Янтарный меч

Едва она свернула на тропку, удар в живот заставил согнуться. Не удержавшись, Ярина рухнула под ноги рослому мужику.

Грубые ручищи вздернули вверх, пальцы впились в плечи так, что она не сдержала стона. В лицо пахнуло застарелым потом и перегаром. Единственное, что пришло в голову – ударить узлом с еще теплыми пирогами, но какой из нее воин против этого медведя! Сальная ухмылка расползлась по одутловатому лицу – он прекрасно чуял ее страх.

Выдернув из ослабевших пальцев узел, мужик распотрошил его. Не обнаружив сокровищ, злобно бросил наземь. И напоказ раздавил сапожищем. Узелок жалобно хрупнул, в воздухе пахнуло свежими пирогами, которые с такой заботой собрал для нее домовой.

Ярина билась как птица в силках, но ее потуги вызывали лишь хохот. Она была беспомощной, и мучитель наслаждался этим.

– Ну что?! – раздался вопль с другой стороны частокола.

– Пойма-ал! – откликнулся мужик. Хлесткая пощечина обожгла лицо, Ярина снова очутилась на земле, а он уже крепко наматывал ее косу на руку, аж шея хрустнула. – Ну, тварь. Добегалась!

Он обхватил Ярину поперек живота и потащил. Все попытки пинаться и царапаться встречались только издевательским хохотом.

– Гляди-ка!

Возле ворот полыхал костер. Один мужик поджигал ветки и бросал через забор, другой заряжал самострел. Его Ярина видела вчера в деревне – это он принял повод, когда она спешилась и направилась в корчму.

– Выжила, – с удивлением сказал он. – Точно, ведьма.

Тот, кто притащил Ярину, дернул ее за косу, задирая голову вверх. Ярина попыталась подняться, чтобы уменьшить боль, но ноги не слушались, а на глазах выступали слезы. Эти попытки встретили глумливыми смешками.

– Отпусти девку, – пробасили рядом. Возле частокола появился еще один мужик. Он не смеялся. Невысокий, коренастый, в латаной-перелатаной куртке, он стоял чуть поодаль, хрипло дыша и хмурясь. Мужик был в годах, старше остальных, но больше Ярина разглядеть не могла – слезы мешали.

– А тебе-то что, Жит? Жалко? Али она тебе по нраву?

Но тот, кто держал ее, все же выпустил косу, и Ярина рухнула на колени, остервенело вытирая глаза.

– Негоже девок обижать. Она сама нам все расскажет. Верно?

Говорящий сделал шаг вперед, но ее поимщик заступил дорогу, а остальные вновь принялись поджигать сухие ветки, с легкостью бросая их через забор.

– Не лезь, Жит. В доме была, значит, ведьма! – мужик вновь схватил Ярину за косу, вздергивая вверх и хватая за ворот. Ткань затрещала, Ярина зажмурилась, пытаясь побороть липкий ужас, комом вставший в горле. – Чего с ней цацкаться?

– А колдун?

Хватка ослабла, пока мужик размышлял. Ярина не стала медлить – хотелось сделать хоть что-нибудь! Убежать она не успеет, напасть не сможет, но на ее глазах третий подельник взвел самострел с болтом, обмотанным горящей тряпицей. Одно дело – ветки, но пара таких болтов, и изба займется пламенем, а потушить будет некому.

Глупо, но Ярина больше ни о чем думать не могла. Воспользовавшись тем, что детина все еще размышляет, рванулась и вцепилась зубами ему в запястье.

– Ах ты!!!

Вопль оглушил, во рту стало солоно, к горлу подкатила тошнота. Но Ярина не сдалась и не разжала зубы. Однако мучитель опомнился слишком быстро, и удар по шее свалил с ног, нож взвизгнул в воздухе, Ярина едва успела закрыть руками голову. Лезвие полоснуло левое предплечье, руку пронзила боль. Задыхаясь, Ярина попыталась отползти, зажимая рану ладонью, но пинок под ребра отбросил назад, да так сильно, что она приложилась затылком о ворота.

– Не трожь!

Поджигатели повисли на беснующемся подельнике, напоминающем разъяренного медведя. Он оглашал лес ревом пополам с отборной бранью, а Ярина сползла на землю, сжавшись в комок. Рукав быстро набряк от крови, боль уже не резала – дергала предплечье, перед глазами плыло.

Мужики продолжали бороться с ополоумевшим товарищем, а она все пыталась найти в себе силы встать. Пока отупевшее от боли сознание не выцепило на земле что-то…

От внезапного жара взмокла спина. Ярина метнулась вперед и ухватила брошенный самострел прежде, чем мужчины успели опомниться.

– Уходите! – От страха у нее даже голос прорезался.

Болт был всего один, просмоленную паклю, вдетую в наконечник, зажечь она все равно не успела бы. Надежда, что мужики устрашатся самострела в трясущихся руках, была крошечной, но Ярина должна была попытаться.

Нападавшие замерли и уставились на нее с гадливой опаской.

– Ты чего удумала? – вкрадчиво спросил владелец самострела. Сделав шаг вперед, он тут же замер, когда Ярина подалась назад, вжимаясь спиной в забор, и вцепилась в спусковой рычаг.

– Я выстрелю. – Страх ушел, сменившись решимостью. Она обречена, как и разгорающаяся избушка за частоколом, но сдаться, не пытаясь сделать хоть что-то – этого Ярина позволить себе не могла. – Уходите.

Удивление на обветренных лицах мужиков сменилось лютой злобой.

Заставить кого-то послушаться Ярине всегда было не под силу: единственная в семье, кто не унаследовал крутой нрав отца, она даже с младшим братом, родившимся на девять зим позже, с трудом справлялась. Но сейчас не отступила бы, даже будь выбор: перед глазами так и стоял дед Торопий, бережно смахивающий со стола пылинки.

– Не шали, девка.

Только один Жит заложил руки в карманы, отступая, трое приближались плечом к плечу.

Шаг. Еще шаг.

Она зажмурилась, когда мужики кинулись на нее, пальцы на затворе дрогнули. Выстрела не случилось, но и удара не последовало. В голове гудело, перед глазами заплясали ослепительные всполохи, пришлось открыть глаза, чтобы понять – ей не чудится. Впереди поблескивал прозрачный щит. Он полностью закрывал и частокол, и ее. Мужики живописной кучей валялись в десяти шагах, отброшенные его силой.

Ярина ошалело вытянула вперед руку, по кончикам пальцев пробежали искры.

Чары! Настоящее колдовство из стародавних времен окружало ее, защитив в последний миг.

– Уходите! – в третий раз повторила Ярина. Голос звенел от напряжения, срывался. – И не возвращайтесь!

Безумцами селяне не были. Щит горел так, что даже те, кто не владел колдовским даром, могли ощутить плещущуюся в воздухе силу.

Самострел Ярина так и не опустила, а поджигатели и не подумали потребовать его назад.

Их торопливые шаги давно смолки в весенней тишине, а она все продолжала стоять столбом, ноги будто в колодки заковали – ни шагу ступить.

Горький ком начал подниматься в горле, Ярина часто задышала, в который раз пытаясь прогнать слезы.

– Не реви, – раздалось сверху. На частоколе восседал домовой, разглядывая ее, как голодный поджаристые ватрушки.

Самострел выскользнул из ослабевших пальцев, Ярина пошатнулась, вцепилась в ворота, которые сей же миг беззвучно отворились.

Боясь увидеть полыхающее подворье, она не сразу решилась оглядеться, но когда подняла голову, обомлела.

О пожаре напоминали только самострельные болты, торчащие из потемневшего теса: ни огня, ни дыма. Даже курятник погас.

– Это не могла быть я, – забормотала она. – Я не чародейка.

– Так-то оно так, – веско подтвердил домовой, – сил в тебе, почитай, совсем немного. Волшбу почувствовать, заговор сотворить, траву целебную найти – для знахарки самое оно, но в чародейки не выбиться. Однако ж, это ты дом спасла.

По мнению Ярины, ничего она не сделала: наставить самострел на мужиков – никакой не подвиг, а глупость, сделанная от отчаяния, но дед Торопий считал иначе.

– Говорил я тебе, – пробурчал он, вертясь под ногами и подталкивая ее к крыльцу, – дом старый. Чарами он полнится, хозяйка моя сколько билась, а до конца тайн его понять не смогла. Уж как серчала она, как серчала. А ты, девонька, я так мыслю, защитить нас с ним хотела, верно?

Ярина покивала: да, мол, хотела, но сколько она себя помнила, одного желания всегда было недостаточно.

– Вот волшба и откликнулась. Так что, как ни крути, теперь ты тут новая хозяйка. Полноправная, раз дом тебя признал. Принимай хозяйство.

Ноги перестали держать, стоило переступить порог, Ярина плюхнулась на пол и принялась тереть лицо, пока домовой суетился вокруг, стаскивая с нее валенки и кожух. На слабые протесты он внимания не обращал.

– Дедушка, я не могу, мне ехать надо.

– Куды ж ты раненая поедешь? Дай перевяжу!

– К сестрице, в Ольховник. – Пришлось сказать правду, не станет же дедок ее выдавать. Хотя наверняка у него возникнет вопрос: почему она добиралась в предгорья полузаброшенными путями через мелкие села, вместо того чтобы ехать одним из трех южных трактов?

Домовой уставился на нее, как на блаженную:

– Одной, через нашу глушь? Без проездной грамоты? Девонька, да у нас с осени стражи стоят на ближайших трактах. Как ты вообще проскочить хоть один пост умудрилась, хотел бы я знать. Как чародеи помирать начали, зашебуршило все кругом. Колдун окаянный нашего брата перебаламутил, гонять начал. К лешему приставал, Дивья Пустошь у него, видишь ли, гудит. А как леший ушел, совсем житья не стало.

Тут дед Торопий замолчал и смерил ее внимательным взглядом, дальше он продолжил тихо и вкрадчиво, у Ярины даже мурашки по спине побежали от непонятного предчувствия.

– Ежели ты кружным путем решила в Ольховник добираться, подорожная надобна. А за ней к колдуну на поклон идти, только в деревне лучше не появляться, потому как с этой сволочи станется тебя шпиенией посчитать. А вот если письмецо сестре твоей отправить, тогда дело другое.

– Не могу я, – выдавила Ярина. – Это важно. Человеку не доверишь.

– Дык, найдем того, кто послание снесет до города, что-нибудь придумаем, а ты пока тут похозяйничай. Оправься, вон тебя как резанули. Живо на лавку. – Домовой продолжил бегать из угла в угол, то подтаскивая бадью с водой, то доставая из резного ларя корпию, а Ярина все боролась с болью и усталостью, вытирая окровавленную ладонь об и так уже изгвазданную рубаху.

– Просьба у меня к тебе будет, опять же. – Торопий присел рядом, алые глазки домового внимательно изучали ее. – А коли важно так, придумаем что-нибудь, – добавил он, видя, что она хочет возразить. – Доставим весточку, а ты пока отдохнешь. Останься, детонька, помоги старику.

Как тут было не согласиться?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Сразу разговора не получилось: все серьезные беседы домовой пресек на корню. Рана была неглубокой – удар на себя принял кожух, но кровила сильно, хорошо хоть шов не требовался. У Ярины голова шла кругом от бурных попыток дедушки залечить ее едва ли не до смерти, но она не противилась. Сил не было. К восторгу домового, крепко-накрепко запертая и заговоренная дверь спаленки, куда ему в отсутствие хозяйки не было хода, открылась. Как и дверь в подпол, которая и вовсе была раньше не видна.

– Это ж надо, почитай, десять зим тут живу, никто эту дурную дверь найти не мог. Даже топор полы не брал. Хозяйка билась, билась, столько чар перепробовала, все без толку, даже топором разок хватила, – бормотал он, подбрасывая поленья в печь.

Ярина наспех затянула жгут и поплелась проверять травы, чтобы остановить кровь и смазать ушибы. Запасы у предыдущей хозяйки избы оказались престранными. С большей частью сборов, лежавших в сенях, можно было попрощаться: что пожухло, что размякло, что изначально было неправильно приготовлено. Но Ярине хватило и малого: сушеный спорыш и ивовая кора помогут, а с остальным можно разобраться позже. Сейчас ей Ярине не было дела до запасов молочая, переступня или болиголова. Лежали год, подождут еще немного.

Домовой как раз выбирался из подпола, когда Ярина закончила разбирать травы. Обычно ухоженная борода топорщилась, рубаха и штаны были покрыты паутиной, а взгляд суетливо бегал из стороны в сторону.

– Что там, дедушка? – вяло спросила Ярина.

– Ничего, девонька. – Домовой брезгливо стряхнул пыль и побежал за печку, чиститься. – Потом разберемся.

В другое время Ярина непременно сунула бы нос в подпол, но пришлось сосредоточиться на приготовлении снадобий.

– А готовых у твоей хозяйки не осталось? – Ивовая кора совсем рассохлась. Можно было бы сходить к реке, нащипать свежей, да откуда сил на это взять?

– Поглядим!

Торопий, уже чистый, как из бани, затопал в горницу, долго гремел там чем-то и наконец, пыхтя от натуги, выволок целый поднос с пузатыми пузырьками. Настойки и зелья поражали: искристо-золотые, туманно-серые, мутновато-бордовые, некоторые и вовсе поблескивали в солнечных лучах, но вот беда, никаких надписей. Ярина отколупала пробку с самого безобидного на вид – в нежно-сиреневой воде со дна поднимались пузырьки. В нос тут же ударил запах гнилого болота, тошнота подкатила к горлу.

– Не пойдет это, дедушка. – Ярина со вздохом вернула зелье на место.

Что бы ни скрывали в себе снадобья, от них разило колдовством, аж зубы сводило.

– Не разбираешься? – расстроился домовой.

– Знаю, что сила в них, а определить не могу.

Сестрица бы справилась: силы Нежке было не занимать, куда там матушке, промышлявшей наговорами и знахарством. Даже отец гордился. А ведь он обычно колдунов недолюбливал, предпочитал добрую сталь.

Как же: настоящая чародейка в семье! Пусть и неученая. Самой Ярине достались какие-то крупицы дара. Сказать стыдно.

***

Два дня она провела на печи, укрытая всеми найденными в доме одеялами. Но все равно зуб на зуб не попадал – озноб ломал кости, ввинчивался в виски. Мазь из спорыша помогла – синяки сходили, а вот порошок ивовой коры действовал плохо. Открывала глаза Ярина только для того, чтобы в полудреме выползти на двор или съесть похлебку, приготовленную домовым.

– Ничего, – басил дедок. Он частенько забирался на печь и прикладывал к ране тряпицу, смоченную в крапивном настое. Где найти его умудрился? – Ты девка молодая, здоровая. Выкарабкаешься. Это ж разве рана? Так, царапина. Вот жил я как-то у вояки одного в хоромах…

Под это бормотание Ярина забывалась тяжелым сном и просыпалась, чтобы выпростать руку из-под душного вороха одеял и нашарить кружку с ягодным взваром, унимающим жажду.

Очередной переполох случился на третью ночь: низкий протяжный вой сплетался с истошными воплями, рождая такую мешанину звуков, что Ярину подбросило на печи.

– Дедушка?

Вой перерос в визг, словно одновременно сотню поросят резали. Она неуклюже сползла с печки и лишь теперь поняла, что комнату освещают не свечи или волшебный светильник: из окон, раздирая ночную темень, льется ледяное белое сияние.

– Куды ты встала, егоза? Полезай обратно. Без тебя разобрались. – Домовой обнаружился у оконца. Ни режущий глаза свет, ни звуки, от которых дребезжали миски на полках, его не волновали. Задумчиво жуя пирожок, он наблюдал за чем-то, но Ярину к окну не подпустил. – Ложись, говорю!

– Что случилось? – Под грудой одеял стало жарко, пришлось отпихивать их ногами. Жар ушел, одна слабость осталась, завтра можно будет встать. Ярина не привыкла болеть. После побега Нежки работы по дому и огороду прибавилось, а матушкины снадобья быстро ставили на ноги.

– Ничего. Завтра расскажу. Спи.

Домовой забегал от окна к окну, постукивая коготками по стеклам, те в ответ меркли, пропуская внутрь серебристые лунные отблески. Но свет Ярину не тревожил, отвернувшись к стенке, она провалилась в сон-воспоминание.

***

Ярина отложила щетку, отбросила выбившуюся из-под платка косу за спину, и поежилась. Было зябко. Зима выдалась метелистой, никак не желала уступать весне свой черед. То приспустит мороз, позволит вздохнуть свободно, то заново ударит. Прижаться бы к печке, но полы нужно было доскрести, а потом сесть за оставленное матерью задание по саргонскому языку. Еще бы успеть рубаху летнюю дошить, но с этим подождать можно. Матушка спуску не давала, уроки спрашивала строго. Посевная или покос – обучение она вела без перерывов. Десять зим минуло после бегства в Заболотье, но учить их продолжали как боярских детей. Даже Рагдай, появившийся на свет уже в деревне, хоть и знал о прошлом лишь по рассказам, зубрил даденное.

Тяжело было совмещать уроки с сельской рутиной! Но так оставалась хоть тень надежды, что когда-нибудь они вернутся к прежней жизни. Пусть не в Белом Бору, в другом городе, поменьше. Где не придется гнуть спину от зари до зари, валясь с ног от усталости. И делать лепешки на муке из лебеды в голодное время. Но отец и слышать не хотел о переезде в соседнюю Арсею, где их не достали бы. Настоял, чтобы они осели здесь. И даже обещание с матушки взял перед уходом, что останется.

– Эй, хозяйки! Есть кто дома? – В окне мелькнуло опухшее лицо местного бортника.

Ярина отерла руки о передник и пошла открывать.

– О, девонька, – неподдельно смутился он, переминаясь с ноги на ногу. – А матушка твоя?

– Они с братцем в Раздольном, на ярмарке снадобья продают, завтра к вечеру вернутся, – ответила Ярина.

Дядька Чет стал захаживать к ним с год назад, как сгибли в пожаре его жена с сыном. И вроде по делу каждый раз, но все норовил задержаться, помочь по хозяйству. Пытался дарить то соты, то неказистые пряники на меду. Рагдай ненавидел его люто. Будто одно присутствие кого-то рядом с матерью отбирало у него память об отце. А матушка ухажера как не замечала.

– Крыша у вас, смотрю, прохудилась, – заметил бортник. – Подлатать бы.

Ярина вздохнула. На плотника не было ни полушки, а лезть самой… Можно бы попытаться, но матушка после прошлого раза строго-настрого запретила самоуправничать. Да и спина все еще не давала забыть, что бывает, когда берешься не за свою работу.

– Вот матушка вернется, тогда посмотрим.

– И стол совсем ветхий. – Дядька Чет заглянул через ее плечо в горницу.

– Его отец делал. – Ярина опустила голову и нахмурилась. Она и без того знала, что хозяйству нужна мужская рука. Но даже думать о том, что кто-то займет место отца, не могла.

Дядька Чет совсем смутился.

– Так, может, я… это…

– Ты хотел что-то? – робко спросила Ярина, мечтая, чтобы он ушел. – Мазь, как обычно?

– Нет, – бортник вздохнул и понурился. – Я в лес иду. Думал, может, вам надо чего.  Пойду я, – добавил он тоскливо, когда она покачала головой.

– Доброго пути. – Ярина вежливо кивнула и поспешила захлопнуть дверь.

Хвала Охранителям, отделалась. Сколько ни повторяй себе или Рагдаю, что отца со старшим братом не вернешь, сколько ни думай, что после побега Нежки жить им стало совсем тяжко, а матушке не всю ведь жизнь носить вдовий плат, сердце от таких заходов «женихов» было не на месте.

Закончив с полами, Ярина уселась за написанные на бересте загадки. Вычурные закорючки саргонского никак не давались, но матушка настаивала.

«Ты должна знать травы. А лекари используют названия на саргонском, – говорила она. – Назовут тебе лопух “арктиум”, что ты делать будешь?»

Ярина так задумалась, что не сразу услышала торопливые шаги во дворе. Дверь в сени хлопнула, заставляя вскочить. Мамину поступь она узнала сразу. Почему так рано? Что-то случилось?

Лицо матери было белее снега. Такой Ярина видела ее лишь однажды. В ту жуткую ночь, когда они бежали из Белого Бора, наперегонки с ветром, а отец подгонял коней, пока те не пали прямо под седоками.

– Риша, беда! – Рагдай выглядел не лучше. Препуганный, брат не понимал, что происходит, и от этого боялся еще сильнее.

Ярина кинулась к матери, обняла ее, ледяную. Сжала дрожащие пальцы в руках.

– Что случилось?

– Надо уезжать, – бескровными губами прошептала та. – Как можно скорее. Ох, доченька!

Велемира, жена Милорада, последние десять зим носившая имя «Мира», никогда и ничего не боялась. Значит, случилось страшное.

– Меня узнали, – выдохнула мать. Ее растерянный взгляд метался по избе. – Хорек один… чародей… Подошел, начал расспрашивать, не жила ли я в Белом Бору. А у меня обереги запылали, видно, сквозь них пробиться хотел.

– Но мы и раньше чародеев встречали. – Ярина обняла Рагдая, но тот вырвался, сверкнув глазами. Еще десятую зиму не разменял, а уже слишком взрослый для бабьих нежностей.

– Встречали, да не тех. Плохо это… десять зим… Он доложит, обязательно доложит!

Даже когда пришло известие, что отец и братец Сивер погибли в одном из боев с Парельем, самообладание не оставляло матушку. А сейчас она закрыла лицо ладонями и готова была разрыдаться. Ярина не понимала этого ужаса. Раньше матушка не боялась ездить на ярмарки, и колдуны ее не пугали. Но спросить не решилась. Разговоры о прошлом в доме были запретными.

 Слабость была минутной. Мать тяжело перевела дыхание, голос ее зазвучал отрывисто и резко, падая приговором тому, что осталось от их семьи.

– Нам придется уезжать и немедленно. Я возьму Рагдая с собой, попытаемся пробиться в Арсею, нет, подожди! – она подняла руку, призывая открывшую рот Ярину к молчанию. – Лучше разделиться. Поедешь в Ольховник. К Нежке. Иначе с ней связаться не получится, письмам доверять нельзя. Возьмешь лошадь и поскачешь севером, не выезжая на тракты. Через веси будет дольше, зато надежнее. Ни с кем не говори, никому не доверяй. Нам лошадь не понадобится, пойдем лесами, в них можно укрыться. Все письма от нее возьмешь с собой, сожжешь по дороге. Нежана с Тильмаром в помощи не откажут. Я буду оставлять метки по дороге, у озер. Осядем на побережье, большего не скажу. Тильмару найти нас труда не составит. Не стой и не возражай. Собирайся. Едешь немедленно.

– Матушка… – попыталась возразить Ярина, но ее не слушали, мать нахмурилась, резко проводя по воздуху сверху вниз узкой ладонью.

– Ты не сможешь. Если будет погоня, мы укроемся в лесу, я позабочусь о нем. Собирайся, дочка.

Ярину недоверие обижало. Брату безопаснее будет поехать с ней и найти приют у Нежки, ведь погоня помчится не за ними. Да и помчится ли вообще? Десять зим прошло, мало ли, что колдун тот усмотрел. Может, матушка ему просто глянулась – несмотря на тяготы, она все еще была красавицей. Однако спорить было бесполезно. Ярина безропотно покидала в котомку нехитрый скарб, надобный в дороге. Лошадь мчала ее прочь уже через два часа, на виду у всей деревни, пока мать с Рагдаем пробирались к лесу тайком…

***

Лицо щекотали солнечные лучи. Под утро Ярина все же перекатилась на другой бок, скидывая последнее одеяло, и теперь слушала, как дедушка возится в спаленке. Сон-воспоминание вышел до того ярким, что сердце опять захолонула тревога. Зря она поддалась на уговоры и решила остаться, надо было спешить, может, помощь нужна. Может, их поймали!

«Раскудахталась! – Ярина обругала себя, гоня мрачные мысли. – Матушку в лесу даже отец подчас найти не мог. Ее давно след простыл, а если быстро уйти не удалось, наверняка леший помог, он ее давно привечал».

Снова уснуть не вышло, бока ныли не только от ушибов, еще и от долгого валяния, поэтому Ярина спрыгнула на пол, одергивая новую рубаху – подарок домового. Тот вытащил ее из хозяйского сундука: на кульке многозначительно переливалась невредимая печать портного из самого Парелья.

До пят, из нежнейшего серебристого шелка, не по росту длинная. Красивая до жути, поэтому сил отказаться не хватило. В такой не стыдно и в зеркало смотреться. Да и вообще выглядела Ярина теперь куда лучше. Физиономия больше не напоминала лицо селянки, муж которой решил доказать народную поговорку «бьет – значит любит». Отек почти сошел, только синяк, набрякший на скуле, отливал желтизной. Но хоть перестал «оттенять синеву глаз», как выразился дедушка, пытаясь ее утешить. Красота да и только!

В горнице пахло пирогами, но сунуть нос в печь Ярина не успела, отвлеклась на лежащее на столе ожерелье, сплетенное из веточек и сухих ягод. Узор получился затейливым, хотя непонятно было, на чем держался до сих пор. Самым странным выглядели крупные изломанные вкрапления янтаря, они смотрелись чужеродно в обрамлении красных бусин рябины, но взгляд притягивали – не отвести.

– Проснулась? Лучше тебе? – Домовой услышал шум и тут же перестал наводить чистоту, выглядывая из спаленки.

– Доброе утро, дедушка. – Ярина улыбнулась в ответ и неловко потерла перевязанное предплечье. Рана уже не болела, а чесалась. Хороший знак, значит, скоро заживет.

– А раз лучше, садись завтракать. Я тут силки ставил, зайца поймал. Тебе ж мясо надобно. От похлебки сил не прибавляется. – Дедок решительно оттеснил Ярину к столу и принялся хозяйничать.

Тушеное мясо больше не лезло, а глаза начали слипаться от сытости, когда домовик взял деревянную лопаточку и со всей бережностью пододвинул ею ожерелье к Ярине.

– Знаешь, что это?

– Оберег. – Она с трепетом провела над ним ладонью. Чары покалывали кончики пальцев, но определить больше при ее ничтожных способностях было невозможно.

– Не совсем. По-вашему, это что-то вроде местной короны лесной.

Охнув от восхищения, Ярина во все глаза уставилась на самую настоящую волшебную вещь, дающую возможность лесовикам становиться хозяевами леса. Лешие в своей вотчине были почти всемогущими, ведали и деревьями, и зверями, и теми, кто ступал на извилистые тропы. Нечисть не подпускала людей к своим тайнам, мало кто разбирался в тонкостях. А это была самая что ни на есть сокровенная тайна.