Казанский альманах 2020. Лунный камень

– Где ж ты столько наловил? – спросил он, рассматривая серебристые гирлянды на проволоках через весь двор. – Не на пирсе же…

– С яхты… Два дня с приятелем рыбачил.

Было тепло, но не жарко. Тем не менее Кирилл вытер полотенцем побежавший по шее пот, снял бейсболку, обнажив солидную лысину. Он был из тех крупных мужчин, которые одним своим видом внушали расположение к себе и доверие.

За первой бутылкой незаметно под стол ушли, облегчившись, и вторая, и пятая…

Сквозь виноградную лозу Булат увидел, что из дома, наконец, вышла супруга Кирилла. Она миновала двор, ступила под навес, тепло поздоровалась. Её ореховые, чуть раскосые глаза в очках тонкой оправы были спокойны и приветливы. В руках она держала какие-то банки-склянки:

– Знакомьтесь, это наш земляк Булат, – представил своего нового друга Кирилл. – А это моя супруга Мария Ивановна.

Булат и слова не смог вымолвить в ответ. Язык прилип к нёбу, дыхание сбилось, сердце затрепетало, словно птица, пойманная в сеть… Это была она, его, Булата, Машенька. А может, он всё ещё во сне продолжает её видеть? Но щипать себя не пришлось, реальность была до обидного приземлённая и по-житейски проста.

– Сейчас будем жарить морского окуня, – промолвила деловито она. – Кир, дорогой, где оливковое масло? Никогда на место не вернёшь.

Она, можно сказать, совсем не изменилась. Только «вороньего гнезда» на затылке не стало – короткая стрижка, загар, шорты…

– Масло в тумбочке, а лимон, розмарин – под салфеткой, – пояснил глава семьи. – Пойду схожу ещё за пивом.

Кирилл надел бейсболку, взял сумку и скрылся за воротами.

Зашипела на плите сковорода, солнечные зайчики перескочили с холодильника на столь родной и знакомый до крошечной родинки на щеке профиль, а Булат сидел ошарашенный и немой. Его ноздри, лёгкие невероятным образом переполнял аромат анисовых яблок. Рядом жарилась рыба, за рыболовными сетями – сад с мандаринами, персиками, цветами неизвестных названий, а у него тут – анисовые яблочки. Булат прервал затянувшееся молчание ни к селу ни к городу фразой:

– Я слышал, что если кто-то снится тебе, то и ты снишься ему.

– Не знаю, – ответила жена гендиректора. – Трудно проверить, если приснившийся не рядом с тобой.

– Машенька! – не выдержал Булат, подойдя к ней и тронув за локоть.

– Не надо, Булат, – отстранилась она.

– Куда ты пропала?

– Я не пропала, я вышла замуж, у меня сын… учится в Лондоне.

– Почему же тогда вы с Кириллом не у него там сейчас?

– Я очень хочу к Витеньке. Тем более, что у него завтра день рождения. Но Кириллу с его работой не часто удаётся вырваться сюда. А он любит морского окуня и кефаль. – Маша перевернула рыбину на другой бок. – Любит простую жизнь на берегу моря.

– Вижу, у тебя с Кириллом всё хорошо?

– Он прекрасный муж и отец…

Ответа её Булат полностью не расслышал – зашипела по-новому сковорода. А может, и не хотел слышать то, что знал наперёд. Он отошёл к рыболовным сетям, развешанным у выхода с веранды в сад, оглянулся:

– Как же так получилось?.. Без объяснений, без единого слова взяла и перечеркнула всё на свете.

– Заступила за очерченный круг, как сказал когда-то один молодой поэт. – Она выключила газ, выложила порцию жареной рыбы в большое блюдо, накрыла его. – Не люблю обмана, терпеть не могу лжи.

– Но я не обманывал…

– Умалчивал, что одно и то же.

– Я с ней давно уже не жил.

– После скандала в это трудно было поверить.

– Маша!.. – Он подошёл к ней, взял за руку. – Ты же не разлюбила меня?

Она подняла на него глаза, опустила, вновь подняла, как тогда на кафедре в университете, протяжно посмотрела… И промолчала.

– Да, верно, – вздохнул Булат, – ты же никогда не признавалась в своих чувствах.

– Теперь это не имеет никакого значения. – Она неспешно отняла руку. – Помоги стол накрыть.

Кирилл вернулся с батареей пива и бутылкой красного вина.

– Абхазское, – пояснил он, кивая на бутылку с сургучом на горлышке. – Маша пиво не любит. А ещё вот что приобрёл я для сына нашего Витьки. – Он достал из сумки большую морскую раковину, изогнутую в рог, поднёс к губам и зычно затрубил. – Пусть там разок подъём друзьям своим сыграет.

Где «там» – не пояснил.

«Скромный парень», – подумал Булат. Ему вдруг сделалось весело. Он взял раковину и тоже изо всех сил подул в неё, словно хотел избавить лёгкие от каких-то застоялых паров.

– Тише вы! – приструнила друзей Маша. – Раздуделись на всю округу.

Натюрморт из морского окуня в жареной корочке с овощами и различной зелени жалко было трогать.

– Это же произведение искусства, достойное Лувра! – не покидало Булата неизвестно откуда взявшееся приподнятое настроение.

Кирилл тоже веселился. Супруга его была сдержанна, услужлива – то салфетку подаст, то тарелки сменит… О чём она думала, глядя на них? Сравнивала, сожалела или ничего подобного? – кто знает!

– Попробуем всё-таки винца и мы с тобой, – предложил Кирилл, наполнил стопки, приобнял своего нового друга:

– Давай тост!

Булат помедлил, перевёл взгляд с супруги на супруга и…

Блажен, кто праздник жизни раноОставил, не допив до днаБокала полного вина.

– Откуда это? – спросил Кирилл.

– Это – концовка «Евгения Онегина», – ответила супруга.

– Ну да, вы же филологи! – Кирилл опорожнил стопку.

Не допив свою, Булат сказал, что ему пора.

Хозяин застолья удивился: хорошо же сидим! Стал уговаривать, но гость был непреклонен.

Кирилл пошёл провожать его, кивнув жене:

– Прогуляюсь, Малыш.

– Не долго, – ответила она.

На прощальный поклон Булата веки её еле заметно дрогнули, и она отозвалась каким-то далёким эхом: – Прощайте. – Кратко, бесстрастно, на секунду оторвавшись от кухонных дел, будто бывал он у них каждый день.

Покрасневший лик солнца клонился к горизонту. Через всё море к берегу побежала золотистая дорожка. Земляки неторопливо шли по побитой временем аллее вдоль пустынного пляжа и душевно разговаривали. Больше говорил Петрович. Он рассказывал, что впервые в Пицунду его привезли родители ещё мальчишкой.

– С тех пор, конечно, здесь многое изменилось и не в лучшую сторону, но всё равно меня безудержно тянет сюда. Здесь я впервые в жизни поймал свою серебряную рыбку. Не на Волге, не где-нибудь, а именно тут, с ялика в море.

Потом он стал объяснять, что на спиннинг лучше клюёт окунь, горбыль, а на удочку – кефаль, чёрный карась, барабулька…

– И на сеть идут они хорошо, – улыбнулся Булат.

– С сетью совсем другая рыбалка и очень интересная, замечу.

За реликтовыми соснами замаячило здание пансионата. Вечерело. Запустили свои молитвы неугомонные цикады. Прощаясь, Кирилл воскликнул вдруг:

– А приходи завтра! У нашего сына день рождения. И что из того, что он далеко! Устроим кир на весь мир. С абхазским вином и шашлыком! Идёт?

– Сколько ему стукнет-то?

– Пятнадцать. А что?

– Да нет, так…

– Круглая дата! Придёшь?

– Не знаю даже.

– А кто должен знать?! – хмыкнул он и уже не терпящим возражений тоном: – Часам к пяти.

* * *

На другой день Булат маялся, прокручивая в голове вчерашнюю встречу. Ходил из угла в угол, вглядывался в синюю даль моря, будто там что-то разъясняющее ситуацию было изложено. Решил: не пойду! Но Кирилл не тот человек, чтобы смиренно дожидаться у себя за столом веранды, нагрянет в пансионат, от него так просто не отделаешься. Можно, конечно, уехать на экскурсию куда подальше – в Новый Афон, на озеро Рица… Детский лепет! Вспомнилась Машенька, которую Кирилл ласково называет «Малыш»…

Знал бы, не приехал сюда, и осталась бы она для него навсегда белокрылым ангелом. А теперь?.. Ведь чист он перед ней, а она – вон как! Кто кого предал, кто больше виноват? Позвонить бы Кириллу с благовидным отказом, да, дурьи головы, номерами телефонов не обменялись. Ладно, он, витающий в облаках, но ведь Кирилл Петрович-то – с компьютером в черепной коробке.

В другую минуту опять вспомнилась Машенька, обновлённая, с неожиданной короткой стрижкой, и всё такая же стройная, красивая, будто вчера только расстались.

Пробовал читать – не читалось, пытался дописать начатое стихотворение – не получилось. Весь день пошёл наперекосяк. После полдника побрился, надушился, купил в фирменном магазине бутылку красного вина «Букет Абхазии», в другом – коробку конфет, и ноги понесли его к домикам-близнецам с уютной верандой во дворе. А точнее – к ней, к ней, которую можно было видеть не только во снах.

Летел на всех парусах, подгоняемый попутным ветром с моря. Ну и что, что так сухо с ним обошлась! Как же прикажете себе вести себя при живом муже?! Да она всегда была хара́ктерной, не напоказ, глубоко скрывающей свои переживания.

На подходе притормозил, чтобы отдышаться, принять приличный вид и с достоинством зайти на званый праздник. Сердце, однако, не приняло передышки, билось в груди, как затравленный зверёк. Наконец, Булат скрипнул дверцей ворот и увидел первым делом, что на проволоке крест-накрест через весь двор нет ни одной рыбёшки.

Навстречу вышла Этери:

– А они уехали рано утром. Решили сюрприз сделать сыну – поздравить с днём рождения. «Подарю ему морской рожок», – сказал Кирилл Петрович. Удивительные люди! – Она кивнула в сторону веранды. – Там они гостинец вам оставили и очень просили извинять их за неожиданный отъезд.

Булат шагнул под навес веранды, раскрыл плотный бумажный пакет с плетёными ручками. В нём поблёскивала душистая кефаль, и покоился вчетверо сложенный лист бумаги в клеточку. Булат развернул – да, записка.

«Дружище, прости! – снизу вверх летел неровный мужской почерк. – Пришлось срочно эвакуироваться. Маша решила воочию поздравить сына с днём рождения. Я сопротивлялся, сказал, что пригласил тебя на празднество тут у нас на дворе. Ни в какую. Пришлось взять под козырёк. Прими от нас абхазской кефали. Сам наловил, сам приготовил для длительного пользования и воспоминаний о море. Вернёшься из отпуска – встретимся. Кирилл».

– Классика! – только и вздохнул званый гость.

– В пять утра уже снялись, – продолжала Этери. – Сели в «мерседес» и укатили. Я знаю, чья это машина, он не раз бывал у нас.

– Ясно… – ответил Булат то ли хозяйке, то ли автору записки, то ли вообще всему, что произошло. Он сложил записку, сунул в карман и для того, чтобы что-то сказать, спросил: – Говорите, каждый год приезжают?

– Почти, – ответила с готовностью Этери. – Хорошие люди, добрые. Побольше б таких на белом свете. А Кирилл Петрович очень хвалил вас, говорил, что вы светлый человек, неспешный в нашей жизненной гонке. Так и сказал «неспешный». Странно.

– А Марья Ивановна что?

– Машеньке некогда было разговаривать. То одно, то другое… Непросто же в одночасье собраться.

– Это точно, – ответил Булат. – А рыбу, может, себе оставите?

– Нет-нет, это вам! – сказала Этери. – Петрович и меня не обделил. И окунька, и горбыля добавил. Дай бог им здоровья!

Она проводила его до ворот. Он поблагодарил её за всё, всучил «Букет Абхазии» с коробкой конфет и зашагал в сторону пансионата.

Пахло морем, сушёной кефалью и ничем другим более.

Юрий Смирнов

Как жаль порой, что редко мы летаем

Родился (1960) в деревне Большое Тябердино Кайбицкого района Татарской АССР. Окончил Ульяновское высшее военно-командное училище связи. Майор запаса. В настоящее время – инженер-конструктор. Живёт и работает в Казани. Автор поэтического сборника «Посвящения», увидевшего свет в казанском издательстве «Дом печати» под псевдонимом Т. Я. Бердинский.

«Мы ушли из тех садов…»

Мы ушли из тех садов,Не отведав тех плодов.Наш Эдем залит потопомНаших прожитых годов.Разве в первый раз всё это —Что уходит город в лето,Оставляя нам с тобойСны, рождённые весной,Стихший ветер в головеИ синицу в рукаве.Да прозрачные слова,Огранённые едва.

«Здесь было море, и стояла дверь…»

Здесь было море, и стояла дверь,За нею волны весело, игривоМанили вглубь прекрасных вод, и диваМне дивные сулили. А теперьЗдесь тишина… Безмолвие отнынеВолною бьёт в расплавленный високДа времени струит песокВ души моей пустыне.Моих страстейздесь умер зверь —Лишь потому,что не открылась дверь.

Миг Вечности

ЗемляОна же – ОкеанМы в пасмурном лесуСнег, сосны на ветруНе могут сбить с меняПечали дальних странВесеннюю тоскуСедеющих головПо белому пескуВолшебных острововГде волосы солёныеБлуждающих ветровЛаскают оголённыеОкруглости холмовГде солнце как желаниеИ в пальмах сорок лунИ волны как дыханиеКоралловых лагунБьют ласково и томноПо влажным берегамИ шепчут монотонноО наслажденьях нам…А я стою продрогшийВ том мартовском лесуПо Вечности прохожийСвою мечту несу —Что может быть доверит намПланета – ОкеанСвои ветра старинныеСвои теченья дивныеИ вынесет однажды насК заветным островам

«Мой ангел спит Укрыта темнотой…»

Мой ангел спит Укрыта темнотойКак рыцари храня её покойБесшумной поступью сменяются неделиИ вещих снов её проносятся метелиИсполнены холодной красотойМой ангел спит Дрожание ресницКак тихое дыхание зарницВо тьме времён над бездной взораВдали людской вражды и вздораМорали мира Рухнувшего внизМой ангел спит и сны её легкиКак зимние кометы далекиИ страстный крик её и жаркое дыханьеВ пылу погони крыльев колыханьеИ торжество настигшей у реки

«Мы, в сущности, мотаем срок…»

Мы, в сущности, мотаем срокПо зоне бытия.И генеральный прокурор —Всевышний судия.Мы заперты меж «да» и «нет»,Меж «завтра» и «вчера».Между всесилием монетИ краешком добра.Мы от звонка и до звонкаОтмерянный нам срокЗдесь проведём, и нам покаНе прозвенел звонок.Так будем веселы, умны«Паханы», «шестерня»Пока в компании Луны…

«Огромный город, город-листопад…»

Огромный город, город-листопад —Дней золотых горящие костры.Огромный город, город-снегопад —Печалью занесённые мосты.Огромный город, город-солнцепад —Моих желаний светлая тоска.Огромный город, город-звездопад…И я, в ночи идущий Вас искать.

«Казань. Зима. Безумствие метелей…»

Казань. Зима. Безумствие метелей.Засилье шуб и шапок меховых.Дрожанье предрождественское елей.Отсутствие друзей как таковых…Луна, снега, логистика «Героев»,Тела драконов, павших от мечейВо славу полуночного ковбоя.«Ты чей, герой?» Я, собственно, ничей…Мороз. Луна. Приятность темноты.Отсутствие пространства между намиИ времени на острове, где тыСпишь, отогрета от снегов Казани.

«Вода вошла в объятья берегов…»

Когда вода всемирного потопа…

В. ВысоцкийВода вошла в объятья берегов.Доверчиво, уютнои привычно.И берегавдруг вспомнили из снов,что, кажется,всё так и быловечно.

«Твой город – осень, но не зря…»

Твой город – осень, но не зряВсеавгустейшим дозволеньемКрасоты лета украшеньемВошли в начало ноября.Хоть ветры тёплые не дуют,Почти зелёные дворыНе властны хладу до порыИ греют душу молодую.А дни короче, и зимыПоутру чуем приближенье,Как неизбежное явленьеПознаем вскорости и мыЗаиндевелых проводовСедые волосы проспектовПолузамёрзших городов,Сны новогодние про лето.Сны о весне, когда цвелаЛюбовь не в этом небе грубом,Где облака, привязанные к трубам,И облако – прямое, как стрела.

К эльфийке

Звенит июль эльфийской тетивой,Стрелою прошлое уходит неоглядноКуда-то вдаль, до цели неземной.Там, верно, наши победят… ноЖизнь длинна, как сказка без конца,Недели, как китайская стена.И только манит магией кольцаВеликая волшебная страна.

«Ты обожаешь сумерки и дождь…»

Ты обожаешь сумерки и дождь…То – благодать, ниспосланная свыше.Привычною дорогою идёшь,Ворчания зонта почти не слыша.Твоей души неизъяснимый нравЕсть свет, зовущий в радостные дали,Где запахи чудесных райских трав,Забытые, как детские печали.

«Трактат о запахах» испанца Де Гутьерес…»

«Трактат о запахах» испанца Де Гутьереспостулирует возможность припомнитьТонкий парфюм новоглянцевой книги,Детских картинок вкуснее ковригиСладостный дух и какой-то полынныйШкольной тетрадочки ветер пустынный;Печатных листов типографскую свежесть,Богатых журналов буржуйскую прелесть,Засаленных книг библионную вонь,Бьющую в ноздри, как скачущий конь;Терпкой волною – под чёрного хлеба,Зов к молоку и закатное небо,Льющее лета не пыль золотистую —Нежным дыханьем истому игристую,достаточным условием лишь ставя,вдохнуть поглубже.Делаю так я.Дозволишь ли и тыВздохнуть себеИ вспомнитьВсе запахи игры,ОзначеннойКак жизнь?

«Как жаль порой, мой свет, что редко мы летаем…»

Как жаль порой, мой свет, что редко мы летаем.Всё больше как-то ходим тропою нужных дел.А мир вокруг таков, каким его мы знаем,И каждый видит то, что выбрал в свой удел.Так сделаем же шаг с разбега в пропасть неба,В единственную пропасть, которой дна и нет.Мы, падая, парим, и пыль земная в небыльУходит от сближенья двух душ, как двух планет.Двух ласковых миров, в которых, как и прежде,Горят неугасимо два огонька в глуби,Спокойными равнинами лежат моря надежды,И веры чистый камень поёт всё о любви.Мелодия та с нами, да и пребудет вечно,По жизни продираясь сквозь матерную брань,Услышим её мы, когда в сближеньи тесномНас время снова примет в назначенную дань.Так будут дни легки и вечера уютны,И будет ночь и пища, которою объелисьНасытные глаза, что в свете обоюдномГорят – и в них читаемы: мене, текель, прелесть.

«Кирпичам в стене напротив исполнилось двести лет…»

Кирпичам в стене напротив исполнилось двести лет,Не знали тогда – родится ль мой умерший в прошлом дед.Хайям был поэт и философ, он знал про закон перемен.Глиною станем, сказал он – и ушёл на создание стен.Стена за волнами – берег, Ясон же хитрей врагов:Поныне с волной набегают брызги с его «Арго».Вода хранит былое, жидкий винчестерный блин.Снежинка – твёрдая копия вечных хранителей нимб.Пурга заметает стены, стирает следы людей —Исследование магазинов есть поиск грядущих дней.Шопинг моих желаний в блеске твоих очей.Менеджмент мирозданий, оставленных без ключей…А где-то глубинный космос пронзает солнечный светВремён, когда решалось – строить Землю иль нет.

«Пушистый, белый, чистый…»

Пушистый, белый, чистыйТвой мир с изнанки туч.Там солнечный, лучистыйСвет ласково могуч.Там ярок мир небесный,И горы, словно пух —От красоты нездешнейЗахватывает дух…Пушистый, белый, чистыйНа грязь земных дорог,Оттуда снег искристыйПриходит в Новый Год?И даже серым снегомЧерез порожек летСтупая, верь, что с небаПридёт, чего здесь нет.

«За счастье отражаться в зеркалах…»

За счастье отражаться в зеркалахЗадумчивой загадочной планетыМы платим восприятием во снахИзнанки существующего света.Мы платим ощущеньем наявуПровалов маски мирозданья,Ужасным риском осознаньяПутей, открытых лишь Ему.Удастся ль нам уйти людьми,Познав реальность без личин,Не по былой земле любви,А по поверхности причин.Что нам тогда слиянье тел,В ночи раздетых догола,Весна и утро, и капель,И отраженье в зеркалах.

«У цивилизации есть привкус консерванта…»

У цивилизации есть привкус консерванта,Того, что добавляют для храненьяНапитков в магазине, ценных связей,Удачных сделок, перспективы дела —Всего, что волей ушлых коммерсантовВошло в рецепт успеха и признания,Но оседает в каждом изнутри,Как плата за комфорт души и тела.Придворный этикет – лишь способ выживанияВ среде с ценой ошибок выше вышки,Неприменимый для нормальной жизни…В консервах чувства, что ни говори,Не сохранить ни остроты желания,Ни нежных взглядов. Ласки узнаваньяНе носят на себе наклейки бренда —Мы в отношении этом дикари.Цель айсберга не тропик, а экватор.И сколько бы ни было во льдине консерванта,Гора вплывает в жаркие объятьяИ тает, тает… Новая веснаЦивилизованность заменит нагловатымБезудержным гормоном, из-за лесаПрискачут принцы поцелуем страстиКрасавиц расколдовывать от сна.

«Вот женщина, она мила…»

Её глаза в иные дни обращены…

Б. ОкуджаваВот женщина, она мила,Добра, красива, весела,В немой восторг моей души облачена.Лишь редко милые чертыВ тенях житейской суетыВдруг явят складки изумлённого чела.Что видно ей со склона днейВ минуты тяжести путейПодъёма девочки на женские вершины?Я не пойму, она молчитИ всё настойчивей хранитСвои секреты от стороннего мужчины.Она уже не ищет сновВ краю изменчивых основ,Но свято верит в красоту и слов, и мыслей.Её суждения резки,Но будто скрыты ширмою тоскиОт встреч утерянных или лишённых смысла.Мне не понять, мне не объять,Из глазах бездонных не узнать,Где спрятан мир её безжалостно прекрасный.Она и здесь, она – не здесь,Она б хотела, чтобы весьПрозрачным стал ток времени и ясным.Тогда в тумане будних днейПридёт видение, и ейПредстанут взору – поздно или рано —Цветущие поляИ долгожданная земля,Врата и стены золотые Зурбагана.

«Если кто покинул дом…»

Если кто покинул дом,Время рушится пластом.Из незанятого местаКак-то веет холодком.Непривычна пустота,Ослепляет чистота,Удручает невозможностьЖизни с белого листа.Жаль песчаных крепостей,Не пришедших новостей,Нерастраченных улыбокДома редкостных гостей.Сдавит горло коридор,Как не явленный укор,И постель не принимаетУтешений с неких пор.Крыша съехала… ПокаВысь пугает потолка.Может, это просто с небаВдруг уплыли облака?

«Четыре я привычных измеренья…»

Четыре я привычных измереньяОтдал бы за желанное одно —За миг, когда твоё прикосновеньеЗатянет тихо омутом на дноРеальности под буйное убранство,За дымку исчезающей черты,Где свёрнуты         и время, и пространство,И лишь одно мне         измеренье —                        ты.

«Детство и молодость учат нас правильно двигать предметы…»

Детство и молодость учат нас правильно двигать предметы.Зрелость умению двигать события нас научает.Мудрая старость, земные вбирая благие приметы,Подвигу духа дорогу к высотам любви освещает.

«Ты знаешь, Прелесть, Город без тебя…»

Ты знаешь, Прелесть, Город без тебяСовсем теряет голову – с Лебя —жьим озером иль с базой «ГолубойЗалив» уходишь – вечером тобойПокинутый он, пленник темноты,Кругами бродит по местам, где тыБывала с ним, и всюду фонариВ старании бестолковом до зариТаскает… Не находит. В тишине,Ворча остервенело в вышине,Со звёзд счищает вечности налёт,Пока их утром напрочь не сотрёт…Он ненормален – я же вместе с нимЗдесь остаюсь, я вижу – он раним,И думая, что движется к тебе —Охвачен ужасом, он топчется в себе.Он сумасшедший – знаем ты и я —На крохотном кусочке бытияОн аленький себе взрастил цветокИ жить уже без Прелести не мог.

«Спасибо, Дом, – ты был любезен к нам…»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Улым (тат.) – сын, сынок.