Шут. Книга II

Нет… Элея не могла допустить даже мысли о таком.

«Нужно просто набраться терпения и ждать, – пыталась успокоить она себя. – Однажды призыв, переданный с купцами, обязательно дойдет до настоящего мага. Вот минует сезон штормов, и этот зов о помощи приведет на Острова человека, который сумеет вернуть шута…»

Ваэлья, в отличие от отца, ни разу не попыталась упрекнуть Элею. Она понимала – слова пусты. Она понимала – другого такого Патрика больше не будет. Не будет этих ясных глаз, которые, несмотря на все невзгоды, сохраняли детскую чистоту. Не будет летающих апельсинов и восхитительно смешных выдумок. Да что там… не будет больше мага, отмеченного богами, рожденного сделать этот мир лучше.

Элея знала, всю боль того глубокого раскола, что прошел через душу ее ученицы, Ваэлья ощущала как свою собственную. Они были точно две странницы, потерявшие дорогу. И оставалось им только одно – держаться друг за друга, чтобы не свалиться в пропасть.

Хуже всего оказалось притворство.

Дядя Риварн по обыкновению не спешил возвращаться домой, предпочитая наслаждаться королевским гостеприимством, и Элее стоило больших трудов выносить его неизменное веселье. Одно дело просто не выдавать своей печали, и совсем другое – каждодневно изображать на лице радость. Она стала избегать совместных трапез и все чаще надолго уезжала к наставнице.

Впрочем, проблема заключалась не только в дяде: гораздо хуже оказался его «подарок». Граф Риварн никогда не отступал от своих привычек, и на сей раз он решил подарить принцессе… менестреля. Это был очаровательный юноша, ясноглазый, с голосом чистым, как весенний ручей. Он виртуозно играл на лютне и знал бессчетное количество романтических баллад и сказаний. Дядин Тьеро приводил в восторг всех дам – от фрейлин до служанок. Всех, кроме Элеи, которая ни на миг не усомнилась, что за этим «подарком» стоит Совет во главе с ее отцом. Ах, наследнице нравятся артисты? Что ж, давайте доставим ей такое удовольствие!

Глупцы… они всерьез полагали, будто эта грубая подмена способна восполнить утрату.

Элея распорядилась, чтобы менестреля устроили со всеми удобствами. Дали ему слугу, место за столом и хорошую теплую комнату. Как можно дальше от ее собственных покоев. Парень, конечно, искренне старался угодить наследнице трона, но откуда ему было знать, что для принцессы существует только один голос… самый ласковый и добрый.

Миновали уже две недели со дня появления шута в Тауре, дядя наконец покинул Брингалин. И сразу же в королевском доме стало тихо, словно жизни убавилось вполовину. Трапезы больше не напоминали состязание на лучшую шутку, а бедняга Тьеро, лишившись покровителя, совсем перестал понимать, кому он нужен в этом большом замке. Прежде менестрель привык быть любимчиком и баловнем у своих хозяев, теперь же оказался настолько предоставлен самому себе, что даже внимание фрейлин не радовало его. Фрейлины – это ведь не госпожа… которая оставалась ледяной и неприступной, словно ни одна песня в мире не могла тронуть ее сердце. Да и то сказать… разве это придворная жизнь? Ни вам пышных приемов, ни турниров. Что поделать, Брингалин никогда не был средоточием праздного веселья: Давиан уже много лет как охладел к этим расточительным светским забавам, а Элея после возвращения из Золотой и вовсе не имела к ним склонности.

Пожалуй, именно удрученный вид менестреля стал последней каплей в тот день, когда терпению Давиана все-таки настал конец. Тьеро как раз сидел под дверью личной королевской столовой и настраивал свою лютню. Наверное, он надеялся скрасить господскую трапезу. Но Элея лишь церемонно кивнула в ответ на его «Доброе утро!», и менестрель сразу же потух взором. Что не укрылось от короля. Во время тягостно-молчаливого завтрака с дочерью он некоторое время хмуро глядел, как вяло она взбалтывает ложкой свою кашу, а потом со всей силы шарахнул кулаком по столу, даже стоявший у него за спиной Тарил невольно вздрогнул:

– Хватит! Хватит, Элея! Пора положить конец этому позору! Скоро уже и пастухи на Литто будут знать о том, что наследница престола сменяла служение своему народу на бессмысленную скорбь по безродному чужаку! Остановись! Опомнись! Ты будущая королева! Мать тысяч детей! Твоя жизнь не принадлежит тебе, и ты это знаешь! Как можно было забыть все, чему тебя учили столько лет?! Ни один мужчина в мире не стоит такой жертвы, будь он даже королем! – под руку Давиану попалось сваренное вкрутую яйцо, и он в гневе стиснул его так, что на скатерть посыпалось мелкое белое крошево. – Элея, Совет Мудрых в тревоге – они не слепые и не глухие! Корону не может наследовать тот, чей разум помрачен горем.

«Мне не нужна ваша корона!» – хотелось крикнуть ей, но Элея проглотила постыдные слова и лишь низко склонила голову, пытаясь спрятать слезы. Отец был прав. Подозрения Совета – это уже серьезный довод.

Ее жизнь действительно никогда не принадлежала ей. И прежде дочери короля даже в голову не приходило перечить судьбе: она с молоком матери впитала, что долг рожденного для трона – забота о своем народе. Элея рано осознала всю величину ответственности, скрытую за титулом. И когда возникла необходимость, безропотно пошла замуж за Руальда, которого видела лишь единожды – на портрете. Она знала – это ее долг. Боги, какой смешной наивной девочкой была она тогда! Не познавшей еще ни боли, ни страсти, ни иссушающей тоски от невозможности быть рядом с любимым. И как же все разом переменилось, едва только она покинула родной дом. Призрачные понятия, взятые из книжек и рассказов подруг, вдруг обернулись живыми чувствами. И когда эти чувства с невероятной силой опалили маленькую снежную принцессу, Элея поняла, каков на самом деле груз ее долга… и невозможность выпустить это пламя наружу, медленно сгорая от него изнутри.

Она почти не умела лицемерить, поэтому обманывать приходилось в первую очередь себя. Это себе, а не окружающим королева Элея внушала, будто на дух не переносит двуличного шута со всеми его уловками и ужимками. Себе ежедневно доказывала, что Руальд – лучший мужчина в мире. Самый умный, самый храбрый, самый добрый и внимательный. Пока наконец и вправду не поверила. Пока не привыкла если уж не любить в полной мере, то хотя бы ценить и уважать своего мужа. Видят боги, не так это было и трудно… Руальд обладал почти всеми чертами характера, которые делают мужчину – мужчиной, короля – королем. Грех ей было жаловаться. Только вот сердце обманывать оказалось так же глупо, как и мудрую наставницу, которая всегда видела ее насквозь. Сердце не знало правил этикета и законов притворства. Каждый раз, когда Элее казалось, что она наконец избавилась от непозволительного чувства, случалось одно и тоже – сны. Красочные и удивительно живые, они являлись по ночам незваными гостями и в клочья разрывали наивную убежденность королевы, что она сумела-таки погасить этот потаенный огонь.

О, сколько нежности было в тех снах, сколько страсти и свободы! Она просыпалась – как будто падала с небес на землю. Лежала с закрытыми глазами, каждой частичкой своей души впитывая волшебство невозможного, несбыточного счастья. Спеша запомнить то, чего не будет никогда. Эти сны были счастьем и наказанием, ибо после них Элея вновь со всей ясностью осознавала, чего на самом деле жаждет ее душа. Душа не королевы, но женщины…

– Что же мне делать, папа? – справившись, наконец, с постыдными слезами, загнав их обратно, она подняла глаза на отца, ища его поддержки. Элея и в самом деле не видела ответа на этот вопрос, ожидание изводило ее хуже любого недуга. Она так нуждалась в мудрости своего короля… Но Давиан был суров:

– Ты знаешь – что, – он сердито стряхнул остатки яйца с ладони и вытер ее салфеткой. – Одно твое слово – и прощальники заберут его сегодня же.

Одно лишь слово…

Одно слово – и больше не будет этих бессонных ночей, бесплодных надежд…

Ничего не будет.

Ее шута не будет.

Элея молча встала из-за стола и вышла, не взглянув более на отца. Да, возможно, он был прав, возможно, ей давно следовало отказаться от веры в чудо. Но сказать это единственное слово было выше ее сил.

За спиной у нее молчаливый Тарил принялся собирать со стола приборы. Он служил Давиану уже почти тридцать лет и за это время ни разу не позволил личным беседам членов королевской семьи стать всеобщим достоянием. Отец Элеи доверял ему, как Руальд – Патрику.

«Я больше никогда не смогу стать королевой, – думала она, медленно, точно слепая старуха, бредя в свои покои. – Я должна отречься от трона. Это будет честно. Бедный мой отец, любимый мой отец… Прости меня, прости…»

Позже Элея долго стояла у высоких перил каменного балкона, смотрела на море и в тысячный раз пыталась представить себе, как прощальники входят в дом Ваэльи, без усилий поднимают легкое тело и, завернув в белый саван, выносят прочь. Они не позволят следовать за повозкой, это запрещено. Ей останется только стоять в проеме двери – так чтобы никто не узнал принцессу за сумеречной вуалью вечернего полумрака – и смотреть им вослед.

Нет.

Нет. Нет. Нет!

Покуда у ее шута оставался хоть призрачный шанс вернуться, она не могла позволить прощальникам забрать его.

3

Поздно вечером, когда Элея уже расплела косу, вежливый стук в дверь отвлек ее от созерцания своего бледного лица в слишком уж правдивом зеркале.

Она со вздохом встала и, пройдя через всю комнату, отворила высокую створку, ожидая увидеть одну из своих служанок. Те как раз вышли, чтобы принести горячей воды для вечернего умывания да теплого молока с кухни.

На пороге стоял отец.

И был он вовсе не таков, как утром. Давиан будто снял ту невидимую корону, которая неизменно покоилась на его царственной голове. Элея робко отступила, пропуская его внутрь.

– Прости, что тревожу тебя столь поздно… – Отец прошел в комнату и остановился у камина. – Сердце мое не в силах выносить твою печаль, дитя мое. Ты можешь прятать ее как угодно глубоко. Но я-то прекрасно знаю, что на самом деле с тобой происходит. Весь день я думал об этом… – Элея видела, как нелегко королю говорить. Он думал об этом не весь день, а гораздо дольше. С того самого часа, когда птица принесла горестные вести из Золотой. – Я вспоминал твою мать, Элея. Пытался представить себе, как бы я поступил, случись с ней такая же беда, как и с Патриком. Это… жестокий выбор.

Отец глубоко вздохнул.

Элея молчала. Сама она неоднократно утешала себя малодушной мыслью, что, будь на месте шута королева Таэна, речи велись бы совсем другие… О том, как сильно любил Давиан свою жену, знали все. Но Патрик не был супругом принцессы Элеи. Он не был даже ее подданным. Просто пришлый шут. Да, герой, но… по сути – никто.

– Папа…

Король протянул к ней руки, и Элея шагнула ему навстречу, прижалась к старому темному камзолу, пропахшему табаком и дымом. Совсем как в детстве, когда объятия отца казались спасением от любых бед.

– Я чувствую себя такой беспомощной, такой глупой… недостойной своего титула. Мое сердце словно проткнули раскаленной иглой…

Она не видела больше смысла скрывать это, но и выразить словами все происходившее в душе было невозможно. Может быть, именно поэтому Элея вдруг сказала то, чего говорить не собиралась и не должна была:

– Отец… Патрик ведь наделен даром. Он маг… Истинный маг. Не ведун, не лекарь из Красной Башни или Рудеса… Он маг от рождения, отмеченный богами, – и зажмурилась, испугавшись того, что произнесла. Ваэлья строго-настрого запретила открывать тайну шута кому-либо. Хотя теперь-то… какая уже разница?

– М-да… – Давиан глубоко вздохнул, качнув головой.

Он отошел к камину и достал свою трубку. Не разжигая, закусил короткий темный мундштук и какое-то время молча терзал его в зубах, а потом воскликнул с досадой:

– Ах пекло! Ну как же так?! Я должен был догадаться. Должен был! Эти волосы, эти чудачества на грани безумия.

Элея с удивлением отметила, как много королю, оказывается, известно. Даже про цвет волос.

– Тогда, зимой… Патрик… он не просто так вернулся в Закатный Край, – Элея решила, что теперь уже терять нечего и можно рассказать все без утайки. – Он хотел снять проклятие с Руальда. И он это сделал, отец! Все говорят: «Руальд прозрел, Руальд опомнился!». Никто только не знает – отчего…

Она не смотрела на отца, охваченная своими чувствами.

– Наверное, ты слышал, что маги – настоящие маги, не такие, как наш Тирой – всегда должны свою силу удерживать, ограничивать. Иначе их может «унести». И Пат… Это не колдовство, папа, не злые чары, не проклятье. Ваэлья сказала, что кто-то просто толкнул его в магический поток, слишком сильный для него. Она, как и все, винит в этом колдунью Руальда… Но я чувствую иначе! Не ее тут рук дело… кого-то другого. – Элея не лгала. Как ни больно ей было это осознавать, но она необъяснимым женским чутьем знала, что коварная степнячка не могла причинить зла шуту. – И если кроме Нар в нашем мире остались такие сильные маги… значит, можно найти одного из них! Того, кто сумеет вернуть Патрика.

– И ты ничего не сказала о своих ощущениях наставнице? – Давиан посмотрел на нее так, словно Элея была неразумной девочкой.

– Не сказала… Она мудра и больше меня знает.

– Она-то мудра, а ты?! – едва скрывая волнение, король принялся мерить спальню широкими шагами. – Вот что значит владеть обрывками информации! Мне давно следовало заняться этим вплотную. Я-то, дурак, наивно полагал, будто моя дочь справится сама. Подумать только – маг! Ведь это объясняет так много… Я должен, должен был догадаться! Значит, не чары и не проклятье… Почему я сам не поговорил с твоей наставницей до сих пор?! О, Элея, ты и впрямь еще глупое дитя! Ты, конечно, полагаешь, что я разбираюсь в этих вопросах меньше твоего… И напрасно! Мне случалось прибегать к услугам людей, владеющих Силой. Не думай, будто Ваэлья появилась в твоей жизни случайно. И я полагаю, она тебе уже говорила, что, хоть в Срединных Королевствах древние знания и потеряны, жители Диких Земель, такие как эта Нар, их все еще хранят. И если ты намерена не слезы лить, а действительно что-то делать, то нужно искать помощи именно там. Кабы не твое молчание, еще до начала штормов можно было послать туда людей на поиски. Простого человека уже и впрямь никто не сумел бы вернуть, но потерянного мага… его же в самом деле можно вытащить! По крайней мере, такой шанс есть. Глупая, глупая моя девочка! А Ваэлья тоже хороша… – бормотал себе под нос король. – Ладно ты… но она-то! Неужто до сих пор не догадалась, что делать?! Старая лисица… уверен, она давно все обдумала, только почему-то не пожелала сказать тебе. Это странно… Очень странно. Были, значит, причины, остановившие ее. Были…

Давиан посмотрел на дочь так, будто та могла знать ответ на этот вопрос. Но Элея лишь недоуменно пожала плечами.

– Вот и думай. А еще лучше – пригласи-ка Ваэлью сюда. Побеседую с ней лично.

Элея кивнула.

– Значит… тайкуры? – Она не смела поверить, да только сердце уже, сбиваясь с ритма, зачастило, заспешило куда-то, торопя бежать и делать. И Элея даже забыла удивляться, откуда отцу столько известно о Даре и его проявлениях.

– Да, – ответил он, – тайкуры, аголы, ксархи. И все остальные… Дикие народы помнят магию древних, и ты это знаешь не хуже, чем я. Королева Нар была не единственной в своем роде.

Посмотрев на дочь, он с сомнением спросил:

– Тебе претит мысль, что Патрика может исцелить человек, единой крови с тайкурской колдуньей?

– Нет, отец, о чем ты… Не в том дело…

Но новая радость и впрямь была насквозь пронизана страхом. Элея и сама не знала, как это объяснить. Одна только мысль о Диких Землях всегда повергала ее в смятение. Вот и теперь перед глазами разом встали образы, которые хотелось бы просто смыть из памяти… Кровавые жертвоприношения, безумные пляски у костра, обезображенное ритуальными узорами лицо шамана… На все эти проявления дикой магии она налюбовалась, когда Руальд впервые поехал к тайкурам и зачем-то взял молодую жену с собой. Элея помнила ту поездку так ясно, как будто вернулась только вчера…

После их свадьбы и года не прошло. Принцесса Нар казалась тогда совсем ребенком. Она носилась по становищу, не отличимая от целого гурта темноглазых, отчаянно смелых и безжалостных мальчишек-подростков. Элея и рассмотрела-то ее толком лишь на приветственном пиру, когда юную таргано, всю обвешанную кинжалами и черепушками степных ящериц, усадили за стол подле отца и представили как наследницу. Могла ли королева Закатного Края помыслить в ту пору, что это дикое создание спустя год возжелает и самого Руальда, и корону его молодой супруги… Тем горше ей было узнать об измене мужа. А тогда, после возвращения в Закатный Край, Элея заявила Руальду, что больше никогда, никогда не переступит рубежей Диких Земель. Ей на всю жизнь хватило и острых ощущений, и наизнанку вывернутых иноземных нравов.

Снова столкнуться лицом к лицу с этими чуждыми законами жизни? Довериться зловещим колдунам, что заливают кровью алтари своего Небесного Повелителя?

Вернуть Патрика…

Вновь услышать его смех. Увидеть его улыбку.

Она подошла к столику с зеркалом и взяла в руки гребень. Просто чтобы занять их чем-нибудь. Чтобы отец не видел, как ее пальцы отчаянно терзают друг друга.

Но король уже все решил для себя.

– Поздно совсем… – сказал он негромко, ласково взял ее за плечи и поцеловал в макушку. – Давай, милая, спать, пожалуй. Такие вещи лучше обсуждать на свежую голову.

Когда отец скрылся за дверью, Элея вдруг поняла, что случайное откровение, возможно, спасло сегодня шута. Король приходил не просто так… он хотел убедить ее отпустить Патрика. И она чувствовала – на этот раз Давиан нашел бы правильные слова, чтобы его дочь согласилась позвать прощальников.

«Боги хранят тебя, Пат, – думала принцесса, радостным взглядом встречая Саэль, которая вернулась с кувшином, полным горячей воды. – Почему-то они очень тебя любят…»

4

Ветер глухо выл за окном, срывая с ветвей остатки сухих листьев.

Элея появилась на свет в середине осени, и каждый раз к годовщине ее рождения деревья неизменно лишались своего багряно-золотого наряда. Еще накануне дворцовый сад радовал глаз пышным убранством, но в свой праздник принцесса неизменно смотрела на голые ветви, серое небо и свинцовое море.

В детстве Элея любила этот день, однако после смерти матери он потерял для нее свою ценность.

Так почему же в этом году она ждала его столь сильно?

На Белых Островах не принято было получать подарки по случаю годовщины рождения, поскольку появление на свет – еще не повод чем-то гордиться. Обычно в этот день чествовали родителей, да и то лишь в том случае, если из их чада вырос хороший человек. Однако принцесса – это все-таки дочь короля… Элею всегда одаривали щедро, ибо предполагалось, что подобное земное воплощение дано лишь избранным. Большую часть подарков Элея по наущению родителей и наставников раздавала тем, кто в них нуждался более, чем обеспеченная всем наследница. И в первую очередь надлежало отдавать именно то, что понравилось сильнее всего. Так в ней воспитывали непривязанность к вещам, щедрость и умение жертвовать собой ради других. Но никогда не принуждали, нет… И не упрекали в случае, если принцесса не могла расстаться с каким-нибудь особенно полюбившимся даром. Всякий раз это было ее личное, осознанное и порой выстраданное решение.

Словом, ценность праздника заключалась вовсе не в подарках. Что подарки – лишь красивые вещи… Зато, согласно народному поверью, желание, загаданное именно в годовщину рождения, могло на самом деле воплотиться в реальность. Королева Таэна рассказала об этом дочери, когда та была еще совсем маленькой. «Твое желание, – говорила мать, – это и есть самый ценный подарок, не измеримый ни золотом, ни серебром. И если ты мечтаешь о чем-то очень сильно, сохрани свою мечту до годовщины рождения, чтобы в этот день послать ее богам прямо в уши».

Глядя в холодное осеннее небо, Элея помянула мать в своей утренней молитве и, возвращаясь из прошлого в настоящее, подумала, что на сей раз ее желание не будет сюрпризом для богов, ибо она твердила его каждый день.

Традиция требовала от принцессы активного участия в празднике, но мысль об этом повергала Элею в ужас. Меньше всего ей хотелось слушать хвалебные речи и с утра до вечера держать лицо растянутым в улыбке.

«Скажусь больной, – думала она, провожая глазами очередной ворох листьев, сорванных ветром. – Оно, конечно, недостойно наследницы… и подарит членам Совета очередной повод усомниться в моих правах на трон. Да и пускай. Не желаю я этих празднеств. – Элея прислонилась щекой к оконной решетке, стекло приятно холодило кожу, прогоняя остатки сна. – Подумать только, через несколько дней мне исполнится двадцать один…Так много…»

В двадцать один год королева Таэна уже учила свою маленькую дочь, как вести себя за столом и что говорить при встрече с высокородными гостями.

– Здравствуй, Ваэлья. – Король раскурил трубку и указал на кресло подле себя. Гостью он пригласил в свой кабинет, а это означало серьезный разговор. – Присаживайся. Вина изволишь?

При взгляде на ведунью так и казалось, что она идет по узкому мосту над пропастью. Наставница была бледна и серьезна до такой степени, словно от этой встречи зависела вся дальнейшая судьба Белых Островов. Элея, стоявшая чуть в сторонке, только моргала от удивления – прежде Ваэлья не испытывала ни малейшего волнения при общении с королем. На сей же раз она церемонно поклонилась и, молча отказавшись от угощения, села, куда было велено. Прямая – как гувернантка за шитьем, в лице – ни намека на обычную улыбку.

Давиан некоторое время рассматривал гостью пристально, потом хмыкнул в усы и изрек:

– Что-то наводит меня на мысль, госпожа ведунья, будто ты прекрасно знаешь, о чем пойдет наш разговор.

Ваэлья не отвела глаз, лишь вздохнула и чуть опустила ресницы, подтверждая его правоту.

– Ну и что же ты имеешь сказать нам? – король приподнял бровь, выжидательно уставившись на собеседницу.

Он делал вид, будто совершенно спокоен, но Элея знала наверняка – любопытство и волнение распирают короля. Ваэлья же явно была напугана. Воздух между этими двумя напряженно сгустился. Сама принцесса точно и не присутствовала в кабинете отца – так… маячила где-то бледной тенью.

– Мне был сон… – первые слова со стороны ее наставницы, до того не проронившей даже приветствия, прозвучали неожиданно спокойно и как-то… обреченно. – Давно. Еще когда Элея носила девичьи платья. Я видела ее на троне, а рядом с ней – двух мужчин. Один был коронован и сидел на белом жеребце, второй сиял, как небесный посланник, но одежду его покрывали не Жемчужины Мудрости, а золотые бубенцы. Полагаю, нет нужды говорить, кем каждый оказался в реальности… То был лишь первый сон из череды многих. Сияющий мужчина являлся мне неоднократно. И я была убеждена, что однажды встречу его наяву. Так оно и вышло. Последний сон о нем я увидела незадолго до известия о беде, постигшей Патрика. Во сне рядом с ним вновь была Элея, а сам он стоял на распутье с завязанными глазами и оковами на руках и ногах. Этот сон имел два конца. В первом ваша дочь набросила на голову человека с бубенцами белый саван и ушла по одной из двух дорог навстречу солнцу. Во втором она разомкнула оковы и сняла повязку с его глаз. И тогда для них остался только второй путь – в самое сердце грозовой бури…

Тишина повисла в кабинете на несколько долгих минут. Король сидел, буравя взглядом пустоту перед собой. Элея считала удары сердца. Ваэлья прикрыла глаза и казалась каменным изваянием.

– Выходит, я был прав… Ты с самого начала знала, что этого парня можно вернуть, – проронил наконец король. И принцесса увидела, как ее наставница медленно кивнула.

Еще несколько минут тишина полнила кабинет. Элее казалось, будто она сейчас растает, растворится в ледяном безмолвии. Осознание, что все это время ведунья и в самом деле знала, где искать спасения для шута, но почему-то молчала, повергло принцессу в настоящее оцепенение. Потрясение было сродни тому удару по голове, который Элее пришлось пережить однажды, упав с ветки дерева.

Она медленно села на скамью для служанок.

– Да… я не имела права решать за нее, – печально сказала Ваэлья королю. А затем перевела взгляд на Элею: – Это только твой выбор, дитя. Только твой. И ты сделала его, когда рассказала отцу об истинной сущности Патрика. Ты выбрала свою дорогу… Не смотри на меня так, прошу тебя. Если бы ты знала, какую боль испытывала я, храня молчание… Хвала богам, ты не в силах этого даже представить. Все то время, что ты мучилась выбором между его жизнью и смертью, я переживала гораздо худшее. Ибо ты не могла собраться с духом позвать прощальников за почти мертвым человеком. Я же своим молчанием лишала его совершенно реального шанса выжить. Хотя прекрасно знала, как можно спасти этого сияющего мага…

Элея молчала. Она не находила слов, чтобы выразить все, что творилось в душе.