Очень приятно, Вила́ры

Потом я спустилась вниз и доложила:

– Все готово.

– Хорошо.

– А когда они приедут?

– Где-то часа в три.

– Что?! – да еще же больше пяти часов. И зачем я так спешила и паниковала?

– Ты представляешь, они мне в восемь позвонили и сообщили, что могут приехать уже в одиннадцать. Я так испугался! Сразу им сказал: нет, нет, подождите, я еще не готов. Ужас, – папа посмотрел на меня с таким лицом, как будто бы в этой ситуации он повел себя как абсолютно нормальный человек.

– Ты так и сказал?

– Ну естественно, а как иначе?

Да уж, только он может на предложение провести интернет отреагировать так, словно ему руку и сердце предлагают.

Похоже, осознав, что современные технологии как никогда близко подобрались к его дому, папа впал в панику, потому что к трем часам он нервно бегал туда-сюда по комнатам и пыхтел, разговаривая сам с собой.

Наконец-то в дверь позвонили. Папа бросился открывать. В дом вошли два молодых парня, отец провел их в мою комнату, показал, что и как. Потом он спустился вниз, и несколько минут мы прислушивались к звукам дрели.

– Ой, я так волнуюсь, – и папа побежал наверх, чтобы дать какие-то указания.

Когда он снова появился в гостиной, я спросила:

– Как там дела?

– Все плохо. Я уверен, они делают с моим домом что-то не то.

– Да ладно, все же устанавливают, и все в порядке.

– Дерьмо это, зачем оно нам, можно же жить прекрасно и без этого вай-фая. Пойду я, а то у меня стресс, – и папа занялся варкой кофе на кухне.

Работы в нашем доме и припаркованная рядом машина с названием интернет-компании не могли не привлечь внимание соседей, ведь папа был единственным человеком в поселке, у которого не было интернета. Более того, он никогда не хотел его устанавливать, и на все расспросы односельчан гордо кричал:

– Я последний человек во Франции, который не пользуется интернетом, и я горжусь этим!

Поэтому где-то через час после начала переворота в дверь постучали. Папа открыл, на пороге стояли наши соседи из дома чуть дальше.

– Поль, как так случилось, что мы уже давно не пили вместе кофе?!– воскликнула пожилая пара, муж и жена.

– Конечно, проходите, – папа попытался натянуть гостеприимную улыбку.

За кофейным приемом соседи узнали все что надо и про установку интернета, и про мой переезд. Мой переезд, кстати, волнует всех в поселке. Кого бы папа не встретил, все сразу начинают интересоваться, как мне живется. Папа всегда гордо выпячивает грудь и говорит:

– Я для моей дочери сделаю все. Я вытащил ее из ужасной страны и теперь оплачиваю ей курсы французского, устрою в университет, куплю квартиру…

Соседи кивают, одни с недоверием и лукавой улыбкой, потому что знают отца, другие с неподдельной радостью за мое счастье и счастье батьки, который больше не отшельник.

Так вот, узнав все, соседи ушли. Папа запер за ними дверь и начал бубнить:

– Чертовы люди со своим кофе, теперь два часа чашки за ними мыть, как меня достали.

В этот момент парни позвали нас наверх. Мы поднялись.

– Ну, все готово. Давайте проверим. Подключитесь с чего-нибудь к вай-фаю, – сказал один из них.

Я взяла свой телефон и подключилась. Конечно, этот старый кусок железа, впервые за месяц поймавший интернет, не выдержал такой нагрузки и сразу завис. Я повернулась к папе:

– Нужно подождать.

Отец кивнул и подошел к роутеру.

– Слушайте, он такой большой, а я в гостях видел такие маленькие, – восхищенно сказал он.

Парни переглянулись с ухмылкой, а папа, заметив это, сразу же попытался оправдаться своей любимой фразой:

– Понимаете, я не хай-тек. Я ведь не хай-тек.

Больше ему о современных технологиях сказать было нечего, потому он стал сзади меня и уперся взглядом в экран моей мобилки.

– Ну что, заработало? Нет? А когда заработает? Заработало? Нет? А теперь? А оно точно будет работать? Ну? Работает? – спрашивал он без остановки следующие пять минут.

Я упорно качала головой, не открывая рта, потому что боялась не сдержать раздражение.

Наконец телефон заработал и все загрузилось.

– Работает, – сказала я парням.

– Позвони своей матери по этому вашему, как его…

– Вайберу?

– Да, позвони, чтобы проверить, точно ли все в порядке.

Я вызвала маму и вышла из комнаты. Когда я услышала ее голос, все, что я смогла сказать, это:

– Мам, он так меня достал.

– Знаю, детка, знаю, – вздохнула она.

Я вернулась и сообщила, что все работает.

– Прекрасно, – папа хлопнул в ладоши и глянул на работников: – Установка вай-фая же бесплатная? Я вам ничего не должен?

– Вообще-то вы должны нам три евро, – стараясь говорить серьезно, произнес один из них. Второй весело хмыкнул.

– Три евро? Ну конечно, сейчас, – папа побежал в свою комнату, вынул банку с монетками, и, позвякивая, отсчитал деньги.

– Вот, – он протянул им три монеты.

Я стояла уставившись в пол и мечтала, чтобы они действительно взяли эти деньги и ушли, потому что иначе мне снова было бы стыдно за отца.

– Нет, мсье, мы пошутили, вы ничего нам не должны, – парни пытались сдержать дикий смех, их губы растягивались, но они упорно старались превратить все в вежливую улыбку.

– А, вы пошутили, вот это смешно, – и папа засмеялся, как будто бы не показал только что свое полное отсутствие чувства юмора.

Работники ушли, а я включила ноутбук, желая насладиться всемирной паутиной. Папа вошел в мою комнату и закричал:

– Я очень устал, поэтому теперь оставь меня в покое!

Когда через час я спустилась вниз что-нибудь съесть, папа крепко спал на диване, хотя было всего шесть вечера.

Большие траты

Вот уже два месяца я жила с моим отцом-отшельником. Приближалась зима, и, несмотря на то, что в этой части Франции редко бывали сильные морозы, мне все же нужна была новая куртка. Конечно, я могла бы взять старую из дома, но она мне надоела, и я решила, что папа даст мне денег на новую. Тем более, что в последнее время, когда начался сезон простуды, он впал в паранойю, что я заболею. Вызвана эта паника была, естественно, не его волнением о моем здоровье, а тем фактом, что он до сих пор не подал документы на медицинскую страховку, без которой посещение врача и покупка лекарств были бы платными. Теперь отец каждый день требовал, чтобы я одевалась как можно теплее, и угрожал, что если я заболею, он отправит меня к матери на родину.

Узнав о моем желании купить зимнее пальто, Аня, моя здешняя единственная подруга, сразу распланировала, как мы поедем с ней в магазин, и погуляем там, заодно и ей новую одежду посмотрим. И сразу же назначила этот увлекательный поход на ближайшую пятницу. Теперь мне нужно было сделать самое сложное: уговорить папу встретить меня с электрички позже и дать с собой денег.

Я тянула с этим до самого четверга, и едва встав утром, поняла, что сегодня все равно придется обо всем поговорить. Я решила проделать это после занятий, потому что утром папа всегда был в ярости из-за того, что ему приходится рано вставать, при том, что он всю жизнь попрекал меня моей любовью нежиться в кровати до полудня.

После занятий я решительно вышла из поезда и, увидев отца, сразу поняла, что говорить сейчас – очень плохая идея. Он был не в духе. Во-первых, как назло, именно сегодня он пошел узнавать о необходимых для страховки бумагах и впал в панику от того, что их нужно слишком много. Во-вторых, месяц подошел к концу, и мы должны оплатить проездной на ноябрь. Трата 77 евро папе давалась с трудом.

Мы вошли в здание вокзала нашего городка мрачными, я – предчувствуя свое поражение в предстоящем разговоре, отец – мучаясь осознанием того, как много денег он тратит, а ведь можно их просто раскладывать на столе, любоваться и складывать обратно.

Пока служащий пополнял карточку, папа решил поговорить с ним о наболевшем.

– Ваши дурацкие карточки не работают в городских автобусах, – гаркнул он так, что несколько школьников в очереди за нами подскочили.

– Это не наши карточки дурацкие, а автоматы в автобусах, – спокойно сказал служащий, стуча по клавиатуре.

– Вот именно! – размахивая руками, папа пересказал ту историю, при воспоминании о которой я вся краснела.

Служащий слегка кивал, похоже, его не впечатлял драматизм ситуации.

– Но знаете, что я сделал?! Я взял и поскандалил с водителем! Да! Я устроил скандал и не побоялся этого! – кричал папа.

Я почувствовала, что на нас все смотрят, и что я снова заливаюсь краской. Лучше бы не понимать французский, не было бы стыдно за эту чушь. А тем временем папа повернулся так, чтобы его видели и работники, и люди в очереди и закричал еще громче:

– И я могу сказать вам с уверенностью: если такое еще раз повториться, я этих придурков поубиваю! Да! Вы слышите, как я говорю?! Я называю водителей автобусов придурками и не боюсь этого! – и он стукнул кулаком по стойке, так, что школьники опять подпрыгнули.

Служащий еле сдерживал смех, я видела, что его губы растягиваются почти как у тех парней, что проводили нам интернет, да и у всех людей, которым когда-либо приходилось контактировать с папой.

Работник протянул мне карточку:

– Вот, с 1 по 30 ноября.

– А почему по 30? – с ужасом спросил папа. – Я же заплатил все 77 евро.

– Ну потому что в ноябре тридцать дней, – едва скрывая насмешку ответил служащий.

Папа рассмеялся своим громовым смехом и снова стукнул кулаком по стойке:

– Точно, а я и забыл.

Не стоит удивляться этому, папа живет в своей норе, а потому не замечает, что там в мире, и какой вообще сегодня день.

После обеда у отца улучшилось настроение, и я решила завести разговор про куртку во время нашей обычной дневной прогулки.

Мы вышли за село и я изо всех сил старалась решиться. Тем временем папа не замолкал ни на минуту, главной темой его беседы было желание отправить меня обратно к маме, ведь он очень устал. После того, как он в пятый раз спросил, точно ли я не хочу на родину и перечислил плюсы жизни там и минусы жизни тут, воцарилась тишина. Я повторила в голове все нужные мне слова на французском и четко произнесла:

– Папа, мне нужно сказать тебе кое-что очень важное. Пожалуйста, слушай меня очень внимательно.

Отец повернулся ко мне с радостным лицом, улыбка до ушей. Я сразу сообразила в чем дело. Он решил, что я хочу заявить о своем желании уехать к маме.

– В общем, завтра мы с Аней пойдем в магазин, и я хочу взять другую электричку, приехать часа на два позже.

На лице отца отразилось непонимание.

– Ты же помнишь Аню?

– Ну конечно, – уверенно ответил он, хотя я сомневалась в его знаниях.

– Так мне можно приехать позже?

– Ну ладно, мне то что, – сразу огорчился папа. А ведь я еще не перешла к самому страшному.

– Как ты знаешь, мне нужна новая куртка, и в этом магазине я хочу ее посмотреть.

– И?

– Было бы неплохо, если бы ты дал мне где-то сто евро, вдруг я…

– Нет! – закричал он не дав мне договорить. – Ты что, офигела? Сто евро?! Езжай куда хочешь, но денег я тебе не дам!

– Но мне они нужны. Вдруг я увижу что-то.

– Какого черта ты не привезла куртку с собой? – кричал папа.

– Потому что она старая и не влезла в чемодан! – закричала я.

– Так не нужно было это барахло с собой тащить, книги, ноутбук, положила бы вместо них куртку.

– Ну пожалуйста! – взмолилась я.

– Да я разорен, ты понимаешь это или нет? У меня нету ни копейки, я все трачу на тебя, я разорен!

Папа забегал туда сюда по парковке за нашим поселком, держась за голову и приговаривая:

– Подумать только, сто евро, сто евро.

Минут через пять он подошел ко мне.

– Хорошо, я дам тебе сто евро. И не смей их потратить на какую-то ерунду, или отправить своей матери. И оставь меня в покое, у меня стресс, с тобой так много забот.

– Спасибо, – выдавила я из себя.

– Подумать только, сто евро. Я разорен. А твоя мать когда-то говорила, что я ничего не делаю для дочери. Посмотри, сколько я даю тебе денег, – говорил отец всю обратную дорогу.

Дома он торжественно вручил мне купюру Я спрятала ее в кошелек и радостно подумала, что весь этот цирк закончился, но нет, я ошиблась.

Во время ужина папа сел напротив меня за столом и важно проговорил:

– Сейчас я скажу тебе очень важные вещи. Я проведу тебе лекцию по безопасности.

Я подумала, что лекция по безопасности в 18 лет – немного поздновато, не находите? Но решила промолчать. Зря, потому что отец начал нести что-то странное.

– Я хочу, чтобы ты ни в коем случае не заходила домой к этой девице, как там ее…

– Аня.

– Ну да, именно к ней. Не смей к ней приходить. Потому что люди вокруг очень опасные, а она вообще какая-то крайне подозрительная личность, еще убьет тебя вместе со своей семьей, а сто евро себе заберут. Так что не смей бывать у нее в гостях!

– Хорошо, – я с трудом удержалась от закатывания глаз к потолку.

Кажется, папа понял, что лекция не возымела достаточно устрашающего эффекта, а потому, размахивая руками, продолжил:

– Недавно во Франции студента убили его друзья. С тобой тоже может такое случится.

– Но дома я ходила в гости к своим друзьям, и все еще жива.

– Знаешь, что ты там делала в своей стране меня не волнует. Там была твоя мать, это ее проблемы. А ты представляешь, что будет, если с тобой что-то случиться здесь? – папа сделал большие глаза и с трудом вымолвил свой самый худший кошмар: – Твоя мать приедет сюда, скажет, что я плохой отец и убьет меня.

– Пап, мы просто идем по магазинам. Я не пойду к ней домой, – покорилась я, зная, насколько для батьки важно, чтобы все вокруг считали его великолепным отцом, пусть он сам таковым и не является.

– А вообще, я не знаю, как ты от этого торгового центра доберешься назад до вокзала.

– Аня пообещала, что доедет со мной обратно.

– Я ей не верю.

– Но она пообещала.

– Нет, я точно знаю, что она бросит тебя у магазина! Но когда она так сделает, не смей мне звонить, я за тобой в такую даль не поеду! Это твои проблемы, – рявкнул папа.

– Хорошо, я уже взрослая и сама все решу.

– Как же я устал, – отец тяжело поднялся со стула и пошел спать на диван.

На следующий день я съездила с Аней в магазин, купила куртку, потратив на нее все сто евро, и мы вдвоем успешно доехали до вокзала, причем по дороге она не убила меня, только шутила, что сейчас из-за угла выйдет ее семья и отберет мои оставшиеся центы.

Дома я показала куртку папе. Он ее не оценил, только сказал:

– Ты должна быть рада, что у твоего отца есть хоть копеечка, чтобы ты могла покупать себе одежду.

Потом он ушел наверх считать свои монетки.

Естественные нужды

Вопреки моим надеждам, появления интернета вовсе не означало, что я смогу спокойно разговаривать по телефону со всеми своими друзьями и мамой. Уже после первых моих попыток папа очень устал, потому что он ненавидит использование современных технологий в доме, не хочет, чтобы я общалась с кем-то, и еще множество странных причин. Поэтому я снова говорила там, где и до появления интернета – на вокзале, в ожидании электрички, подключившись к вай-фаю местного кафе.

Но в тот день Ани не было на занятиях, и она написала мне, что позвонит вечером, чтобы я объяснила новую тему. Вспомнив последние разговоры с друзьями, во время которых папа врывался в мою комнату и начинал кричать, так что стекла в окнах дрожали, я решила заранее попросить его не устраивать этот цирк хотя бы во время разговора с Аней. Хватит мне и стыда из-за его скандалов в автобусе.

После обеда мы, как всегда, вышли на прогулку и двинулись за поселок.

– Пап, сегодня утром мне позвонила Аня…

– Как это? – почему-то опешил отец.

– Ну, на мобильный в электричке, – разъяснила я, решив, что он не понял мой французский.

– Но ведь у тебя закончились деньги на счету, и ты пополнила его только после обеда, – еще сильнее выпучил глаза папа.

– И что?

– Как она могла тебе позвонить, если у тебя нет денег на счету?

Я кашлянула, чтобы подавить тяжелый вздох.

– Вообще-то это я не могу звонить, но принимать входящие вызовы могу.

– Правда?

Я кивнула.

– Вот это да, а я и не знал, – покачал головой отец.

– Так вот, ее сегодня не было на учебе…

– Это еще почему? – опять перебил отец.

– Кто-то в ее семье заболел, ей нужно было о нем позаботиться.

– Это тупая причина, – отрубил папа. – Я таких причин не понимаю. Подумать только, кто-то заболел, и она осталась дома из-за этого.

– Короче, мне нужно с ней созвониться вечером, – выпалила я главное.

– Так а что вы будете друг другу рассказывать? – искренне удивился он.

Действительно, о чем, а главное, зачем, можно разговаривать с людьми.

– Ну, я объясню ей грамматику, которую мы проходили.

– Хорошо, но не смейте говорить два часа!

Интересно, когда я так делала?!

– Мы поговорим десять минут.

– Правильно, – обрадовался папа. – Лучше, конечно, пять. А лучше бы вы вообще не говорили.

Я решила никак это не комментировать.

– Видишь, я специально тебя предупредила, чтобы у тебя не было стресса.

Отец остановился посреди дороги.

– Что ты несешь? У меня нет никакого стресса.

– Но ты же кричишь на весь дом, когда я говорю по телефону, значит, у тебя стресс, – я специально ввернула это, чтобы заставить его застыдиться и потерпеть эти десять минут без скандалов.

– В голове у тебя опилки, а у меня нет никакого стресса! – рыкнул папа и поскорее пошел дальше по дороге.

Мы остановились на парковке за поселком.

– Я иду пи́сать, – радостно сказал папа.

Вы, наверное, хотите знать, зачем он об этом сообщил. Дело в том, что у отца этот процесс очень сложный. Он никогда не справляет малую нужду в туалете, как нормальные люди. В общественных туалетах он боится подхватить какую-то заразу, а дома таким образом экономит на счетах за воду – в смысле, не нужно пользоваться сливным бачком. Кроме того, мой папа имеет явную склонность к социопатии, но в отличие от других таких людей, эта проблема у него проявляется не в воровстве, побоях или поджогах, а в писании в неположенных местах. Он получает от этого несравнимое ни с чем удовольствие. Есть у него еще одно проявление социопатии, но об этом позже.

Папа пошел к краю парковки, а я только сейчас заметила, что на обочине стоит машина. Я подошла чуть ближе и обнаружила, что внутри полно людей, которые смотрят на нас через стекло.

Я подбежала к папе. Он уже расстегнул штаны.

– Пап, подожди, не писай, там в машине люди.

– И что? Чего это тебя люди пугают? – папа продолжал копошиться в штанах.

– Меня никто не пугает, просто это неэтично – писать при людях, – ну это же правда, тем более, во Франции я никогда не видела писающих на улице при всех мужчин.

– Да мне пофиг, я писаю где хочу! Если я хочу, мне все равно! Твои с матерью штучки про воспитанность! – кричал он, но штаны все же застегнул.

– Все манеры моей матери, – сказала я фразу, которую слышала от отца пять раз в день.

– Вот именно. Пошли, если я не пописал, я не я.

С парковки мы свернули на дорогу, ведущую в лес. Пара метров – и мы уперлись в чей-то дом.

Папа подошел к забору, стал прямо напротив окон, ничем, к слову, не занавешенных, и сделал то, чего так хотел, ни на секунду не волнуясь о том, что его могут увидеть жители, и что он описал чужой забор.

Всю обратную дорогу папа говорил о том, что я такая странная со своими хорошими манерами и воспитанностью.

Дома я таки позвонила Ане, но была так взволнована и так подскакивала от каждого звука от папы, что проговорила всего три минуты.

Позже я спустилась вниз и напомнила отцу про его обещание, а именно – сварить мне манную кашу на ужин.

– Сейчас я помою голову, а после этого ты мне сваришь, да?

– Я так устал, я не уверен, хватит ли у меня сил, – ответил папа.

Помывшись, я намекнула папе, что очень проголодалась. Папа долго оттягивал момент варки, но у него не вышло, и он встал и пошел на кухню.

Через две минуты я услышала грохот кастрюль, который был таким, словно они падали друг на друга с большой высоты. Грохот продолжался минуты две, потом папа вынул пакет манки, и сразу же послышался плюхающийся звук – это он его уронил. Расставив все принадлежности возле плиты, отец вышел из кухни.

– Сначала мне нужно пописать, потому что варка каши очень сложное дело, – сказал он, надевая куртку.

Пробыв на улице два часа, папа все же вернулся к начатому. Кастрюли снова грохотали, потом что-то зашуршало.

– Дерьмо, я все рассыпал, – закричал отец. – Скорей бы уже каникулы, как же я рад, что ты уедешь к матери, ты меня задолбала своей едой, потом мне еще два часа посуду мыть, дерьмо!

Через десять минут каша была готова. Папа налил ее в тарелку, сел напротив меня, смотрел, как я ем, и приговаривал:

– Вкусно? Видишь, как отец о тебе заботится. А то потом приедешь к матери и скажешь ей, что папа тебе и каши не сварил. Как же я рад, что ты уедешь, я задрался.

Когда я наконец доела, отец сказал:

– Теперь мне час посуду мыть, вот дерьмо, вали отсюда.

Я встала и засеменила к выходу, но в дверях остановилась и предложила:

– В следующий раз я сама сварю.

– Нет, ты все сделаешь неправильно, испачкаешь мою прекрасную кухню, чистую плиту. Нет, ни в коем случае.

И так на все мои желания помочь. Даже посуду он не позволяет помыть, потому что уверен, что я делаю это не так – то есть не наливаю пол литра моющего средства туда, где оно не нужно.

Долгая прогулка

Наши с папой прогулки после обеда нельзя назвать скучными, потому что отец не замолкает ни на минуту, постоянно что-то рассказывая, и даже когда он не разговаривает со мной, он шепчет сам себе. За эти несколько месяцев я уже забыла, как звучит природа, ведь шум ветра, пой птиц и поскрипывание деревьев тонет в ерунде моего папы. Сегодняшняя прогулка ничем не отличалась.

Каждый раз, гуляя, папа обучает меня французскому. Подходит он к этому как можно проще: показывает рукой на окружающие нас предметы и спрашивает, как они называются. Поскольку мы гуляем по лесу, то все, что я выучила благодаря папе – это названия деревьев. Но отец упорно считает, что именно это пригодится в жизни.

После того, как я назвала все деревья правильно, папа спросил:

– Как будет самка дикой свиньи?

Единственное, что я хорошо помнила – звучит это слово так же, как какая-то еда. Я ляпнула первое, что мне пришло в голову.

– Па, – то есть хлеб на французском.

– Пар? Какой еще пар, что ты несешь?

Нет, нет, мое произношение слов вполне нормальное, по крайней мере другие люди меня понимают. Просто отец немного глухой, или не немного, судя по тому, насколько часто он не слышит, что я говорю, даже когда я произношу по слогам или ору. Вот и теперь то же самое.

– П-А!

– Да не пар, а ле, – рыкнул отец.

Вот это да, оказывается это «ле», как молоко.

– Кошмар, твои знания французского просто ужасны. Забыть, как будет самка дикой свиньи, когда я только вчера говорил это слово. С чего ты вообще взяла, что это… как ты там сказала?

– Понимаешь, я помню, что это омонимы с едой. Ну, когда звучат одинаково, а значение разное. «Па», как «па» – хлеб. А оказалось, это как молоко, – я подняла голову и увидела выражение крайнего недоумения на папином лице.

– Что ты несешь вообще? Какой пар? Нет, ты говоришь по-французски, как корова по-испански, это однозначно.

Папино любимое сравнение, которое я слышу каждый день.

– Слушай, а ты не хочешь все-таки вернуться на родину? – с надеждой спросил отец. Наш разговор явно принимал нежелательный оборот.

– Нет.

– Почему? Там же твоя мать и кот. Я ведь разорен, у меня совсем нет денег, и я так устал, ну вернись.

– Нет, – повторила я.

– Вот дерьмо, я попал, – сказал папа.

Я почувствовала, что от холода у меня течет из носа.

– Ты не мог бы дать мне мушром? – попросила я в полной уверенности, что правильно назвала носовой платок.

– Что? – закричал отец. – Как ты сказала?

– Мушром.

– МУШУАР! Боже, ты говоришь, хуже, чем корова по-испански, – кричал он, вынимая платок из кармана.

– Между прочим, профессор на занятиях понимает, что я говорю, – похвасталась я.

– А ваш профессор вообще точно знает французский? Потому что мне кажется, что он такой же придурок, раз понимает тебя.

– Вообще-то это только ты не слышишь, что я говорю.

– Если я не понимаю, то и другие понять не могут, – отрезал папа.

Мы немного помолчали, но не успела я насладиться этими минутами тишины, как батька сделал заявление:

– Знаешь, я невероятно крутой учитель по французскому. Я учу тебя в поте лица. Однажды ты скажешь людям, что именно твой отец давал тебе самые лучшие уроки и прекрасно обучил тебя.