Ленты поездов

Александра Котенкова

Ленты поездов

Одним щелчком включаю подсветку на зеркале и смотрю на своё отражение. Обычное. На моём лице нет ничего особенного. Оно по-будничному непоколебимо: в глазах взрывается с грохотом равнодушие, его осколки выбиваются сквозь взмахивающие ресницы и тихо, незаметно падают на всё тело. У меня внутри пусто, от этого и страшно… Ведь предвкушение прощания должно вызывать совсем не эти эмоции: боль, страх, тоску – но не убийственное безразличие, не это дурацкое равнодушие.

Я подвожу нижнее веко тонкой линией красных теней, и глаза становятся грустнее, будто из их уголков только-только, буквально перед выходом, выкатились последние слёзы. Так я пытаюсь создать эффект эмоций, которых на самом деле не испытываю. Так я вновь надеваю маску хорошей, послушной девочки, которая по частичке высасывает искренность из меня и которая на деле меня лишь разрушает. Я смотрю на своё отражение, прожигаю его взглядом и вижу в нём себя настоящую, вижу ту, которая не скрывает своих чувств, не боится их показать и признаться в них, которая так долго пряталась где-то внутри, пока Егор был рядом, пока он держал эту маску перед моим лицом. Влажным ватным диском стираю всё то, что пыталась выдать за правду, и впервые за утро улыбаюсь своему отражению.

Мои плечи накрывает огромное шерстяное пальто, как чьи-то тёплые объятия… Я обожаю его всем своим сердцем и, каждый раз прикасаясь к нему, радуюсь тому, что однажды привезла его домой.

Это пальто чёрного цвета, с длинным поясом и лацканами, было совершенно случайной покупкой. Я мечтала о нём, – однажды оно мне даже приснилось! – и искала там, где возможно и невозможно: обошла все магазины в городе, перерыла там все стойки, осмотрела все вешалки, пролистала все сайты – и уже отчаялась найти в реальности то, о чём грезила днём и ночью. Как однажды одна моя мечта исполнилась, прихватив за собой вторую…

Мне всегда казалось, что я должна была жить не в Волгограде, не в этом городе, где негде расправить крылья, где некуда взлететь. Я всегда чувствовала, что моё сердце слишком нежное для него, поэтому оно тихо мурлыкало о том, что нужно переехать, что нужно найти город, где даже воздух будет другим, и взор его пал на Санкт-Петербург. С тех пор он стал городом моего сердца, городом моей мечты, которая исполнилась лишь спустя пять лет. Как бы сильно я ни хотела в нём когда-то оказаться, ожидание встречи с ним в этом году, а точнее, в течение двух с половиной месяцев, равнялось тем пяти годам, которые были до. И не потому, что я не могла поверить, что встречусь с ним с глазу на глаз, почувствую его дыхание, прикоснусь к его протянутой ко всем ладони, а потому что на самом деле никогда не хотела с ним встречаться. Однако именно Петербург подарил мне счастливую вещь на память и, может, на прощание – это самое пальто. Пальто, которое мне когда-то приснилось. Пальто, которое я случайно увидела в витрине магазина на Петроградке. Пальто, которое я с невероятным счастьем купила и с которым больше не хотела расставаться. В каждый осенний или весенний день, который предвещает быть прохладным, именно оно поднимает мне настроение. И каждый раз, когда погода решает поглумиться над людьми, я сильно расстраиваюсь, что мой выбор должен пасть на другую вещь – более тёплую или более лёгкую. А однажды (это случилось совсем недавно, чуть больше пары месяцев назад) я начала плакать от того, что одна из пуговиц потеряла поддержку своих ниток и была готова оторваться, и я невероятно сильно обрадовалась, когда поняла, что она держалась из последних сил, лишь бы не потеряться от меня, лишь бы я не расстраивалась… Я так долго искала это идеальное, из мечтаний, пальто, что не хочу искать ему замену.

Дополнить образ решаю так же, как и всегда – красным колючим шарфом. Он обвил мою шею, впившись своими маленькими противными иголочками в кожу. Его я всё время, что он есть у меня, хотела выкинуть. Его я не любила ни-ког-да. Но когда-то я любила человека, который подарил мне этот шарф. И потому хранила его… И, хотя он, обвивая шею, как змея, будто бы душил меня, я надевала его всякий раз, потому что так хотела выразить благодарность Егору…

Последний раз глянув в зеркало, я выбегаю из квартиры, из лифта, из подъезда и сразу же запрыгиваю в только что подъехавшее такси. Сегодня будто бы всё против того, чтобы я прибыла к назначенному времени на вокзал, где меня уже ждал Егор. Но моя душа всё равно хотела попрощаться с ним, со всем прошлым и поставить значимую, ощутимую точку.

– Здравствуйте! Вокзал? – увидев, что водитель смотрит на меня через зеркало заднего вида, я молча кивнула и больше на него не взглянула. Я не могу сейчас взаимодействовать с людьми: ни разговаривать, ни даже смотреть – сейчас мне нужно просто разобраться с самой собой и своей жизнью. В этом мне помогает единственно верный друг – музыка. Я надеваю наушники и растворяюсь в ней, позволяя мыслям гулять по моей голове, где им только вздумается: по всем улочкам и дворам, по любым её домам и особнякам. Но мне не удаётся остаться одной: по моим закрытым глазами пляшут зайчики. Они прямо топчутся своими маленькими лапками по моим векам, чего-то требуют. Я открываю глаза, и сразу погружаюсь в мелькающие за окном пейзажи. Они остаются на картине в моей голове нечёткими штрихами, ведь такси мчится с невообразимой скоростью, но я успеваю поймать их теплоту и почувствовать, что ей созвучны мои эмоции. Мне невероятно тепло на душе от того, что Егор уезжает в город своей мечты, ведь его отъезд является великолепной возможностью – возможностью и мне, и ему начать новую жизнь. Избавиться от мусора и задышать полной грудью, чего мы оба – или всё-таки больше я? – не делали так давно.

Я задыхалась с ним, но думала, что переучиваться поздно, и одновременно боялась, что забыла, как это – дышать как прежде. Но на самом деле я боялась дышать без него. И это самое страшное… Я верила в это на протяжении всех двух лет, что продолжалась наша с ним история. И закрывала глаза на то, что жить по-другому на самом деле можно. Сейчас я закрываю глаза лишь за тем, чтобы узнать, что я ещё умею дышать сама. Чтобы узнать, что никто не способен управлять моих дыханием, кроме меня самой. И пока я нахожу в себе всё новые и новые силы, чтобы вернуться к себе прежней, то есть к себе настоящей, такси уже подъезжает к величественному зданию вокзала.

Сколько видит он каждый день встреч и прощаний, сколько каждую минуту падает на его пол слёз радости и грусти, сколько по его коридорам и путям блуждает душ… Но сколько же в нём желания никогда не пустовать и всегда быть полным этими чувствами…

Но моя душа отлична от других, что обычно встречаются здесь: в ней больше равнодушия, чем тоски, боли и уж тем более ожидания. И здесь она, кажется, чужая, но не единственная… Издалека я уже вижу отрешённого от суматохи Егора: он совершенно не двигается, едва переминается с ноги на ногу и смотрит безразлично вдаль, а вокруг него торопливо движутся люди, останавливаются лишь на секунду и бегут впопыхах дальше. А мы с каждым моим шагом становимся ближе, и мои глаза могут уловить его портрет: его лицо треугольной формы, обрамлённое снизу щетиной, сверху уложенными прядями светло-русого цвета; его густые брови, сурово сведённые вместе, как и всегда; его миндалевидные глаза; нос с широким кончиком и большими ноздрями; его пухлые губы нежно-розового оттенка, скрывающие за собой белоснежные зубы. И пусть между нами ещё остаются непреодолённые метры, я вижу, что он уже немного изменился. Предвкушение встречи с новым городом, новыми людьми и новой жизнью делало его взрослее: он никогда не боялся новизны. Самое броское, заметно выделяющееся во всём его теле – это взгляд… Глаза его оставались по-прежнему голубыми, как море, и яркими, как блики на нём, – в целом, такими, какими он смотрел на меня в нашу первую встречу, но цвет его «волн», бьющихся о берег зрачка, стал намного насыщеннее. Это раскрывало секрет, который Егор так тщательно старался скрыть, секрет о его равнодушной, безразлично смотрящей на всё душе. И вот мы стоим друг перед другом… И нам неловко, непонятно, некомфортно…

– Привет, – чуть улыбнувшись, произносит Егор. И я случайно цепляюсь за ниточку его голоса, вытащенную из шарфика моей памяти…

Я вдруг вспомнила, как в первую встречу меня поразил его голос, его низкий тембр, глубина, сипотца, как я слышала голос и лишь потом, вспоминая движения его губ, понимала его слова. И даже спустя несколько дней я во всех красках могла воспроизвести его голос в своей голове без единой ошибки, как с пластинки. И сейчас он точь-в-точь такой же…

– Привет, – в ответ произношу я, и мы несмело обнимаемся, не понимая, нужно ли это делать нам – людям, у которых уже нет ничего общего, людям, у которых осталось лишь уважение к тому, что было между нами.

Мы идём напрямик к путям, откуда отправляются поезда и откуда начинаются новые жизни. Мы идём с Егором рядом, но не держимся за руки: мы сохраняем расстояние, какое после его отъезда должны будем только увеличивать. Чтобы было совсем не больно расставаться, мы идём, окунув свои руки в карманы тишины. И сами мы молчим, хотя в голове каждая мысль готова раскричаться, чтобы её услышали. Но мы держимся из последних сил, чтобы не наговорить лишнего, то есть того, что лежит тяжким грузом на душе. А всё потому, что мы безмолвно договорились о том, что расстанемся на доброй ноте.

– Мой вагон, – говорит Егор, замедляется, а затем и вовсе останавливается. Я становлюсь рядом и смотрю в его потерянные глаза: он не знает, что говорить, ведь одни слова лгали бы, противоречили тому, что он на самом деле чувствует, а других, видимо, я была не достойна. И мы снова молчим.

Рядом с Егором я не впервые чувствую себя одинокой, но впервые – с такой силой, которая, как внезапно накрывшая волна, заставляет подкашиваться мои ноги и ступать немного назад. И я знаю: он не подхватит меня, он будет просто смотреть, как я падаю, и не сделает ни од-но-го шага, чтобы спасти меня… Хотя два года назад, когда со случайного знакомства началась наша история, всё было совершенно по-другому: он, единственный неравнодушный, сделал несколько шагов мне навстречу и протянул руку.

Это был единственно тёплый день конца сентября 2020 года. Возможно, из-за эмоций, которые он подарил мне, а, возможно он и вправду был таким… На небе не было ни одной тёмной, угрюмой тучи – лишь сладкие маленькие облачка. Ослепительно светило солнце, играя со всем, что ему только попадалось на пути. Ветер приятно щекотал кожу. Такой природой только бы сидеть и наслаждаться… Но я торопилась на важное институтское мероприятие: мой быстрый шаг порывами превращался в бег. И вот я разогналась настолько сильно, что каблук не выдержал нагрузки и с резким звуком сломался – я упала на землю, уперевшись в неё основаниями своих ладоней. Я, запыхавшаяся, не могла подняться: моё тело всё ломило от дрожи. Я, опершись на колени и руки, просто замерла и не могла даже пошевелиться. Мне просто хотелось замедлиться, остановить бег, который всё продолжался в моей голове, и понять, что именно произошло. Но мои мысли бешено крутились в голове, как волчок, а я всё не могла их поймать… И никто не хотел мне помочь ни встать, ни разобраться: все проходили мимо, косо на меня поглядывая. Кроме Егора…

Он поступил как настоящий галантный мужчина: в миг, как только, выйдя из-за угла, он увидел меня, он оказался напротив и протянул мне руку. Я аккуратно коснулась его ладони своими пальчиками, чтобы не испачкать каплями крови его презентабельную чистоту, и осторожно встала на ноги.

– Спасибо, – прошептала я так тихо, что не знаю, вышел ли звук из моего горла, или он прозвучал только в моей голове… Но мельком я увидела его благородную улыбку, и мои губы в ответ исказились в подобии на благодарную. И, поняв, что молодой человек, стоящий напротив меня, добр и великодушен по отношению ко мне, я осмелилась поднять на него взгляд. Я сразу же увидела его голубые глаза и утонула в них. В эту же секунду поняла, что из этого моря мне никто не поможет выбраться. Даже он сам… Я утонула безвозвратно. А молодой человек тем временем уже вновь коснулся моих пальцев сначала своей ладонью, а затем своими губами.

– Это честь для меня, – сказал молодой человек, подняв на меня не голову, но лишь свой взгляд… И его голубые глаза вонзились в моё сердце, как лезвия, и тогда на нём впервые появились кровоподтёки, – Давайте я помогу Вам добраться до скамейки.

Незнакомец, больше не произнося ни слова, подхватил меня на руки, что я едва успела обхватить его шею руками и вновь очароваться. Его голубые глаза молча выстрелили, и пули насквозь пробили мою душу, опалив кожу вокруг… Тогда я поняла, что с первого взгляда была обречена на любовь к нему – добродушному незнакомцу, очаровавшему меня в одну минуту, в минуту, когда я упала от бессилия и никто не хотел мне помочь, кроме него…

– Как Вас зовут? – очарованная благородством молодого человека, спросила я, продолжая беспардонно впиваться в него взглядом, чтобы запомнить каждую деталь его портрета.

– Егор. А Вас? – искренняя, но сдержанная улыбка растеклась по его лицу, и я сразу же подумала о том, как она ему идёт, как она украшает его, как он становится словно бы другим человеком. И все мои мысли были только об этом…

– Ника, – я смотрела на него, а сама будто погружалась в другой мир, где нет ни шума людей, ни звуков птиц, нет никаких отвлекающих пейзажей и боли – а есть только Егор.

Его глаза нанесли мне в нашу первую встречу все возможные раны, но я отчаянно закрывала на них глаза: я уже тогда начала, утопая в любви, в её предвкушении, отрекаться от себя. А сейчас, смотря в эти два глубоких моря напротив, я понимала, как это было глупо хлебать эту воду, задыхаться ею, тонуть в ней… Тогда я благодарила Бога за то, что он позволил нам познакомиться. Сейчас я попросила бы его о том, чтобы эта встреча никогда не происходила, чтобы его глаза никогда не оставались шрамом в моей памяти, чтобы, будучи очарованной, я не разочаровалась. Жаль, в тот день я руководствовалась первыми, случайными и одномоментными чувствами и шла к Егору, как к свету маяка.

Целый день мы провели вместе: Егор проводил меня на такси до института, откуда спустя пару часов забрал, встретив меня, измученную историей философии, с коробкой, в которой лежала пара новой обуви. Если бы знала, что это случайное знакомство на самом деле закончится болью – я бы непременно сохранила эту коробку и уложила в неё своё сердце, чтобы оно не разбилось от жестокого равнодушия, чтобы я не искала его осколки в каждом уголочке своего тела. Но на моих ногах красовались кроссовки, а в душе – радость, я просто не могла думать ни о чём другом и согласилась на прогулку, которую Егор предложил, вручая мне подарок: «Хочу, чтобы в них ты сходила со мной на свидание. Прямо сейчас». Мы исходили запрятанные уголки города, ранее совершенно не известные, обсудили сотни тем, прежде совсем не интересные, и нехотя расстались под окнами моего дома, когда ночь издавала свои последние вздохи. Мы неумело, будто раньше этого никогда не делали, обнялись и, выдохнув из лёгких всю грусть, сказали друг другу: «До скорой встречи». Моё сердце словно пронзило стрелой счастья, потому лучезарная улыбка не сходила с моего лица даже, когда я укуталась в одеяло, как в кокон, и когда по небу уже катился диск солнца, предвещавшего новый день. Мои глаза поддавались соблазну подушки, но самой мне сильно хотелось вернуться к Егору и продолжить нашу прогулку, ведь казалось, что ещё не все темы попали под обстрел наших обсуждений и что ещё не все переулки попали под стук наших ног. За окном лил дождь, но испортившаяся погода ничуть не умаляла моего желания вновь услышать его голос, а свежие воспоминания, впившиеся своими лезвиями в кожу, лишь только усиливали его и зверски грели мою душу не только в то утро, но и в ту осень…

Сейчас в моих руках – власть, потому что, вспоминая каждый момент вместе, я могу проанализировать нашу историю, почти ушедшую в прошлое, и наконец понять, когда наши чувства стали не светить, а гаснуть, не отражать, а поглощать… Это прозвучит странно, но сейчас я понимаю: именно во время нашей самой первой встречи мы уже шли к расставанию.

После случайного знакомства и долгой прогулки мы не позволяли внезапно нахлынувшим чувствам взять верх над временем и, полностью отразив любые удары этого соперника, избавиться от него: мы совершенно медленно изучали друг друга, по кусочкам, по пазликам, по бусинкам.

Именно здесь и произошёл наш первый сбой, (если обойти вниманием наше знакомство), сбой, как этим летом произошёл между мной и городом моей мечты…

Санкт-Петербург – город, в котором было собрано так много воспоминаний, запечатлевшихся во время двух предыдущих поездок, и ожиданий, как бусинок на нитку, – вдруг не смог застегнуться со мной. В момент, когда я осознала это, в момент, когда перед моими глазами тихо разбивались волны Невы так же, как и мои мечты о любви с этим городом, мне стало невероятно грустно… Мне стало не по себе от того, что это украшение было самым ожидаемым и любимым для меня в его отсутствии, а сейчас, когда оно у меня в руках, в ушах и перед глазами, оно меня отталкивало. Так же было с Егором: я была очарована, хотя он ничем не очаровывал меня. И всё это не потому, что город или этот человек плохой. Нет, ни города, ни люди не бывают плохими. Всё это было потому, что я оказалась другой для них двоих.

Но мы медлили, тщательно изучали друг друга, буквально сами растягивались во времени, поэтому это для нас осталось неочевидным. Лишь на пятую встречу, которая состоялась через полтора месяца после знакомства, мы поняли, как нужно прикоснуться друг к другу так, чтобы объятия были настоящими, не вынужденными, а непринуждёнными. И только через полгода решительность в нас набрала силу – и мы сплели наконец наши руки в крепкий, неразрывный жгут, когда сидели на скамейке в городском парке, наблюдали, как в вышине парят птицы, и хотели к ним… и были среди них. Наши энергии, сплетаясь, дарили столько эмоций и столько тепла, что за спиной вырастали такие же крылья, которые способны разрезать воздух своей силой и согреть в объятиях своей теплотой. Но подобные шаги друг к другу, подобные исследования этих прикосновений растягивались на несколько встреч. И спустя ещё полгода наши чувства друг к другу достигли пика и сорвались наконец в реальность: перестали нами умалчиваться, но раскрылись совершенно безмолвно, лишь одним импульсом, который позволил двум образам слиться в один.

Я смотрю на Егора сейчас и не чувствую никаких крыльев за спиной, никакого тепла в сердце, никаких чувств к нему. Наверное, единственная причина, почему я появилась здесь, на вокзале – это необходимость понять, что я к нему рав-но-душ-на.

– Станцуем? – голос Егора пронзительно звучит в моей голове, но в противовес его приятная лёгкая улыбка тихо касается моего сознания. Он протягивает мне ладонь в надежде, что в неё я укутаю свою и мы закружимся в танце. Но ему совсем не стоило надеяться: я ведь всегда делаю, что он хочет… Но сейчас только лишь по привычке…

Вдалеке раздаётся стук колёс поезда, набирающего ход. И хоть его мы еле-еле слышим – мы его чувствуем: земля под нашими ногами сотрясается от тяжести тронувшегося состава, движение которого пульсирует в нас как танцевальный ритм. Именно он год назад стал маяком для наших заблудших, запутавшихся в боязни душ.

Я протягиваю Егору свою руку – и два тела в последний раз сливаются воедино. С этого глупого танца когда-то началась наша история – им же она сейчас и заканчивается: мы медленно переступаем с ноги на ногу и так кружимся, пока на нас смотрят проводники и проходящие мимо люди. Наверное, они думают, что мы вместе, что мы влюблены… Но как хорошо, что это не так; как хорошо, что люди ошибаются. Но мы продолжаем, двигаясь по маленькому кругу, закольцовывать нашу историю любви или всё-таки, правильнее, историю созависимости. Егор раскручивает меня от себя, что наши руки выпрямляются, как натянутая верёвка, и только лишь наши пальцы соприкасаются, но и они норовят выпрыгнуть из этих острых объятий и из этого танца. И вдруг этот «канат» между нами разрывается… А ведь однажды он остался целым.

Прекрасно помню тот вечер, вечер сентября, когда я была дома, в уютной атмосфере, но мне было плохо так сильно, что от слёз мне перехватывало дыхание, что в редкие моменты моё сердце сжималось до боли. Мне было плохо от того, что я чувствую, и от того, как сильно хочу выразить это, но не могу. Потому что я не понимала, стоит ли рушить эту завязавшуюся в нашей дружбе идиллию. Потому что я не понимала, чего хотел бы Егор и чего в итоге хотела бы я… Я просто металась от вопроса к вопросу, но так и не находила ответа ни на один из них. В ту минуту я просто хотела бы выплюнуть, вырвать собственное сердце, чтобы ничего не чувствовать, чтобы не пытаться выпутать сердце из этих верёвок. Я сжималась, пряча свои глаза в коленях и руках, уложенных на них. Я хотела уменьшиться, чтобы и боль моя уменьшилась, но она только росла, она только сильнее обволакивала меня и душила. Внутрь моих всхлипываний беспардонно влезло оповещение о сообщении, а потом – ещё одно и ещё… Я тяжело вдохнула и, подняв голову, взяла телефон в руки. Размытый от слёз взгляд не сразу смог уловить мысль, отразившуюся в паре сообщений:

«Здравствуй, малая».

«Не хочешь прогуляться?»

«Прямо сейчас».

Егор всегда мог стать реальным воплощением спонтанности: неожиданные решения были в его жизни на каждом шагу. Именно это мне нравилось в нём больше всего, ведь одно подобное спонтанное сообщение могло вызвать во мне мгновенное желание увидеть эти глаза, наполненные морем, и раствориться в них – именно это и спасло меня в тот вечер.

Ни одной улики, которая разоблачила бы мои недавние слёзы, не осталось на моём лице и теле: я всё тщательно уничтожила макияжем и одеждой. И уже через полчаса я обняла Егора впервые за неделю, потому обняла его так сильно, что даже услышала, как у него перехватило дыхание. Он сказал, что я сумасшедшая, а я ответила, что всего лишь скучала. И, улыбнувшись, теперь Егор обнял меня так крепко, что я прочувствовала все свои позвонки. Так началась наша прогулка, отметившаяся чуть позже своей значимостью в календаре нашей истории. Пока наши ноги беспощадно топтали тропинки городского парка, мы болтали без умолку: каждая секунда – это слово. И в одну из таких, когда его ответ на мой вопрос исчерпал себя, Егор вдруг остановился и спросил:

– Станцуем?

Он смотрел на меня игриво, а я – на него по-детски. Глаза отчаянно бегали на лицах друг друга: они искали ответы на свои мысленные, потому очень тихие, вопросы. Но мы не находили их, в итоге не понимали друг друга и потому, смотря друг на друга, как глупцы, мы стояли без действий. Выжидали. Теряли время. Хотя могли ступить друг к другу навстречу и давным-давно всё понять. Это бездействие повисло между нами, наверное, на целую минуту, пока оно не стало настолько абсурдным, что мы просто не засмеялись с этой ситуации и нашей собственной глупости… Но в этой тишине мы сняли маски боязни и открыли друг другу свои тайны.

Егор протянул мне свою руку, а я – ему свою. И мы закружились в неспешном вальсе под тихую музыку, звучащую где-то в глубине парка. Мы кружились и не могли остановиться: мы не знали, как это сделать, но, честно говоря, и не хотели этого всей своей душой. Оба. Мы смотрели в горящие глаза друг друга, всё понимали, но так ничего и не сказали…

Маленькие капельки дождя падали с неба, но мы молчали. Танцевали и молчали. Музыка, приходящая к нам издалека, утихла, но мы по-прежнему молчали. Направлялись к дому, держась за руки, и молчали. Дождь постепенно превратились в беспрерывный, ливневый поток, но мы молчали. Бежали домой к Егору, всё так же держась за руки, и молчали…

Мы не произнесли ни слова, хотя они требовались, и мы безмолвно требовали их друг от друга. Но тишина, этот третий лишний между нами, совсем не хотела покидать нас, а мы не могли подобрать верных слов, чтобы избавиться от неё. Это проблема не только нас, но и всех людей на Земле – не уметь подобрать нужных слов в нужный момент.

Так, в душащей тишине, мы легли спать, отвернувшись друг от друга: я – на кровати, Егор – на полу. Моё состояние, похожее на то, будто я качалась на качелях и вдруг застряла в самой высшей точке, откуда не могу ни спуститься, ни заново раскачаться, не позволяло мне расслабиться: я просто не могла не думать об этом напряжении, но при этом оно заметно усугублялось из-за грохочущего грома, заставляющего моё сердце упасть прямо в пятки. Егор, кажется, уже спал: его дыхание было тяжёлым, но ровным. Я боялась разбудить его и не хотела этого, но больше я боялась того, что свалилось на одну меня в этой огромной комнате, поэтому я перевернулась на другой бок и тихо протянула его имя, когда гром ударил вновь и оставил после себя мертвенную, недвижимую тишину.