Янтарный меч

– Обычно такие вещи сами лесовики плетут из того, что деревья добровольно отдали. Силой поделились. А это наш брат носить не может, тронешь – сгибнуть можешь, тут…

– Истинный янтарь. – Ярина осторожно дотронулась до покатых камешков, переливающихся всеми оттенками медового. – Кровь дивьего народа. Давно ушедших. Для вас самих это хуже яда.

– Верно. – Домовой глянул так пристально, что она смутилась и убрала руки, сцепляя их в замок. Нашла перед кем знаниями хвастаться! – Вижу, тот, кто тебя учил, делал это на совесть. Жила-поживала себе дивь, пока война с чародеями не началась. Очень уж те их кровь ценили за силы небывалые. Сражались они, сражались, а потом глядь: и нету больше диви. Только Пустошь янтарная на месте их царства осталась. Да кровь-янтарь застывшая, из которой колдуны себе побрякушки делают. Себе на радость, нечисти на погибель. А раз ты сие знаешь, должна понять, что не лесовик ожерелье сие плел. Человек. Владетель здешних мест и избушки этой во времена незапамятные. Мне ожерелье леший передал зверями своими, когда уходил. А ему – предместник его, что под старой дубравой нынче вечным сном спит. Передал не просто так, со словами: мол, коли случится чудо и появится тут хозяин – с чистым сердцем, которому дом подчинится, все тайны откроет. Тому и отдать. Кумекаешь?

Скверно. Очень-очень скверно! Ярина еще не успела сообразить до конца, а уже головой мотала:

– Дедушка, я же не чародейка! Кроме трав не разбираюсь ни в чем.

– Так-то оно так, да изба твоя по праву. Хозяйка моя бывшая, она ведь долго защиту ломала, чтобы здесь обосноваться. И я ей помогал. Десять зим мы тут жили-поживали, но в подпол попасть не могли. Закрыт он был намертво, ни одни чары не брали. А уж хозяйка до чего кудесница была справная.

– Мне ехать надо, – зашептала Ярина, отводя глаза. Домовой не знал ее: все эти великие дела, ответственность за лес – не для нее. Она даже до сестры без приключений добраться не смогла.

– Яринушка! – взмолился дедок. – Сжалься! Когда еще старый пень вернется, а безобразий в лесу день ото дня токмо больше становится. Сделай милость, соглашайся, я тебе подмогну. И с нечистью договориться, и колдунство какое насоветовать. Ведь некому больше! А как вернется вестник мой от лешего, сразу письмо сестрице отошлешь, ежели раньше гонца не сыщешь. Сама подумай, не всякий лесовик сюда забредет, не всякого лес примет, силой одарит. Ожерелье же кроме тебя передать я никому не могу. Боюсь я его! Не знаю, что за чары такие в камнях кровяных, ни один из наших к нему не притронется, а вашему племени ни на грош не верю, да и не дастся оно кому другому. Подсоби старику! Все для тебя сделаю!

Ярина не знала, куда глаза девать, взгляд то и дело упирался в проклятое ожерелье, которое связывало по рукам и ногам. Правду говорят: назвался груздем, полезай в кузов. Не хотела она такой ноши, если не справится, а ведь не справится, то дедушка поймет, что проку с нее не будет. На том и кончится все. Но в груди уже жгло желание хоть раз в жизни сделать что-то полезное. Самой.

– Я не знаю, что делать, – сдалась Ярина. Ожерелье оказалось увесистым, стоило взять его в руки, капля янтаря вспыхнули, алые засохшие ягоды снова налились соком, а давно пожухшие листики зазеленели.

– Ты надень его, надень! – Домовой чуть на стол не влез, пытаясь разглядеть преображение.

Замысловатая застежка сама раскрылась, приглашая попытать счастья, Ярина помедлила, но сомнениям сейчас не было места, да и подвести дедушку было бы нечестно.

Ветки переплелись на шее сами, в тот же миг перед глазами вспыхнула вереница образов. Лес зашумел, приветствуя новую хозяйку: Ярина ощутила себя каждым сонным деревцем, каждой травинкой, пробивающейся сквозь мерзлую землю. Кое-где на прогалинах уже зеленел низенький ковер, почки набухали на ветках. В болотах тоскливо перекликались кикиморы, мужики из деревни, боязливо оглядываясь, рубили молодые березки недалеко от опушки, и вместо крови на стволах выступал сладкий сок.

Ярина чувствовала и боль погибающих деревьев, и тяжесть не опавших веток на старом дубе, который мечтал сбросить их. Она была живой криницей и веселым ручьем, который нес воду в тронувшуюся реку. Она была камнями на границе с мрачным оврагом, которые были такими старыми, что помнили, как за двумя холмами поднимались ввысь острые шпили давно исчезнувшего города; они ненавидели новое соседство и старались беречь лес от бродящих вокруг теней. Она наблюдала за ворочающейся в берлоге медведицей и непоседливыми медвежатами. Смотрела за волками, которые из-за деревьев облизывались на трапезу упырей, грызущих одинокого охотника, от отчаяния наплевавшего на опасность. Видела, как бредет по лесу босоногая простоволосая девушка в драной рубахе. И одновременно Ярина стояла на опушке, глядя на деревню; парила над лесом, который обнимал со всех сторон гиблые топи и простирался почти к самой Пустоши; была внутри, чувствуя дыхание каждого лесного обитателя и тех, кто нарушал покой вверенной ей земли.

Слепящая вспышка перед глазами заставила вскрикнуть, Ярина ничком повалилась с лавки. Прежде чем сознание померкло, она еще успела почувствовать, как ожерелье соскользнуло с шеи.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Головокружение было таким сильным, что Ярину долго выворачивало наизнанку. Домовой хлопотал, подсовывая то ягодный взвар, то влажную тряпицу, чтобы вытереть лицо, и выглядел он виноватым донельзя, но ей было слишком плохо, чтобы его утешать. Ожерелье так и валялось на полу. Наверняка его создатель был великим чародеем, раз управлялся с вещью такой силы, изначально не предназначенным для людей. У нее же не получилось ни с первого раза, ни с десятого.

За каждую попытку Ярина расплачивалась тошнотой и слабостью. Двух дней бесполезных усилий раньше было бы достаточно, чтобы бросить все и посчитать себя бездарью, но наследственное упрямство наконец решило проявить себя.

Минул третий день, и дело пошло на лад: стоило лишь научиться не распылять внимание, а сосредотачиваться на чем-то одном. Удобнее всего оказалось наблюдать сверху: лес был огромен, дремуч, живности в нем бесчисленное количество. И «не-живности» тоже: упыри, вурдалак, даже парочка мрунов, от вида которых в горле вновь горьким комом поднималась тошнота. Добросовестный леший мигом бы сумел спровадить нежить за грань, а потом и замкнуть охранный круг, здесь же, в еле заметной паутине серебристых нитей, сводом накрывающей и чащобу, и редколесье, то там, то здесь зияли почерневшие с краев бреши. Вряд ли они появились из-за ухода прежнего владельца – если Ярина хоть что-нибудь понимала, то дыры кто-то намеренно пробил. Оказывается, ожерелье считало ее владениями еще и топи, где копошились кикиморы и болотники, но эту мысль хорошенько обдумать она не успела, другое увлекло.

В лесу не было ни одного человека: ни лесорубов, ни охотников, ни желающих испытать защиту избушки на прочность. Словно что-то выгнало людей за невидимую черту. Впору задуматься, а не она ли это, со своими опытами. Только на опушке сидел кто-то, завернутый в плащ с ног до головы: то ли ждал кого, то ли просто остановился перевести дух.

– Яринушка, отдохни. – Голос домового раздавался будто издалека. Внимание начало рассеиваться, пришлось поспешить и стянуть ожерелье, пока чары со всей силы снова не попыталась ввинтиться в сознание. Жаль, пока Ярина не могла почувствовать волков. Те исстари слушались лешего, сейчас их защита очень пригодилась бы. Не все же сидеть в четырех стенах.

Дедушка встревоженно глядел на нее, в его руках парила кружка с отваром. Ничто так не снимало тошноту, как несколько капель настоя белены, прекрасно сохранившейся в сенях. Ярина готовила его долго, боясь ошибиться – помирать в страшных корчах не хотелось.

Дурнота отступила, медленно прояснялся разум, поэтому она позволила себе выползти на крыльцо, кутаясь в лисью шубку – очередной подарок домового, – подышать свежим воздухом.

Который при одном взгляде на частокол застрял в груди намертво.

– Ч-что это? – обморочным голосом пробормотала Ярина, оседая на ступеньки.

Улыбка домового могла бы солнце затмить, так он был доволен.

– Это? – указал он пальцем на белые человеческие черепа, красовавшиеся на кольях. – Это защита наша новая. Давеча завывало, помнишь? То ж колдун поганый к нам лез. А они появились, как заголосят, болезные. Глазищами как засверкают! Колдун так и покатился. С тех пор тихо все.

Черепа довольно скалились и кивали, постукивая друг о друга лысыми головешками. Ярина ощутила острое желание тоненько завыть.

– А можно их как-нибудь того, обратно невидимыми сделать?

Ей показалось или на безглазых лицах появилось обиженное выражение?

– Кабы я знал, – поскреб затылок домовой. – Ты что, черепушков спужалась? Ты их не боись, что с них взять, охранники они справные, тебя не тронут, не обидят. Хуже живых людей никого нету, так я тебе скажу. Даже бродячие покойники ваши не такие паскуды. А эти, подумаешь, зубьями щелкают.

– Извините, – выдавила Ярина, переводя взгляд на новых охранников. Те опять закивали, на этот раз милостиво. Или это после ожерелья всякая невидаль мерещилась?

Нет, бояться меньше она не стала: страх держался не за чувство опасности, а за непостижимые образы. Но пугаться теперь стало стыдно.

Дышать свежим весенним воздухом расхотелось, Ярина вернулась в горницу, подумывая перебраться с печи на кровать. Домовой в спаленке прибрал. Всю одежду из сундуков перетряхнул, грязь по углам смел. Презрев осторожность, вымыл миску с успевшей зацвести водой и плавающими в ней черными хлопьями. Посудина источала такой аромат, что и угореть было недолго. Да и вообще в избе царила противоестественная чистота, воздух был легким и свежим, не сдавливал грудь по ночам. Казалось, мыши с клопами и тараканами за версту подворье обходили. Полы скреблись, горшки чистились, половики стирались. И все это без ее участия. Ярина, привычная к тяжелой работе, чувствовала себя боярышней-лентяйкой: так ее с самого детства не обхаживали.

– Яринушка, хочешь ватрушку?

Она хотела. Но если сидеть без дела, да трескать ватрушки с повидлом, то так недолго и в старостину дочку превратиться. Когда Тиша садилась на лавочку у изукрашенной резьбой избы, доски под ней жалобно скрипели. А ведь считалась на деревне первой красавицей, не то, что они с Нежкой. Их иначе как заморышами не называли.

– Нет, дедушка, давай лучше в подпол заглянем. Может, прежний хозяин там какие-нибудь книги оставил или записки. – Ярина перестала теребить кончик русой косы и сцепила руки в замок. На ватрушки с поджаристыми бочками она старалась не глядеть.

Домовой тут же скис, всем видом выражая желание уйти от разговора.

– Воля твоя, девонька, токмо ежели ты черепушек боишься, что с тобой будет, коли узришь цельный шкелет? Я старенький, слабосильный. Как тебя потащу, коли в забытье свалишься?

«Старенький и слабосильный» третьего дня волок сундук с одеждой на крыльцо самолично, отказавшись наотрез от помощи, но… Погодите-ка!

– Что за шкелет? То есть, скелет? Откуда в подполе скелет? – Ярина нервно вскочила, коса, взметнувшись, хлестнула по спине.

– Поди знай, – пожал плечами домовой. – Старый владелец наверняка оставил, больше некому. А мож он сам это и есть. Ты не боись, он не ходячий. А меч мы вытаскивать не будем.

Теперь еще и меч. Говорят, лучше один раз увидеть, вот и Ярина предпочла разобраться во всем на месте, направляясь обратно в сени. Тяжелая крышка люка поддалась не сразу, а стоило открыть ее, как снизу пахнуло могильной стужей, и пальцы мигом заиндевели. Но Ярина упрямо вцепилась в лесенку, спускаясь, пока домовой подсвечивал путь.

Сухой ледяной воздух царапал горло. Под сиянием зажженных светильников проступали очертания подвала: свет выхватил ровные стены, словно облитые темным медом. Внутри переливались мельчайшие пузырьки, поблескивая, как алмазная пыль. Но, несмотря на эту застывшую красоту, жутко здесь было. Хотя что может быть хуже, чем снежно-белый скелет, лежащий на высоком столе посреди комнатушки. Ребра пробил широкий двуручный меч, лезвие насквозь пронзило толстую столешницу. Кости должны быть очень старыми, но не было в них ни единого желтого пятнышка, как не было ни единого намека на остатки плоти. А ведь в таком холоде тело могло храниться веками.

Меч оказался самым простым: никаких завитушек, украшений, кроме полированного до блеска оникса в навершии.

– Не встанет. – Домового мрачное окружение ничуть не смущало, он влез на стол и побарабанил пальцами по черепу.

– Дедушка, не надо! – Ярина и сама не могла понять, что ее так напугало. Скелет и скелет, можно подумать, она их не видела никогда. Даже если оживет, бегать у него уже не выйдет. Как тут побегаешь, когда одни кости. Суеверные страхи нужно было изживать и чем быстрее, тем лучше.

Больше в подполе ничего устрашающего не было: небольшой ларь в дальнем углу, полки, заставленные ровными рядами мутных от времени бутылок без подписей, огромный котел да толстенная книга с сиротливо завалившейся за нее кипой листков, перевязанных тесемкой.

На стенках котла переливались медом те же потеки, что и на стенах. Трогать их Ярина не решилась, а вот Торопий сунул нос внутрь и едва на зуб подозрительную смесь не попробовал.

– Намертво пристыло, – возвестил он. Ковыряние ножичком ничего не дало, даже царапинки не осталось. – Занятно, что бы это могло быть?

К бутылкам тоже лучше было не лезть: из толстого матового стекла, запечатанные, на них осел плотный слой пыли. Ярина встряхнула первую попавшуюся, но привычного бульканья не услышала.

– Вот так откроешь одну, а вылезет из нее якась холера, – пробурчал домовой. – Знавал я одного домового, он у мудреца вековал. Тот сказывал, что в дальних странах водится нежить жуткая, невиданная, в бутылках селится.  Как испить захочешь, вытащишь пробку, а оттуда на тебя кидается харя зубастая. Хрусть и нету. А харя ржет и обратно в бутылку закупоривается, до следующего раза.

Трогать бутылки сразу расхотелось. Нет, в байки про злобные хари Ярина не верила, но вот летучий яд внутри вполне мог быть. И даже не потерять силу за века. Домовой держался рядом, старательно изображая спокойствие, но Ярина видела, как он то и дело теребит пояс. Она начала подбираться к ящику, когда дедок окликнул ее, открывая одну из книг.

– Запертый он, Яринушка. Я еще в первый раз проверил. Ты лучше сюда глянь. Как мудрено писано, ни единой резы не разобрать. Каракули одни.

Тяжеленный талмуд явно был написан вручную – мелким убористым почерком, одни завитки и закорючки. Ярина поднесла его поближе к свету и разочаровано застонала. Проклятые мудрецы, обязательно им нужно язык позаковыристей выбрать!

– Что там? Что? – Торопий прыгал вокруг, пытаясь заглянуть в книгу.

– Саргонский, дедушка.

Судя по тому, что она с трудом разбирала отдельные слова, не простой, а древний. Хорошо, если получится разобрать десятую часть написанного.

Забыв и про ящик, и про котел с бутылками, и даже про скелет, они с домовым выбрались из подпола и обосновались за столом. В почерневшем от времени серебряном окладе светились алым яхонтовые вставки. На страницах среди мелкой вязи букв шли рисунки удивительных сокровищ, отрисованных до каждой завитушки.

– Эдак мы ничего не разберем. – Домовой не скрывал своего разочарования. Ярина, может, и смогла бы расшифровать, но на это требовалось время. Много времени, а ей и без этого было чем заняться.

С пожелтевшими от времени отдельными листками тоже оказалось все не очень хорошо. Неизвестный писал старыми резами, но что это были за резы! Написанные наизнанку, в слова они никак не складывались. Ярина крутила страницы и так и сяк, а домовой даже осколок зеркальца притащил, но и в нем слова, собранные из отдельных символов, не имели ни малейшего смысла.

– Шыфир какой-то мудреный, – покачал головой Торопий. Ярина же с острой тоской поняла, что возможности понять написанное не представится. Отец разбирался в тайнописи, в детстве даже учил их простенькому способу, Нежка после побега так писала им письма. Но отец мертв, а больше рядом не было никого, кто смыслил бы в шпионских премудростях. Разве что Тильмара спросить, если она до него когда-нибудь доберется.

Ярина еще немного поразглядывала рисунки в книге: сокровища были прорисованы с такой бережностью, что выглядели настоящими. Были там и броши, и кольца, и гривны, и даже пара венцов. Краски не выцвели. Искрились синим и алым яхонты, переливались оттенками зелени смарагды. Особенно запомнился огромный адамант в одном из золотых венцов.

Чем дальше, тем чаще мелькали украшения из янтаря. Слишком яркий для обычного алатырь-камня, слез деревьев, с первого взгляда понятно: это тот, что чародеи древности добывали ради силы, убивая иных существ – дивь. И они, и чудь последние восемь столетий жили лишь в печальных историях и страшных сказках, которыми матери обычно пугают непослушных детей. «Вот будешь ходить к дальнему колодцу один, прилетит за тобой дивь, разорвет когтями на части, обглодает твои косточки». В деревне эту присказку повторяли на разные лады, только не помогала она: ребятня постарше на дивь даже ловушки ставила. Но если предания не лгали, украшения из чьего-то сердца или глаз не казались Ярине прекрасными.

– Что-нибудь полезное нашла? – спросил домовой.

– Нет. – Она с сожалением отложила книгу и взялась за листки: схемы, зашифрованные письмена, черепа на полях, снова схемы. Часть зачеркнута так, что не разобрать.

Потрясенная догадкой, Ярина пролистнула на пару страниц назад и уставилась на рисунок. Что-то он ей напоминал. Горе-ожерелье лежало на столе, только руку протяни. Веточки, ягоды, бусины янтаря, сейчас тусклые и мутные. Чудилось ли, что их переплетение похоже на рисунок в дневнике?

– Похоже. – Торопий залез с ногами на лавку, вторя ее мыслям.

– Вот тут помечены узлы, они совпадают с местами, где янтарь крепится. – Ярина провела пальцами по сразу ожившему ожерелью. – Звездочки – это ягоды рябиновые. Знать бы, что за стрелки вокруг.

– Загадка, – вздохнул домовой. – Утро вечера мудренее. Разберемся. Хочешь ватрушку?

***

Ночью пришел кошмар: она раз за разом вонзала меч в спящего мужчину, который потом оборачивался скелетом, что лежал в подполе. В провалах глазниц танцевали янтарные отблески.

Ярина проснулась с криком.

Но утром все забылось. И когда она вновь упражнялась в мысленных полетах над лесом, оказалось, что закутанный в плащ человек все еще торчит на пеньке.

– Кого он там высиживает? – бормотала Ярина себе под нос, наблюдая из-за чахлой березы за недвижимой фигурой. Постоянное присутствие на взлеске чужого заставило спуститься на землю и наблюдать издалека. На охотника не похож. На путника? На путника похож, но какой дурак станет отдыхать целый солнечный оборот. Да еще в таком дорогом плаще. Не нужна ли ему помощь? Может, нужна, но не знахарки, а могильщика?

Чувствуя, как ожерелье тяжелеет и отчего-то наливается жаром, Ярина все же попыталась подобраться поближе. Главное, за деревья не выбираться. Еще только чуточку, все равно никто не увидит…

Сидевший дернулся, резко поднимая голову, и в Ярину вперился взгляд синих глаз, полный лютой стужи.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Сперва Ярина не поверила. Как можно видеть того, кто сидит за пару верст в теплой избушке, а не дрожит рядом под весенним ветром? Но сомнений не оставалось – буравили взглядом именно ее, вряд ли незнакомца привлекли голые березки, он на них не один час смотрел.

Оборотень? Но и тот бы не учуял. Да и не жили они в Дивнодолье, не привечали их тут.

Можно было немедленно вернуться в избу, снять ожерелье, но злоба, которой ее окатили, приковывала к земле, не давала сосредоточиться. Или путами послужила не злоба, а сила, расходящаяся от фигуры в плаще удушливыми волнами?

«Колдун!» – пронзила сознание мысль, когда мужчина поднялся и решительно зашагал к ней.

Солнце светило ему в лицо, но он даже не морщился и взгляда не отводил. А вот Ярина отвела. Чародеев за всю жизнь так близко она видела дважды: первым стал Тильмар, застрявший в их дыре по нелепой случайности во время половодья, вторым – его друг, привезший спустя две зимы известие, что Нежка родила дочку. Сестрицын муж и его приятель были молодыми приятными парнями, нисколько не оправдывающими сельские слухи. Ни рогов, ни копыт, ни бесовского хохота или игрищ с упырями.

Этот тоже был молод, но, земля-матушка, до чего ж страшен! Высоченный, худющий, темные волосы лезли из-под капюшона. С посиневшими от холода тонкими губами и запавшими глазами. Пальцы будто судорогой сведены, а лицо… Может, колдуна и можно было назвать приятным, но только до того, как его изуродовали, а после какой-то косорук неправильно рану зашил – шрам был недавний, перепахал щеку от самого виска до подбородка.

Так что, когда колдун остановился на краю опушки, у Ярины уже коленки от страха дрожали.

– Не подходи, – прошептала она, вцепляясь в косу мертвой хваткой. А вдруг не слышит? Вдруг все это сон дурной, не больше?

– Ну, здравствуй, – раздалось в ответ хрипение. – Та самая ведьма, я полагаю?

– Нет! – выпалила Ярина, набрав воздуха в грудь. Но ее потуги никто всерьез не воспринял. Внезапно до нее дошло, что это не просто колдун. Это тот самый колдун, которого недобрым словом поминал домовой. Не гость из родительского прошлого. Чародеи не стали бы гоняться за семьей бывшего воеводы по всему Дивнодолью, вопреки убеждению матушки. Нет, это местный баламут, из-за которого пострадала она и страдает нечисть. Ужас схлынул, оставив лишь возмущение и чувство опасности.

– Не морочь мне голову, девчонка! – Голос у колдуна был то ли сорванный, то ли простуженный намертво. – Ты теперь в избе живешь!

– Ну и что? Все равно я не ведьма!

– А кто? Дура необученная, которая даже элементарную защиту на свою проекцию поставить не может? И проекция хиленькая, никакой стабильности, на поддержание формы уйма энергии идет. В счастливые случайности я не верю, так что кланяюсь твоему актерскому таланту! Изображать идиотку – настоящий дар должен быть. Я бы сделал вид, что поверил, но, прости, много чести. И времени нет.

– Я…

От стыда и обиды Ярина покраснела, но незнакомец ядовито продолжил, не прерываясь.

– Дура бы не смогла на местных напасть. Думаешь, куплюсь на это?

– Напасть?! – тут уж прорвался праведный гнев, оттесняя страх в сторону. Она готова была ногами топать, если б это делу помогло. – Я напала? Я дом поджечь хотела? И себя ножом полоснула? Да я их пальцем не тронула!

– Ну да. – Когда колдун говорил, лицо у него подергивалось. Жутко – словно застывшая маска. – Только зубами. У Годоты рука вспухла, так он всей деревне поплакаться успел, что у ведьмы клыки ядовитые.

Насмешка была еще обиднее несправедливых обвинений, Ярина могла только губы кусать, ни слова в свою защиту выдавить не выходило.

– Шутки в сторону, – отрезал колдун. Плащ за спиной взметнулся, наводя жути, но она уже перешагнула порог, за которым больше страха или меньше – не имело значения. – Говори! Сколько вас еще здесь?

– Где? – растерялась Ярина.

– Брось кривляться! Как ты попала в деревню? Как тебя дом впустил? Как ты умудрилась растянуть барьер не только на избу, но и на весь лес? Кто тебя послал?! Где остальные? Ты не могла быть одна!

– Никто меня не посылал. – Голос дрожал, Ярина снова попыталась отступить, но ноги будто в землю вросли.

– Врешь! – зло выдохнул колдун. – На Пустошь пробивалась?

Она чуть не плакала. Глупо вот так стоять под градом обвинений. Еще позорно разреветься не хватало!

– Немедленно снимай барьер с леса. Вздумала людей голодом морить? Силой померяться не с кем? А ну…

Ушат воды, которую плеснули ей в лицо, заставил Ярину закашляться. То, что держало ее на месте, если что-то держало, разжало когти, и она сдернула с шеи ожерелье, плюхнувшись на залитый водой пол.

– Ты уж прости, девонька. – Домовой встревоженно присел рядом. – Не по нраву мне такие разговоры. Стоишь, глазищи таращишь, несешь бесовщину, а сама так и трясешься. Ну, я набрал водицы и… С кем это ты?

Ярина все терла лицо: хотелось не столько вытереться, сколько не пустить на глаза слезы. Тоже нашлась, великая чародейка, владычица лесная! Даже рта раскрыть не смогла.

– Дедушка, я всех людей из леса выгнала, – жалобно пролепетала она. – Колдун сказал.

Домовой всплеснул руками, борода встопорщилась от возмущения:

– Ты это чего? Беседы вела? С этой оглоблей патлатой? Вот так я и знал, что будет беда от этого гаденыша!

– Не в нем дело, дедушка. – Коса намокла, платье и нижняя рубашка тоже, надо было переодеваться, стараясь не думать о том, какой увидел ее чародей: в домашнем, босую и напуганную до полусмерти. Хотя она не стремилась произвести впечатление, но обидно, когда тебя вот так, с одного взгляда, записывают не только во вражины, но и в полные дуры.