Переосмысление роли религиозного фактора в глобальных

Переосмысление роли религиозного фактора в глобальных политических процессах

Под редакцией доктора политических наук, профессора О.В. Дубровиной

Под редакцией доктора политических наук, профессора О.В. Дубровиной

Редакционная коллегия

О. В. Дубровина (отв. редактор)

А. А. Кутузова (отв. секретарь)

Авторский коллектив

С. В. Демиденко (глава 1), О. В. Дубровина (введение, глава 5), О. Ю. Дубровина (глава 5), 3.3. Исхакова (глава 2), С. Б. Маргулис (глава 3), Р. И. Файншмидт (глава 4)

Демиденко Сергей Владимирович, канд. ист. наук, доцент, декан факультета «Школа политических исследований» Института общественных наук РАНХиГС

Дубровина Ольга Васильевна, доктор полит, наук, профессор, профессор кафедры политологии и политического управления Школы политических исследований ИОН РАНХиГС

Дубровина Ольга Юрьевна, канд. полит, наук, доцент, ведущий советник Департамента международного и регионального сотрудничества Счетной палаты РФ

Исхакова Земфира Зульфугаровна, доктор фил. наук, доцент, профессор кафедры международной политики и зарубежного регионоведения ШПИ ИОН РАНХиГС

Маргулис Сергей Борисович, преподаватель кафедры международной политики и зарубежного регионоведения ШПИ ИОН РАНХиГС

Файншмидт Роман Иосифович, преподаватель кафедры международной политики и зарубежного регионоведения ШПИ ИОН РАНХиГС

© ФГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации», 2021

Введение

Глобальные политические процессы, происходящие в мире, требуют постоянного переосмысления роли религиозного фактора в них.

Религия во все времена играла большую роль и оказывала огромное влияние на развитие общества и государства. В условиях глобальных перемен она может выполнять положительные социальные функции, объединять общество, воспитывать молодежь, но религия может стать и причиной не только межконфессиональных, но и межцивилизационных конфликтов, если религиозный фактор будет усилен межнациональными разногласиями и экономическими проблемами. Более того, межрелигиозные столкновения могут стать причиной совершения экстремистских и террористических акций и т. д.

В современных условиях, в век электронных технологий у религиозных деятелей и структур появляются дополнительные электронные ресурсы, а значит, и возможности оказывать еще большее влияние на умы людей. Хорошо, если это влияние будет положительным, а не отрицательным. Часто религиозными идеями прикрываются экстремистские группы для достижения своих экономических и политических целей.

Говоря о роли религиозного фактора в глобальных политических процессах, важно выделить глобальные политические проблемы, в которых могут проявляться религиозные факторы. Глобальные политические проблемы – это проблемы, затрагивающие глобальную политическую систему.

К таким проблемам можно отнести проблемы войны, вооруженных конфликтов, бедность, миграцию населения, демографические проблемы, проблемы здравоохранения, образования, сохранения культурного многообразия человечества и др. И во многих глобальных проблемах присутствует или может присутствовать религиозный фактор.

В религиозном факторе можно выделить несколько пластов: трансформация самой религии, развитие общества, достижения науки, влияние религии на общество и наоборот, восприятие этого влияния исследователями и даже понимание того, насколько надежные и достоверные сведения они имеют об окружающей действительности, а также отношение религии и государства.

Рассмотрим некоторые глобальные политические проблемы и роль религиозного фактора в них.

К глобальным политическим проблемам можно отнести войны и вооруженные конфликты. В последние десятилетия межконфессиональные и межэтнические противоречия стали причинами целого ряда конфликтов в Европе, на постсоветском пространстве, Ближнем Востоке и в других регионах мира. Так, конфликты в Ираке, Египте, Сирии, Шри-Ланке и других странах привели к всплеску исламского экстремизма и многолетним гражданским войнам.

Конфликт в Сирии особенно отличается жестокостью к мирным жителям и масштабными разрушениями городов. Он привел к массовым перемещениям населения внутри страны и заставил большое число людей выехать в другие страны. Последствия этого конфликта ощущает весь мир.

Говоря о сирийском конфликте, Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш 15 марта 2021 года, в день десятилетия начала конфликта, сказал: «Сотни тысяч сирийцев погибли. Миллионы стали беженцами. Многие пропали без вести или живут в условиях неопределенности и немыслимых лишений»[1]. Он напомнил, что на протяжении большей части гражданской войны многие районы страны находились под контролем террористических групп, подвергавших сирийцев насилию и репрессиям. «Невозможно даже представить в полной мере масштабы опустошения и разрухи в Сирии, но совершенно очевидно, что народ страны пострадал от преступлений, подобных которым мир мало видел в этом столетии», – заявил Гутерриш[2].

Религиозный фактор ярко проявлялся и в «цветных революциях», произошедших на постсоветском пространстве, в странах Восточной Европы, на Ближнем Востоке и в других регионах мира в конце XX – начале XXI века. «Цветные революции» характеризуются глубокими противоречиями, которые приводят к распаду государств и являются угрозой населению. Все более религиозный фактор приобретает политический колорит, и это требует серьезного переосмысления и межконфессионального диалога.

Важность диалога религий обсудили Папа Римский Франциск с духовным лидером шиитов Ирака Али ас-Систани 6 марта 2021 года во время первого в истории визита главы Римско-католической церкви в Ирак[3]. Иерархи рассмотрели притеснения и дискриминацию в современном мире и необходимость их устранения. Речь шла о христианах, подвергшихся гонениям и истреблению в годы зверства террористической организации «Исламское государство», запрещенной в России. Оба лидера выразили поддержку и солидарность христианам, представленным в регионе как католическими, так и православными общинами[4].

Войны, конфликты, «цветные революции» приводят к таким глобальным политическим процессам, как миграция населения. И здесь снова начинает ярко проявляться религиозный фактор. Оказываясь в инородной конфессиональной, культурной, языковой среде, мигранты с трудом интегрируются в новое для них общество. Часто в странах, которые приняли мигрантов, начинаются межрелигиозные и межнациональные конфликты. То есть один конфликт, изгнавший людей из своих государств, приводит к другим конфликтам уже в странах, принявших мигрантов. Данные проблемы требуют переосмысления роли религиозного фактора во многих политических процессах.

В последние десятилетия значительно возросла роль религиозного фактора в развитии внутриполитических процессов, когда пришедшие к власти политические силы начинают выстраивать внутреннюю и внешнюю политику государства на принципах ислама.

На сегодняшний день необходимость совместного разрешения глобальных проблем, стоящих перед мировым сообществом, особо остро требует присутствия морально-нравственного измерения в международных отношениях. В связи с этим особую ценность представляют нравственно-этические ориентиры, лежащие в основе мировых и традиционных национально-этнических религий, которые за последние годы значительно укрепили свои позиции в мире. Вместе с тем процессы глобализации способствуют политизации религиозного фактора, который рассматривается многими государствами в качестве фактора «мягкой силы» внешней политики в стремительно меняющихся мировых политических процессах.

При осмыслении роли религиозного фактора в глобальных политических процессах нельзя не сказать об отношениях государства и религии. Эти отношения охватывают политические, правовые, общественные, культурные и иные сферы, где требуется регулирование государственно-конфессиональных вопросов. Так, например, после распада Советского Союза потребовался полный пересмотр отношений государства и религии. В России стали говорить о «религиозном возрождении». А учитывая поликонфессиональность и многонациональность страны, ее федеративное устройство, регулирование этих проблем стало непростым процессом.

Новые явления в мировой политике разворачиваются и на фоне кризиса, в котором оказались многие идеологии, в том числе коммунистическая и либеральная. Набирающей силу тенденцией становится подмена религиозных идеалов, которых придерживаются верующие различных религий, политическими интересами. Это усилило социально-политическую нестабильность в отдельных странах и регионах мира. Интерес к политическим течениям различных религий со стороны населения в значительной степени связан с падением авторитета светской власти.

Религиозный фактор используется в качестве движущей силы во многих политических процессах, которые происходят в различных регионах мира. Усиливается тенденция использования религии для решения экономических и энергетических проблем.

За многими происходящими событиями скрываются геополитические интересы отдельных государств и групп влияния, которые прикрывают свои истинные мотивы религиозным фактором. Наибольшее внимание мирового сообщества приковано к влиянию исламского фактора в мировой политике.

Роль религиозного фактора в глобальных политических процессах изучается целым рядом зарубежных и российских исследователей. В данную монографию вошли научные исследования ученых и преподавателей Института общественных наук Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации. В ней рассматриваются социально-экономическая среда гетто европейских городов и ее роль в формировании феномена исламизма постиндустриального времени, исследуется кросс-культурная эпистемологическая универсалия как нового ориентира в познании культуры и религии, анализируется генезис радикального ислама в постсоветском Кыргызстане, изучается трансформация роли исламских политических партий Малайзии и Индонезии в свете распространения радикального ислама в Юго-Восточной Азии, рассматривается религиозная дипломатия и ее роль в мировой политике и др.

Монография может представлять интерес для ученых, исследующих значение религиозного фактора в глобальных политических процессах, аспирантов и студентов, изучающих проблемы глобализации и роль религии в современном меняющемся мире, специалистов, осуществляющих практику межрелигиозного диалога и диалога религии и государства.

Мнение редакционной коллегии может не совпадать с позицией авторов докладов. Авторы публикаций несут ответственность за достоверность информации, содержащейся в представленных ими материалах.

1. Социально-экономическая среда гетто европейских городов и ее роль в формировании феномена исламизма постиндустриального времени

К переосмыслению роли религиозного фактора в глобальных политических процессах приводит формирующаяся социально-экономическая среда гетто европейских городов, возрастание ее роли в формировании феномена исламизма постиндустриального времени и громкие события, произошедшие в октябре 2020 года, которые вновь заставили международную общественность вспомнить о проблеме исламского экстремизма в Европе. Первым стало убийство парижского учителя Самюэля Пати, который, выполняя требования школьной программы, демонстрировал в классе карикатуры на пророка Мухаммада. Вторым – террористическая атака в Ницце. В ответ французское правительство приняло Закон об укреплении республиканских принципов, усиливший государственный надзор над школьным образованием, работой религиозных учреждений и миграционными процессами[5].

Пока еще не вполне понятно, какие последствия будут иметь резкие и для многих долгожданные действия французских властей. Однако вряд ли проблему распространения в Европе (и во Франции, в частности) радикальных религиозных идеологий удастся решить лишь силовыми способами. Как показывает практика, меры оперативного воздействия имеют весьма ограниченный ресурс, тем более когда речь идет о сложном феномене, имеющем с некоторого времени глобальный политический характер. После американского вторжения в Ирак и миграционного кризиса второй декады XXI века на Западе начала складываться новая форма радикального ислама, которую с определенной долей условности можно назвать исламизмом постиндустриального времени (радикальный ислам эпохи постмодерна).

Характеризующими новое явление чертами являются следующие:

– приверженность адептов доктрине священной войны (газавата) и уверенность в «спасение мира» через построение глобального халифата;

– безразличие к отличиям между конфессиями и направлениями ислама (главное – быть на пути джихада);

– образ жизни носителей, далекий от религиозных стандартов, сочетающийся с презрением ко всему христианскому и западному;

– особая манера поведения (jihadi cool, jihobbyist), заключающаяся в потреблении специфического культурного и информационного продукта, создаваемого специально для «модерн-джихадистов»[6].

Данный феномен появился из синтеза криминальной культуры, очень распространенной в зонах компактного проживания мусульманских общин Европы, так называемых гетто, и радикальных религиозных настроений. Как первое, так и второе является порождением социально-политической среды западных государств, в которой остается крайне мало места для реальной адаптации мигрантов (речь здесь идет о моментах сугубо экономических – трудоустройство, стабильная работа, регулярная профессиональная коммуникация с европейцами, перспективы получения хорошего образования и т. д.).

В рамках данного текста мы постараемся исследовать социально-экономическую среду гетто, чтобы четче понять, какие именно причины привели к появлению здесь такого специфического феномена, как новое издание радикальной исламской идеологии.

О мусульманских анклавах как о реальной проблеме заговорили в самом начале 2000-х годов. Первые статьи и книги стали появляться намного позже громких терактов (взрывы в Мадриде – март 2004 года и Лондоне – июль 2005 года) и характеризовались некоторой размытостью подходов и неточностью базовых формулировок. Например, исследование Тревиса Морриса «Темные идеи: как неонацисты и джихадисты создают новый терроризм», выдержанное в духе «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха, проводит однозначную параллель между фашизмом и радикальным исламом1. В каждой из глав книги сравниваются по две биографии, а также работы и идеи представителей исламизма и неонацизма. Замысел автора не оставляет сомнений – убедить читателей в абсолютной тождественности двух на самом деле совершенного различных идеологий.

Сборник статей под названием «Мы любим смерть так, как вы любите жизнь: моджахеды городских окраин Великобритании» хотя и констатирует усиление радикальных настроений в среде мусульманской молодежи Европы, но не касается глубоко социально-экономической природы этой радикализации[7][8]и т. д. Однако почти все без исключения исследователи обращают внимание на то, что очаг напряженности находится в зонах компактного проживания мусульманских общин, в так называемых гетто.

Сразу оговоримся, что использование термина «гетто», равно как и другого введенного в оборот американским исследователем Даниэлем Пайпсом no-go-zones, носит здесь определенную долю условности. Ни один ни другой не приняты повсеместно ни международным научным сообществом, ни официальными органами власти. Иногда гетто напрямую называют гетто, иногда используют более толерантные формулировки, например Zones Urban Sensible в Дании[9] или habitation a loyer modere во Франции. Таким образом, обозначаются не только «этнические» кварталы, но и просто зоны дешевого социального жилья, где концентрируются мусульманские мигранты, переселенцы из стран Восточной Европы и с Балканского полуострова.

В тексте данной работы термин «гетто» будет употребляться как слово, обозначающее районы европейских агломераций, являющиеся сосредоточением мигрантов – выходцев из стран Ближнего и Среднего Востока, а также Африки. Гетто представляют интерес как специфические территории, в которых формируется культура исламизма постиндустриального общества. Происходит это предположительно потому, что экономически и идеологически эти районы постепенно обособились от основной части европейских городов. Здесь процветают теневые виды бизнеса, активно распространяются радикальные идеи, а жители (в первую очередь молодежь) являются носителями поведенческих стереотипов, плохо сочетаемых с традиционными европейскими ценностями. Однако обо всем по порядку.

История вопроса

Промышленный бум на Западе достиг своего пика к концу 1950-х годов, выявив острую проблему дефицита рабочих рук. В результате индустриальные гиганты будущего ЕС заключили с рядом стран Ближнего Востока и Северной Африки соглашения о найме рабочей силы и облегчении в связи с этим для переселенцев визового режима. В 1961 году соответствующие договоры были подписаны между ФРГ и Турцией, а позже, в 1963 и 1965 годах, между ФРГ, Марокко и Тунисом[10]. Примерно по аналогичной схеме начали действовать и другие страны Старого Света. В результате к началу XXI века доля мусульманского населения Европы достигла 7,8 % от общего числа жителей Франции, 4,1 – Германии, 4,7 % – Великобритании [11]. Несколько позже соглашения о найме рабочей силы были подкреплены и расширены за счет принятия законов о воссоединении семей мигрантов (1973–1976 годы). Именно в этот момент в крупных городах Европы начинают формироваться зоны компактного проживания мусульманского населения – гетто.

Сам термин «гетто» носит серьезный негативный оттенок. Активно использовать его применительно к мусульманским анклавам начали примерно с 1970-х годов, отмечая, таким образом, не только высокую концентрацию «иноязычного» населения, но и накопившиеся здесь серьезные социальные проблемы. Слово в европейский речевой обиход пришло фактически через СМИ из американской традиции, где уже достаточно давно использовалось для обозначения афроамериканских и пуэрториканских кварталов Нью-Йорка, Чикаго и Детройта. Именно негативная, криминальная, коннотация роднила между собой гетто американские и гетто европейские. Однако на первых порах общность феноменов не была столь уж очевидна. В пристанища для криминала и радикальных идеологий мусульманские кварталы превратятся несколько позднее – в начале 2000-х годов. В конце же века двадцатого эти районы пугали европейцев инаковостью местных жителей, которые общались друг с другом и вели себя немного по-другому. Проблема находилась еще в стадии зарождения.

Первым о гетто как о проблеме заявил в 1973 году немецкий журнал Der Spiegel. В статье с броским название «Гетто в Германии: миллион турок» и сопровождавшейся подзаголовком «Турки приходят, сохраните себя, если сумеете» ставился вопрос о возрастании нагрузки на социальную инфраструктуру Берлина из-за слишком большой концентрации мигрантов, говорилось о непонятном и подчас неприемлемом для простых немцев образе жизни переселенцев-турок (и курдов. – Авт.), констатировалось увеличение количества мусульманского населения ФРГ и т. д.[12] Специально подчеркивалось, что переселенцы не только не могут вписаться в повседневный ландшафт Германии, но и не хотят этого делать. В качестве примера авторами приводилась забастовка 1973 года, в которой турецкие рабочие проявили себя как «нецивилизованные и склонные к использованию прямого насилия» [13].

Статья в Der Spiegel наряду с другими материалами подобного свойства (например, в феминистском журнале EMMA в 1977 году) вызвала серьезный общественный резонанс. После этого программы найма за пределами Германии рабочей силы были серьезно ограничены. Однако к этому моменту целые кварталы крупных немецких городов были заселены переселенцами с Востока (Der Spiegel сравнивал берлинский Кройцберг с американским Гарлемом)[14].

Примерно идентичные процессы происходили и в других европейских странах. Вдобавок к этому помимо миграции трудовой, на пути которой периодически удавалось поставить законодательные заслоны, добавилась проблема беженцев (в том числе из стран Восточной Европы – Албании, бывшей Югославии и т. д.). Переселенцы проникали в Европу, где ко второй половине XX века всеми возможными способами сформировалась отличная система социального обеспечения. Так, согласно подсчетам специалистов Санкт-Петербургского государственного экономического университета, по ситуации на 2016 год среди наиболее частых причин переезда мигрантов во Францию на первом месте значилось воссоединение семей – 39 %, на втором – учеба и бегство от гуманитарных катастроф (31 и 14 %) и лишь на третьем – поиски работы (10 %)[15].

Очередным рубежом в процессе формирования гетто стал конец 80-х – начало 90-х годов XX века. Это было время подписания Маастрихтского договора и окончательного формирования Европейского союза. Параллельно с процессом объединения политического (основные контуры альянса экономического сложились задолго до этого времени) шло формирование общей идеологии – идеологии единого общеевропейского пространства, где найдется место всем народам и всем религиям. В контекст этого события попали и европейские мусульмане. Огромное количество вчерашних переселенцев оказалось вдруг абсолютно легитимной и главное – защищаемой с ценностной точки зрения, частью европейского сообщества. При этом социальные процессы, происходившие внутри «пришлых» общин (имеются в виду именно мигранты, а не европейцы исламского вероисповедания), развивались таким образом, что формировали диаметрально иное отношение мусульман к общеевропейским ценностям, они ими попросту не принимались. Особенно ярко это проявилось в 2005 году, когда жители «особых зон» Франции заявили о себе как об активном, весьма криминализированном элементе европейского сообщества, организовав массовые беспорядки. Поводом для них стала смерть 27 октября 2005 года двух подростков, один из которых был выходцем из Туниса, другой – из Мали. Трагедия произошла в тот момент, когда юноши, спасаясь от полиции, спрятались в трансформаторной будке, где получили смертельный удар током. После этого по крупным городам Франции прокатилась волна протестов, характерной чертой которой стали массовые поджоги автомобилей (всего за период между 28 октября и 15 ноября 2005 года сгорело несколько тысяч автомобилей и автобусов). Массовость хулиганства, масштаб и размах вандализма, неуважение к правам граждан поразили не только простых европейцев, но и научное сообщество. Проблема попала в фокус академических исследований[16]. Ярче и громче многих на тему происходящего высказался уже упоминавшийся выше Д. Пайпс. Его оценки были (и остаются) наиболее острыми и политически невыдержанными. Вторил ему другой американский исследователь – С. Керн.

В целом Д. Пайпс и С. Керн рассматривали мусульманские гетто как зоны, фактически вышедшие из-под контроля государственной власти. Согласно их оценкам, к началу 2000-х годов мусульманские районы превратились в так называемые no-go-zones, где обычным гражданам лучше вообще не появляться[17]. Здесь, как они считали, царствовали криминал, радикальный ислам, наркоторговля, не действовало европейское законодательство.

Точка зрения американских исследователей была встречена в штыки как их коллегами, так и почти всеми без исключения европейскими чиновниками. На ученых посыпались обвинения в шовинизме, недостаточной толерантности, расизме. Очевидно, что евробюрократам в этой ситуации было невыгодно говорить о радикализации значительной части мусульманской общины, так как это ставило под вопрос саму концепцию толерантности и примата европейских ценностей. Что касается научного сообщества, то оно вторило чиновникам, поскольку также находилось под давлением окружающей идеологической среды.

В целом накал страстей вокруг концепции no-go-zones весьма сложно представить объективно, не будучи плотно погруженным в информационную среду Европы начала 2000-х годов. Очевидно одно: взгляды Д. Пайпса и С. Керна во многом легли в основу демонического сюжета о зонах, «запретных для европейцев». При этом, если обратиться к официальным оценкам, можно увидеть ситуацию под несколько иным углом.

Так, согласно данным французских исследователей, на которые ссылаются отечественные ученые, арабский элемент в этнической преступности республики не является превалирующим. Север страны контролируется по большей части выходцами из Югославии, северо-запад – румынами и цыганами, запад – албанцами, хорватами и марокканцами, юго-восток и юго-запад принадлежит албанцам, кавказцам (в основном – грузинам), балканцам и африканским (южнее Сахары) сообществам, Эльзас и Лотарингия – опять же балканцам и туркам. И только лишь на юге (Марсель) и в Иль-де-Франс прослеживается доминирующее влияние арабов из Магриба (все приведенные выше сведения базируются на официальных отчетах Министерства внутренних дел Франции)1.