутреннего порядка. Очевидно, хорошо подготовились и действовали по заранее намеченному плану. После празднования первого дня Новруза, пока население мусульманских сел и городов, а также наши аскеры спали, они перерезали телеграфные и телефонные линии. Затем неожиданно совершили одновременное нападение на азербайджанские воинские части, расположенные в Шуше, Ханкенди, Аскеране, Ходжалы, Тертере, других пунктах. Вооруженные силы армян в пределах Карабаха, подкрепленные регулярными воинскими частями Армении, использовали артиллерию и пулеметы. В большинстве населенных пунктов атаки были отбиты с большим уроном для нападавших. Но несколько сел были захвачены и сожжены. Армяне заняли Аскеранскую крепость. О судьбе небольшого гарнизона крепости из 50 аскеров, который упорно защищался, точных сведений нет. Очевидно, он подвергся истреблению. А главное, армяне смогли взять под контроль Аскеранский коридор. Таким образом, перерезана единственная дорога, соединяющая Карабах с остальной частью страны. Шуша и Ханкенди фактически оказались в окружении. Правительство принимает срочные меры для восстановления порядка, решено отправить туда специальный военный отряд из трех родов войск под командованием начальника штаба армии Габиб бека Салимова. В отряд входят части 5-го Бакинского пехотного полка, 1-го Татарского конного полка, 2-й артиллерийской бригады, легкого артиллерийского дивизиона, рота 4-го Губинского пехотного полка, два эскадрона парламентской охраны. В Гяндже и Агдаме к нам присоединятся дополнительные силы. В 10 часов утра выступаем из казарм, в 11 часов отправляемся по железной дороге в Евлах. До того времени все вооружение должно быть загружено в вагоны. Все командиры, начальники хозяйственных частей должны с максимальной точностью обеспечить выполнение приказов. Необходимые инструкции из штаба армии будут отправлены непосредственно в воинские части…

В 11 часов утра мы в полной боевой готовности выступили с Бакинского вокзала. Вечером прибыли на станцию Евлах, где, выгрузившись, прошли расстояние в 85 верст до Агдама за два дня. В тот же день, 26 марта, в Агдам приехал генерал-майор Салимов со своим штабом.

II. Аскеранский коридор

«Министру внутренних дел М.Векилову. …

Мы озабочены промедлением продвижения [войск], каковое должно отразиться катастрофически на Ханкенди и Шуше… Уже есть соединение между зангезурскими и карабахскими [армянами]. Помощь, опоздав на сутки, уже не будет помощью… У нас патроны почти все вышли.

Генерал-губернатор Карабаха

Х.Султанов,

член парламента Г.Аливердиев.

31 марта 1920 года».

Весна в Карабахе – чудо. Я был в этих местах всего один раз, в прошлом году, в конце осени – начале зимы. В ту пору подняли мятеж зангезурские армяне. Но когда от мороза не чувствуешь ног, а палец прилипает к курку и не оторвешь, не до красот природы. Сейчас же другое дело – солнышко прямо смеется тебе в лицо. Горы греют зеленеющие под лучами солнца луга, лысые леса покрываются пушком, от земли поднимается пар, как от свежеиспеченного хлеба, а ты, прислонившись к широкому стволу Древа Всевышнего – гигантского платана, думаешь о будущем, и то, что тебе грезится, завораживает. Даже запах пороха, пропитавший воздух, не в состоянии отравлять твои фантазии. Наши, губинские горы и долины, конечно, тоже красивые. Но в природе здешних мест чувствуются какая-то мягкость, особая романтика, почти страсть. Скалы не такие суровые, вершины не такие острые, как у нас, чаще всего округленные, я бы даже сказал, пухленькие, как женская коленка. Вот, кажется, нашел, разницу нашел! Наши горы – женихи, карабахские горы – невесты. Карабах – невеста Азербайджана!

И люди в здешних местах по характеру отличаются от нас, северян. Они, как их горы, намного мягче. Сколько лет находятся практически в военном положении, у каждого тысяча проблем, и все равно, встречаясь с кем-то взглядом, непременно улыбнутся. Да и живут они лучше нас. Если б не война, вообще бы жировали. Сам тому свидетель.

В период моего первого прибытия в Карабах и Зангезур батальон 4-го Губинского пехотного полка, в котором ваш покорный слуга служит почти со дня его основания, был временно передан под командование 1-го Джаванширского полка. Губинский полк не участвовал в Дыгской операции, а Джаванширский после серьезных потерь в тяжелых боях необходимо было срочно укомплектовать. Так мы и попали сюда, стали воевать в Горисском направлении, в окрестностях Лысой горы. Когда же было заключено Тифлисское соглашение[16] о прекращении боевых действий и война затихла, наш батальон вывезли из Зангезура. Но не отправили домой, а перебросили, опять же на время, в Карягин[17], защищать мирную жизнь крестьян.

Извилистая дорога из Агдама в Карягин, почти 60 верст по нагорной полосе, проходила через села, населенные в основном армянами. Ее удалось открыть совсем недавно, после того, как армянские вооруженные группировки, терроризирующие мусульманские села, были усмирены, и регион был полностью подчинен азербайджанскому правительству.

Люди в Джабраильском уезде праздновали прибытие отряда в Карягин. Они, наконец-то, почувствовали власть, радовались, что правительство заботится о них, армия стоит на страже мирной жизни. Население города встретило нас торжественно, крестьяне с окрестных сел приезжали с арбами, загруженными мешками пшеницы, бурдюками сыра, кувшинами кавурмы[18]. Видя, как браво маршируют аскеры, их стройные ряды и высокий дух, местные партизаны просили записать их в армию. Даже армяне Гадрута, узнав о нашем прибытии, пригласили отряд к себе в гости.

В царское время Гадрут был самой большой в этих местах стоянкой русских войск, их пограничной бригады. Покидая свои казармы, бригада оставила армянам огромное количество амуниции, различные сооружения. Таких благоустроенных казарм, как в Гадруте, мы не видели даже в Агдаме. Этот город имеет еще одно преимущество – он находится в центре хлебородного региона. Вообще этот край – житница Карабаха. Здесь не только поля, даже склоны гор засеяны пшеницей, скот просто не сосчитать. Последняя осень была особенно урожайной. Наверное, потому, что была относительно спокойной, и люди смогли собрать весь урожай. Днем выходить на поля было не так безопасно, крестьяне в основном работали по ночам. Аксакалы говорили, что местные армяне сами не причиняли бы мусульманам особого вреда, ненависть разжигали эмиссары, прибывающие из Армении, именно они сеяли смуту в горных селах. Некоторые из них называли себя «генералами», хотя, может, даже не дослужились до капитанского звания. Но этой весной «генералы» были заняты в Зангезуре: они решили сконцентрировать силы и в первую очередь очистить от мусульман этот район, примыкающий к Армении. В результате в Джабраильском уезде несколько спала напряженность. Однако все мусульманские села от Карягина до берегов Аракса были запружены тюркскими и курдскими беженцами из Зангезурского уезда.

Положение курдских беженцев было особенно тяжелым. Войска Андроника разорили и уничтожили курдские села выше Гориса, являющегося центральным городом Зангезура. Защищающиеся вилами и дубинками крестьяне отчаянно сопротивлялись, но были бессильны перед вооруженным до зубов врагом. Многих убили, те, кому удалось сбежать, добрались горными дорогами до Джабраила, оттуда разбрелись по городам и весям. Местное население приносило беженцам одежду, пускало их к себе в дом, обеспечивало едой и питьем. Правительство помогало, чем могло. Но курдские мужчины искали не продовольствие, а оружие. Несколько молодых людей добрались до нашей воинской части, хотели в армию, просили винтовку и коня. В тот день я был дежурным офицером по части. Конечно, жалел бедняг, прекрасно понимал их, но вопросы мобилизации были не в нашем ведении. Поэтому объяснил им ситуацию, посоветовал обратиться в штаб, находящийся в Агдаме, где, как слышал, было начато формирование отдельных курдских батальонов.

Вскоре нам самим поступил приказ вернуться в Агдам, оставив в Джабраиле и Карягине небольшие гарнизоны. Курды, желающие обратиться в штаб, присоединились к отряду. Среди них была очень красивая девушка лет 19–20, с большими грустными глазами. За два дня дороги никто ни разу не услышал ее голоса. Я подружился с братом этой девушки, которого звали Султан. Шерстяные перчатки, связанные матерью, отдал Султану, он надел их на руки сестры, чтобы та не мерзла. В Агдаме наши дороги разошлись, я дал им свой домашний адрес в Хачмазе. Пути господни неисповедимы, кто знает, когда и где он окажется. Сначала записал адрес на бумагу, потом понял, что они не умеют читать, и объяснил все на словах. Прощаясь, мы с Султаном крепко обнялись, а его сестра, впервые при мне подняв глаза от земли, прошептала: «Спасибо, брат, пусть Аллах тебя бережет».

В Агдаме нам дали день на отдых, потом загрузили в эшелоны и отправили в Баку…

* * *

В ночь на 27 марта грозовые облака затянули небо над Агдамом. С тех пор вот уже два дня лил дождь, прерываясь лишь для того, чтобы набраться новой силы. Многие подвалы были затоплены, улицы залиты по щиколотку водой.

Отовсюду поступали хорошие новости. Шекинская конница подполковника Тонгиева выбила армян из сел Марагалы, Маргушеван, Чайлы, Брудж и отбросила их от Тертера. Батальон Гянджинского пехотного полка под командованием подполковника Касымбекова заняла в Геранбое села Йеникенд, Гарачинар и Хархапурт. В Джабраиле отряд полковника принца Хосрова Мирзы Гаджара остановил войско, идущее со стороны Армении. Только мы застряли в этом медленно уходящем под воду городе. На самом деле была более серьезная причина, чем проливной дождь, удерживающая нас от похода на Аскеран: мы ждали подкрепления, прибытия дополнительных частей. Аскеранская крепость была настолько важна для армян, что ее защищал хорошо обученный отряд численностью до четырех тысяч солдат. Им руководил опытный и упорный командир, дилижанский армянин Дели Казар. Противник понимал, что эта крепость нам также нужна позарез. Без нее мы никак не могли попасть в Нагорный Карабах, помочь Шуше, Ханкенди, десяткам наших населенных пунктов, оказавшимся в блокаде. Их судьба висела на волоске, мы не имели с ними связи, не знали, что там сейчас творится. Агдамские партизаны, которых собрал Салах бек, человек, имеющий в этих краях большой авторитет, несколько раз пытались расчистить дорогу, однако каждый раз натыкались на отчаянное сопротивление армян и отступали.

Но и мы, несмотря на дождь, не засиживались в казармах. Вели усиленную разведку аскеранской дороги. Выяснили, что армяне установили посты на всех высотах вокруг крепости, в нескольких местах поставили пулеметы, однако артиллерии у них не было. Перед Аскераном, начиная от азербайджанского села Дашбашы до армянского населенного пункта Нахчиваник, Дели Казар успел построить укрепленную оборонительную линию длиною 14–15 верст. Генерал Салимов попросил министра обороны срочно послать в Агдам один из бронированных автомобилей, имеющихся в распоряжении армии. Если нет опасности, что бронированный автомобиль могут подбить пушечным выстрелом, то он в бою может обеспечить серьезное преимущество. А доктор Миргашимов спешно оборудовал рядом со штабом больницу на 50 коек, эвакуационный пункт, искал врачей, медсестер, собирал лекарства, перевязочные материалы. Сегодня во время обеда он со слезами на глазах рассказывал, что ученики 8-го класса гимназии в Гяндже создали санитарный отряд, собираются выехать в Агдам.

К вечеру мы получили еще одну, самую радостную за день весть: корнет Ханкендинского гарнизона тайно перешел линию фронта и принес письмо из Шуши от генерал-губернатора Карабаха Хосров бека Султанова. Я не знал, что было в письме, но оно означало, что в Шуше пока все спокойно, генерал-губернатор лично находится там. Значит, армянское войско, идущее со стороны Зангезура, до сих пор не прорвало оборону наших партизан и не смогло соединиться с карабахскими мятежниками. Если бы это произошло, их первой целью была бы Шуша.

Младшие офицеры собрались под широким навесом прямо перед двухэтажным зданием, где размещался штаб, и ждали, когда корнет выйдет от Салимова. Дождь, наконец-то, перестал лить, с крыш домов и веток деревьев стекала вода. Холод и влажность пронизывали до мозга костей. Соломон потер руки и подмигнул:

– Сейчас бы опустошил бочку «Хванчкари». Сразу в животе зажигается камин, и тепло начинает греть тебя изнутри…

Все сглотнули слюну, но никто не ответил.

Из здания вышел худой, кривоногий корнет среднего роста и, сразу же увидев перед собой около двадцати пар глаз, полных вопроса, жалобно заныл:

– Мужики, имейте совесть, сначала хотя бы угостите стаканом чая…

Мы подбежали к нему и буквально на руках внесли в столовую.

В тот вечер корнет рассказал много интересного. Самый запоминающийся, конечно, был бой за Ханкенди, непосредственным участником которого он оказался.

– В день праздника, как полагается, наелись плова с алыча-кавурмой, утрамбовали сверху шекер-бурой и пахлавой, затем, счастливые от мысли, что завтра можно будет все повторить, заснули. Среди ночи меня разбудил странный звук. Сначала подумал, что живот взбунтовался. Не смотрите, что я такой щупленький, когда подают еду, меня от стола силой не оторвешь, потом сам же страдаю. Но прислушался и понял, нет, это не мой живот, а кони во дворе ржут. Сон-то уже пропал. Решил выйти, прогуляться, может, полегчает. Дошел до дверей казармы и вдалеке услышал выстрелы. Подали сигнал тревоги. Армяне неожиданно напали на позицию наших артиллеристов на краю города. Говорю «неожиданно» потому, что всего несколько часов назад сидели рядом с нами за одним столом, вместе праздновали Новруз. Еще папаз ихний, хитрец, пожаловал вместе с уважаемыми армянами города, пришел поздравить начальника гарнизона Амануллу хана. Речь толкал о мире и дружбе. В общем… Нельзя было позволить противнику закрепиться на захваченной позиции и повернуть дула наших пушек в сторону казарм. С первого же наскока наша конница выбила оттуда армян. Они перебили наших артиллеристов, но и мы тут оставаться не могли. С одной стороны тьма, с другой густой туман не давали возможности следить за маневрами противника. Сняли замки с пушек, взяли с собой и отошли в часть. По приказу генерал-майора Гаджара заняли оборону, всадники прикрывали фланги пехотинцев. Не прошло и получаса, как началась мощная атака армян с четырех сторон. Противник имел явное численное преимущество, нас серьезно прижали. Постепенно светало, туман рассеивался, но в большой суматохе трудно было точно определить, где наши, а где армяне, иногда попадали под обстрел своих. Те, у кого кончились патроны, цепляли штыки, во многих местах шел рукопашный бой. В такой ситуации конница имеет превосходство. А их всадников было не меньше наших. Вдруг вижу, группа армянских солдат врывается в казарму, вытаскивает оттуда трех наших безоружных аскеров и ставит к стенке. Армянский командир слезает с коня, обнажает шашку и идет прямо на них. Не обращает даже внимания на своих товарищей, которые что-то говорят ему, видимо, пытаются остановить. Я был недалеко. Кровь залила глаза. Не подумав о том, чем это для меня может кончиться, повернул коня. Пока офицер не успел зарубить и третьего нашего аскера, я подоспел и на скаку опустил саблю на его голову. Услышал сзади крики растерявшихся армян: «Алексан спанум», «Командир спанум»…

– Что значит «спанум»? – перебил его коренной бакинец из старой крепости Джебраил бек.

За корнета ответил подпоручик Пармен Даушвили, который вырос в Джавахетии среди армян:

– «Убит», значит, отправлен в ад. Гагзавнили джоджохети[19], понял?

Корнет уважительно посмотрел на грузинского офицера, подтвердил его слова кивком головы и продолжил:

– Мне повезло, пули, посланные вдогонку, прошли мимо, над головой. Верный конь вывез меня из этой передряги, но самого ранили. Среди армян началась паника. Они погрузили тело Алексана на его лошадь и под натиском наших окрыленных аскеров стали отступать. Бой, который начался где-то в два часа ночи, закончился часам к половине седьмого. Когда стало совсем светло, мы увидели страшную картину. Половина гарнизона была перебита. Потери армян были еще больше.

– Так у кого сейчас Ханкенди? Здесь разные слухи ходят… – задал я интересующий всех вопрос, как только корнет закончил свой рассказ. Конечно, мы тут не каждому слуху верили, но за два дня столько всего наслышались…

– Ханкенди-то мы удержали, но ситуация в любой момент может измениться. Все зависит от того, кому первым подоспеет помощь: армянам со стороны Зангезура или нам из Агдама.

Адъютант командующего просунул голову в открытую дверь столовой и крикнул:

– Все офицеры, срочно к Салимову!

Зал на нижнем этаже штаба был полон людей. Салимов стоял в конце зала и ждал, пока соберутся все. Офицеры нашего отряда восхищались им: конечно, кто не захочет стать генералом в 38 лет? Однако Габиб бек был достоин всяческого уважения не только за свое звание и высокую должность, но и за блестящее образование. Офицеров, закончивших военную академию, в армии можно было сосчитать по пальцам одной руки. Он превосходно знал военную науку и технику боя. У генерал-майора были умные глаза и гордый, проникающий прямо в душу человека взгляд. Казалось, Салимов одним разом хотел определить, кто стоит перед ним и вообще, что от него можно ожидать. Но в этом взгляде не было холода, даже намека на иронию, наоборот, в нем чувствовались забота, какое-то беспокойство. Габиб бека интересовало не только то, как служат аскеры, но и то, как они одеваются, что едят, где спят. Он занимал один из самых высших постов в министерстве, тем не менее, никогда не был «кабинетным генералом». Я сам до этого момента никогда не участвовал в бою, которым он управлял, но более опытные офицеры хвалили его как решительного, отважного, требовательного и очень сообразительного командира. Я знал, что генерал Салимов в 1918 году сражался в рядах Кавказской Исламской Армии, в 1919 году добыл для молодой азербайджанской армии первую крупную военную победу во время Мугань-Ленкоранского похода. Второй такой победой считалась Дыгская операция под командованием генерал-майора Джавад бека Шихлинского. С гордостью хочу напомнить, я тоже участвовал в этой операции в звании подпрапорщика…

Салимов начал говорить, когда последний из приглашенных занял в зале свое место.

– Господа офицеры! Я хотел лично убедиться, что вы все понимаете ответственность стоящей перед нами задачи. Вот почему вас собрал. Это крайне важно, ибо вы должны привить такую же ответственность вашим аскерам. Я получил письмо от губернатора Султанова и начальника Шушинского отряда генерал-майора Новрузова. Они пишут, что после захвата сел в направлении Багирбейли объединению усилий зангезурских и нагорно-карабахских армян уже ничто не мешает. Если это произойдет, то Шуша и Ханкенди окажутся в критическом положении. Они каждую минуту ждут штурма, просят нас о помощи.