Мотивы убивать

***

Взрослые зомби предпочитают черный кофе. И круассаны с шоколадом внутри.

Удобно устроившись в самом углу маленькой кухни, Норан и Алистер неспешно попивали васильковый чай, закусывая крохотными витками шоколадной стружки, за неимением большего.

– Давай помечтаем, – вдруг предложила Норан. – Давай представим, что нет всего этого ужаса, грязи, крови и страха, а мы спокойно живем в открытую среди людей.

– Это, без сомнения, было бы замечательно, – аккуратно согласился Алистер. – Но это утопия, как и пресловутый «мир во всем мире».

– Но почему?

– Потому что мы от людей отличаемся разительно, как ни крути, а они не любят выделяющихся. Равенством тут и не пахнет, уж прости, это будет как третий пол: «мужчина, женщина, зомби». Есть дискриминация расово-половая, а будет еще и «зомби-не-зомби», а то еще и по степени разложения.

– Ты безбожный скептик, – она отпила немного чая из чашки с незабудками. – Человечество же эволюционирует. Я думаю, рано или поздно оно избавится от этих архаичных идей.

– А ты – безнадежный романтик. Хорошо, допустим, нас приняли с распростертыми объятиями. Нет предрассудков, человек зомби друг, товарищ и брат.

Как новым членам социума, нам нужна будет работа, и вот тут – хо-хо! – думаешь, нам позволят занять какие-то нормальные должности? Оживших обеспечат самой тяжелой деятельностью, вроде работы в шахтах. Придавит камнем, руку взрывом оторвет – ничего, обратно пришьется. А потом дойдет до абсурда: это ж зомби, что ему будет, он ничего не чувствует.

Нет, Норан, нам нельзя жить вместе с людьми – нам же хуже. Они боятся нас – и это понятно. Чтобы принять воскресших, прости, мертвецов, которые еще и периодически не контролируют себя в вопросах куся, им нужно преодолеть серьезные внутренние барьеры.

– Допустим, преодолели! – упрямо тряхнула головой Норан. – А если это будут две отдельные цивилизации: людей и нас? Мы не будем вмешиваться в дела друг друга, не будем воевать, а, наоборот, станем осторожно налаживать контакты, изучать культуру. Ходячие ведь тоже о живых мало что знают.

– Хм, а вот это вполне может быть, – задумался Алистер. – Если воспринимать друг друга, как два разных самостоятельных вида, но постоянно обмениваться информацией, то вполне может получиться мирно сосуществовать.

– Только подумай! – возбужденно заговорила Норан. – Мы же сами строим свою жизнь, и будет здорово, если рано или поздно сотворим, как в той книжке, «дивный новый мир»! Мы можем устраивать массовые чаепития с людьми, проводить взаимные экскурсии, помогать, да, даже в шахтах, но добровольно, а не по чьей-то указке, как ты говоришь.

– Норан, если ты внимательно читала Хаксли, то должна была заметить, что его мир не так уж идеален.

– Да знаю я, – отмахнулась она. – Это уворованная метафора, только и всего. Ну дай пофантазировать спокойно! Я думаю, чисто теоретически, мы можем достичь этой гармонии. Если живые поймут, что мы не собираемся посягать на их жизнь, свободу и личное пространство, то охотнее пойдут на контакт.

– А дети? Им же нужно свежее мясо, они могут действительно представлять опасность.

– За детьми будем тщательно следить, – упрямо тряхнула головой Норан. – В конце концов, их не заводят не готовые к ответственности несознательные личности.

Ну вот представь: ты открываешь сейчас дверь, а там – никакого голода, страданий и т.д., и т.п. Алистер, за вот этой деревянной дверью – тот самый дивный новый мир!

– Ага, – хмыкнул Алистер, выглядывая на улицу. На расстоянии десяти метров двое детин сладострастно откручивали случайному зомби голову и конечности. просто так, для профилактики. Просто потому, что он шел мимо, а им захотелось. – Дивный новый мир, в котором обитают такие люди.

***

Оказывается, массовое помешательство Оживших – не самая большая проблема. Основную опасность для себя каждый осознал только теперь, когда на исходе были все пищевые ресурсы, и твой друг-сокомандник так странно поглядывает…

Когда Скин объявил о всеобщем сборе, даже прежде избегавшие его башню, теперь с надеждой потянулись туда.

– У меня для вас две новости! – начал Мастер, когда все расселись. – По традиции: хорошая и плохая. С какой начать?

– Хватит с нас плохих новостей, давай хорошую! – крикнул кто-то.

– Хорошо, – кивнул глаголящий. – Не стану ходить вокруг да около, все мы прекрасно видим, что вот-вот уподобимся зомби в своем стремлении заполучить кусок мяса. Так вот: я нашел способ искусственно синтезировать его… – дальнейшие слова потонули во всеобщем ликующем ропоте.

Когда шум немного поутих, Скин продолжил:

– Мне жаль портить вам настроение, но вы забыли о плохой новости.

Я пытался воссоздать в лабораторных условиях не только мясо, но и растительную пищу, и просто питательный гомогенат вроде тофу, и много чего еще. Мясо оказалось наиболее легко и быстро воспроизводимым продуктом. Но для его изготовления мне нужен один ингредиент. Особый ингредиент.

Нужна мышечная ткань. От живого на момент ее взятия существа. Мне подошел бы любой зверь или птица, но я не смог найти ни единого экземпляра – все были вами съедены и успешно переварены. Поэтому биоматериал придется брать от человека.

Начался ад. Если до этого в воздухе витала надежда, то теперь там запахло жареным. Гневные вопли и угрозы смешались в единую сумасшедшую какофонию, и Шляпнику удавалось вычленить лишь немного реплик.

– И какая тогда разница! – истерично кричали в толпе. – Живого убить и пожрать или кусочки от него отрезать. Все едино: каннибализм!

– Так первым способом еще и гуманнее, глядишь, будет!

– Не будем вечными донорами!

– Прошу всех успокоиться! – возопил Скин. – Ткани мне нужно совсем немного, это разовая процедура, вам не нужно становится постоянным донором – это во-первых! А во-вторых, конечно же, полученный биоматериал не будет использоваться непосредственно для еды!

– Зачем он тогда нужен?!

– Для считывания структуры волокон моими машинами. И воссозданию этой структуры.

– То есть, в итоге все равно получится кусок человеческого мяса! И мы должны будем это есть?! Это отвратительно!

– Господи, – Скин измученно закрыл лицо руками. По его телу распространилось красноватое сияние – свидетельство резкого возрастания в крови норадреналина из-за сильного раздражения. –Никто. Не заставляет. Вас. Принимать. Эту пищу. – В голосе появился металл. Безобидный свихнутый ученый вдруг стал страшен в своем негодовании. – Друзья, я не понимаю вас! Вы противоречите сами себе: согласны убивать друг друга ради куска, но предложенную, почти бескровную, альтернативу яростно отвергаете! Вы правда думаете, что вынужденное питание синтезированным якобы человеческим мясом более отвратительно, чем, как вы выразились, "пожирание живого"? Что человек – это только мясо, и ничего больше? Если вы действительно так думаете, то мне вас искренне жаль!

Он резко развернулся на каблуках и унесся на второй этаж.

*

Тогда, во время первого зомбипокалипсиса перед оставшимися людьми тоже стояла дилемма: выживать зверем или умереть человеком. Эти коллективные муки выбора Скин запомнил навсегда.

«Времена другие, а проблема одна» – с тоской подумал он.

Пошли ли они в прошлый раз по пути нравственности? И да, и нет. Не у всех моральные принципы и сила воли высоки, без нападений, конечно, не обошлось. Другое дело, далеко не все стычки логично завершились собственно актом каннибализма.

«Конечно! – самодовольно думал он тогда. – Если у тебя духу не хватает, чтобы не начать превращаться в нелюдя, алкающего мяса, то и завершить этот процесс кишка тонка!»

Сейчас, сидя в своем кабинете, откинув голову назад под таким углом, что пейзаж за окном виделся перевернутым, он понимал, что те нападения, были, скорее, способом выражения отчаяния, нежели предполагали «завершение процесса". И то, что произошло несколько минут назад, это тоже было просто отчаяние.

В прошлый раз люди не выдержали этого отчаяния, собрались единой кучей и ушли в леса. До них внезапно дошло, что они за все это время за стены города не выходили ни разу. А там – природа-матушка, которая только и ждет, когда же ее неразумные дети про нее вспомнят. Вот они и вспомнили, странно, что не поздно.

Он пошел с ними, хоть и не боялся зомби – помогал адаптироваться к жизни на природе. Отличное было времечко! Все так привыкли к своим каменным клеткам, что не хотят их покидать, даже когда они открыты.

А в лесу можно глубоко дышать. Там есть вода – дополнительная защита от умертвий. Есть грибы, ягоды, орехи… И кров легко найти или построить самому. Есть, конечно, и законы. В отличие от человеческих, они имеют силу, придерживаться их нужно неукоснительно, ибо лес не прощает нарушителей.

Жаль, сейчас нет такой возможности – кругом пустырь, трава выше одного сантиметра не растет. Все уничтожили, выжгли сменяющиеся поколения. Да и согласились бы они? Если даже «скопированное» с человеческого мясо есть не могут, пошли бы они на куда более опасную авантюру?

«Проблема одна, а люди – другие»

В дверь осторожно постучали. Он сразу узнал эту манеру здороваться.

– Входи, Рима!

– Скин, – девушка неуверенно переминалась с ноги на ногу, но взгляд ее был решителен. – Я хотела бы поделиться своим биоматериалом. Скажешь им, что поймал крысу. Или свинью.

***

– Скин, – Алистер прислонился спиной к стене, скрестив руки на груди. – Что ты скажешь мне о Риме?

– Да как – что? – ученый пожал плечами и налил себе еще чая. – Смышленая девчонка, все требуемое от нее выполняет.

– Она становится одержимой своими часами, неужто не заметил? Да не ври. Эта зависимость от ритмов слишком нездорова, чтобы ее и дальше игнорировать. Кроме того, немотивированная агрессия усиливается.

– Усиление агрессии? Не фиксировал такого, признаюсь, при мне она всегда держит себя в руках, расскажи подробнее. Нет, подожди, дай угадаю – люди?

– Люди. Это перешло уже в фазу холодной ненависти. Мне кажется, еще чуть-чуть – и она готова будет идти собственноручно их убивать. Причем ее саму пугает такой негатив без видимых на то причин, и от этого Римка переживает и злится еще сильнее. Подожди, ты что, записываешь за мной?!

Скин, оторвавшись от строчения в блокноте, быстро и сердито взглянул на собеседника.

– Ну естественно! Ведь тут каждую мелочь надо учитывать для дальнейшей модификации препарата, это важно.

– Рима – вот что важно, а не твои препараты! Признавайся: ты знал о таких побочных эффектах? Почему это с ней происходит, она раньше такая жизнерадостная была, а теперь знай себе твердит под нос: «ритмы, часы, ненавижу людей»

– Естественно, – пожал плечами Скин. – Я же сделал из нее, по сути, хранительницу ритмов. Это тонкие материи, дабы как следует понимать их, ей нужно отречься от всего остального, что мешает сосредоточиться, в частности – от ритмических обладателей. Ну а сопровождение трансформации сознания агрессией – процесс, действительно, побочный. Вероятно, это проявление индивидуальных свойств – у Римы, судя по всему, пробудились и усилились какие-то детские неприятные воспоминания, нынешние страхи, предрассудки – все это сейчас гиперболизировано и способствует более яростному отречению. Сама суть ее существования меняется, а тебя смущает усиление раздражительности?

– Экспериментатор хренов! И даже в нос ведь тебе не дашь – без толку, псевдокожа защитит, – Алистер с силой сжал руки в кулаки.

– Да, – Скин погладил себя по щеке. – Удачное изобретение, надо патентовать. А теперь серьезно – моральные нормы и этические рамки стерты для меня уже очень давно, ты знаешь. Я просто исследователь, и действую беспристрастно. Если мне понадобится в целях получения результата кого-то убить – что ж, иногда жизнь коротка, так бывает. Сострадание, чувство вины, любовь – я давно забыл, что это, отшельничество хорошо вычищает эмоции, знаешь ли. Существует только научный интерес.

А кроме того, Алистер, не потому ли ты так злишься, что сам привел ее ко мне?

– Я хотел помочь, – буркнул зомби, глядя себе под ноги. – Она искала работу, а ты – помощника. Помощника, Скин, а не объект для исследований!

– И она помогает! И очень хорошо справляется со своей задачей. Друг мой, я же не просто так выдернул первого попавшегося подростка из толпы и усадил его к часам, ты не представляешь, сколько я их пересмотрел, сколько перепробовал – ни один не вписывался так хорошо. Как скрупулезно мы готовили ее к трансформации, вспомни. Изначально это и для тебя был просто интересный эксперимент, кто ж знал, что внезапно прорежутся отеческие чувства к подопечной?

Рима – не случайный выбор. Она наконец-то нашла свое место, сама ткань времени обнимает ее.

– Главное, чтобы не задушила.

***

Бум! Дзынь-дзынь-дзынь! Шмяк!

Подобные звуковые эффекты в лаборатории Скина обычно сопровождают либо провал, либо триумф. В первом случае еще доносятся проклятья.

Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Меня тут же схватили и закружили в вальсе.

– Радость моя, – напевал Скин. – Я создал, я сделал, у меня получилось!

Мне наконец удалось вырваться из его объятий. Потирая замотанное раздраконенное плечо, я отступила в дальний угол. На всякий случай.

– Теперь, по крайней мере, голодная смерть нам не грозит. Прекрасное вышло мясо, и не скажешь, что искусственно синтезированное: какой цвет, какая идеальная волокнистость, а запах – мммм! Вот, посмотри, понюхай! – он подлетел ко мне и стал совать в лицо металлическую кювету, наполненную фаршем.

– Фу, Скин, убери это, меня вырвет сейчас!

Прекрасно понимаю, что лежащее в кювете, формально, не мое, но фактически оно – от меня. И сей факт не добавляет аппетита.

– Ну и зря, – он как будто бы даже обиделся. – Я рассчитывал на гораздо менее позитивный результат. Самое главное – это скорость синтеза! За час, девочка моя, за час я изготовил несколько десятков килограммов. Настало время готовки!

Он отставил кювету, ухватился обеими руками за надежно закрытый здоровенный жбан и, страдальчески согнувшись под его тяжестью, направился к выходу.

– Я займусь кулинарией, – донеслось до меня уже из коридора. – Это не требует отлагательств, ибо народ жаждет и алкает. А ты, будь добра, приберись тут.

Ничего нового. Раньше подобная эксплуатация вызвала бы очередной виток ненависти, но сегодня я очень рада внезапному шансу порыться в Скиновских закромах.

Руки привычно возвращали на полки сброшенные инструменты, протирали рассыпавшиеся порошки и пролитые суспензии, подметали осколки колб. Мне не впервой ликвидировать последствия очередного всплеска ученого восторга или печали, это дало мне некое понимание того, как тут, где и зачем лежит – у Скина была своя логика размещения. Вот, например, этот шкаф мне без надобности, там только кислоты, щелочи и волосы с трупов. На полках тоже нет ничего интересного – инструменты, горки ногтей, какая-то шевелящаяся желеобразная масса, колбы.

Я в отчаянии закусила губу. Осталось каким-то образом осмотреть около двадцати под завязку забитых стеллажей, примерно столько же ящиков и коробок, и это если опустить рабочий стол и всякие потайные закрома под потолком.

Где же? Где же ты? На месте Скина я хранила бы тебя в «матрешке» из сундуков, каждый из которых был бы заперт на три амбарных замка. Во избежание нашествия всяких любопытных Рим.

«Если хочешь что-то спрятать – положи на самое видное место» – внезапно всплыло в голове. Любимое, и никогда не нарушаемое правило Скина.

– На самом видном, на видном месте, где же, – бубнила себе под нос, осматривая его письменный стол. – Подождите, ну конечно!

Прямо над столом в качестве декора пару лет назад Скин прибил олений череп. Декор оказался весьма функциональным: на рогах теперь все время что-нибудь висело, из глазниц торчали писчие принадлежности, а в ноздри мужчина обожал засовывать свернутые в свитки рецепты.

Прости меня, олений череп, мне пришлось выломать тебе пару зубов, чтобы вытащить зажатый между ними крохотный пузырек. «Anti-zombie serum»

– Скииин! Я все убрала, помочь тебе на кухне?

*

Было вкусно. Внезапно. Похоже на кроличье мясо.

Люди вокруг тоже были довольны. Еще недавно вопившие о неэтичности поедания пищи на основе человеческой «матрицы», сейчас они с радостью за обе щеки уписывают ее. Правда, Скин на вопрос о доноре ответил что-то о последней, случайно выжившей лабораторной мыши, но исключительно здоровой, жирной и наваристой.

– А знаете, кто обнаружил эту мышь, принес мне и тем самым обеспечил нас всех едой? Кого надо благодарить? Риму! – торжественно провозгласил Скин, отсалютовав мне тарелкой. По его коже пробежала еле заметная рябь. Не заметил?

Мне вяло поулюлюкали, махнули кулаками, дескать, вперед, боец, и воцарилось сосредоточенное жевание.

– Ну что ж, после вкусного обеда, по закону Архимеда, полагается поспать, – зевнул суровый рыжебородый лесоруб. Раздалось согласное сонное гудение.

– Подождите, всем спать нельзя! – всполошился Скин. – Башня защищена, но все может внезапно пойти не так, нужны бодрствующие и бдящие, эй, просыпайтесь! Вы что, издеваетесь?

Он перебегал от одного жителя к другому, тормошил их, поливал водой, насильно пытался открыть глаза – бесполезно. Живые остатки города все, как один, крепко спали.

– Да что же это, – в растерянности повернулся ко мне ученый. И только тут заметил уже очевидное волнение кожи. рябь превратилась в бурлящий и пузырящийся шторм.

Он медленно осел на пол. Взглянул мне в глаза.

– Реакция отравления… Ты нашла… Сыворотку?

Я кивнула.

– Меня… моим же изобретением, – он из последних сил изобразил некое подобие улыбки. – Не разочаровала… Ученик… превзошел… учителя…

Кожа Скина подернулась мутной белой пленкой. Я дотронулась до нее – вязкое вещество отвердело. Навсегда.

Знаете, кто вас обеспечил отличным мертвым сном? Кого надо благодарить? Риму!

***

Чувство вины и жажда мести – одни из самых главных двигателей человеческой деградации.

Когда я сжигала глоссиную кладку, мною двигали эгоизм и обида. Я осознанно лишила пострадавших от укуса зомби людей надежды на излечение. Это была очистка мира от паразитов.

Но потом, после далеко не символического акта сожжения надежды, ноги сами понесли меня домой. Многие выжили, может быть, и их часы смогли сохраниться. Мне хотелось еще раз дотронуться до них, это успокаивало.

И, да, несколько экземпляров все-таки спаслись и продолжали спокойно делать свою работу, отмеряя секунды. Мне стало любопытно, как изменились ритмы людей после всего произошедшего, но еще больше почему-то волновали их дальнейшие колебания.

Я наугад взяла один из сохранившихся атрибутов времени, отодвинула заднюю крышку, повернула маленькую, незаметную несведущим, шестеренку, переводя прибор в «режим будущего», и тут же с криком выронила его. Меня буквально обожгло неистовым пламенем отчаяния и страха, которое внезапно обрывалось на тонкой, жутко звенящей ноте. То же самое с другим ритмом, и с третьим, и с шестым. Всех их обладателей ждала мучительная гибель в ближайшее время. Страшная настолько, что даже я при всей своей непереносимости людей никому бы такого не пожелала.

И я решила спасти их всех. По-своему.

И вот передо мной – комната, полная навеки уснувших. Не самый плохой конец, по-моему. Тем более, что одна – моя – доза Скинового зелья зажата в кулаке. Вина отчасти искуплена, месть свершилась. Пора останавливать и собственный ритм.

Сзади раздался стук и деликатное покашливание. Алистер.

Вы когда-нибудь видели плачущего зомби?

– Не знаю, проклинать тебя или благодарить, – сказал он, безумно улыбаясь сквозь слезы. – Одним и тем же поступком ты погубила город и спасла мою дочь. – Девочка-зомби осторожно выглянула из-за его спины. У нее на руках копошился какой-то крупный сверток.

– В силу своего возраста Мика чрезвычайно любопытна и непослушна. Ей стало интересно погулять возле озера, и она побежала к нему, мы с Норан не успели ее остановить. Когда я прибежал туда, то ожидал увидеть рой глоссов, сладострастно впивающихся в кожу Мики, но обнаружил только спаленную кладку их яиц.

Мне известно, кого Скин послал за ними. Я не рассказал ему, не бойся, так что по крайней мере об одном предательстве с твоей стороны он не знал, считай это моей благодарностью. Но видеть тебя я не могу.

Он помолчал, задумчиво рассматривал мною устроенное кладбище внутри башни. Мика ковыряла носком рваного кеда землю, из ее свертка раздалось кряхтение, и Алистер будто очнулся.

– Знаешь, ты ведь сейчас на ближайшие пару километров – единственное живое существо из плоти и крови. А маленьким зомби, как ты знаешь, нужно свежее мясо.

Резким движением он повалил меня на землю.

– Твой поступок противен мне, – пропыхтел Алистер, всем весом наваливаясь на меня и не давая пошевелиться. – Временная ткань почти поглотила тебя, Рима, ты стала слишком опасной даже для самой себя.

Из свертка на руках Мики вылезло нечто среднее между пауком с оторванными четырьмя лапами и зубастой гусеницей, и быстро поползло ко мне. Отец семейства удерживал добычу, а Мика и это маленькое создание принялись за еду. Последнее, что я запомнила перед смертью, это как зомбята вытягивают и разрывают мои кишки длинными лапками, и весело скалятся.

*

Руки – стрелочный механизм, сердце – двигатель, мысли – движение зубчатых колес.

Я стала часами нового мира. Мира, в котором не осталось людей, теперь бал правят разумные зомби, зомби-философы, как их называл Скин. Наконец-то природа вздохнет спокойно.

Может быть, все повторится: механизм истории – это, по сути своей, тоже часовой механизм, он зациклен, и ему плевать на тех, кто крутится на его кругах – люди, зомби, да хоть говорящие папоротники. И, вполне вероятно, когда-нибудь зомби постигнет судьба любой развивающейся цивилизации – их численность возрастет, возникнут корпорации, разовьется культ материального блага, начнутся войны, расслоение общества и бездумное уничтожение всего вокруг.

Но я надеюсь, что нет.

В противном случае, я всегда могу остановиться. Тик-так.