Ты любишь предателя

– Самое внятное доказательство того, что с фотографиями, возможно, что-то не так, это браслет. Таким образом, скорее всего, это ее старые снимки. Если бы у нас был браслет, мы могли бы наконец пойти с ним в полицию и не прослыть сумасшедшими.

Я сглатываю слюну. Едва ли она могла яснее выразить, что только из-за меня у нас на руках ничего нет, даже если в ее словах нет и намека на упрек, а только бесконечная печаль, которая душит меня и пробуждает стремление сделать все, чтобы немного утешить мою подругу. Я откашливаюсь и обнимаю Ханну.

– Мы выясним, что с ней произошло. И у тебя будет свой эксклюзивный разоблачительный материал, с помощью которого ты привлечешь к себе внимание каждого, кому есть что сказать в мире репортажа. Пулитцеровская премия тебе обеспечена! – Я поворачиваю ее голову, чтобы она смотрела на меня, и дарю ей самую ободряющую улыбку, на которую только способна в этот момент.

Она медленно опускает веки, мышцы челюсти напряжены. Улыбка, которую она пытается из себя выжать, жалкое подобие моей. Но неважно, как долго я на нее смотрю и пытаюсь, как раньше, проникнуть в ее мысли, я наталкиваюсь на препятствие, которое непреклонно противостоит мне.

Глава 5

ПОНЕДЕЛЬНИК, 30.11.

Колокол на часовне по ту сторону древних зданий Главного Двора оповещает о начале следующего часа. В первый раз за несколько недель я захожу в старую библиотеку, где многочисленные студенты предаются магии письменного слова. После того как меня приняли в Вороны, мне больше не нужно для поиска информации и учебы возвращаться в пахнущий кожей, чернилами и пылью читальный зал. Но когда я прохожу мимо студентов, сидящих за маленькими столиками, то ощущаю тяжесть потери. Может, это и приятно, когда тебе все приносят прямо к ногам – точнее, в Дом Воронов – но это просто не то же самое чувство.

Я медленно иду дальше, впитывая в себя впечатления. Пятна света, которые последние лучи солнца с обратной стороны сводчатых окон справа от меня наносят на старый деревянный пол и массивные темные полки. Пыль, что танцует в падающем свете и распространяет запах старых книг. Напряженная тишина, которая нарушается перелистыванием страниц.

Я подхожу к двери редакции «Сплетника». Стоит ее открыть, как из спокойного мира старой библиотеки меня затягивает в полнейший хаос. Музыка и громкие голоса оглушают меня, так что в первый момент я стою совершенно потерянная, пока какая-то студентка c всклокоченной кучерявой шевелюрой не бросает мне вслед свое «Тсс!» Я быстро захожу в помещение редакции и закрываю за собой дверь с, очевидно, хорошей звукоизоляцией.

Письменный стол, стол главного редактора, теперь явно не для одной Ханны. Когда я была здесь последний раз в начале семестра, она готовила первое издание «Сплетника» практически одна – в связи с чем я предложила ей свою помощь, хотя не собираюсь делать карьеру в СМИ. Теперь только на ее рабочем месте, расширенном за счет длинного стола, сидят еще две студентки, а из большой соседней комнаты, которой Лука Сантьяго прежде мог пользоваться один, доносится шум вечеринки. «Сплетник», совершенно очевидно, больше не испытывает недостатка в кадрах. Из-за этого мне кажется еще более дурацкой идея здесь – под носом у Луки – продолжать вести расследование, чтобы он докладывал Келлану или кому бы там ни было, насколько мы все здесь скучны.

Благодаря стипендии и дополнительным курсам в Доме Воронов у меня по факту есть еще и необходимое время на подобного рода игры. Какая ирония… Isn’t it ironic… Я напеваю про себя мелодию песни Аланис Мориссетт и мыслями явно пребываю где-то в другом месте, так что кто-то наталкивается на меня.

– О, Кара, наконец-то ты здесь! – Лука стоит передо мной, нервно теребит слишком длинные рукава светло-серой рубашки и смотрит сияющими глазами.

Если смотреть непредвзято – не держа в голове, что он шпионит на Львов, – то выглядит он хорошо. Когда он улыбается, как раз как сейчас, его зеленые глаза не кажутся слишком блеклыми на фоне загорелого лица, а блестят, как лед на солнце.

Я ищу глазами Ханну, но ее нет ни на ее месте, ни среди студентов, которых я могу видеть с той точки, где нахожусь. После того как я здороваюсь с Лукой, он проталкивает меня в соседнюю комнату, где занят каждый стул даже у самой маленькой поверхности стола. Внутри слишком тепло и спертый воздух, здесь пахнет кофе, какой-то выпечкой и чипсами, которые стоят в маленьких пиалах в центре сдвинутых столов – главной рабочей зоны.

Лука замечает, как я морщу нос, устремляется прямиком к окну позади своего стола и распахивает его. Во время моего последнего визита стол еще стоял за дверью, так что Лука всегда имел возможность хорошо шпионить. Я бормочу свое «спасибо», и он, ухмыляясь, кивает мне.

– Ты будешь сидеть рядом со мной, – объявляет он и указывает на складной стул рядом со своим креслом с мягкой обивкой и подлокотниками.

Моя попа болит от одного только взгляда на него, и я подумываю о том, чтобы вернулись времена джентльменов. Но со вздохом ставлю свою сумку у стены под окном и опускаюсь на стул. Не плюхаюсь на него, а опускаюсь, потому что не уверена, что он не сломается под моим весом. Лука, забавляясь, наблюдает за моими телодвижениями, при этом поудобнее устраиваясь в своем кресле.

Когда я убеждаюсь, что складная штуковина подо мной выдерживает, я спрашиваю Луку, который все еще ухмыляется:

– Где Ханна?

– Встречается с каким-то очень важным информантом. – Он закатывает глаза.

От Ханны я знаю, что Лука изучает журналистику, но после этого жеста спрашиваю себя, делает ли он это добровольно или просто идет по чьим-то стопам. В конце концов, не он первый. За Тайлера специальность тоже выбрал отец. Я ненадолго закрываю глаза, чтобы умерить жжение, и продолжаю, обращаясь к Луке:

– Она оставила мне какое-нибудь поручение? – Я смотрю на неупорядоченную стопку газет и распечаток передо мной и до последней секунды надеюсь, что я не…

– Ты наш новый новостной фильтр, наш «взгляд на весь остальной журналистский мир».

Для парня он слишком хорошо имитирует голос Ханны, чтобы я могла остаться равнодушной. Я невольно начинаю смеяться.

Он прикусывает губу и тихо шепчет:

– Извини.

В течение следующего часа я пробираюсь сквозь гору информационных сообщений со всего мира и передаю Луке то, что мне кажется достаточно интересным, чтобы быть упомянутым в онлайн-версии «Сплетника» – за которую отвечает Лука. Каждый раз, когда его мобильник, мягко вибрируя на столе, сигнализирует о новом сообщении, я наблюдаю за ним. Почти всегда лицо его проясняется. Что бы он ни писал, это отражается на его мимике, словно последовательность смайликов. Фиби такая же. Даже в наших видео-чатах на ее лице виден весь спектр эмоций.

То, что они так безумно похожи друг на друга – пусть даже только в этом – делает со мной что-то странное. Я вижу перед собой свою младшую сестру, и во мне просыпается что-то вроде инстинкта защитника, который снова и снова задает один и тот же вопрос: как мы можем всерьез подозревать Луку в том, что он шпионит на Львов?

Звук моего мессенджера прерывает мысли. Несмотря на то, что я скорректировала свое мнение о нем, я забочусь о том, чтобы Лука не видел мой дисплей. Я открываю сообщение от Ханны.

Сегодня уже не успею в редакцию. Лука в курсе. Если у тебя есть время, буду рада, если ты заглянешь ко мне в общежитие.

Сообщение звучит жутко формально, так что какое-то время я раздумываю, точно ли Ханна его написала. Только следующее сообщение убеждает меня, что ее телефоном никто не завладел.

Я купила эклеры у Евы.

И еще одно:

Много эклеров.:-)

Я быстро печатаю ответ. Потом завершаю свою работу на сегодня, прощаюсь с Лукой и направляюсь к общежитию Ханны. Нехорошее чувство, как отзвук шагов среди старых зданий, преследует меня, пока я иду по более короткому пути через внутренние дворы других общежитий.

Окутанная лучшим в мире ароматом, Ханна открывает мне дверь.

– Ты купалась в эклерах? – спрашиваю я со смехом и принюхиваюсь, пока иду вслед за Ханной на кухню. На маленьком столе у стены стопкой лежат пакетики из кондитерской Евы.

Как раз когда у меня перед носом любимое лакомство, желудок связывается узлом. У меня что-то вроде дежавю. Тогда были испеченные печенья. Горы печенья. Так много, что они покрывали собой весь стол.

Я сажусь и жду исповеди Ханны. Чтобы ей было легче, сосредотачиваюсь на эклерах со сливочной начинкой. На третьем наконец раздается голос Ханны.

– Я расследую исчезновение Беверли не для статьи и не для Джоша.

Я смотрю ей в глаза, однако не давлю на нее. Ханна замыкается, если на нее напирают. Давлением из нее ничего не выжмешь. Она теребит одну из бумажных упаковок. Шорох заполняет напряженную тишину между нами.

– Мы с Беверли были вместе.

В один миг мимо меня проносится другая реальность. Напротив меня сидит не взрослая Ханна-репортер, а более юная ее версия. Девочка, которая среди горы печенья открыла мне, что ей не нравятся мальчики. Ханна, которую после ее каминг-аута постоянно оскорбляли, и которая дистанцировалась от всех – за исключением меня. Ханна, которая в Колледже наконец смогла стать другим человеком и создать себя заново. Ханна, которая, похоже, в первые свои дни в Уайтфилде познакомилась с кем-то: с Беверли Грей.

Во рту ощущается горечь, которую я сглатываю и идентифицирую как ревность или зависть. Я желаю Ханне только лучшего, но мысли о Беверли рука об руку идут с мыслями о Джоше, которых я себе как раз не могу позволить. Не хочу позволить. Я быстро засовываю в рот следующую порцию выпечки и жду, пока Ханна будет готова говорить дальше – что переходит в соревнование «кто кого пересмотрит». Только без хихиканья и приступов смеха, как раньше. Мы больше не дети, а взрослые, отшлифованные и помеченные жизнью и предыдущими отношениями.

Ханна опускает взгляд на, между тем, уже разорванный бумажный пакет в своих руках, когда продолжает.

– Мы встретились с Беверли случайно в ее первый день здесь.

Она медленно качает головой, ее темные волосы рассыпаются по плечам. Несмотря на это, мне видна печальная улыбка на ее губах.

– Это было на самом деле банально. Она стояла у фонтана перед главным зданием. Солнечные лучи застревали в маленьких капельках и заставляли их буквально сверкать. – Глубокий вдох. – Она выглядела так, будто была в растерянности и нерешительности, стоит ли осмелиться и войти. Я подошла к ней и спросила, не нужна ли ей помощь.

Я воображаю, какой потерянной может выглядеть самая милая девушка, которую я когда-либо видела. Девушка с неизменной улыбкой на всех тех фото в «Инстаграм». Но сделать это не удается.

– Она обернулась ко мне, и внезапно я очутилась в другом мире.

Я не решаюсь произнести, что прежняя Ханна все без исключения фильмы и романы, которые рассказывали о любви с первого взгляда, считала преувеличенными и безвкусными. Но есть ощущение, что ее мнение изменилось.

– Я проводила Беверли на регистрацию, и сразу после этого мы обнаружили кондитерскую Евы. – Ее взгляд скользит по многочисленным пакетам с логотипом кондитерской. – Остаток дня мы провели вместе, как и несколько следующих дней. Она постоянно рассказывала мне о своем друге, о прошлой жизни. Я же игнорировала покалывание в животе и учащенный пульс. Я просто хотела быть рядом с ней. – Меланхоличный вздох, сопровождаемый ароматом эклеров, проносится над столом. – Она сама неожиданно поцеловала меня. – Короткий смешок. – Я как раз поведала ей о своей мечте: когда-нибудь воздать должное всем тем мужественным женщинам, которые являются образцом силы и солидарности. Сначала она рассказала мне, что ее друг – сын моей фаворитки Мишель Прентисс, в следующий миг я ощутила ее губы на своих губах. Это было… – Ханна закрывает глаза, как будто проживает этот момент еще раз, – умопомрачительно.

Она откашливается – и следующее предложение стирает мечтательность и счастье в ее голосе. Она смотрит на меня с таким серьезным выражением лица, что я автоматически распрямляюсь.

– Потом ее пригласили в Вороны.

Мои предплечья покрылись мурашками, напряжение стало почти осязаемым. В то время как я еще пытаюсь понять, какие последствия вступление в Вороны имело для них обеих, Ханна опережает меня.

– Тайлер Уолш был парой Беверли.

Воспоминания о моей Ночи Пар в считаные секунды проносятся пред моим внутренним взором. Быстрые свидания. Дурацкие игры. Бал-маскарад. Джош. Плюшевые наручники.

Голос Ханны пропитан горечью.

– Тайлер Уолш, сын бывшего посла и перспективного лондонского политика, главный красавчик империи. Конечно, он нацелился на симпатичную американку, и одному Богу известно, кого подкупил, чтобы стать ее парой. – Далее следует горький смех, полный накопившихся чувств, так что я едва узнаю Ханну. – Она держала его на расстоянии, только выполняла вместе с ним задания, но ведь сюда относилось и то, что они изображают пару.

Взгляд, которым она меня одаривает, жалкое подобие испытующего взгляда прежней Ханны. Приподнятой бровью она совершенно точно намекает на мои фейковые отношения с Джошем, но в глазах ее мерцает боль.

– Он все настойчивее приставал к ней, видел в этом вызов ее покорить. Во время стадии отбора претендентов отношения вне сообществ Львов и Воронов запрещены, а в случае с Беверли добавилось еще и то, что ее мама… – Ханна несколько раз глотает, прежде чем продолжает, – ее мама очень радовалась, что она наконец познакомилась с парнем. С кем-то, кто ее достоин. – Ханна моргает, и слезы показываются на глазах, одна из них скатывается по щеке. – Я подыгрывала и при этом видела, как Вороны все больше и больше претендуют на нее. Как она, не считая нескольких сообщений, все больше от меня дистанцировалась, чтобы я «не попала под перекрестный огонь сексистского маразма», который царит в кампусе. – Она прикусывает нижнюю губу и набирает воздух. – Ей нужно было продержаться выходные. Уик-энд по случаю отбора претендентов вместе с балом в честь вступления в братства проходил где-то на побережье в графстве Норфолк. Я уже все подготовила к ее возвращению в воскресенье, хотела ей сказать, что на самом деле испытываю к ней, что мои чувства выходят далеко за рамки флирта или исследования моей сексуальности, но она… – Голос Ханны надламывается, и вместе с ним – мое сердце. – Она не вернулась.

Я обхожу стол и прижимаю к себе Ханну. Она наваливается на меня. Рыдания сотрясают ее тело. Ее боль осязаема. Ее первую настоящую любовь забрали, и я наконец понимаю, почему она никогда не верила, что Беверли просто куда-то уехала.

– Почему ты прождала год и только сейчас стала разыскивать ее?

Ханна высвобождается из моих объятий, вытирает с лица слезы и убирает прядь волос за ухо.

Когда она не отвечает, я объясняю ей, что имею в виду:

– Вы явно очень понравились друг другу, между вами было что-то особенное и прекрасное, я не понимаю…

Слезы вновь текут из уже покрасневших глаз Ханны.

– Они превосходно все инсценировали. Я услышала разговор двух новоиспеченных Воронов. Я думала, это было чистой случайностью, ведь я знаю эти пренебрежительные взгляды, которые бросают в мой адрес только потому, что меня не интересуют мужчины. Они беседовали обо мне, о том, каким трудным было испытание у Беверли: соблазнить девушку – и о том, что она не справилась с ним до конца.

Я слышу, как сердце Ханны вновь разбивается, пока она шепотом не признается мне:

– Ужаснее всего то, что я поверила им. Что посчитала себя ничего не стоящей. У меня перед глазами постоянно были эти картинки. Беверли с ее другом. До этого я верила, что это была платоническая дружба, а после заявления этих двоих я загуглила ее. Беверли известна в США. У нее постоянно были отношения с какими-то сыновьями знаменитостей. Она была с ними на разных вечеринках. Мне быстро стало понятно, что я здесь никогда не могла конкурировать на равных. Что эти две твари были правы, и что я не была достойна.

Я снова притягиваю Ханну к себе. Ханну, самого значимого человека в моей жизни, которая буквально освободила меня из сетей бывшего и всегда уверяла, что он меня не заслуживает. Теперь и из моих глаз хлынул нескончаемый поток слез. Я держу Ханну очень крепко и пытаюсь наверстать все то, что упустила за последние недели, потому что не доверяла ей. Я самая паршивая подруга на свете.

– Почему ты не позвонила мне и не рассказала?

– Потому что… – Ее голос прерывается. – Потому что я казалась себе ужасно глупой и не могла так опозориться. Ты как раз собиралась подавать документы сюда, в Уайтфилд, после того как я так все расхвалила, и я не хотела, чтобы ты передумала. Я хотела, чтобы ты была здесь, рядом со мной, как раньше.

Мы еще целую вечность сжимаем друг друга в объятиях, вместе оплакиваем упущенное время и все неверные решения, пока слезы Ханны не иссякают.

Наконец я нахожу в себе смелость задать один вопрос:

– Что заставило тебя поменять свое мнение?

– Джош. – Пауза. – Джош пришел ко мне и рассказал, что Беверли меня любила. Он и был тем другом, о котором она упоминала, ее лучшим другом. Они были невероятно близки. Он убедил меня в том, что она никогда бы не исчезла просто так.

Оставшуюся часть истории я знаю, но теперь я все вижу в другом свете.

– Я так часто была близка к тому, чтобы все тебе рассказать, но Джош… – Я чувствую, как она за моей спиной сжимает руку в кулак. – Джош просил меня ничего тебе не говорить, потому что он не был с тобой знаком и не знал, насколько тебе можно доверять. Он не поверил мне, когда я клялась ему, что ты никогда не поставила бы свой интерес выше благополучия других. Он слишком беспокоился и был уверен, что ты окажешься в еще большей опасности, если будешь обо всем знать. Но у тебя уже было приглашение, и ты переехала в Дом Воронов. Было слишком поздно. Поэтому Джош предложил присмотреть за тобой вместе с Джейсом. В общем, я попросила его быть твоей парой.

Присмотреть за мной.

Мимолетные воспоминания об учащенном пульсе, спасительных поцелуях и его бесстыдной улыбке ощущаются на языке как горечь. Я долго глотаю, до тех пор, пока она не уходит.

В общем, я попросила его быть твоей парой.

Его тепло, забота, дрожь у меня внутри и вызов… все было просто игрой. Даже при том, что я об этом уже знала, эта фраза еще раз вырвала мне сердце. Я смотрю на сердце в упор, как оно лежит на старых половицах, запихиваю его обратно в грудь и надежно там запираю. Я не могу упрекать Ханну. Если бы я ее тогда послушала, все бы не зашло так далеко.

– Обещай мне, что ты поговоришь с ним, – просит она, но у меня не получается даже кивнуть. – Нам нужно сотрудничать, чтобы выяснить правду.

Спустя несколько часов и после всех эклеров я в темноте возвращаюсь в Дом Воронов. Бриттани и Шерил сидят у стойки во внутреннем дворе. Меня удивляет, что Лора не присоединилась к ним. Ненавижу этих двух токсичных девиц и вспоминаю их гнусные слова о Ханне в кафе…

Быстрыми шагами я подхожу к ним.

– Вы знаете Беверли Грей?

Застигнутая врасплох, Бриттани, морщась, отвечает:

– Кто же ее не знает? Она была парой Тайлера и, по слухам, во время отбора кандидатов у нее был роман с кем-то, кто не входит в сообщество. К счастью, все об этом узнали, и она, судя по всему, не стала Вороном.

Я могла бы поспорить, что Бриттани и Шерил были теми двумя Воронами, разговор которых Ханна случайно услышала. Они живут ради любой сплетни и, если им что-то подбросить, будут трепаться об этом бесконечно.

Вот только кто им наплел, что Ханна была якобы одним из заданий для Беверли?

Когда я задаю им этот вопрос, вижу, как в их головах крутятся колесики. Поэтому я уверена, что это соответствует действительности, когда Шерил говорит:

– Без понятия.

Я намереваюсь это выяснить.

Глава 6

ЧЕТВЕРГ, 3.12.

В последние два дня я скрупулезно вела наблюдение за Бриттани и Шерил. К сожалению, они не часто были вместе, потому что Дом Воронов превратился в хаотичную смесь из галереи, дизайн-студии и склада для, как мне кажется, всего на свете.

По версии Дионы, скоро состоится «самое большое событие для Воронов и Львов в сфере связей с общественностью»: Уайтфилдский благотворительный бал. Его каждый год организуют активисты Воронов и Львов, чтобы показать величие обоих сообществ и их готовность заниматься благотворительностью.

Несмотря на мою неприязнь, меня тоже захватывает атмосфера в Доме Воронов. Все везде блестит и сверкает. Материалы для предстоящего декорирования фонтанируют из ящиков, которые, как стены, стоят друг на друге во внутреннем дворе. Каждый Ворон имеет свое поручение или присоединяется к группе организаторов. Кажется, что никто не спит, чтобы успеть выполнить всю работу. Учебные группы временно приостановлены, вместо этого идет шлифовка речей отдельных членов сообщества и планирование последних деталей. Все вовлечены в приготовления, будь то стипендиаты или Вороны вроде Дионы, чьи семьи присоединились к сообществу поколения назад.

Именно об этом чувстве общности Валери восторженно говорила мне в нашу первую встречу. Теперь, когда стадия отбора кандидатов, в ходе которой нас, новичков, держали на дистанции, осталась позади, я испытываю это на себе. И несмотря на весь страх, который все еще тлеет где-то глубоко внутри, это ощущение прекрасно.

Прежняя Кара убежала бы в ужасе, если бы ее обязали участвовать в организации такого большого события. Новая, расчетливая Кара видит преимущества во всей этой подготовительной суматохе, которая сейчас царит в Доме Воронов. Люди приходят и уходят, не только Львы – единственные, кто всегда имеет доступ в Дом Воронов, – курьеры, модели для показа Дионы, художники, которые будут участвовать в ивенте, и не в последнюю очередь бывшие члены сообщества, которым нужно добавить блеска собственному имиджу. За прошедшие дни я провела дюжину интервью для «Сплетника» – притом, что в большинстве случаев было бы достаточно просто поменять имя интервьюируемого. Каждый раз одни и те же поверхностные, будто заученные наизусть ответы.

– По какой причине вы оказываете поддержку Уайтфилдскому благотворительному балу?

– У меня есть большое желание поддержать тех, кому повезло не так, как мне.

Каждый раз мне стоило каких-то сверхусилий продолжать улыбаться и не поддаться порыву закатить глаза, громко рассмеяться или переспросить, проявляют ли они свою добродетель так же и в остальное время года, или спонтанно открыли в себе социальную жилку исключительно в связи с колоссальным общественным весом этого мероприятия. Но, по крайней мере, я могу периодически допрашивать Шерил, которая фотографирует тех, у кого я беру интервью. Без Бриттани она тихая, даже застенчивая. К сожалению, она, похоже, действительно не имеет представления, кто в прошлом году распространил те слухи. Очередной тупик.

Мой будильник сегодня звенит раньше обычного, чтобы мы с Дионой могли спокойно позавтракать. Но та часть меня, которая верна привычкам, против раннего подъема и саботирует пробуждение, хотя вообще-то я настоящий жаворонок. Полусонная, я неуклюже выхожу из комнаты. Для того чтобы спуститься, я должна для начала протиснуться между двумя стойками одежды, поскольку Диона расширила свое рабочее место на весь коридор, вместо того чтобы воспользоваться свободными комнатами с другой стороны этажа.

Зевая, я иду к лестнице, когда мой мозг замечает какое-то движение. Но, поскольку мое тело, очевидно, еще пребывает в глубоком сне, я реагирую со скоростью ленивца. Ранним утром здесь никого не должно быть, потому что только мне и Дионе могло прийти в голову добровольно встать в пять часов утра. Немного адреналина, что я могу выработать в это время, пробуждает меня настолько, что я поворачиваюсь в сторону этого движения. Толстое ковровое покрытие в галерее поглощает звук моих шагов. Два мешка для одежды на стойке, которая стоит прямо у стены рядом с лестницей, слегка покачиваются, как будто кто-то их задел. Остатки усталости исчезают, как после инъекции адреналина, потому что я не вижу никого, кто мог бы вызвать это движение. Ладони становятся влажными, а сердце стучит так часто, что дыханию приходится подстраиваться. Я ускоряюсь.

Если я сейчас закричу, меня услышат другие Вороны? Я подумываю постучаться к Дионе, но исхожу из того, что она уже сидит за своим завтраком со смартфоном в руках и «следит за жизнью своих будущих клиентов, чтобы быть максимально подготовленной». Так она объясняет «копания в желтой прессе».

Я думаю об этом до тех пор, пока движение обоих мешков для одежды внезапно не прекращается. Кто-то прячется за ними, неподвижно застыв у холодной каменной стены рядом с подсобкой?

Я подхожу ближе. Медлю. Жду. Мой пульс зашкаливает. Собираю в кулак всю смелость, трясущимися пальцами отодвигаю в сторону мешки – и смотрю на пустую стену с узорами на обоях.