Немой набат. 2018-2020

Георгий кивнул.

– Тогда давай глянем на про́блему, – он намеренно исказил слово неверным ударением, – с разных углов зрения. Но сперва о сути. Местная элита, бери выше – местное обчество, вернее, тот его слой, к которому люди относятся с уважухой, – главврач возглавляет! – оно за тебя. А официальная власть против тебя. Как эта ситуация видится из Москвы? Какой-то выскочка, бизнесмен средней руки, суетящийся на задворках политики, опираясь на своекорыстную местню, на квазиэлиту, лезет в губернаторы. Непорядок! Тем более, на Южный Урал уже расписан проверенный человек – санкционировано президентом. Значит, этого выскочку, этот шлак – прочь! Искушённый в таких хитросплетениях Добычин всё тебе очень верно и разобъяснил.

– Мысль твою пока не улавливаю, – прервал Синицын.

– А ты вперёд не скачи. Сперва ответь на мои вопросы. Ты представляешь внесистемную оппозицию?

– Да я политикой вообще не интересуюсь!

– Та-ак. Но ты же намерен учинить социальную революцию.

– Какая революция, Власыч! Ты что, спятил? Мы исподволь готовим программу, где главное – интересы региона.

– А-а, ты будешь добиваться отделения Южного Урала от России? Автономизацию затеешь?

Синицын выпучил глаза.

– Власыч, ты в своём уме? Чего ты чушь молотишь?

Но Донцов продолжил невозмутимо:

– Вот видишь, переворотов ты не замышляешь, партии у тебя нет, о суверенизации региона не заикаешься, и толкает тебя в губернаторы не оппозиция, а широкий слой уважаемых граждан, та часть местной элиты, которая ладит с населением, с низовыми слоями и дорожит целостностью России.

Синицын сделал стойку. Ход донцовских рассуждений был неожиданным, непонятным. Но Георгий вдруг остро ощутил, что Власыч не просто разглагольствует, а упрямо поднимает мысль на какую-то особо высокую вершину, откуда откроются новые виды не только на совокупность предвыборных манёвров, но и на всю политическую ситуацию в России.

А Донцов, словно лектор на кафедре, продолжал:

– Значит, на ваши выборы можно смотреть по-разному. Кто смотрит так, как изложил Добычин, поневоле по макушку погруженный в кипяток властных интриг? Ответ, Жора, известен: тот, кого ты в Питере назвал Распутиным. Ему надо протолкнуть в губеры своего человека, отчитаться по части едросовских успехов, дать процент, закрепиться в качестве главного «кузнеца кадров» и поставщика новых дарований. Как говорится, застолбить политическое пространство. Жора, а кто может взглянуть иначе? Кто вправе задаться вопросом: а почему негоден Синицын, которого поддерживает местное общество? Не оппонент, не клановый олигарх, бизнесмен местного разлива. Чем он-то плох? К чему бодаться с избирателями, исхитряться и подличать, навязывая им московского ставленника, если у них есть свой пристойный кандидат? Жора, кто может подумать именно так?

Синицын от напряжения снова вытаращил глаза. Железная логика Донцова привела мысль на вершину, и с неё – да, должны были открыться новые пути российского развития.

– Кто, Жора, кто? – тормошил Власыч.

И слыша молчание, по слогам произнёс:

– Пре-зи-дент!

Вот как бывает: Синицын летел консультироваться к Добычину, а наиважнейший совет получил от Донцова, чего ну никак не ожидал.

Власыч попал в самый нерв.

Теперь неизбежная критика нынешнего губернатора, на что нацелился Георгий, выглядела банальной, а его собственная программа пустой болтовнёй по принципу «за всё хорошее против всего плохого». Быстро, хотя и в общих чертах, рисовалась иная предвыборная тактика – нет, стратегия! Губернатор неплохой, однако слишком подмят центральной властью, чрезмерно подвержен её влиянию, из-за чего пресловутые коэффициенты эффективности – в компьютерном исполнении, но всё равно бумажные! – заслоняют для него живую жизнь. Доморощенный Синицын, наизусть знающий регион, не шаркал по московским паркетам, не вилял по коридорам власти, он будет гораздо самостоятельнее. Способ управления сменит. Порядок в житейских и бизнесовых делах наведёт – сейчас самый для этого момент. Раньше-то о порядке в основном мечтали низы, а людям состоятельным подавай безбрежную демократию. Но ныне владетельный слой тоже взвыл от тотальной чиновничьей неразберихи, от деградации управления.

Впрочем, размышления о своей предвыборной программе всё явственнее перемешивались в сознании Георгия с мыслями о внутриполитическом переделе, на пороге которого стоит Россия. Объективно получалось, что Южному Уралу вслед за Севастополем предстояло явить свой характер, вернее, предъявить его центральной власти, чтобы она остановила гниение структур управления, скорректировала кадровую политику. Что ещё? Да, пожалуй, это главное. Остальное, включая экономику, в новых условиях начнёт налаживаться под напором жизненных сил народа. «Жора, долой согрешительные замыслы. Ты не вправе уходить со стремнины жизни, – говорил сам себе Синицын. – Ты не рвался, не карьерил, тебя вынесло на стремнину помимо твоей воли, и ты обязан пытаться преодолеть пороги, ждущие впереди. Ради уцеления России».

И тут же мысль снова вывернула на текучку: вспомнил назидание Добычина о московском землячестве. Конечно, надо посоветовать Раисе Максимовне вызвать сюда брата. Появление Синягина, который широко известен в регионе, его поддержка могут пригодиться. Да и советы крупного столичного элитария лишними не будут.

Синицын всматривался в заречные дали. Прозрачный летний день открывал взгляду весь кругозор – небозём, как говорил дядя Матвей. Но что там – вдали за рекой быстротекущей жизни?

Глава 18

Предки Филиппа Гордеевича Остапчука были столыпинскими переселенцами. Свыше ста лет назад из Полтавской губернии они перебрались на пустующие земли Сибири и бойко, гарно здесь обустроились. Но потом большая семья угодила в жернова долгого жестокого лихолетья, и хотя сумела отстраниться от красно-белой заметни, а потом избежала раскулачивания – из Сибири в Сибирь высылали редко, – всё же разбилась на осколки. Мощный корень дал несколько ростков, которые зажили своей жизнью в разных городах и весях. Филипп Остапчук – не нынешний, а из родоначальников, – ещё до Великой Отечественной обосновался на Южном Урале, откуда его и призвали на фронт. Вернувшись инвалидом, служил в соворганах – вот и вся биография. А сын его Гордей закончил мединститут и до пенсии оставался участковым врачом, набравшись колоссального врачебного опыта. Говорил: «Меня здесь Бог свидетелем поставил, я отсюда – никуда!»

Филипп Второй, названный в честь деда, с детства слышал отцовские рассказы о загадочных чудесах практической медицины, вроде закона парных случаев, о котором и буквы не найдёшь в учебниках: десять лет никто не обращался с травмой руки от неловкого удара топором, но если кто пришёл, вскорости жди такого же пациента – наверняка! без осечки! И сына тоже привлёк «медицинский канон» Авиценны. А когда выучился на хирурга, обожествлял великих предшественников братьев Мешалкиных, Петровского, молился на современного Бокерию – именно излечение сердечных недугов влекло его. Подобно отцу, в трудовой книжке была у него единственная запись о месте работы – областная клиническая больница. Остальное сделали искусство хирурга и десятилетия – к пятидесяти годам стал главным врачом. А уж как расцвела, как обновилась больница, каким чутким стал персонал – от санитарок до завотделениями! Об этом в области все знают. Народ главврача перестал называть по фамилии, скажут «Филипп», и ясно, о ком речь. Лечатся не в больнице, а «у Филиппа».

Повезло и с женитьбой – на однокурснице, чьи предки, по совпадению, тоже были столыпинскими переселенцами. Но семейные судьбы разные. Синягины – из крупной подмосковной общины староверов, одна их ветвь подалась в Сибирь и после коллективизации вернулась в город, на Южный Урал, а другая перебралась в родственную общину обрядоверцев знаменитого калужского села Волое, где в семьях рождались до десяти ребятишек, – но никак не меньше восьми. Потому родни у Раи Синягиной было полным-полно по всей стране.

Сама она осилила только троих маленьких Остапчуков, девочки, о которой мечтала, не дождалась. Сидела с малышами, и медицину пришлось оставить, – как без практики? А когда ребята подросли, всю энергию своей бурной натуры бросила на разгребание житейских муниципальных завалов. Дважды депутатом горсобрания избирали.

В семье Остапчуков тон задавала Раиса Максимовна, которую Филипп с любовью честил словами старой советской песни – «вместо сердца пламенный мотор». А она, парадируя классику, называла мужа Голова, с заглавной буквы. Он и вправду был Головой. Когда стал главврачом и жизнь вошла в новое русло, Филипп посоветовал жене периодически собирать на домашние чаепития людей их круга. Он обожал общаться с пациентами и на таких посиделках докладывал о людских настроениях, называя свои наблюдения картинами жизни. Слушали его «отчёты» с огромным интересом, вплоть до аплодисментов. Это была одна из примечательных красок российского провинциального бытия.

– Начинается утренний обход, – говорил острый на язык Филипп. – Захожу в палату, а со мной свита. Завотделениями, дежурные врачи, куча строгачей в белых халатах. Больные в трепете, кто жалуется, кто храбрится, живого слова не услышишь. А часика в четыре, к концу рабочего дня – иногда, по обстоятельствам! – я инкогнито некоторые палаты навещаю по душам поговорить. И о болезнях и вообще. Уж как люди радуются вниманию! Для них это очень мощная терапия. Бывает, дебаты в палате идут, только без ора, без перебиваний, как в этих назойливых ток-шоу, этого я не допускаю. Ну а когда сложишь в башке всё, что услышал, вот она, картина жизни.

Для пополнения больничного бюджета Филипп использовал систему, которую в своём насмешливом духе окрестил «блатной». Для денежных пациентов он ввёл одноместные палаты, по их вызову для доставки в клинику выезжала своя карета скорой помощи, с больницей можно было заключить договор об экстренной госпитализации в отдельную палату. На все эти дополнительные услуги составили прейскурант, который вывесили около кассы, через которую шла оплата. Рядовые пациенты ощущали прибавку к больничному бюджету через улучшенное питание – чуть ли не санаторное. С годами Филипп Гордеевич Остапчук стал одним из самых уважаемых людей области. Вдобавок прославился изречением, которое часто цитировали местные газеты: «Для Маркса труд – это товар, а для меня – содержание жизни».

Однажды его позвали в Москву, на о-очень солидную должность.

Но он категорически отказался:

– Мой отец всю жизнь здесь на посту стоял, вот и я до скончания веков здесь останусь. Это фамильное.

Такая преданность малой родине ещё выше подняла авторитет Филиппа, ему не раз предлагали выдвигаться в областные депутаты, но он «паблики» сторонился, не без оснований полагая, что для главврача она станет обузой. Однако, погруженный в самые жгучие людские заботы, Остапчук на региональные проблемы смотрел не только медицинским, но и более широким взглядом, зорко отличая объективные сбои от бюрократических препон. Свою больницу он умел отстоять от нелепых ведомственных предписаний, градом сыпавшихся из Москвы, – столичные бюрократы трудились не покладая рук. Но общий ход региональных дел его удручал. А тут ещё Раиса Максимовна, благодаря домашним чаепитиям державшая руку на пульсе местных настроений, подогревала недовольство. И когда Остапчуки прочитали о решительном предвыборном манёвре севастопольского Чалого, пригрозившего выдвижением в депутаты, – вот тогда и приняли решение тоже вторгнуться в избирательную кампанию, выдвинув кандидата, говоря словами Филиппа, от населения. Кого именно, было делом техники.

После долгих опросов остановились на Синицыне, собрание по выдвижению провели в конференц-зале главного корпуса больницы, и вёл его Остапчук, о чём подробно сообщила небольшая внутрибольничная газетёнка, выпуск которой Филипп наладил пять лет назад, – для информирования пациентов о новых методах лечения. Тираж мизерный, но пошла газета по рукам больных, и они на удивление быстро разнесли весть о кандидате от населения Синицыне по всей области. Впрочем, смекалистый Филипп тот номер газетки велел напечатать двойным тиражом, половину припрятав для раздачи следующим волнам пациентов.

И понеслось!

Два мощных встречных потока набрали силу: областная и районная пресса, региональное ТВ использовали любой повод, чтобы пиарить губернатора, собравшегося на третий срок, прославляя его выдающиеся руководящие подвиги, а людская молва из уст в уста разносила благую весть о появлении «кандидата от населения». Нешуточная заочная рубка началась преждевременно, и Остапчуки накоротке собрали нескольких потенциальных доверенных лиц, которым Синицын рассказал о поездке в Москву и изложил в общем виде философию своей предвыборной программы.

– Ну что, господа хорошие, вляпались мы по самые помидоры? – подвёл итог «докладанию» Георгия Филипп. – Отступать некуда, позади Урал. Выборы – дело серьёзное, спроста ли Чубайса, Грефа, Кудрина, Набиуллину, других динозавров девяностых никогда никуда не избирали. Только назначали! Боятся людского мнения. Да и наш региональный лидер не рискнул от «Единой России» идти. Какой он независимый? Из истуканов ЕР. Смяшно. В общем, давайте соображения или возражения по тезисам Синицына.

Первым эмоционально начал Виталий Дашевский, директор завода метизов:

– Вос-хи-щён! Безмерно! Никакой агрессии! Вместо критики губернатора, чего я, честно говоря, опасался, – сочувствие. Сильный ход. Стрелки переведены на Москву, которая вяжет своих назначенцев по рукам и ногам. Лихо и верно!

– Среди безмерного нет ни великого, ни малого, – философски заметил Игорь Петрович Черток, глава адвокатского бюро, взявшийся юридически выверять избирательные шаги Синицына.

– Погодите с восторгами, – остановил восхваления Филипп. – Давайте пройдёмся по проблемам. Георгий, с чего начнём?

– Думаю, первым по порядку идёт сбор подписей. Меня предупредили о возможных подставах.

– О-о, дорогой мой! Какой же я хирург, если заранее сей вопрос не продумал? В ходе операции импровизировать нельзя, надо загодя любые осложнения предусмотреть. Подписи мы поручим частным собиральщикам, но нельзя исключить, что эта шустрая публика пожелает содрать две шкуры с одного барана: с нас – за работу, а ещё с кого-то – за упрятанные в списки «мёртвые души». Мортиролог используют. И в мединституте, где я веду курс, студенты, извините, уже на стрёме: ждут заполненные подписные листы, чтобы проверить достоверность каждой – каждой! – подписи. Почерковедам делать будет нечего. Но я предупредил: конспирация! Пока сбор подписей не закончат, никто не должен знать о предстоящей поголовной проверке.

– Ну, Филипп Гордеевич, вам не главврачом быть, а контрразведку возглавлять, – снова восхитился Дашевский. – Вы, оказывается, великий конспиратор.

– Хорошо, что не великий инквизитор, – вставил Черток. А Остапчук смешно замахал руками.

– Нет, нет, насчёт конспирации, это к Раисе Максимовне, её придумка. Чтобы соперники думали, будто их замысел реализуется в полной мере и столичные затейщики других каверз на этой стадии не подкинули. У Синягиных это фамильное, уж я-то знаю. Дальше что, Георгий?

– Дальше?.. Ну, с начальником предвыборного штаба я встречался, технические детали мы обговорили. Проблемы будем решать по ходу. А кроме того…

– Начальником штаба вызвался один из больничных врачей, – перебил Филипп. – Толковый парень. А помещение для штаба будем арендовать. Я бы с удовольствием в больнице его разместил, но опасаюсь упрёков.

– Тут не опасаться надо. В больнице нельзя! – отрубил Черток. – Ситуация непростая, не только с главврача взыщут, но и кандидата могут снять с дистанции.

Синицын вернул разговор на два темпа назад:

– Я что ещё хотел сказать… Тут фамилия Синягина прозвучала, так вот, Раиса Максимовна, Добычин, мне кажется, дал дельный совет: пригласить на малую родину такого авторитетного человека, как Иван Максимович.

– Точно! Рая, звони сегодня же! – воскликнул Филипп. – С Иваном загодя нужно договариваться, зело занят.

– Финансами он и из Москвы поможет, я с ним уже говорила, – оповестила Раиса Максимовна. – А здесь он нам зачем?

– Как зачем? Во-первых, пусть с Георгием познакомится. Во-вторых, журналисты его обсядут, телевидение пригласит. Фигура крупная, но в политику не лезет, в партиях не состоит. У нас его уважают. Если он о Георгии словцо замолвит, многие прислушаются. Звони, Рая, звони!

Синицын поймал себя на мысли, что подходит к знакомству с Синягиным столь же ответственно, как когда-то готовился к защите диплома. Дело не в том, что от Ивана Максимовича могли зависеть губернаторские шансы, в эту сторону Георгий даже не думал. Его давила и в то же время влекла сама личность этого человека. По рассказам Донцова, он хорошо представлял себе масштаб дел и вектор убеждений Синягина. Вращаясь в гуще провинциального среднего бизнеса, – ну, чуть выше среднего, – Синицын, как и его коллеги, страстно мечтал о возрождении России, и Синягин образно представлялся ему как бы одной из могучих опор моста, по которому Россия двинет вперёд. Предстоящая встреча с такой мощной фигурой, крутейшим бизнесменом, глубоко волновала Георгия в личном плане. Хотелось духовно приобщиться к великому замыслу, который, как в песне, способен из сказки превратиться в быль.

Между тем в регионе уже бушевала избирательная кампания. Как предсказывал Добычин, из айтишной фирмы Синицына не вылезали контролёры, нарушая рабочий ритм, из-за чего со всех сторон сыпались нарекания потребителей. Этот мелкий случайный брак СМИ превращали в системные недочёты и на разные лады костерили кандидата в губернаторы за то, что он и свой-то бизнес не может отладить, а карабкается на вершину региональной властной пирамиды. Раздосадованный, обиженный нечестной игрой, Георгий сперва принялся слать в газеты опровержения, но их не печатали. Тогда он плюнул на эти дрязги, комариные укусы и начал на своём внедорожнике кружить по области, встречаясь с людьми по три-четыре раза на дню.

Синягин прилетел в самый разгар этой гонки.

Прибывший заранее пионерный десант в составе одного человека забронировал Ивану Максимовичу улучшенный люкс в центральном отеле и арендовал два авто. На одном, шикарном, встречать знатного родственника прибыли в аэропорт Филипп и Раиса Максимовна – в богатой светло-фиолетовой блузе-манжетнице, с кружевной оборкой на широких рукавах. А в микроавтобусе разместились трое лиц, сопровождавших Синягина, – двое с небольшими кофрами. Как и было задумано-согласовано, Остапчуки сперва повезли гостя к себе домой, чтобы наедине, по-свойски ввести в курс дела.

Вальяжно раскинувшись в глубоком кожаном кресле, Иван Максимович говорил, что хочет осмотреть город, – полтора года не был! – по старой памяти обязательно побывать в драмтеатре, – билеты заказаны, – и конечно, посетить кладбище, поклониться родительским могилам. Когда пожелания были высказаны и, разумеется, одобрены, Раиса Максимовна перешла на деловой тон:

– Ваня, времени у тебя в обрез, всего-то два полных дня, поэтому мы прикинули, говоря высокопарно, программу визита. Во-первых, тебе надо познакомиться с Синицыным…

– С Синицыным? – резко прервал Синягин. – Тот, что баллотируется в губернаторы? Да на кой он мне нужен? Рая, я прилетел не политикой заниматься, а тебя и Филиппа навестить, племянников великовозрастных, ха-ха, по головке погладить. Никаких Синицыных! Ни в кои поры! Даже не заикайся.

Расскажите-ка лучше, как здоровье, как житьё-бытьё?

От растерянности Остапчуки онемели. Наконец, Филипп выдавил из себя банальность с медицинским уклоном:

– По здоровью я ответственный. Жалобы есть, но поражений нет. А за быт – она в ответе.

– Тоже вроде бы всё в порядке, – кисло, упавшим голосом сказала Раиса Максимовна. – Житейные дела в норме, квартира ухоженная – сам видишь. Дом наш на особом счету, коммунальщики не подводят. Сейчас август, а вчера уже сантехники приходили, отопительные батареи проверили.

– Сантехники – это хорошо, – улыбнулся Иван Максимович. – Слава богу, без натуги живёте-дышите… – Вдруг озаботился: – Вот, дьявол, совсем позабыл, я же привёз вам кое-что. – Достал смартфон, сказал кому-то: – Владимир Васильевич, пришли ко мне своих архаровцев. – И Раисе: – Открой дверь, мои ребята презенты принесут.

Через несколько минут в гостиную вошли два парня с кофрами, не здороваясь, деловито достали из них какие-то замысловатые приборы и, к вящему удивлению Остапчуков, надели большие, чуть не в полщеки наушники. Синягин приложил палец к губам, давая понять Раисе и Филиппу, чтобы помолчали, а парни, вглядываясь в приборы, принялись обследовать комнату. Вскоре один из них полез под овальный обеденный стол, что-то снял с испода столешницы. Другой возился у посудной горки и тоже что-то извлёк из её резной боковины. Затем они вновь обошли гостиную по кругу, пересекли её поперёк и сняли наушники. Один сказал:

– Иван Максимович, теперь чисто.

– Осмотрите всё помещение, – скомандовал Синягин. И когда парни вышли из гостиной, с негромким смешком обратился к сестре: – Кхе-кхе, а ты говоришь, сантехники.

– Жучки! – догадалась Раиса Максимовна. – Как ты сообразил?

– Сестричка, ты забыла, в какой системе я начинал. И без сантехников твоих опасался, что будут слушать, потому и взял с собой этих ребят. Потому и молол чушь про нежелание встречаться с Синицыным. А уж когда сказала, что вчера сантехники были, сомнения отпали. Сейчас время такое, что надо глядеть в оба, за власть ныне бьются без правил. На любые подлости идут. Ладно, теперь можно и о деле поговорить. Синицын! А встречаться с ним я всё-таки не буду ни под каким соусом. Ни по программе, ни случайно. Ни при людях, ни приватно. Так мне взволилось. Скажите, пусть меня обходит стороной.

– Почему, почему, Иван? – изумился Филипп.

– А ты не понимаешь? Эх, святая провинциальная простота! Уж ты-то, всю эту кашу заваривший, казалось, должен соображать что к чему. Слону не притаиться! Завтра с утра меня начнут прессовать из обладминистрации: губернатор готов встретиться со знаменитым земляком. В любое время! А что такое встреча с губером? Там стекломой не пьют, к делу трезво подходят. Подгонят телекамеры, журналистов пригласят из всех изданий. Потом так преподнесут, будто я специально прибыл на малую родину, чтобы поддержать главного кандидата. Филипп, неужто не ясно?.. Рая, ты меня для этого вызывала?

Остапчуки, потеряв дар речи, оторопело смотрели на Синягина.

А тот продолжал:

– Значит, встречаться мне с губернатором нельзя. Но как отказаться? Опять же – под каким соусом? Не скажешь ведь: не желаю, не хочу. Единственная отговорка – заявить, что прибыл с сугубо частным визитом, сестру навестить, родительским гробам поклониться, и ни с одним из кандидатов общаться не намерен, чтобы косвенно не участвовать в избирательной кампании. Они и этому будут рады, боятся, говнюки, как бы я Синицына не поддержал. Я за вашими выборами со стороны поглядываю, знаю, что два кандидата ноздря в ноздрю идут, второй тур гарантирован. И значит, Синицын победит, при повторном голосовании большинство против нынешнего губернатора, это прошлый год показал. Но! – Поднял указательный палец. – Эта логика пригодна для честных выборов. А коли они жучки начали ставить, – самостийно, без официальных разрешений! – выходит, на любой подлог готовы, и Синицыну надо подсобить. Как?

Настало молчание, которое прервала Раиса Максимовна:

– Вань, ну чего ты нас мучишь? И так обухом по голове огрел. Я же тебя знаю, если прилетел, если не будешь с Синицыным знакомиться, значит, какой-то другой план у тебя есть.

Иван Максимович рассмеялся:

– Вестимо! Я же понимаю, что завтра утром мне не только из администрации начнут трезвонить, но обязательно заявится какая-нибудь обезмысленная девочка из местной газеты с просьбой об интервью.

– И ты скажешь, что не хочешь знакомиться с Синицыным?

Ну, Ваня…

На этот раз Синягин расхохотался:

– Не-ет, ребята, вы в провинции сильно поотстали от прогресса демократии. Теперь не стесняются. Первое, с чего начнёт эта девчушка, – предупредит, чтобы я не касался предвыборной темы, всем она в регионе надоела, и про неё всё равно печатать не будут.

Кстати, я и сам от этой темы, как чёрт от ладана. Объяснил же.

– Вань, но план, план-то какой? – пылко нажимала сестра.

– А план в том, что мне надо выступить по телевидению. В прежние разы меня здесь всегда на ТВ звали, но сейчас прямого эфира убоятся, это по жучкам ясно. Вдруг про Синицына ляпну? Да и записи испугаются: если что лишнее скажу, надо вымарывать, а это скандал. И я решил: сам позвоню председателю ТВ, сам официально предупрежу, что никаким боком не коснусь избирательных дел, а хочу рассказать землякам о крупном проекте по внедрению в гражданскую сферу оборонной технологии, – красиво звучит! – который я реализую. И он весьма интересен местному бизнесу. Грешно не использовать возможность для рекламы проекта. – Опять поднял вверх указательный палец. – Но! Как же не коснуться цели приезда: проведать любимую сестричку Раису Максимовну и её мужа – главврача облбольницы Филиппа Гордеича Остапчука, которого я безмерно уважаю, с которым у меня полное согласие по всем вопросам, в том числе воззренческим. Ну, может, скажу другими словами, однако по мысли так: я целиком доверяю этому человеку, замечательному сердечному хирургу! Он никогда не ошибается. Не вправе!