Медведи тоже умеют любить. Камень Демиурга. Книга первая

– На-ка, глотни… Тебе сейчас надо. – Голос был участливый с легкой насмешкой.

Я, не раздумывая, взяла фляжку из его рук, и сделала несколько больших глотков, не заботясь, что за жидкость в ней находится. Вкус я почувствовала только потом. Он был горьковатый и терпкий одновременно, а еще в нем чувствовалась легкая кислинка. Я слегка поморщилась и вернула фляжку старику. Он закрутил деловито пробку и повесил фляжку на место. Похлопал меня по плечу, и, не скрывая уже усмешки, произнес:

– Ничего… ничего, сейчас легче будет.

Я не спрашивала, что он мне дал. Во рту остался привкус шалфея и черемухи. Там было что-то еще, но сейчас для меня это было неважно. Я пыталась отдышаться. Тем временем, пока старик старался привести меня в норму, мужчина, который вышел из леса, легкой, скользящей походкой бывалого таежника подошел к нам. Посмотрел на меня сверху вниз и покачал головой. Его жест можно было понять только в одном смысле: «Бродят тут всякие…». Но, если честно, в данный момент мне было совершенно безразлично, если не сказать хуже, что он обо мне думает.

Я подняла взгляд, пытаясь его как следует разглядеть, наплевав на деликатность и правила приличия. Какие уж тут правила, когда меня минуту назад, чуть медведь не сожрал! И, между прочим, если я правильно поняла, его медведь. Так что, мою легкую бесцеремонность ему придется потерпеть, как некую компенсацию за пережитый мною страх. Внешность у него была довольно запоминающаяся. Суровое, словно выточенное из камня лицо, плотно сжатые губы, нос с легкой горбинкой, делающий его немного похожим на хищную птицу, небольшая черная борода, в которой не было заметно ни одного седого волоска. Из чего я заключила, что волосы были все-таки седыми. Мелькнула мысль, что же должно было случиться в его жизни, что он так рано поседел. Но, разумеется, искать ответ на этот вопрос было совсем не ко времени. Глаза были темно-серого, почти пепельного цвета. Черный зрачок терялся в них, будто растворяясь, что придавало его взгляду жутковатое свойство, словно он смотрит не на тебя, а сквозь тебя. Большой шрам пересекал его левый глаз, немного стягивая его, от самой брови, через всю щеку, оканчиваясь под скулой. Это создавало некую иллюзию, словно он в презрительной ухмылке щурил левый глаз. Да еще и это странное имя «Один». Скорее всего, это было не настоящее имя, а просто кличка, которую он получил, надо полагать, благодаря все тому же шраму. Шрам, как ни странно, не портил его облика, не безобразил лицо, а делал его действительно похожим на скандинавского бога, повелителя ассов. И еще, скорее всего, это было из-за его глаз, которые приковывали к себе внимание своей необычностью, заставляя забывать обо всем остальном.

Постояв несколько секунд надо мной, он обратился к старику.

– Я пойду Асхата закрою. Иначе лошадь сюда ни за что не вернется. – И направился вслед за медведем к дому.

Старик, соглашаясь, кивнул ему, а потом опять обратился ко мне.

– Ну что? Здесь посидишь или к дому пойдем?

Я, мысленно прикинула, смогу ли я дойти сейчас до дома старика, и решила, что мне это будет по силам. Тем более, что рядом с домом был родник, а пить мне сейчас хотелось нестерпимо. Во рту все пересохло, и снадобье Прона, которым он меня напоил, вызывало во рту еще большую сухость. Была и еще одна причина. Я не верила, что Один сумеет быстро найти Люську. А сидеть в ожидании этого события на земле посередине поляны было бы совсем глупо. Поэтому, я кивнула старику, и пробормотала:

– Чего здесь сидеть? Лучше к дому пойду…

Старик опять усмехнулся и, поднявшись с корточек пошел к дому, периодически оглядываясь на меня. Кое-как поднявшись с земли, я поплелась вслед за ним, стараясь, чтобы меня не болтало из стороны в сторону при этом. Но, видимо, питье, которое мне дал Прон, оказало свое влияние. И, подходя к дому, я чувствовала себя уже вполне сносно.

Один стоял на берегу ручья и пытался выманить медведя из воды, чтобы запереть его в небольшой пристройке, которую я не сразу разглядела, позади дома, и двери которой сейчас были распахнуты, словно бы приглашая косолапого зайти внутрь. Как видно, пристройка из досок служила жильцам кладовкой для хозяйственных нужд. Но, медведю, как видно было глубоко начихать на все приглашения. Он плескался в воде, словно малый ребенок. Брызги радужным фейерверком разлетались ореолом вокруг него. Я невольно залюбовалась этой картиной, совсем позабыв о недавнем пережитом страхе. А косолапый не обращал ни малейшего внимания на все усилия человека, старавшегося его выманить из воды. Со стороны это выглядело весьма забавно. И я, совсем не к месту, вспомнила свое голубое детство, когда бабушка пыталась меня вытащить из реки, а я делала вид, что вовсе не замечаю ее громогласных воплей и размахивания рук. Эти воспоминания вызвали на моем лице улыбку, которую тут же заметил старик.

– Чему радуешься? – Тут же спросил он.

Я хмыкнула и указала рукой на медведя.

– Как дите малое… Меня тоже так же из воды в детстве не могли вытащить.

Старик усмехнулся.

– Все живое в нашем мире создано по одному образу и подобию. – И указав не на крыльцо, предложил. – Сядь в теньке посиди пока. А я помогу Асхата закрыть. Не то мы твою лошадку и вправду сюда не заманим.

Я присела на крыльцо. Мне нестерпимо хотелось пить, а еще не мешало бы умыться холодной водой. Но, пока там принимал водные процедуры медведь, идти туда не очень хотелось. Он, конечно, почти ручной зверь, но все же зверь. А испытывать судьбу во второй раз за это утро, особого желания не возникало.

Вскоре двум мужчинам удалось «выудить» медведя из воды, и он неохотно отправился следом за Одином. А я кинулась к роднику. Встала на колени и опустила голову в ледяную воду, и так замерла в блаженстве на несколько секунд. Потом напилась вволю, прогоняя горьковатый привкус во рту, оставшийся после снадобья старика.

На крыльце меня уже поджидал Прон. Я присела рядом с ним, и задала вопрос, который меня сейчас интересовал больше всего:

– И как мы будем сейчас искать мою лошадь?

Старик в притворном удивлении приподнял свои лохматые брови:

– Мы…? Мы никак не будем. Ее сейчас Один приведет. – И с интересом стал разглядывать поляну перед домом, как будто увидел там что-то в высшей степени занимательное.

Я проследила его взгляд, но ничего, стоящего такого пристального внимания не заметила, и опять уставилась на Прона. А тот делал вид, что не замечает моего взгляда, поднялся с крыльца, подошел к молодой березке, которая росла рядом и к которой, совсем недавно, я привязывала Люську, и стал тихонечко что-то напевать, поглаживая белый ствол своей ладонью с узловатыми пальцами. Я прислушалась и смогла разобрать слова:

– Ты расти на радость всем, древо жизни,

Пусть обойдут тебя грозы и молнии,

Пусть достаточно будет тебе влаги и воздуха,

Чтоб росло ты и зеленело всегда…

Насколько я могла понять, это было старославянская песня-приговор, которую наши предки исполняли, обращаясь за живительной силой растения, чтобы излечить недуги. Я сидела и слушала, как старик снова и снова повторяет эти строки, а в голове моей роились тысячи вопросов, которые я хотела бы ему задать. А ведь он действительно настоящий лекарь, и мне было чему у него поучиться. Только вот, вряд ли он возьмет меня в ученики. Тем более, что один у него уже, похоже, был. Один вышел из-за угла дома, и, не глядя ни на меня, ни на старика, прямиком отправился к опушке леса. Я принялась с любопытством за ним наблюдать. Мне было интересно, где и как он будет искать мою кобылу. У меня была тайная надежда, что умница-Люська должна прийти прямиком в родную конюшню. О том, как буду до базы добираться я, пока не думала. Расстраивало только одно. Лекарства для Кольки остались в седельной сумке, притороченной к седлу лошади. А значит, до того, как я начну лечить парня, времени уйдет намного больше, чем я представляла себе. Погруженная в свои тревожные мысли, я перестала обращать внимания на Одина. И совершенно напрасно.

Он остановился на краю леса, сложил ладони рупором и издал какой-то гортанный крик, похожий на лошадиное ржание, только намного ниже тоном. Звук, подхваченный эхом, разнесся по всей поляне. Появилось такое ощущение, что здесь пасется целый табун лошадей, и все они начали ржать. Звук пометался по лугу, отражаясь от стоявших деревьев и замер на низкой ноте. А через несколько секунд, из леса послышалось ответное ржание. Вскоре, на поляну выскочила Люська, с бешено вращающимися глазами, с пеной на удилах, вся в мыле. Один издал еще какой-то звук, который я не взялась бы описать кроме как, успокаивающий свист. Кобыла подошла к мужчине, и отфыркиваясь встала с ним рядом, испуганно дрожа всей кожей. Он погладил лошадку по шее, что -то при этом приговаривая, а затем, взял повод в руку и направился к нам.

Я переводила удивленный, если не сказать, ошарашенный взгляд с приближающегося Одина на старика, не в силах произнести ничего более вразумительного, кроме как, «ни хрена себе!». Вроде бы, приличной женщине не к лицу подобные выражения, но мне на это было сейчас просто наплевать. На мой удивленный и вопросительный взгляд, Прон ответил с коротким смешком.

– Один с любым зверем разговаривать умеет. Талант у парня…

Конечно, «парнем» назвать Одина у меня вряд ли язык повернулся бы, но, возможно, с высоты своего возраста Прон вполне мог о нем так говорить. Тогда и я для него была просто «девочкой». Я все еще продолжала таращится на Одина, когда он подвел Люську ко мне и протянул поводья, не произнося при этом ни слова. Я с большим трудом выдавила из себя «спасибо», приняла повод и принялась ее водить по поляне, чтобы она немного остыла. Потом позволила ей напиться из ручья, и вскочила в седло. И тут у «парня» прорезался голос. Хмуро глядя на меня, он произнес:

– Не советую тебе сейчас ее понукать. Пусть идет, как сама захочет. Ей пришлось набегаться, да и страха натерпелась, бедная. – Голос звучал немного хрипло, будто, у него в горле пересохло.

Я с изумлением уставилась на него. Он что, думает я изверг какой, примусь лошадь кнутом стегать, погоняя? Не найдя, что я толкового могу ему ответить, я еще раз пробормотала «спасибо», и направила кобылку в сторону тропы. На самой кромке леса, я не выдержала и оглянулась. Прона нигде не было видно, а Один стоял и смотрел нам с Люськой вслед. И только тут я поняла. Именно его я видела тогда, ночью в черемуховых кустах возле базы.

Всю обратную дорогу до дома я вспоминала свое посещение избы знахаря. В голове была невообразимая куча-мала из вопросов и догадок. Кто такой это Один? Он сын старика? Или его ученик? Почему Саныч ничего мне о нем не рассказал. И медведь Асхат тоже был загадкой. Не могу сказать, что мне часто приходилось встречаться с медведями, но немного я знала об этом звере. Медведи по своей сути не агрессивны, но, чтобы такой взрослый медведь стал тебе другом… Это очень сомнительно, и возможно только в одном случае: если человек воспитал его с детства.

За всеми этими размышлениями, я не заметила, как добралась до базы. Люська-умница довезла меня безо всяких приключений. Впрочем, нам с ней приключений на сегодня было вполне достаточно. Я решила, что не стоит рассказывать мужикам обо всем, что случилось у дома деда Прона. Андрей помогал Василичу на кухне. Колол дрова и таскал воду. Завидев меня, оба бросили свои дела и кинулись ко мне. Василич молча оглядел меня беглым взглядом с ног до головы и, убедившись, что я цела и невредима, удовлетворенно крякнул. Он прекрасно знал, что я терпеть не могу отвечать на бесконечные вопросы о собственном самочувствии или о том, как мои дела. Тем более, что все было вполне очевидным. Я задала вопрос, который волновал меня больше всего:

– Как там Колька?

Андрей с Василичем переглянулись, и после молчаливого соглашения, заговорил Андрей.

– Вроде бы жара нет. Но, нога его мне не нравится. Я его с полчаса назад твоим отваром напоил. Луковицы отвязали. А так… – Он пожал плечами. – Вроде бы все не так плохо. Ты привезла лекарства?

Я молча кивнула. Достала свою добычу из седельной сумки, попросила Андрея обиходить Люську, а Василича – поставить кастрюльку для отвара. И сразу прошла в свою избушку, поглядеть, как там Колька. Несчастный парнишка спал, как убитый. Нога, лежавшая поверх одеяла, была опухшей и особого оптимизма мне не внушала. Но я очень надеялась, что снадобья Прона помогут парню быстро встать на ноги.

Глава 9

Детство у Олежки было счастливым. Он был поздним ребенком, очень долгожданным, и родители в нем души не чаяли, хотя и не особо баловали. Мать была филологом, читала лекции в университете, потом как-то увлеклась этнографией. Не смотря на возраст, закончила заочно исторический факультет. И теперь моталась по экспедициям, изучая культуру народов Урала. А отец был геологом, тоже, едва снег стаивал, уезжал в экспедицию и до следующих снегов Олежка его не видел. Пока был маленький его на все лето к себе забирала бабушка Анфиса в деревню. Вот где ему было раздолье! Бабушка была малограмотная, но сказок, былин, древних сказаний знала великое множество. Так что, у Олежки тут тоже была своя экспедиция по этнографии, почти, как у мамы. Ему нравилось засыпать, уютно свернувшись на бабушкиной кровати, провалившись в мягкую, из гусиного пуха, перину, под ее неторопливый, словно журчащий ручеек, голос. И он сначала плыл в этом мире ее рассказов, как в волнах тумана. Затем, глаза незаметно закрывались, он проваливался в сон, словно попадал в другой мир. В нем огромные ели клонили свои головы к земле под напором Борея… С их ветвей свисали до земли, как седые бороды древних старцев, старые мхи, и раскачивались в такт порывам ветра. Грозовые облака наползали одно на другое. И раздавались мощные, раскатистые удары грома! Это грозный Бог Перун выезжал на своей колеснице, и метал огненные стрелы свои в злого змея, укравшего жену бога. Начиналась битва! И проливалась кровь змея на измученную землю горячими каплями летнего дождя, на последние камни ушедшей Гипербореи. Какие тайны еще хранят эти скалы, эти горы и бескрайние леса? Какую память они сберегают? Что скрывается за этими, как бескрайние океанские просторы, туманами? Возродятся ли дни былой славы…? Только Боги знают… Затихает вдали за горизонтом звук битвы. Удаляется в чертоги небесная колесница яростного Бога… И Олежка, подхваченный буйными порывами ветра, уносился вслед за огненной колесницей, и засыпал глубоко и спокойно с блаженной улыбкой на губах.

Когда подрос, и ему исполнилось одиннадцать лет, отец пообещал взять его с собой «в поле», как говорили геологи. Мать была против, считая, что сын еще маловат для подобных приключений. Олежка сидел в своей спальне под дверью, и с замиранием сердца слушал, как спорят родители, сжимая в руках, словно спасительный круг, отцовский бинокль.

– Он еще маленький! – Горячилась мать. – Ты что, не понимаешь?! Ты будешь по своим горам лазить, а он что, в палатке комаров кормить?! Да, и потом, ведь сам знаешь, тайга, возможно всякое!

Мать горестно вздохнула, и у Олежки, кажется, перестало биться сердце. Он прекрасно знал, когда мама начинала так вздыхать, отец ей всегда уступал. Но, на сей раз, все было по-другому. Он услышал, как папа достаточно настойчиво принялся возражать.

– Оля, он мужчина, не забывай этого. Ты его всю жизнь под юбкой не продержишь. Анфиса Федоровна безусловно, достойная женщина, и просто замечательная бабушка, но мальчик растет, и ему необходимо закалять и характер, и тело. А в этот раз в экспедиции будут еще два паренька. Ты же знаешь Куликова Сергея? Так вот, он своих пацанов берет. Так что, Олегу будет не скучно. Парни у него хорошие, многое умеют, многое знают. Так что нашему сыну будет чему у них поучиться.

Мать опять вздохнула, но Олежке показалось, что уже не так горестно, и все еще попробовала возражать.

– Так Куликовским ребятам уже сколько? Младшему четырнадцать, а старший уже совсем почти взрослый мужчина, ему семнадцать. А наш-то, совсем малявка по сравнению с ними. Захотят ли возиться? Да, и няньки с них, как с тебя балерина. – Невесело усмехнулась она.

Голос отца стал мягким и чуть насмешливым.

– Оль, да они сами предложили, чтобы я Олежку с собой взял. Они за ним и присмотрят. Не волнуйся, все будет хорошо.

Они еще поговорили немного, но Олежка дальше слушать не стал. Было ясно, что в этот раз папа все-таки возьмет его с собой. Он забрался в кровать, сунул отцовский бинокль под подушку, как некую гарантию и пропуск в тот таинственный мир под названием «тайга», в который до сих пор ему ходу не было, и, свернувшись калачиком, уснул, счастливо улыбаясь во сне. А когда он проснулся, возле его кровати стояла пара новеньких кирзовых сапог маленького размера.

То лето он долго еще вспоминал и наяву, и в своих снах. Тайга приняла его не сразу. Сначала, она обрушилась на мальчишку всей своей мощью комариных и москитных туч, затяжных дождей, ночного волчьего воя. Но, рядом был отец, и Олежка, сцепив зубы терпел. Терпел так, как только умел, стараясь не показывать своих слабостей. А ночами, зарывшись в спальник в палатке, тихонько скулил, так, чтобы, не дай Бог, никто не услышал. Нестерпимо чесалось все тело, глаза превратились в две щелочки от укусов ядовитой мошки, непривычные кирзовые сапоги натирали ноги до кровавых мозолей. Отец поглядывал на него вопросительно, но он, упрямо стиснув зубы, выдавливал на своем лице улыбку. Ведь если он только пикнет, отец тут же его отправит домой, и больше никогда уже не возьмет с собой. Да еще ему страстно хотелось показать себя настоящим мужчиной, чтобы отец им мог гордиться.

С Федькой и Иваном Куликовыми он подружился сразу. Федька старший был уже почти взрослым дядькой. У него даже на подбородке вылезал пушок, который обещал в скором времени превратиться в настоящую бороду, как у его отца или дяди Сережи, отца мальчишек. Федор был не по годам рассудительным, и опекал их с Ваняткой, младшим Федькиным братом, почти, как взрослый, серьезно и ответственно. По утрам подъем вместе со всеми, легкая гимнастика, водные процедуры у ледяного ручья, до которого еще надо было добежать. Затем, Федор придумывал им какие-нибудь несложные дела на общую пользу, так сказать. Натаскать хвороста или воды, заштопать одежду, которую мальчишки, словно нарочно раздирали, лазая по деревьям и скалам. А после обеда они помогали мыть посуду. И только потом у них было «свободное время». У братьев не было мамы, она умерла, когда младшему Ваньке исполнилось четыре года, а Федору семь. О причинах ее смерти никто не говорил, да и Олежка не решался расспрашивать, жалея братьев. Как это они без мамы? Мальчик эдакого ужаса даже представить себе не мог. Но мамы не было, и это было горьким фактом и страшной очевидностью. Воспитывал их отец. С раннего детства он брал их с собой «в поле», и для них все это было уже привычным. Федька на следующий год уже пойдет в армию, а потом станет геологом, как и его отец. Ванька был характером помягче, смешливый, всегда готовый к какому-нибудь озорству, за что и получал нередко подзатыльники от старшего брата.

Иван сразу взял Олежку под свое крыло. Теперь, все проказы учиняли уже вдвоем. Правда, ничего такого страшного они не совершали. Самым большим проступком был только один, о котором они никому до конца так и не рассказали. Они собрались отправиться в пещеру, которая находилась недалеко от их лагеря, наслушавшись про нее удивительных историй от деда, который был в экспедиции разнорабочим, и его все, почему-то, называли просто «Сеня». Сеня был уже совсем старым, лет сорока пяти, и знал множество историй и баек, коими потчевал ребят по вечерам, сидя у костра. Так вот, про пещеру он рассказывал, что в ней, были спрятаны несметные сокровища бандитской шайки, которая орудовала в этих краях лет сто назад. А предводителя банды звали смешным именем Ерошка. Мальчишки смешливо фыркнули. Ну, правда, что это за имя для грозного атамана, «Ерошка»? Смех один, да и только! Федор, слушавший все это, сидя у костра и что-то мастеря из двух деревяшек, только презрительно скривился и спросил:

– Сеня, ты случайно не про Али-Бабу и сорок разбойников рассказываешь?

Сеня обижено надулся, и пробурчал в ответ на эту реплику Федьки:

– Сам ты Али-Баба! Не знаешь, так и не говори!!

Они тишком убежали из лагеря на следующий день перед самым обедом. Улизнули пока Федор помогал геологам с образцами пород, прихватив с собой по коробку спичек, и по куску хлеба. Идти до пещеры следовало километра три в гору, потом пройти по хребту еще километра два. И там были скалы. Олежку просто околдовало их тяжелое и суровое очарование. Словно, он попал в совершенно другой мир. В тот мир, о котором ему рассказывала бабушка Анфиса в своих сказаниях. Мальчик без конца вертел головой, словно ожидая, что из-за какого-нибудь камня высунется голова кладовика7, ну, или, на худой конец, просто лешего.

Пещера, запрятанная между двух больших камней, напоминающих очертаниями голову волка, была не очень глубокая, может метров десять всего. В ней пахло сыростью и диким зверем. У Олежки по коже побежали холодные мураши. Словно, из темных углов на них смотрел кто-то невидимый и ужасный. Судя по тому, как Ванька переступал с ноги на ногу, испугано оглядываясь, ему тоже было не по себе и хотелось побыстрее сбежать из этой темной дыры, которая словно тянула их в свою ненасытную утробу. Спички сгорали быстро, и не давали достаточного света, чтобы разглядеть пещеру как следует.

Нестерпимо захотело оказаться там, где ярко светит солнце, где все просто и понятно, где комары уже не кажутся таким уж страшным бедствием. Когда они выскочили наружу, заполошно дыша и, почему-то, оглядываясь, будто, кто-то гнался за ними, и мог в любой момент схватить и утащить обратно в темноту лаза, прямо перед пещерой их поджидал «сюрприз». Медведица с двумя маленькими медвежатами.

Ванька как-то сдавленно пискнул, вроде как собираясь крикнуть, но в последний момент передумал, а Олежка, не отдавая себе отчет, почему, сделал несколько шагов вперед, прямо к медведице. Он бы не смог объяснить не то, что кому-нибудь, а даже самому себе, почему он поступил так. Было ощущение, что он встретил старых друзей. Медвежата, завидев людей, перестали баловаться, и замерли недалеко от матери. А мать – медведица, потянула носом воздух, прижала свои круглые, и как казалось Олежке, смешные ушки к крупной, словно бочка, голове, и пошла напряженной походкой прямо к мальчику, изредка издавая какие-то утробные звуки, больше похожие на кваканье огромной жабы, чем на медвежий рев. Позади Олежки раздался дрожащий от страха Ванькин голос.

– Стой! Не шевелись!!!

А Олежка и не собирался шевелиться. Он завороженно смотрел на приближающуюся медведицу, совершенно не испытывая никакого страха. Огромный бурый зверь казался ему, будто продолжением того сказочного мира, в котором он вдруг очутился благодаря собственному неуемному любопытству. Вот сейчас, он подойдет к нему и позовет идти за собой в огромный ДРУГОЙ таинственный мир. Медведица подошла к нему на расстояние метров трех и остановилась, потягивая носом воздух. И тут случилось то, что привело Олежку в совершеннейший восторг. Медвежата выскочили из-за спины матери, и кинулись прямо к нему. Они стали тыкаться в него носами и лбами, скакать вокруг него, будто приглашая мальчика поиграть с ними. Он вытащил из кармана кусок хлеба, и, разломив его пополам, протянул медвежатам. Мама-медведица предостерегающе рыкнула, но, дети есть дети, пускай даже и медвежьи. Медвежата осторожно потянули носами, а потом, быстрым движением выхватили хлеб из рук мальчика, едва не откусив ему при этом палец. Они стали чавкать так самозабвенно и забавно, что Олежка не выдержал и тихонько засмеялся. А медведица уселась на задние лапы и смотрела на своих чад, с умилением и любовью, как на Олежку смотрела его бабушка.

Медвежата, быстро управившись с хлебом, опять кинулись к мальчику, тыкаясь в него носами.

– У меня больше ничего нет… – Огорченно проговорил он.

При звуках его голоса, медведица поднялась на четыре лапы, и тихонько рыкнула, ну точно, как бабушка, когда пыталась загнать Олежку домой с улицы. Медвежата нехотя отбежали от мальчика, послушные материнскому слову. А медведица развернулась, и медленно пошла в лес. Медвежата весело понеслись за ней, изредка оглядываясь на мальчика, как Олежке казалось, с сожалением.

Когда медвежье семейство скрылось в лесу, Ванька, который столбом стоял все это время позади Олега, подскочил к мальчику и хлопнул его по плечу:

– Ну, ты даешь!! Я думал, все, нам конец. А еще если бы ты закричал или побежал, тогда точно было бы все… А ты гляди-ка, молодец. Только скажи, ты зачем к медведице-то пошел? Это ж зверь таежный, она шуток не понимает.

Олежка смущенно пожал плечами и выдавил кое-как из себя:

– Она на мою бабушку похожа была…

Ванька пару секунд смотрел ошалевшими глазами на Олежку, а потом, хлопнул себя по бокам руками и согнувшись пополам, захохотал: