Озверевшие

Стук в дверь стал более настойчивый, и Андрей Резин, наконец, проснулся. Желудок болел, голова раскалывалась, горло пересохло, а во рту было такое ощущение, будто им хлебали из сточной канавы. Облизав потрескавшиеся губы, Андрей попытался перевернуться, но стало ещё хуже. Тогда он твёрдо решил, что ни за что не встанет с кровати.

– Откройте! Это полиция! – громкий молодой голос за дверью заставил майора задуматься.

Как-то раз он уже послал старого участкового подальше, за что получил пятнадцать суток административного ареста. Отпустили его, правда, намного раньше, но второй раз такого могли не простить. Осознание собственной ничтожности вызвало волну гнева. С трудом подавив её, Резин усилием воли заставил себя встать. Мир поплыл перед глазами, к горлу подкатила желчь, едва не заставив вытошнить её на пол. На ватных ногах майор дошёл до коридора и открыл дверь.

Лейтенант Бодров увидел перед собой мужчину в грязной тельняшке, обтягивавшей немного свисавший дряблый живот. На выцветших штанах камуфляжной раскраски виднелись заплатки и пятна краски. Лицо, покрытое густой щетиной, опухло так, будто его покусали пчёлы. На лбу красовался длинный глубокий шрам. Налитые кровью глаза смотрели куда-то в пустоту, не в силах сфокусироваться на чём-либо.

– Доброе утро. Лейтенант Бодров, – представился молодой человек, показывая удостоверение. – У меня на вас жалоба из управляющей компании. Разрешите войти.

Резин молча отошёл от двери, давая понять, что гостю не рады. Участковый вошёл в квартиру, но вскоре пожалел о своей просьбе. Запах нестиранных вещей, гниения и перегара ударил в нос так, что заставил прикрыть его рукавом. Стены и косяки на уровне груди были сплошь покрыты грязью и жирными пятнами. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о хлам и пустые бутылки, между которыми шныряли тараканы. Бодров с отвращением скривился:

– Неужели вам, офицеру запаса, не стыдно жить в таких условиях?

Чтобы не устраивать соседям очередное представление, Резин захлопнул входную дверь. Это далось непросто – ноги не слушались, и он едва не вывалился в коридор. Восстановив равновесие, майор перевёл мутный взгляд на участкового:

– Мне кажется, вы пришли по другому поводу. Я себя плохо чувствую, поэтому заполните свои бумажки и оставьте меня в покое.

Лицо Бодрова приобрело одновременно оскорблённое и удивлённое выражение.

– Вы думаете, что можете мне указывать, как делать мою работу?

– Я вообще ничего не думаю, просто хочу побыть один, – сквозь зубы просипел Резин.

– К вашему сведению, в обязанности участкового также входит и воспитательная работа с гражданами на вверенном ему участке, – затараторил Бодров тоном назойливого учителя.

На этом запас терпения у майора иссяк. Охвативший его гнев начал вытеснять хмельное помутнение, придавая разуму ясность, а ногам твёрдость. Расправив плечи, майор сказал:

– Только не говори, что ты меня воспитывать собрался. Не дорос ещё. Тебя вообще не учили уважать старших по званию?

– Вы офицер запаса, находитесь не на службе, и я не ваш подчиненный, – начал спорить Бодров.

– Да такие щенки, как ты, у меня гуськом по плацу ползали и ботинки мне чистили, – рыкнул Резин в лицо участковому, обдав того волной перегара.

– Вы хотите, чтобы я привлёк вас к ответственности за неуважение представителя власти? – забормотал лейтенант, выпучив глаза.

Майор уже кипел от ненависти. Единственное, чего он хотел – это схватить назойливого выскочку за глотку и душить, пока его выпученные глаза не вылезут из орбит.

– Мне не впервой. Делай что хочешь, только свали с глаз долой, – выплёвывая каждое слово, сказал Резин.

– Мы ещё увидимся, только в другом месте. Это я вам обещаю, – важно проговорил участковый.

Над коллегами Бодров власти не имел и мог лишь терпеть насмешки, но сейчас козыри были у него на руках. Насытившись тем, что ему казалось проявлением законной силы, молодой участковый уже собрался уходить, как вдруг Резин сжал кулак и, вложив всю злость, ударил его по затылку. Худощавого лейтенанта отбросило, словно тряпичную куклу. Он потерял сознание ещё до того, как ударился головой о стену. Безвольно рухнув на скопище пустых бутылок, обмякшее тело раскатало их по полу, как кегли. Затем наступила тишина.

2

Всё утро друг провёл в предвкушении. Он проделал немалую работу для того, чтобы найти идеального человека для своего финального аккорда. Во многих пыльных кабинетах местных участковых ему пришлось побывать, много папок перебрать. Ему был нужен бывший военный, которому нечего терять, одинокий и пропитанный ненавистью к окружающему миру. Таких нашлось несколько, но внимание друга привлёк именно он. Офицер запаса – майор Андрей Резин. Фото, прикрепленное к делу, отражало нужное состояние души. Злобное, сальное, практически квадратное лицо, жесткая щетина, мутный взгляд, огромный шрам на сморщенном лбу, толстая шея, но главное – приличный опыт службы в инженерных войсках. Такой человек по долгу службы обладал знаниями, позволяющими собрать самодельное взрывное устройство из легкодоступных ингредиентов, например, на основе аммиачной селитры и дизельного топлива. Грамотно заложенное, оно могло натворить бед в большом скоплении людей, коим являлся приближающийся День города.

Мероприятие это, весьма скучное и унылое, неизменно собирало на площади большую часть города. Небольшая сцена, ведущая с бодрым голоском, представляющая очередное чудо местной самодеятельности, огромная толпа подпитого народа, едва контролируемая полусотней полицейских – идеальный момент для жирной и кровавой точки. Оставалось только встретиться взглядом с исполнителем и немного поговорить по душам.

3

Майор Резин сидел за кухонным столом, держась руками за голову. Он понимал, что теперь его точно посадят, запрут, как бешеную собаку. Глупый заносчивый лейтенант, так не вовремя к нему зашедший, неподвижно лежал в ванной, истекая кровью. Резин подумывал избавиться от тела, но не представлял, как сделать это незаметно. Неожиданно раздавшийся стук в дверь показался ему приговором. Уверенный в том, что за ним приехал наряд полиции, майор твердо решил без боя не сдаваться. Свои шансы на побег он оценивал трезво, – четвертый этаж всё же не первый, в окно не выпрыгнешь, да и бежать ему было некуда. Взяв кухонный нож обратным хватом, он медленно подошёл к двери и посмотрел в глазок. На пороге стоял худощавый мужчина в сером рабочем костюме.

– Чего тебе? – бросил Резин через дверь.

– Я… Нам нужно поговорить, – растерялся друг, удивленный тем, что ему не открыли.

– Проваливай! – лишь приглушённо буркнули ему в ответ.

На ватных ногах майор дошёл до кресла, плюхнулся в него, выронил из дрожащей руки нож и нервно выдохнул.

– Ещё не всё потеряно. Ещё можно что-то придумать, вот только…

Взгляд зашарил по бутылкам в робкой надежде, но все они были предсказуемо пусты. В бессильной злобе Резин стиснул зубы и начал бить огромными кулаками по подлокотникам, пока не послышался характерный древесный хруст.

Справляться с агрессией у майора вообще получалось редко, особенно в пьяном виде. Он не мог вспомнить, когда алкоголь стал его лучшим другом и спасением, – то ли после вынужденного ухода из армии, то ли после развода с женой, – но было ясно одно – война с Китаем за Дальний Восток сломала его. Сначала из-за ошибки Резина погиб целый батальон, затем и он сам попал в засаду, где чудом выжил. Контуженый, майор провёл в плену больше года, и лишь в конце войны был передан по договору об обмене пленными в Россию. На мирной службе у него не ладилось, а потом Резин и вовсе попал под сокращение. Страна, служению которой он посвятил большую часть жизни, попросту отказалась от него, выдав нищенскую пенсию и доброе напутствие идти на все четыре стороны. Приспособиться к новой жизни майору помешала гордость, – в простые трудяги он себя определять отказывался, а работу по чину ему никто так и не предложил. В итоге алкоголь и скверный характер довели его сначала до одиночества, а затем и до помутнения рассудка, о чём красноречиво свидетельствовало тело, лежащее в ванной.

Резин уже начал успокаиваться, когда снова услышал стук в дверь. Он успел забыть про худощавого рабочего, пришедшего минут пять назад, и, вспомнив о нём, задумался. Откуда он взялся? Опять коммунальщики прислали? Кроме холодной воды, в его квартире больше нечего отключать. Подослали полицейские? А для чего? Выманить из квартиры, чтобы не выбивать хлипкую деревянную дверь? Не похоже. Ему стало одновременно страшно и любопытно. Осторожно подойдя к двери, Резин взглянул в глазок и увидел бутылку водки, которую аккуратно держали перед его взором чьи-то пальцы. Где-то в груди требовательно заныло. Желание выпить начало вытеснять липкий сковывающий страх. Сглотнув слюну, майор открыл.

– Здравствуйте, друг мой.

Поймав взгляд Резина, друг сразу ощутил нестабильность его затуманенного сознания. Майор словно не понимал смысл слов, что слышит. Он начал бормотать что-то под нос с вопросительными интонациями, но это было неудивительно. Пьяный человек не может полностью контролировать себя, поэтому и отдать себя под полный контроль не может. Странным было другое. Управлять разумом майора мешала ещё и некая зацикленность того на какой-то мысли. Она вызывала в нём страх, заставляла руки трястись, а тело покрываться липким потом.

«Неужели он так сильно хочет выпить?» – промелькнуло в голове у друга.

Он прекрасно знал, насколько плохо бывает пьющему человеку по утрам, хотя сам не выпил в жизни ни капли спиртного. Ему часто приходилось видеть мать пьяной, и если на следующий день она могла встать с кровати и опохмелиться, значит, всё не так плохо. Если не перегнёт палку, то руки перестанут трястись, настроение улучшится, а вечером, возможно, будет ужин. Но если мать с кровати встать не могла, это было плохо. Он пытался за ней ухаживать, приносил воду, но она лишь стонала и материлась. В таком состоянии она нередко говорила сыну, что тот сломал ей жизнь. Протрезвев, она об этом забывала, но он перестал пытаться помочь ей в такие дни, решив, что лучше просто не попадаться на глаза.

Ослабив контроль над разумом майора до уровня нормального восприятия, друг сказал:

– Я – ваш друг. Я думаю, нам нужно немного поговорить. Вы не будете против, если я зайду?

– Нет, не против, – ответил майор с улыбкой, выглядевшей неестественно на излучавшем злобу лице.

Несмотря на полную концентрацию, друг почувствовал всю палитру зловоний, идущую от квартиры и её хозяина. По полу, грязному настолько, что на нём мог вырасти газон, было противно ходить. Пройдя сквозь лабиринт из хлама и бутылок, мужчины сели за стол.

– Я хочу вам помочь, друг мой, – начал друг, осторожно поставив бутылку на стол. – Помочь понять, почему вы живете не так, как заслуживаете. Вы же не этого хотели, Андрей. Я прав?

Резин смотрел на собеседника с той же полузлобной улыбкой, не в силах хоть что-то произнести. Ему снова мешала эта зацикленность на какой-то мысли. Друг решил, что от неё нужно избавиться. Если без дозы спиртного этот человек бесполезен, то стоит рискнуть. Он налил примерно сто грамм резко пахнущей прозрачной жидкости в стакан и подвинул его майору.

– Пейте, если хотите, – доброжелательно сказал друг.

Ему пришлось ослабить контроль ещё сильнее, чтобы дать жертве проявить волю. Резин осушил стакан за пару глотков и медленно поставил его на стол. Водка тяжёлым пламенным потоком обрушилась в желудок. Морок в голове усилился, притупив все тревожные мысли.

– Андрей. Я ваш друг. Вы помните об этом? – спустя полминуты сказал друг.

– Да, – уверенно ответил Резин.

– Я говорил о том, что вы не заслужили такой жизни. Вы согласны?

– Да, согласен.

– Я хочу помочь. Вы должны наказать тех, кто довел вас до такого. Вы знаете, кто в этом виноват?

– Я знаю, кто виноват, – сказал майор, и улыбка пропала с его лица. – Это всё из-за наглых узкоглазых тараканов.

Такое оскорбление в адрес китайцев, а затем и всех людей с азиатскими чертами лица, вошло в обиход в начале войны за Дальний Восток. Когда стало ясно, что остановить конфликт, не потеряв территорию, у России не получится, оскорбления стали подкреплять кулаками. Гнев, копившийся в народе, жаждал найти выход, отчего страдали в основном ни в чем не повинные казахи с якутами, случись им встретиться с радикально настроенными молодыми людьми. Друг не стал исключением. Восточный разрез глаз хоть и не был сильно заметен, но для сверстников стал достаточным поводом для издёвок и избиений.

– Хорошо. Кто ещё?

Друг хотел быть беспристрастным, но оскорбление, принятое на личный счет, задело его. Он ждал, что майор продолжит, но тот молчал.

– Кто ещё? – теряя терпение, спросил друг.

– Они. Только они, – коротко сказал Резин.

– А как же правительство, друг мой?

– Я воевал не за него. Я воевал за страну, за людей.

– За страну, что не ценит тех, кто рискует ради неё жизнью? За людей, что проходят мимо тех, кто оступился и упал? За это вы воевали, друг мой?

– Это всё они…

Майор говорил отстраненно, и казалось, что он о чём-то задумался.

– Вы считаете, что люди, живущие за сотни километров от вас, испортили вашу жизнь? – продолжал друг с неподдельным интересом.

– Я сам всё испортил, – неожиданно ясным трезвым голосом сказал майор, и на его лице отразилось сожаление. – Всё из-за моей слабости. Она просила меня начать новую жизнь, но я не нашёл сил на это. Перестать пить я тоже не смог. Я был сильным, пока они меня не сломали, – в его голосе залязгал металл. – Я сидел в клетке, раздетый, без еды и воды. Этим тараканам нравилось надо мной издеваться. Особенно мальчишкам. Они без конца тыкали в меня палками и смеялись. Но я не остался в долгу. Я поймал одного. После этого никто надо мной не смеялся. Как же легко сломалась его шея.

Друг предельно ясно увидел эту картину, и по его спине побежали мурашки. Он представил себя на месте того мальчика, не представлявшего опасность, и убитого за детскую шалость. Ненависть к сидящему напротив человеку начала душить его. Больше всего ему хотелось выхватить свой легкий субкомпактный пистолет из потайного кармана куртки и прострелить голову этому мерзавцу, что с таким упоением говорит об убийстве ребёнка.

– За это они подвесили меня спиной к земле, и один из этих уродов сказал: «Бамбук. Ты понимать?» Я понимал. И ждал смерти. Мне постоянно казалось, что острые ростки впиваются мне в кожу. Мне было больно. Я кричал. Но в один момент верёвки разрезали. Я упал на землю и понял, что всё это мне казалось. Не было никаких ростков. А они смеялись надо мной. Они смеялись!

Когда друг понял, что теряет над майором контроль, было уже поздно. Он попытался ухватиться за его сознание всеми силами, подавить его волю своей, но ничего не получалось.

– Они смеялись надо мной! – на глазах Резина выступили слёзы. – Я не могу их наказать! Они же смеются!

От истерического хохота майора кровь стыла в жилах. Это был смех безумца, человека, окончательно потерявшего связь с реальностью. Неожиданно Резин со злобным рыком вскочил из-за стола, едва не перевернув его. В глазах пылала животная ненависть и, увидев её, друг понял, что пропал. Его бомба уже взорвалась.

Выхватить пистолет он не успевал, поэтому первое, что пришло в голову, это бежать. Бежать куда глаза глядят, и пропади пропадом все три анклава со своими войнами, лишь бы вырваться из клетки со зверем. Друг вскочил из-за стола и метнулся к выходу, но, не рассчитав, обронил стул и споткнулся об него. Дикой болью отозвалась потянутая лодыжка. Не обращая на неё внимания, друг вскочил и побежал изо всех сил, но майор нагнал его и, схватив за волосы, начал бить головой о стену.

Глухие удары вперемешку с прерывающимися воплями шли один за другим. Друг пытался вырваться, но сильные руки держали его слишком крепко, и каждый удар был сильнее предыдущего. Стена покрывалась пятнами свежей крови. Почувствовав, что носовая перегородка хрустнула, и по губам потекла теплая струя, друг понял, что его сейчас убьют, и истошно заорал. Лицо, превращавшееся в кровавое месиво удар за ударом, как кисть в руках психически больного художника, рисовало на старых обоях уродливую картину. После полутора десятков ударов крик оборвался, и тело упало на грязный пол.

4

Тем утром в квартире Громовых было необычайно тихо. Город только начал просыпаться, и посторонние звуки снаружи почти не проникали. Телевизор молчал. Не было ни разговоров, ни смеха, лишь изредка постукивали ложки о тарелки, в которых остывала неспешно доедаемая овсянка.

Тимур смотрел невидящим взглядом в свой завтрак, хмурый, словно грозовая туча. Его лицо выглядело бледным, под глазами виднелись серые полукруги синяков. Лоб был изрыт глубокими морщинами, отчего он выглядел лет на десять старше. Раньше такое состояние могло не иметь весомой причины, потому проходило само собой, но сейчас причин хватало. Отец лежал в больнице, мать весь прошлый вечер ходила с красными от слёз глазами, Алиса без конца спрашивала про папу и тоже плакала. Сам воздух в квартире словно пропитался тоской и страхом. Тимур не мог видеть родных такими, но тяжелее всего ему было от собственного бессилия. Отец едва не погиб из-за безумца на жёлтом такси, и он никак не мог этого предотвратить. Мать с сестрой не находят себе места, и он не может их утешить. В городе день ото дня происходят всё более странные и ужасные трагедии, и с этим он тоже не мог ничего поделать.

– Хватит ковыряться. Доедайте скорее, а то опоздаете, – сказала Наталья усталым голосом, в котором слышалось раздражение.

Тимур оторвался от своих мыслей и взялся торопливо уплетать кашу. Она была на редкость безвкусная, совсем не похожая на ту, что мама готовила обычно. Ни ягод, что продавали старушки на вокзале, ни мёда, что отец привозил летом из Москвы, ни соли – ничего этого в ней не было. Тревога за мать, словно нитка на катушке, пошла на новый виток.

Когда Тимур услышал первый невнятный вскрик, он даже не обратил на него внимание. В семье привыкли к звукам ругани, падающих предметов и бьющейся посуды, что частенько доносились из соседних квартир. В ночь с пятницы на субботу в доме и вовсе разгорались настоящие испанские страсти. Весёлые застольные разговоры со смехом и шутками довольно быстро перерастали в пьяные скандалы. Пытаясь уснуть, Тимур часто переживал, что ссорящиеся поубивают друг друга. Ближе к трём часам ночи он уже ждал, когда это, наконец, произойдёт, лишь бы наступила долгожданная тишина.

Крик, что последовал за первым, заставил Громовых тревожно переглянуться. Это был скорее вопль, отчаянный и душераздирающий. Он пробирал до дрожи, заставляя сердце биться быстрее. В этом звуке ясно читалось послание: «спасите, меня убивают, здесь и сейчас». Тимуру показалось, что этот звук шёл из квартиры напротив, где жил отставной военный – большего о нём мало кто знал. Но из его квартиры редко можно было услышать шум, а временами жильцы дома поговаривали, что он может умереть за запертой дверью и никто этого не заметит. Но сейчас там кого-то убивали.

– Что это? Это в квартире напротив, да? – повернулся Тимур к матери.

– Кажется… – лоб Натальи покрылся холодным потом.

– Надо что-то делать, – решился Тимур и, вскочив из-за стола, направился в коридор.

Наталья, резко встав, схватила сына за руку.

– Я тебя не пущу. Просто вызовем полицию и всё, – её голос хоть и дрожал, но был требователен и жёсток.

Ударивший бичом по ушам визг заставил мать с сыном вздрогнуть, а Алису заплакать.

– Ты что, не понимаешь? Там человека убьют, пока она приедет, – Тимур попытался вырваться.

– Я не пущу тебя, – повторила Наталья тем же тоном, но услышав, как плачет дочь, заплакала сама.

Вновь раздавшийся нечеловеческий крик заставил её дрожать. В глубине души она понимала, что поступает неправильно, но рисковать жизнью сына ей хотелось меньше всего. Только не сейчас, после того, как муж едва не погиб. Она не могла этого допустить.

– Мам, пусти, – крикнул Тимур, освобождая руку. – Я так не смогу. Как мне потом жить с этим?

– Господи, ну почему именно ты? – с отчаянием простонала женщина.

– Доверься мне. Всё будет хорошо, – сказал Тимур и, за несколько шагов оказавшись в коридоре, стащил пыльный увесистый чехол с антресоли.

Перед соседской дверью Тимур замер в нерешительности – крики смолкли. На мгновение он задумался, не могли ли они ему причудиться? Нервы в последнее время были ни к чёрту, ещё и со сном проблемы. Однако в глубине души Тимур знал, что не ошибается. Его что-то манило в ту квартиру. Ему казалось, что чёрная дыра с кроваво-красным ореолом всматривается в него сквозь дверь, неумолимо затягивая внутрь. Это было странное ощущение. Тимур чувствовал себя, словно мотылёк, беззаботно летящий на огонь. Взяв поудобнее двустволку-вертикалку, доставшуюся от деда, он вошёл.

Незапертая дверь легко открылась поворотом ручки, и от представшей перед глазами картины у Тимура по спине прошёл холодок. На полу в углу, среди хлама и пустых бутылок, лицом вниз лежал мужчина в рабочем костюме. Стены над ним темнели потёками крови, кажущейся черной в закрытой занавесками комнате. Тимур нажал на выключатель в коридоре, но свет не зажегся.

– Есть здесь кто? – крикнул Тимур, но его вопрос остался без ответа.

Он хотел проверить, есть ли пульс у лежащего мужчины, но боялся, что сосед застанет его врасплох.

– Я вызвал полицию, и я вооружён, – предупредил Тимур, продолжая вслушиваться.

Мушка ружья суетливо дёргалась влево-вправо. Вспотевшие руки нервно перехватывали цевьё и рукоять. Приклад с каждым шагом норовил соскользнуть с ключицы, заставляя нервничать ещё сильнее.

Тимур, как и его отец, не испытывал тяги к оружию. Он стрелял из ружья раз в жизни, ещё когда дед был жив, и впечатления были не из приятных. Звон в ушах и синяк на плече надолго отбили желание общаться с оружием.

Тимур осторожно заглянул в комнату и увидел сидящего за столом как ни в чем не бывало майора. Тот держал в руках наполненный стакан. Рядом на столе матово отблёскивал маленький плоский пистолет.

– Тебя ведь Тимур зовут, – Резин мельком взглянул на направленное в его сторону оружие. – Посиди, выпей с соседом хоть раз. Ненавижу пить в одиночестве.

– Вы убили человека, – голос Тимура дрожал, как и он сам.

– Невелик грех. Мы и так все мертвы с рождения. И я скоро умру, и ты умрешь. И все, кого ты знаешь, умрут, – сосед вздохнул и выпил.

– Отбросьте пистолет в сторону и поднимите руки.

Майор удивленно посмотрел на оружие, лежавшее на столе, взял его в руку.

– Представляешь, у этого таракана с собой был ствол, – он отстранённо покрутил пистолет в руках. – Главное, вырядился по бедному, а сам с такой хорошей вещью ходит. Это тебе не макаров со стёртым серийником, купленный в подворотне. Это качественно сделанное оружие под весьма узкие задачи. Понимаешь, к чему клоню?

Страх сковал Тимура так, что он не смог бы ответить, даже если бы знал.

– Вот только что ему от меня-то надо было, не пойму. Что ему от меня надо? – в спокойный тон Резина начали вплетаться истеричные нотки. – О, Господи. Что-то снова начинается. Я знал, что эти тараканы не уймутся. Я знал. Боже, что же делать?

Тимуру казалось, что если он сейчас уйдёт, сосед не заметит этого.

– А что я могу сделать? Меня же сейчас посадят. Даже если расскажу всё как есть, мне никто не поверит. Тимур, – Резин резко перевёл на него взгляд, – ты же выслушаешь меня?

Тот не опускал ружьё, следя за пистолетом, но спустя мгновение кивнул.

– Тимур, эти узкоглазые что-то задумали. Я воевал с ними, я знаю их породу. На этот раз они придумали что-то на редкость хитрое, пакостное. Не знаю что, но, может, ты догадаешься. Вдруг ты сможешь что-нибудь сделать? А я уже всё – кончился. Не поеду я в тюрьму. Придётся тебе обо мне позаботиться.

– Что вы имеете в виду? – вытаращил глаза Тимур, прекрасно поняв соседа.

– Убей меня. Сам не могу, Бог не простит. А ты будешь героем. Я тут двоих человек убил. Могу и больше. А ты меня остановишь. Давай, – уговаривал Резин.

– Как это? Я так не могу, – Тимуру стало ещё страшнее, чем когда он ожидал нападения.

– Ну не будь ты тряпкой, – Резин добавил в голос стали. – Я воевал за тебя. Чтобы ты мог ходить по своей земле, девок за сиськи мацать, детей растить. А ты не можешь выполнить для меня маленькую просьбу?

Тимур не нашёлся с ответом. По его мнению, просьба была вовсе не маленькой. За окном послышался вой сирены.

– У меня нет времени тебя уговаривать, поэтому поступим так, – Резин передёрнул затвор пистолета и, направив его Тимуру в голову, нажал на спусковой крючок.