Он не хотел откладывать допрос арестованного Коула на потом. Услышав свое имя там, в пабе, похититель тел сделал попытку скрыться. Следовательно, не чист на руку, и, вполне вероятно, он тот, кого ищут. Хотя думая об этом, сам Гилмор не до конца в это верил. Как то не вписывается «падальщик», торгующий трупами ради наживы, в образ психически больного осквернителя, насилующего мертвые тела и отрезающего им головы. Но сам Джон Коул был пока что единственной реальной зацепкой в расследовании и, по крайней мере, мог что-либо знать.

– Какого дьявола меня арестовали? – недовольно проворчал Коул, когда в камеру вошел инспектор.

Около входа остался стоять констебль, охраняющий гробокопателя. Последний сидел на металлической лавке, намертво прибитой к склизкому, каменному полу.

– Почему вы пытались сбежать?

Джон хмыкнул:

– А что бы вы сделали, увидя столько копов одновременно, да еще услышав собственное имя? А?

Гален ничего не ответил, изучая сидящего напротив него расхитителя могил. Тот не спускал настороженного взгляда с инспектора, но глаза при этом не отводил в сторону.

– Я знаю ваше незаконное ремесло, – веско заявил Гилмор, сложив руки за спиной. Он стоял на расстоянии метра от арестованного.

Пауза. Коул также молчал, ожидая продолжения.

– И могу упечь вас за решетку. Надолго.

Джон едва заметно вдохнул чуть больше воздуха, но внешне старался держать спокойствие. От него разило потом и алкоголем.

– Вы ошибаетесь на мой счет, господин инспектор, – проговорил он. – Я закон не нарушал.

– Джон Коул, вы родились в 1839 году в Эйлсбери, графство Бакингемшир. В результате эпидемии холеры, захлестнувшей сельские районы графства и сам Эйлсбери, вы остались сиротой и в 1849 году прибыли в Лондон. Просили милостыню на улицах, жили в подвалах и на помойках, затем занялись грабежами. Но вскоре бросили эту затею, пристроившись помощником смотрителя Бромптонского кладбища в Кенсингтоне. Судя по всему, там и освоили свою основную профессию – похитителя трупов для анатомических школ. Теперь весьма успешно промышляете на Хайгейтском кладбище. Я ничего не упустил? В качестве отягчающего обстоятельства могу добавить к вашей пестрой биографии нападение на констебля и нанесение ему телесного вреда. Хотите?

Коул улыбнулся, обнажая желтые и начинающие гнить зубы:

– Чем же вас заинтересовала моя скромная персона?

Он вел себя вполне уверенно для человека, совершившего такие гнусные злодеяния. Гален в уме прокручивал вопросы, которые следовало задавать с особой осторожностью, чтобы не раскрыть тайну об изнасиловании Эдит Моллиган. Он не мог нарушить слово, данное графине Уэйнрайт.

– Проникновение в фамильную усыпальницу семьи Уэйнрайт. Весь Лондон обсуждает это. В газетах печатали. Ваших рук дело?

Наглая улыбка тут же слетела с округлой, избитой мелкими язвами физиономии Коула. В глазах промелькнул испуг, но тут же исчез, уступая место опасению. Он замотал головой и отклонился назад:

– Вот уж нет, господин инспектор! Чего не делал, того не делал.

– Почему вам страшно?

– Мне? Вот еще! – бравада похитителя трупов была слишком наигранной.

– А я вот думаю, что в склеп проникли вы. И фамильные драгоценности также украли вы. Что скажете? – Гален цепким взглядом вперился в арестованного, который заметно нервничал.

– Говорю же вам, это не я! – выкрикнул Коул, на лбу которого проступила испарина.

– Вы правильно боитесь. Ведь знаете, что грозит за разворовывание могилы и кражу драгоценностей, к тому же знатной особы?

Джон не ответил.

– Правильно, – спокойным, размеренным тоном продолжал Гилмор. – Смертная казнь.

На некоторое мгновение повисла пауза, которую инспектор выдержал специально, чтобы арестованный в полной мере осознал смысл сказанных слов.

– И я очень хочу поскорее завершить это громкое дело, мистер Коул. Мне нужен тот, кто взломал крипту Уэйнрайтов. Кроме того, он нужен всем остальным – самой графине Уэйнрайт и ее окружению, суду, газетчикам, обществу, в конце концов. И ваша кандидатура как нельзя более подходит на эту роль, не находите?

– Но это не я! – вся спесь мгновенно улетучилась и перед Гилмором оказался напуганный до смерти заурядный расхититель могил, полностью осознавший, какая участь ожидает его впереди. – Господин инспектор! Все, что угодно… но я не делал того, что вы говорите! Я не похищал никаких драгоценностей и труп этой… как ее… Моллиган!

Гален, услышав последнюю фразу Коула, вконец убедился, что тот и впрямь не при чем. Он, как и многие другие, знал о преступлении поверхностно, с газетных строк, но вот суть его заключалась вовсе не в похищении побрякушек и тела, о чем с перепугу обмолвился гробокопатель.

– Я преспокойно докажу вашу вину, – уверенно продолжал инспектор, – но сможете ли вы так же легко доказать, что невиновны?

– Вы должны мне поверить! – Джон умоляюще смотрел на Гилмора. – Я не обманываю!

– Это лишь слова.

До Коула сквозь пелену страха за свою шкуру стал доходить смысл намеков инспектора, который, несмотря на невысокий рост и щуплое телосложение, угрожающе нависал над ним.

– Я понял! Я все понял! Я расскажу все, что мне известно! Вы только спрашивайте! Я… я все сделаю!

Некоторое время Гален молчал. Потом спросил:

– Где вы были вчера и сегодня, мистер Коул? Вспоминайте по минутам вплоть до вашего прихода в «Олд Парр Хэд».

– Вчера? – Джон удивился. – Но ведь о склепе Уэйнрайтов трубят уже неделю!

– Отвечайте на вопрос.

– Эээ… да, сэр, – он потер густую, давно не мытую бороду, усеянную остатками пищи. – Вчера я, как обычно, проснулся поздно, около полудня… с похмелья был. Вот. Поел малость…

– Дальше, – поторопил Гилмор.

– Встретился кое с кем.

Было видно, что Коул увиливает от прямого ответа.

– С кем? Имя?

Несколько секунд Джон молчал, лихорадочно обдумывая ситуацию, в которую так не вовремя попал, затем вздохнул:

– Кит Литл.

Гален вопросительно приподнял брови.

– Маленький уродец, – нехотя сквозь зубы продолжал Коул. – Работает подмастерьем у Гарета Найта.

– Владельца похоронной лавки?

– Да, сэр.

– Зачем встречались?

– Перекинулись парой слов…

– Вижу, мы с вами не договорились.

– Ладно, ладно, – взмахнул рукой Джон. – Денег я ему задолжал. Пришлось отдать.

– Давно водите с ним дружбу?

– Да не друг он мне. Но знаемся лет пять, если не больше.

– Что было потом?

– Ничего особенного – бродил по городу, был в порту, у меня там приятель в доках работает, да и сам я иногда не прочь урвать пару шиллингов…

– Имя?

– Харви Кларк. Затем весь вечер был в пабе. Допоздна.

– А ночью?

– Спал пьяный.

– Кто может это подтвердить?

– Да кто угодно! Хоть всю забегаловку опросите!

– Почему не промышляли на кладбище?

Коул чуть скривился.

– Заказа не было, – нехотя ответил он.

– Что было сегодня?

– Весь день провел в доках. Потом в пивной, где вы меня и застали.

– Свидетели?

– Валяйте, – Джон махнул рукой, – в порту меня каждая собака знает. Враз подтвердят.

– Когда в последний раз были на Хайгейтском кладбище? – Гален недовольно хмурился, понимая, что, по всей видимости, зря теряет время.

– Дня четыре назад, – Коул тут же спохватился, – но я просто заходил поболтать с Мэтью Такером, смотрителем кладбища.

– И о чем болтали? – инспектор слегка прищурил веки. – О свежем захоронении?

– Мэтью хороший человек, сэр, – мрачно ответил Джон. – Он не станет участвовать в моих делах.

– Но трупы вы все же как-то похищаете.

– Только не знатных фамилий, и с окраин. Там тяжело уследить. Да вы ведь и сами все знаете. Я к усыпальницам ни ногой, сэр! Уж поверьте!

Гилмор верил. Он хорошо знал людей, подобных Коулу – они очень осторожны и предпочитают лишний раз перестраховываться, прежде чем сделают свое постыдное дело. О том, чтобы осквернить труп, не могло быть и речи.

– Мистер Коул, вы за последние несколько недель сталкивались с чем-нибудь странным? Может, слухи какие? Или что-либо необычное произошло в вашем кругу? На Хайгейтстком кладбище, например?

– Ммм… да вроде нет, не припомню.

– А вы постарайтесь, – эти слова прозвучали с нотками скрытой угрозы. – От этого будет зависеть и ваша дальнейшая участь.

Джон с опаской взирал на инспектора Гилмора, но более ничего не сказал. Гален хотел было позвать детектив-сержанта, чтобы тот «освежил» память Коулу, однако тут же передумал. Вспомнил взгляд доктора Аттвуда в участке Эйч-дивизиона Уайтчепела, когда в камеру к Чарли Би с дубинкой в руке заглянул инспектор Роберт Дэй. Сам же к подобным методам допроса не прибегал, считая это ниже собственного достоинства. Зато, понимая их практическую результативность, допускал применение насилия над арестованными другими полицейскими, которые с удовольствием выбивали нужные показания со ртов несговорчивых бандитов. Теперь же Гилмор решил просто подождать. Внутреннее чутье подсказывало, что сидящий перед ним расхититель могил ежели что и вспомнит, – тут же все выложит без утайки.

– Подумайте. У вас предостаточно времени. Дайте знать, когда припомните что-либо стоящее моего внимания.

– Ээ-э… так я арестован?

– Да.

– Но я ведь ничего не сделал!

– Это можно мигом исправить. Хотите? Нет? Тогда до встречи, мистер Коул! И советую вам поскорее освежить память!

Гален вышел из камеры и, предупредив детектив-сержанта об особом внимании за похитителем трупов, покинул полицейский дивизион в Ислингтоне. Он очень устал за целый день и сейчас буквально валился с ног. Ему следовало хорошенько выспаться, и сменить сорочку. Гилмор поехал в офис в Сити, в свой кабинет в здании Департамента уголовных расследований Скотленд-Ярда, где и собирался переночевать. На старом, твердом диване, что за время своей службы он делал не впервые…

Лондон, Британская империя

14 мая 1879 года

О том, что наступило ранее утро, Валентайн Аттвуд понял из-за своей устойчивой привычки просыпаться одновременно с восходом солнца. Как бы поздно он не ложился спать, – вставал с постели всегда в одно и то же время. За окном стояла утренняя темнота. Не из-за отсутствия солнечного света, а из-за того, что он попросту не мог пробиться сквозь туманно-угольный смог, которым был переполнен воздух Лондона. Маревое облако окутало город, погружая его во власть густого тумана светло-коричневого цвета. Лондон – город «Большой дым», закрепивший свою славу «столицы смога» благодаря широкому использованию угля как топлива. Его применяли везде – в топках паровых двигателей кораблей и паровозов, в доменных печах промышленных предприятий и в домашних печах для обогрева и приготовления пищи. Угольный дым выбрасывался в воздух, его частицы застревали в нем, обрастая влагой и создавали тем самым благоприятные условия для образования тумана. Поэтому Валентайн никогда не открывал окна в то время, когда концентрация смога была высока, особенно по утрам. Но даже днем в Лондоне носили фонари, чтобы не сбиться с дороги, не попасть под омнибус или случайным образом не свалиться в сточную канаву, а то и в Темзу. Настолько туман был силен. Сквозь коричневую пелену едва просматривалось желтое пятно восходящего солнца. Несмотря на это, Аттвуд был как обычно бодр и полон сил. Он жил один в собственном двухэтажном доме на западной окраине Сити, неподалеку от «Часовни начальника судебных архивов», воздвигнутой еще в 1232 году как Дом Новообращенных при короле Генрихе III. Первый этаж занимали кухня и помещения для прислуги, обширная столовая, не менее большая библиотека, напрочь заполненная научными книгами и произведениями мировых классиков, и личный кабинет доктора, в котором он работал и проводил приемы частных клиентов. Он представлял собой уютную комнату преимущественно в светлых тонах: весь пол устилал дорогой и мягкий персидский ковер, в котором утопала нога; у большого окна, наполовину задернутого плотными, ярко красными шторами стоял большой дубовый стол и огромное кресло, изготовленное под заказ специально для фигуры сэра Валентайна; два удобных стула, оббитых плотным бархатом зеленого цвета, стояли вблизи стола, а у небольшого камина, встроенного в стену, сбоку от него стояла оттоманка с одним боковым подлокотником, на которой громоздились подушки. Противоположная от камина стена от пола до потолка была заставлена книжными полками, на которых в строго определенном алфавитном порядке размещались самые необходимые книжные издания для работы. В кабинете также имелось несколько угловых полок, где стояли различные статуэтки из дерева, слоновой кости, фарфора и камня, отображающие различные абстрактные образы, фигуры животных и людей, предметы божества преимущественно восточных и азиатских культур. На свободных участках стен висели картины современных британских и фламандских живописцев. Второй этаж дома занимали несколько спален, одна из которых принадлежала Аттвуду, а также еще две комнаты, которые были закрыты и совершенно им не использовались. С того момента, как он остался совершенно один, в них не было никакой необходимости. Из этих же соображений, а также из-за скромного прагматизма Валентайну достаточно было иметь всего лишь одну служанку, одновременно выполнявшую роли экономки, горничной и кухарки, и ему вполне хватало ее усердия. Валентайн привел себя в порядок после сна, тщательно расчесал густые волосы, подправил аккуратно стриженую бороду, оделся и спустился в столовую, где его уже поджидал традиционно приготовленный в это время ранний завтрак. Он включал в себя два поджаренных тоста с маслом и вареньем, вареное яйцо и тонко нарезанные ломтики холодного ростбифа. А также чашечка отменного, свежезаваренного кофе.

– Доброе утро, сэр!

– Доброе утро, Дебби, – Аттвуд улыбнулся худощавой служанке, хлопотавшей у стола. – Есть свежая пресса?

– Как всегда на столе, сэр.

Доктор сел, взял в руки номер «Таймс» и принялся внимательно его изучать. Как правило, он просматривал заголовки статей, и если они возбуждали в нем интерес, тогда доктор переходил к их содержанию. В этот раз ему на глаза ничего интересного не попалось – второстепенные политические новости и, ставшие уже привычными, конфликты в парламенте между партиями, в большей степени по вопросам колоний и внешнеполитических процессов в Азии. В колонке «Происшествия» впервые за эти дни Валентайн, с удовлетворением для себя, не обнаружил ничего, касающегося дела графини Уэйнрайт. Однако понимал, что это временно. Отложив «Таймс» в сторону, Аттвуд приступил к завтраку. Он в полной мере наслаждался им, не позволяя другим мыслям овладеть его мозгом. Завершив привычный утренний прием пищи, Валентайн направился в кабинет. Сев за стол, он достал лист бумаги и автоматическую перьевую ручку по дизайну румынского изобретателя Петраке Поенару, выполненную по индивидуальному заказу. В центре листа аккуратным почерком он вывел имя «Эдит Моллиган». Строчкой ниже вопрос «Почему?» и двоеточие, а еще ниже списком написал: «выбрал именно ее», «проник в крипту не единожды», «отсек голову и унес с собой». Причем фразу «выбрал именно ее» Аттвуд подчеркнул жирной линией.

– Почему? – прошептал он, чувствуя, как мыслительный процесс в его голове развивается с огромной скоростью. – Что же тебя в ней привлекло? Где ты ее видел?

Но кроме вопросов больше ничего. Он обвел всю запись в круг и отчертил от него линию вправо. Написал вверху «Окружение» и принялся составлять список имен людей, которых Эдит знала близко, начиная с Глэдис Уэйнрайт и заканчивая прислугой. Завершив это, он внизу поставил жирный знак вопроса, ибо не все имена мог знать. Были и другие, кто так или иначе был знаком с мисс Моллиган. Аналогично этому Валентайн отвел линию влево и в той части листа вывел: «Неизвестные, кто мог видеть Эдит при жизни». На мгновение задумался, потом строчкой ниже написал: «Тот, кто мог ее видеть до или во время круиза». Если девушка слегла в постель от болезни сразу же по возвращению из путешествия, тогда вряд ли кто-то незнакомый мог ее увидеть вплоть до самой смерти. А судя по словам профессора фон Эбинга, его пациент Келлер вначале видел жертву живую, а потом решал овладевать ей. Уже умершей. Не исключено, что они имеют дело с аналогичной патологией. Однако если это не так, то все равно незнакомец не мог видеть Эдит даже мертвой, если не состоял в близком окружении семьи Уэйнрайт или не был из числа прислуги. Аттвуд нахмурился. Неужели следует искать среди окружения? Среди тех, кто знал Эдит и встречал ее раньше?

– Почему ты выбрал ее? – повторил шепотом вслух Валентайн.

Этот вопрос был самым важным. Рихард прав – проникнуть в крипту графской фамилии величайший риск. Тем более несколько раз. Для чего подвергать себя опасности, когда ежедневно в Лондоне умирают сотни человек, а вокруг столицы уйма кладбищ, где полным-полно свежих могил? Неутешительный вывод напрашивался сам собой: значит, осквернителю была нужна именно Эдит Моллиган. Ее тело. Он не мог проникнуть в склеп спонтанно, пользуясь случаем. В этом не было никакого смысла, даже для мозга, охваченного безумством. Но если допустить, что именно так и было, то для чего возвращаться в крипту вновь?

– Нет, тебе нужна была Эдит. Ты принял такое решение раньше, после того как увидел ее.

Валентайн встал, опираясь руками о край стола. Он смотрел на исписанный им лист бумаги.

– Что же ты в ней заметил?

Аттвуд с каждой секундой убеждался в том, что ключом к разгадке такого мерзкого преступления была сама Эдит Моллиган – ее внешность, ее тело, ее характер. Ее личность. А это означало одно – необходимо узнать о племяннице графини все. Всю ее жизнь вывернуть наизнанку. В самом низу листа бумаги Валентайн вдруг наскоро написал: «положения тел?». Этот вопрос возник неожиданно и профессор, следуя своему незыблемому правилу записывать все, что возникает из глубин сознания на бумагу, тут же сделал это. Он еще около минуты пробыл в кабинете, после чего покинул дом.

– Дебби, сегодня буду поздно, – пересекая порог, сказал он.

– Как обычно, сэр, – пробормотала служанка, провожая хозяина.

Валентайн, несмотря на свой большой рост и внушительное телосложение, ловко запрыгнул в кэб и велел ехать к Сомерсет-хаусу. Начало строительства этого большого, величественного здания было положено еще в 1549-м году герцогом Сомерсетским, который не успел его завершить, ибо был свергнут и казнен на Тауэрском холме. Сегодня же Сомерсет-хаус, расположенный на южной стороне Стрэнда, с видом на Темзу, к востоку от моста Ватерлоо, представлял собой грандиозное общественное здание, в котором располагались различные правительственные и муниципальные организации. В Северном крыле резиденции находился офис Генерального регистратора Джорджа Грэма и часть архива. Здесь происходила регистрация актов гражданского состояния – рождений, браков и усыновлений, смертей, а также мертворождений. Велся статистический учет и формировался архив таких записей и актов. Главу офиса Аттвуд знал лично. Его старший сын был студентом Лондонского университета и учеником Валентайна, поэтому им изредка приходилось общаться друг с другом, в том числе и на некоторых официальных приемах при дворе Королевы Виктории. Джордж Грэм был рад встрече, и не скрывал своего удивления неожиданным визитом знаменитого ученого. Однако его удивление многократно усилилось, когда он услышал необычную просьбу доктора Аттвуда.

– Право, я в неловком положении, – растерянно произнес Грэм, разводя руки в стороны.

– Отчего же? – Валентайн понимал всю щепетильность положения, однако предпочел делать вид, что не замечает этого.

– Мне одинаково сложно исполнить вашу просьбу и отказать вам. Я попросту не знаю, что и сказать.

– Я буду у вас в огромном долгу, мой друг, – Аттвуд искренне улыбнулся и крепко пожал руку Генеральному регистратору.

Джордж Грэм молча проводил профессора взглядом, пока за ним не закрылась дверь кабинета.

Валентайн, вопреки опасениям маркиза Рэймонда Куинси, направлялся в психиатрическую лечебницу «Олдхэм», которая находилась первая в его списке посещений. Он хотел управиться за день и навестить все приюты для душевнобольных, о чем говорил с Гилмором. Инспектор как и обещал оперативно добыл необходимое для таких случаев разрешение от главного комиссара Столичной полиции подполковника сэра Эдмунда Уолкотта. По пути Аттвуд заехал в гостиницу «Кларидж» за Рихардом фон Крафт-Эбингом, который уже поджидал его в холле на первом этаже.

– У меня дурная весть, мой друг, – с ходу произнес он, следуя за Валентайном к экипажу.

– Полагаю, трудились ночь напролет, – заметил доктор Аттвуд, – и имеете кое-какие соображения относительно нашего дела.

– Так и есть.

– Я вас внимательно слушаю.

Они сели в кэб, который тут же тронулся с места, выезжая на пока еще малолюдную улицу просыпающегося Лондона.

– Наш неизвестный осквернитель на пути к более серьезным преступлениям.

– Думаете, может начать убивать? – поинтересовался Валентайн.

– Именно! Вижу, вы считаете так же.

– Почему вы решили, что он способен на это?

– Потому что он болен, и его болезнь, как любая иная без своевременного вмешательства, прогрессирует. Я довольно долго изучаю такие отклонения как некрофилия и некросадизм. Кропотливо собираю всю возможную информацию и при возможности принимаю самоличное участие в исследовании таких пациентов. Вы знакомы с делом Франсуа Бертрана, сержанта французской армии, насиловавшего трупы?

– Ммм… нет, не припомню.

– Его симптомы крайне схожи с симптомами Адека Келлера, которые я сейчас описываю. Разница лишь в том, что Бертран не убивал.

Аттвуд вопросительно посмотрел на фон Эбинга.

– Он просто не успел перейти к убийствам, потому что был пойман раньше появления такой потребности. Посудите сами: Бертран – замкнутый и нелюдимый ребенок, в поколении есть душевнобольные. Келлер тоже. Бертран часто мастурбирует, воображая сношения с трупами. Келлер тоже. Далее Франсуа выкапывает и истязает трупы животных, занимаясь при этом онанизмом. И Келлер тоже. Бертран переходит в следующую фазу девиации – отлавливает живых собак и собственноручно убивает их. Адек Келлер тоже. Далее.

Рихард, перечисляя эти мерзкие факты, загибал на руке пальцы один за другим. Его глаза возбужденно блестели, как происходит в момент наивысшего увлечения какой-либо темой.

– Бертран решается выкопать человеческий труп. Он рассекает его лопатой. Потом следующее тело, еще и еще. Когда этого становиться мало – он после расчленения очередного женского трупа совокупляется с ним. Чувствуете сходство с животными и мастурбацией в раннем возрасте? Так вот. Адек Келлер совершал нечто подобное. Единственно серьезное отличие – он не расчленял трупы, не изрезал их ножом, не вынимал внутренности. Он просто отрезал голову и уносил ее с собой.

– Как наш осквернитель.

– Да, Валентайн. Бертрана поймали, я предполагаю, до той самой минуты, когда он ощутил бы непреодолимую потребность убить человека и затем надругаться над ним. Как с животными. А вот Келлера изловили в той фазе его болезни, когда он уже перешел к убийствам.

– Полагаете, такого сходства достаточно, чтобы привязать к нему нашего субъекта?

– Вполне. Ведь аналогия с аспектами отклонений Бертрана и Келлера во многом совпадает с особенностями поведения Хайгейтского осквернителя. К тому же есть и другие примеры, во многом схожие с нашим.

– Ну что ж, трудно возразить, хотя ваша теория пугающая, – задумчиво резюмировал Аттвуд, поглаживая бороду. – Крайне не хотелось бы допустить убийств, тем более понимая, что жертвами могут стать знатные особы.

– Разве бедные люди – другие люди? – удивился Рихард.

– Я не о том. Насилие над Эдит Моллиган есть свидетельство, что преступник может выбирать жертв и среди знати. А это станет громким событием не только на весь Лондон.

– А как вы пришли к мысли о возможных будущих убийствах?

– Во-первых, как и вы, я знаю, что любая болезнь прогрессирует. Во-вторых, а разве мы уверены в том, что вчерашняя жертва не является невинно убиенной? То, что мы не нашли следов убийства, далеко не означает отсутствия такового. Может быть, нам следует поискать получше. К тому же, вдруг он уже убивает?

– Сомневаюсь. Иначе полиция была бы уже осведомлена об этом.

– Вот тут позвольте усомниться мне, – невесело ухмыльнулся Валентайн. – Знали бы вы сколько нищих бродяг умирают в трущобах Лондона, сколько трупов гниют на помойках, в моргах и в Темзе. Зачастую полиции нет до них дела, им бы справиться с массой других важных задач. И среди этой армии умерших от естественных причин –достаточное количество жертв насильственной смерти.

<1...8 9 10 11 12 >

На страницу:

Перейти

10 из 12

Другие книги автора