Миля дьявола

– Но я все же считаю, что Хайгейтский осквернитель пока что довольствуется исключительно мертвыми и сам не убивает. Пока, – веско поправился фон Эбинг. – А в-третьих?

– А в-третьих, – доктор Аттвуд чуть прищурился, – он ищет ощущений. На каком-то этапе становится мало и ты желаешь большего. Если прогрессирует болезнь, значит прогрессирует и похоть, ею порожденная. Не сложно предположить, что вероятность появления желания убивать будет высока. Либо она уже воплощена в жизнь и со временем будет становиться только сильнее.

– Раз наши мнения в основном сходятся, считаю, вашему другу Гилмору следует посоветовать тщательно изучить информацию о всех преступлениях, где есть труп, за последние несколько недель. Возможно, правым окажетесь вы, и мы найдем зацепку. Однако я все же считаю, что убийств еще не было.

Экипаж подъехал к психиатрическому приюту «Олдхэм». Аттвуд и фон Эбинг пробыли здесь не более получаса. Ничего интересующего выяснить не удалось: лечебница не содержала душевнобольных с искомыми отклонениями, ни один пациент, имеющий склонность к некрофилии, никогда не покидал ее самовольно. Следующим в списке Валентайна значился «Уитдуэлл Филдз». Однако и там их поджидала неудача, равно как и в психиатрической лечебнице «Канхилл».

– Зыбкая затея, – прокомментировал Рихард, когда они подъехали к следующему приюту.

– Но проверить версию все же стоит, – спокойно возразил Аттвуд.

«Бэкхилл Филдз» был возведен в начале XIX века на заре активного больничного строительства, которым славилась эпоха правления королевы Виктории. Это было внушительное и одновременно мрачно-серое трехэтажное строение с двускатной черепичной крышей, местами укрытой мхом, по центру которого размещался административный блок с окнами-глазницами, которые угрюмо смотрели вдаль. По обе стороны от него расходились помещения для содержания душевнобольных, с такими же окнами, но уже со вставленными в них металлическими решетками, что, ко всему прочему, придавало угрожающий вид. В каждом из ответвлений находились пациенты одного пола. Это было удобно и отвечало требованиям, а также позволяло обеспечивать оперативность доступа медицинского персонала к больным. Внутри «Бэкхилл Филдз» находился огромный двор, где располагались постирочная, склад с запасами провизии, а также различные хозяйственные постройки и покойницкая. Рядом с ней небольшой участок земли занимало собственное кладбище. Неподалеку от него унылый парк для выгула пациентов.

Внутри административного здания Аттвуд и фон Эбинг наткнулись на одного из служителей приюта, который провел их на второй этаж, где размещался рабочий кабинет управляющего «Бэкхилл Филдз».

– Джентльмены, – вежливо приветствовал их невысокого роста, щуплый мужчина, одетый в классический костюм – тройку и сорочку белого цвета. Его голову покрывали прямые, чуть вьющиеся и совершенно седые волосы. – Сэр Валентайн, рад снова видеть вас!

– Доктор Тафт, – Аттвуд крепко пожал протянутую руку. – Позвольте представить вам моего коллегу из Австро-Венгрии Рихарда фон Крафт-Эбинга, профессора психиатрии и неврологии.

– О, как же! – воскликнул управляющий приютом, вставляя в глазную впадину монокль и зажимая его между бровью и щекой. – Наслышан! Лестно, что вы посетили нашу скромную лечебницу! Прошу вас.

Доктор Кинан Тафт указал рукой на стулья с высокой спинкой, сам же направился к креслу у письменного стола, за которым работал, будучи руководителем лечебницы для умалишенных.

– Что же привело вас ко мне, джентльмены?

– Необходима ваша помощь, Кинан, – ответил сэр Валентайн, который был давно знаком с Тафтом.

Он вкратце изложил всю предысторию и суть вопроса. Управляющий приютом внимательно слушал, то и дело вынимая монокль, затем вставляя его на место.

– Интригующая история, – задумчиво проговорил Тафт. – Признаться, впервые сталкиваюсь с подобным.

– Я тоже, мой друг, – подтвердил Аттвуд. – А вот Рихард среди нас самый сведущий в такого рода помешательствах.

– Теперь понимаю, почему вы здесь. Но чем же я могу быть вам полезен, господа?

– Нам нужна информация о ваших пациентах. О тех, кто проявляет заметный интерес к смерти, к мертвым телам. Возможно, кто-то сбегал из приюта за последнее время и не вернулся.

– Гмм… необычная просьба, – было видно, как доктор Тафт внутренне напрягся, включая осторожность.

– Уверяю вас, Кинан, – Валентайн наклонился чуть вперед, глядя прямо ему в глаза, – этот разговор не покинет пределы лечебницы.

– Ваша помощь ускорит поимку осквернителя и предотвратит возможные убийства на почве некросадизма, – веско добавил Крафт-Эбинг.

Доктор Тафт переводил взгляд с Аттвуда на австрийского психиатра, и обратно, не произнося и слова в течение полуминуты.

– Вам ведь есть, что сказать, мистер Тафт, – нажимал Рихард. – Это нисколько не заденет вопросы профессиональной этики. Помогите нам.

– Ну, хорошо, – всплеснул руками управляющий приютом. – Полагаюсь на ваше благоразумие и честь. Если бы я не знал вас так хорошо, Валентайн, – этого разговора между нами не состоялось. Начну с того, что в Лондоне, как и в Британии, вы не найдете ни одного пансиона или лечебницы, из которой бы не сбегали пациенты. Увы, но это настолько обычно, как, например, восход солнца по утрам. Большинство из них возвращаются назад, либо их возвращают родственники, кто-то исчезает навсегда, а кого-то находят мертвыми. И если вам утверждают, что из их приюта никто и никогда не сбегал – ложь чистой воды, джентльмены.

Доктор Тафт встал с кресла и подошел к окну. Он засунул тонкие руки в карманы брюк и уставился во двор «Бэкхилл Филдз».

– Однако я не припомню среди всех сбежавших из моего приюта душевнобольных с отклонениями в психике, схожими с вашим описанием. Особенно среди не вернувшихся обратно.

– Вы уверены?

– Абсолютно! – Кинан повернулся лицом к гостям. – Иначе я бы сообщил вам. Несмотря на это, готов предоставить вам список беглецов. Но, увы,…

Он внезапно запнулся и замолчал.

– Вы что-то вспомнили? – спросил Крафт-Эбинг, видя, как изменилось лицо управляющего.

– Разве что… – неуверенно пробормотал доктор Тафт, вынимая монокль из глазницы. Другой рукой он достал из кармана пиджака платок и принялся усердно протирать линзу. Аттвуд и фон Эбинг терпеливо ожидали, глядя на Кинана Тафта.

– Я действительно кое-что вспомнил, – произнес наконец он. – Пожалуй, у меня был один весьма интересный постоялец. Никогда бы не подумал о нем, если бы не определенные сходства с вашими характеристиками преступника.

– Прошу вас, Кинан, – настойчиво сказал Аттвуд, – не тяните! Это действительно очень важно!

– Гэлл Гейт… так, кажется, его звали. Да. Так вот. Он и вправду интересовался вопросами смерти и жизнью после нее. Буквально донимал всех, и не только других пациентов. Очень часто его находили на нашем кладбище, а иногда служители приюта буквально выволакивали его из покойницкой. Как он туда проникал мне до сих пор не ясно, однако стоило его оттуда уводить, как Гейт мгновенно возбуждался, пытался вырваться, громко кричал и брыкался. Приходилось устраивать ему ледяные ванны, а то и приковывать к стене. Правда, он довольно скоро успокаивался. До следующего раза.

На секунду-другую доктор Тафт замолк.

– Он сбежал? – спросил Рихард.

– Да. И случилось это при странных обстоятельствах, – Кинан вернулся к столу и сел в кресло. – Однажды глубокой ночью один из дежурных служителей заметил тень в свете фонаря. Она, крадучись, направлялась в сторону кладбища. Решив проверить, он двинулся следом. Каково же было его удивление, когда над одной могилой, где накануне похоронили умершего больного, склонилась чья-то фигура и взволнованно руками разгребала землю.

– Это был Гэлл Гейт?

– Да, джентльмены. Это был он. Естественно, его схватили и посадили на цепь. В этот раз его возбуждение было затяжным. Мы применяли различные методы, чтобы успокоить его, в том числе и кожаную маску. Было невыносимо слышать его крики и стоны, которые к тому же раздражали остальных постояльцев приюта. Я списал это на его привязанность к умершему, чью могилу он и пытался раскопать. Но теперь, после ваших слов, у меня закрались сомнения.

– Что было дальше, Кинан?

– Спустя неделю он умудрился сбежать.

– Но как? – удивленно спросил Валентайн. – Неужели отсюда можно так просто и незаметно ускользнуть?

– Вот так, – чуть озадачено приподнял плечи управляющий приютом. – Исчез, будто его и не было вовсе.

– У вас ведь есть журнал учета лиц, пребывающих в «Бэкхилл Филдз»? Дайте нам все документы на Гэлла Гейта, доктор Тафт, – попросил фон Эбинг.

– Не выйдет, коллега, – управляющий с сожалением скривил губы. – Их уничтожил пожар, который случился вскоре после его побега из приюта.

– Погодите-ка! – удивленно воскликнул Аттвуд, даже привстав со стула. – Пожар?! Но ведь, если мне не изменяет память, он случился около двадцати лет назад?

– Верно, – кивнул Тафт. – Если быть точнее – в декабре 1861 года.

– Тогда Гэлл Гейт сейчас, по всей вероятности, куда старше нашего осквернителя, – нахмурился Рихард Эбинг. – Во всяком случае старше того возраста, который я ему приписываю в силу своих предположений. Возможно даже, его половые функции угасают, тогда как наш субъект все еще полон мужской силы.

– Джентльмены, – доктор Кинан Тафт сложил руки на груди, – не имею ни малейшего понятия о том, сколько лет от роду вашему субъекту, но когда Гэлл Гейт сбежал из «Бэкхилл Филдз», ему было тринадцать лет…

…«Бетлемский королевский госпиталь», или «Бедлам», был самой старой психиатрической лечебницей не только Лондона и Британского королевства, а и всей Европы. Здание было воздвигнуто в 1247 году при короле Генрихе III итальянским епископом Джоффредо ди Префетти и первоначально там находилось общежитие братства «Господа нашего из Вифлеема». Заведение использовалось в том числе для сбора средств для крестовых походов посредством милостыни. В то время оно находилось в приходе Сент-Ботольф за городскими воротами Лондона, в Бишопсгейте. С 1330 года здесь размещается госпиталь, который с 1337 года становится лечебницей для умалишенных. Генрих VIII в 1547 году подарил здание городской общине, которая устроила в нем помещение для более пятидесяти душевнобольных. Начиная с XVII века управляющим госпиталем приходит в голову идея показывать своих постояльцев за плату всем желающим. Стоимость посещения всего два пенса. Люди якобы могли наглядно видеть, к чему приводит порочная жизнь, а по сути все сводилось к заработкам и поискам развлечений для скучающих, которые потянулись в «Бедлам» со всей Британии.

Расставшись с доктором Тафтом, Аттвуд и фон Эбинг направлялись в Бетлемский королевский госпиталь, который был последним в списке посещений. Сегодня эта старейшая лечебница содержала в себе также отдельный пансион, куда за внушительную плату помещали знатных персон, их родственников, сошедших с ума и требующих изоляции. Они, как правило, находились там до самой смерти на полном иждивении своих близких, для которых это было единственным и выгодным выходом из ситуации, дабы не запирать умалишенного в собственном замке. Когда управляющий Бэкхилл Филдз озвучил возраст пациента, Рихард и Валентайн изумленно переглянулись между собой.

– Это же совсем ребенок, – озадаченно произнес Крафт-Эбинг. – Ваш приют содержит детей?

– Их мало, но они есть. Мы не ограничиваем возраст наших постояльцев. Девочки размещаются в отдельном блоке женского крыла лечебницы, а мальчики – в таком же в мужском крыле.

– Гэлл Гейт, тринадцатилетний мальчик, – сказал Аттвуд. – Чем он страдал?

– Сложный случай, – отвечал Тафт, приподнимая глаза кверху. Он рылся в памяти, пытаясь вспомнить детали тех давних дней. – Я, право, уже не помню, как он к нам попал. Собственно, и приметили мы его только тогда, когда он проявился в своих приступах. А они случились не сразу. Мальчик был весьма переменчив настроением: от сильного безразличия к резким всплескам эмоций, переходящих порой в агрессию. Зачастую он даже бредил по ночам, кричал и буйствовал. Нередко служителям приюта приходилось его приковывать к кровати.

– Вы пытались понять причину его помешательства?

– Сэр Валентайн, – Кинан чуть с укором взглянул на него, – у меня более двух сотен больных. Я не в состоянии каждому из них уделить персональное внимание. Моя задача содержать их и применять терапию, что я и делаю.

А как же насчет лечения? – подумал фон Эбинг, но предусмотрительно промолчал.

– Ясно, – видимо, Аттвуда посетила аналогичная мысль. – Его кто-либо навещал?

– Нет, никогда.

– Мы можем поговорить с теми служителями, которые тогда работали в приюте и хорошо знали мальчика?

– Боюсь, вряд ли, – на мгновение доктор Тафт задумался. – Никто из них уже не работает здесь, и я даже не знаю, живы ли они.

– А тот, кто увидел его ночью над могилой?

– Могу разыскать лишь имя, но, к сожалению, больше ничем не смогу помочь.

– Может быть кто-то из постояльцев приюта хорошо помнит Гейта? – спросил Рихард.

– Это возможно.

– Будем признательны, Кинан, – вставая, подвел итог Аттвуд. – Нам нужно найти Гэлла Гейта.

– Вы серьезно думаете, что это может быть он? – удивленно спросил доктор Тафт, пожимая руки своим гостям на прощание.

– Сложно сказать, но у нас нет иного выбора – это первая реальная версия, которая стоит внимания. В силу особенности патологии и ее симптомов, каковы все же пока редкость сегодня, мы не можем оставить личность Гэлла Гейта без должного внимания.

– Думаете, это он? – повторил вопрос Тафта Крафт-Эбинг, когда они ехали в Бетлемский госпиталь.

– Уверенности нет, однако несомненно мистер Гейт требует самого пристального изучения.

– Если он жив.

Аттвуд взглянул на фон Эбинга, но промолчал, лишь согласно кивнув головой.

В Бедламе их ожидало то же, что и в первых трех приютах для умалишенных. Никто из местных эскулапов-алиенистов не мог припомнить, а тем более найти в архивных записях, пациента, у которого обнаружилось бы что-либо схожее с описанными профессором Аттвудом симптомами искомого субъекта. Оставался только юный постоялец «Бэкхилл Филдза» по имени Гэлл Гейт.

После долгих и утомительных разъездов по приютам, Валентайн на время расстался с Рихардом фон Крафт-Эбингом у гостиницы «Кларидж», сам же направился к личному врачу семьи Уэйнрайтов Томасу Барлоу. Его кабинет располагался в Сити, в одном из новомодных домов, и совмещал в себе одновременно квартиру и рабочий офис, где доктор Барлоу принимал состоятельных пациентов. Он был образчиком благовоспитанности и обладал повышенной ответственностью, особенно тогда, когда это щедро оплачивалось в виде гонорара за проявленное внимание. Томас Барлоу был обладателем роста ниже среднего, немного полноват, что не портило его, а внушало весомость в обществе, – ибо врач не мог иметь болезненный вид из-за недоедания. Это вызывает недоверие среди знатных особ, которых он на протяжении долгих лет успешно (и не очень) исцелял. Его круглую голову покрывали редкие, черные волосы, зализанные назад, а чуть провислые щеки напоминали таковые у бульдога чистокровной породы. В этот раз на докторе был серый костюм и темная сорочка.

– Графиня Уэйнрайт предупреждала меня о вашем визите, сэр Валентайн, – произнес Барлоу после обмена рукопожатием. – Проходите. Хотите что-нибудь выпить?

– Благодарю вас. Не откажусь от чашечки кофе.

– Сию минуту.

Он взял со стола колокольчик и потрусил им в воздухе. Буквально через полминуты вошла служанка, которой Томас распорядился принести напитки в кабинет.

– Я польщен вашим визитом, доктор Аттвуд. И хочу принести свои извинения за нашу первую встречу в «Уэйнрайт-хаус». Я был слишком озабочен состоянием Глэдис и позволил себе проявить бестактность.

– Не стоит. Я все понимаю, – вежливо ответил Валентайн.

– Чем могу быть полезен?

Доктор Барлоу вопросительно смотрел на своего гостя. Однако помимо этого, в его пытливых глазах читалась настороженность.

– Я хотел поговорить с вами об Эдит Моллиган.

– Понимаю, – Томас нахмурился. – Это… этот кошмарный случай. Невообразимо!

– Отчего она умерла?

Взгляд маленьких, глубоко посаженных глаз доктора замер. Казалось, он услышал какую-то ошеломительную весть, словно она стала для него полной неожиданностью.

– Бедняжка долго и тяжело хворала, – осторожно ответил Барлоу.

Валентайн проявлял терпение, прекрасно понимая причины такой осторожности со стороны своего коллеги – он опасался за свою репутацию. Ведь мисс Моллиган была его пациентом и умерла, несмотря ни на что.

– Это началось еще в дни их путешествия в Индию. Точнее, на обратном пути. Эдит почувствовала легкое недомогание и…

– Простите, Томас, – прервал его Аттвуд. – Вы сказали, что хворь у юной леди появилась уже на корабле маркиза Куинси?

– Да, – спустя долю секунды подтвердил он. – Мисс Моллиган почувствовала головную боль, затем боль в животе. Ее постоянно тошнило. По прибытию в Лондон недомогание становилось все сильнее и сильнее. Появился жар, сопровождавшийся периодическим ознобом.

– И вы подумали, что это тиф?

– Совершенно верно! Чуть позже я понял, что ошибся.

– Почему?

– Вдруг резко пропали все симптомы! – доктор Барлоу развел руками. – Я уж было подумал, что болезнь прошла. У девочки появился аппетит, легкий румянец на щеках. Но это длилось всего несколько дней. И затем новые приступы. Так происходило несколько раз, чему я был обескуражен и удивлен. Я никогда не встречал такие проявления болезни, понимаете?

Валентайн кивнул.

– Мне пришлось пробовать другие методы лечения, но ничего не помогало. Эдит угасала на глазах. Я использовал все свои знания, и даже консультировался на стороне…

– Графиня говорила, что вы привозили в «Уэйнрайт-хаус» какого-то профессора?

– Да.

– Можете назвать его имя?

– Если угодно, – Томас отпил кофе из своей чашки. – Его зовут Эдан Хоггарт.

– Эдан? – переспросил Валентайн.

– Вы знакомы?

– Изредка пересекаемся на кафедре университета. И он также не смог поставить диагноз?

– Увы, нет. В итоге бедняжка скончалась от остановки сердца.

Аттвуд промолчал.

– Думаете, я проявил некомпетентность? – видимо этот вопрос с самого начала беспокоил Томаса Барлоу.

– Нет, не думаю, – ответил Валентайн. – Я пока ничего не думаю. Однако разве не находите странным, что вы и мистер Хоггарт, чьи познания в медицине весьма обширны, а опыт насыщен огромной практикой, не смогли определить болезнь леди Моллиган?

– Значит, все же думаете, – с некой удрученностью в голосе резюмировал доктор Барлоу. – Девочка путешествовала морем. В Азию. Долго была в Индии. Только Господь Бог ведает, какую неведомую хворь можно оттуда привезти. Все ли они изучены нами, сэр Валентайн?

– Спорить не стану. Но почему только она?

– И я задавался тем же вопросом! Думаю, болезнь не заразна для окружающих. Возможно, внесена в организм через пищу, или воду. Я знаю одно – она долго и сильно болела, ее сердце не выдержало. Я констатировал смерть в результате паралича сердечной мышцы.

– И Эдан Хоггарт также?

– Нет. Я сделал это один. Мистер Хоггарт был в «Уэйнрайт-хаусе» всего несколько раз и при жизни мисс Моллиган.

– Ясно. Как она умерла? Вы присутствовали при этом? Мне нужны подробности, доктор Барлоу.

– Послушайте, – неожиданно взвился лекарь графини Уэйнрайт, – вы меня в чем-то подозреваете?! Почему такой настойчивый интерес к недугу и смерти леди Моллиган? Разве это так важно в расследовании случая взлома их фамильного склепа? Я не понимаю!

Томас вскочил с кресла и подошел к письменному столу. Нервным движением руки принялся переворачивать какие-то исписанные листы бумаги, делая вид, будто ищет что-то. Потом взглянут на Аттвуда:

– У меня крайне важная встреча, сэр Валентайн, – чуть неуверенно произнес он. – Сожалею, но мне пора.

– Никуда вам не надо, – резко отрезал доктор Аттвуд, продолжая невозмутимо сидеть в кресле. – Вы просто что-то пытаетесь от меня скрыть.

Пухлое лицо Барлоу покраснело, то ли от гнева, то ли от смущения на пойманной лжи.

– Вам придется мне все рассказать, Томас, – более снисходительно продолжал Валентайн. – Лучше сейчас и мне, чем позже у инспектора Гилмора в Скотленд-Ярде. Понимаете?

Конечно, врач графини Уэйнрайт все прекрасно понимал. Он некоторое время молчал, затем вернулся назад в кресло.

– Я ни в чем вас не подозреваю. Я хочу найти того, кто осквернил могилу юной леди. И мне поможет любая информация о ней – как до ее внезапной кончины, так и после.

– Она умерла быстро, – уже тихим голосом ответил Барлоу, успокоившись так же мгновенно, как и придя в ярость. – Надеюсь, без боли, хотя мучилась долго. Никаких новых симптомов или приступов, кроме тех, о которых уже сказал вам, я не обнаружил. Около двух недель Эдит вообще не покидала своей спальни – была слаба, ночью часто бредила, ее бросало в жар. А утром одного дня отошла. Я как раз тогда остался на ночь в замке по просьбе графини. Мисс Моллиган было очень плохо и мне пришлось ей повысить дозу лауданума, чтобы хоть как-то облегчить боль, и помочь ей уснуть.

– Кто первым обнаружил, что она умерла?

– Лакей графини Уэйнрайт.

– Дадли Хант?

– Да.

– Он также ухаживал за Эдит?

– Да.

– Кто еще?

– Естественно, дворецкий Парсон. Но больше никто. Только я, Хант, Парсон и графиня.

– Другими словами, никого к леди Моллиган не впускали?

– Она сама просила об этом, – чуть виновато промолвил доктор Барлоу. – Особенно это касалось мистера Палмера, ее жениха. Не желала, чтобы кто-либо созерцал ее в таком виде и состоянии.

– Понимаю, – кивнул Аттвуд. – Не сочтите за оскорбление, Томас, но я бы настаивал получить от вас список лекарств, которые были применены при лечении.

Валентайн встал, не обращая никакого внимания на удивленно-злобный взгляд Барлоу.

– Можете выслать мне его телеграммой. Благодарю за уделенное время! – Аттвуд направился к выходу. – Всего доброго!

Томас Барлоу продолжал сидеть в кресле, когда этот самоуверенный великан покинул его кабинет. Внутри него все кипело от волнения, а глубоко внутри этого волнения зарождался страх. Он чувствовал себя растерянным, но при этом в его голове тут же зародилась мысль – поговорить с леди Уэйнрайт, чтобы она прекратила все это расследование. Если его слова не возымеют нужный эффект – он обязательно встретиться с маркизом Куинси.

Доктор медицины, профессор Эдан Хоггарт был трудолюбивым, усердным, внимательным и очень скромным человеком. Именно последнее свойство его характера наравне с особо профессиональными качествами делали его вполне посредственным ученым, который владел наукой и практикой досконально, однако в силу своей скромности ничем особым выделиться не мог. Даже если что-либо новое и неизведанное озаряло его пытливый ум, то оно продолжало оставаться новым и неизведанным, ибо сам профессор, терзаемый сомнениями и нежеланием проявить возможную бестактность, попросту не решался придавать своим мыслям нужный вектор движения. Однако его практика, многолетний опыт и профессиональный подход к ремеслу снискали ему стойкую репутацию прилежного и весьма эффективного доктора. Аттвуд был знаком с Хоггартом, часто пересекался с ним на кафедре медицины в Лондонском университете, а также на собраниях Лондонского королевского общества по развитию знаний о природе. Поэтому, когда профессор Эдан Хоггарт узнал, что с ним хотел бы поговорить его знаменитый в Британии и Европе коллега, тут же согласился, почитая за честь такую встречу. О чем не преминул высказаться лично, когда в его скромный, но по рабочему уютный кабинет вошел высокий и широкоплечий сэр Валентайн Аттвуд. Обменявшись любезностями, доктор Хоггарт предложил гостю присесть в кресло, сам же сел напротив него в точно такое же.

– Признаюсь, удивлен вашим визитом, – чуть смущенно произнес он. – Чем удостоен такой чести?

– Бросьте, Эдан, – по-свойски махнул рукой Валентайн. – Я гожусь вам в ученики, поэтому это честь для меня беседовать с вами, ученым, чей опыт и знания колоссальны.

– Благодарю за лесть, но почему-то именно ваши открытия в медицине весьма современны и значимы для науки, а не мои, – в голосе пожилого профессора промелькнула грусть. – Но я очень признателен вам за ваши слова. Полагаю, вы по делу?

– Да. Эдит Моллиган.

– Ммм…, – удивленно протянул Хоггарт. – Понимаю. Я читал в «Таймс» об этом ужасном осквернении. Но вам это зачем?

– Я консультирую Скотленд-Ярд.

– Теперь ясно, – профессор улыбнулся. – Полезное совмещение науки и практики. Наслышан о вашем неуемном желании развивать сие новое направление. Как вы его именуете – криминальная медицина?

Аттвуд кивнул.

– Но чем я могу вам помочь?

– Меня интересует информация о болезни мисс Моллиган и ее кончине. Я разговаривал с Томасом Барлоу и знаю, что он просил вас оказать посильную помощь в лечении племянницы леди Уэйнрайт.