Сестра самозванца

–Если хочешь жить, полковник.

–Значит, никакой надежды больше нет?

–Нет. Царству Годуновых конец. Не смогли они удержать власти после смерти Бориса…

***

Толпы московского черного люди прорвались во дворец вечером.

Ворота Кремля не были заперты. Приказ царицы не был выполнен. Защищать Годуновых почти никто не стал. Боярин Гаврила Пушкин и дворянин Наум Плещёв в сопровождении отряда стрельцов, набранного на улицах Москвы, вошли в царские покои.

Федор Годунов встретил их, сидя на троне.

Пушкин подошел к нему.

– Тебе следует сойти с трона, Федор Борисович.

– Кто это говорит? – Федор пытался придать голосу твердость, но это выходило у него плохо.

– Я, боярин Гаврила Пушкин, молвил тебе сие от имени государя Димитрия Ивановича!

– От имени самозванца Юшки Отрепьева?

– Царевич давно доказал, что он не Юшка, а государь природный. И тебе следует сойти с трона, Федор Борисович.

Плещёв сказал тихо:

– Сойди, Федор Борисович по добру. Видишь сколь людей пришло с нами. Они злы на тебя.

Стрельцы с бердышами, которые вошли вслед за Пушкиным роптали. Слышались выкрики против семейства Годуновых.

Федор испугался. Он был еще молод и не крепок. Возбужденных стрельцов он боялся.

Пушкин сам отвел его в покои царицы и поставил к царскому семейству крепкий караул. Затем по его приказу Годуновых перевели из дворца на старое Годуновское подворье. Власть Годуновых кончилась. Страна ждала нового властелина…

***

Москва.

События.

Июнь 1605 года.

Дьяк Василий Шишкин был в толпе весь день и говорил за царевича Димитрия.

Он выполнял волю Бельского. Его собственное подворье никто не грабил, ибо и взять у дьяка было нечего. Да и не знали ни его жена, ни дочери, что он на Москве.

Жена Шишкина жила в бедности, ибо с тех пор, как пропал муж, помощи семейству не было. Оружничий Клешнин поначалу через своих людей передавал кое-что: муку, масло, битую птицу, малость денег. Но все больше медь. До серебра Клешнин был жаден. А после того как и сам Клешнин сбежал, то и вовсе семейству стало худо. Дочери дьяка засиделись в девках, ибо никто их не сватал, так как дать жена дьяка за ними не могла ничего.

Дьяку запрещено было связываться с семьёй и давать им что-либо. Богдан Бельский рисковать не хотел. Хотя Шишкин через доверенного человека справился про своё семейство.

– Бедно живут? – спросил он.

– Куда беднее. Подворье-то твоё в разор пошло.

– И чего там дочери мои?

– Жёнка сказывала, что и ествы в доме нет. Какая жизнь. Ты бы помог им малость.

– Дак я разве против? Сколь разов просил боярина дать мне помочь семейству. Не велит. Карами грозиться, коли волю его нарушу.

– Тогда дело понятное. Жалко смотреть на семейство твоё. Но ныне-то царевичевы люди на Москве. Должно ныне и помочь можно?

Шишкин дал человеку золотой за труды и тот ушёл.

Той ночью дьяк глаз не сомкнул. Все думал о своих дочерях. И за что им такое? Ведь он верно служил Клешнину и жизни своей подчас не жалел. А что дал ему Клешнин? Но Клешнина ныне нет. Сбежал. Приказы отдаёт Бельский. А что его семейству от того? Сам-то боярин голодом не сидит.

Утром человек от Бельского позвал его в город на торг, где они говорили народу о царевиче. Шишкин много раз читал грамоту от Димитрия к народу московскому.

«И вины ваши, кто виноват в чем, царь Димитрий Иванович вам простит. Наградит вас, и тягости ваши облегчит, ибо он государь истинный».

Народ кричал славу Димитрию Ивановичу.

«Иш как голосят, – думал дьяк. – А чего голосят? Я вот сам своим ничего не дал пока. Золота при мне много, а семейство голодает. Надобно исправить сие. Чего ждать? Царевич одолел Годунова. Ныне можно!»

И решил Шишкин, что пришла пора ему объявиться в своём доме.

Человек Бельского увидев, что дьяк уходит, спросил его:

– Куда направился, дьяче?

– Дак пойду к дому. Все здесь сделано как надо.

– А велел ли Богдан Яковлевич?

– Все его веления я исполнил. Ныне пойду к дому! – дьяк проявил твердость. – Годуновых больше нет. Чего еще?

– Я человек подневольный, дьяче. Мне что приказано, то и делаю. Потому провожу тебя к дому. А то мало ли что.

– Ничего со мной не случится.

– А я провожу. Мне не трудно. Сам видишь, как шумит Москва. А у тебя золото в кармане.

– Есть малость. Пожалование государя Димитрия Ивановича, – с гордостью сказал Шишкин. – Много сил и трудов положил я на дело царевича.

– Говорят, что молодой государь щедрый?

– Слишком щедрый. Счастье служить такому милостивому государю.

– И много пожаловал?

– На жизнь теперя хватит. Ты женат?

– Нет, покуда не скопил на женитьбу.

Они прошли в проулок, и там провожатый незаметно достал из сапога нож. Он обернулся – никого. Затем двумя шагами нагнал дьяка и всадил ему лезвие в спину.

Шишкин с удивлением посмотрел на него и прошептал:

– Ты чего?

– Прости, дьяк. Но твое золото отныне мое.

Он провернул нож в ране. Шишкин застонал и попытался еще что-то сказать, но не смог. Дьяк был мертв, из-за того, что он забыл старинное и верное правило – никогда не поворачиваться спиной к людям, которые знают, где лежит твое золото. Убийца быстро обыскал его карманы и нашел тяжелый кошель…

***

Боярин Богдан Бельский принимал в своем доме Афанасия Нагого, дядю царевича Димитрия.

– Ты можешь вернуть все, что потерял, Афанасий.

Нагой только сердито сопел.

– Но тебе следует уговорить твою сестру признать его милость царевича.

– Какой он царевич? Расстрига и вор!

– И что с того? Он даст тебе то, что нужно. И какая тебе разница до того, кто он. Король Сигизмунд признал его царевичем.

– И что я получу взамен?

– Я уже написал тебе об этом.

– Повтори еще раз! – потребовал Нагой.

– Боярство и новые вотчины. Годуновские вотчины. Семена Годунова.

Глаза Афанасия загорелись:

– Правду молвишь?

– Правду, Афанасий.

– Я получу имения Семена Годунова?

– Это слово Дмитрия Ивановича.

– Тогда я признаю его! И мои братья признают.

– А царица Мария?

– И моя сестра Мария сие признает. В том не беспокойся, боярин. Я смогу уговорить её.

– Но времени не много. К приезду царевича твоя сестра должна быть в Москве. И она должна подойти к государю и признать его сыном перед глазами всей толпы. Все должны сие видеть!

– То будет сделано!

– Но если что пойдет не так, Афанасий…

– Я тебя знаю давно, Богдан. И ты знаешь меня. Моя сестра скажет все что надобно…

***

Бельский готовил главное представление.

То, что он признал царевича как его воспитатель – это хорошо. То, что братья Нагие признали в нем племянника также хорошо. Но надобно чтобы его признала его «мать». Это в глазах народа окончательно снимет с него клеймо «самозванца».

***

Бунт на Москве после свержения Годуновых утих сам собой. Старая власть пала, а новой еще не было. Боярская дума пребывала в нерешительности. Все ждали, когда царевич войдет в Москву со своими войсками.

Бояре направили посланцев к Бельскому. Тот посоветовал послать депутацию к царевичу, который с войском стоял в Туле.

И 3 июня эта депутация отправилась к самозванцу. Возглавил её боярин князь Воротынский. С ним были князь Трубецкой, боярин Шереметев, да думный дьяк Власьев, которого нашли по приказу боярской думы и снова призвали к службе.

Царевич принял их не сразу. Он выказал свое пренебрежение.

– Отчего не тотчас пришли ко мне? – строго спросил он Воротынского. – Или ты, все еще сомневаешься в том, кто я?

Воротынский отвел глаза. Он низко поклонился «царевичу».

– Все вы! – продолжал кричать самозванец. – Служили врагу! Все ползали у ног Бориски Годунова! Меня своего истинного государя бесчестили словами «вор» и «самозванец». Да еще «расстрига». А ныне приползли сюда вымаливать милости?!

Князь Сумбулов склонился к уху царевича.

–Прости их государь.

Самозванец немного успокоился.

–Вот князь просит за вас. Он с первых дней со мной. И сразу присягнул мне как законному царю! И я жалую верных прежде всего! На Москву поедут мои бояре князь Василий Голицын и князь Василий Сумбулов! Все что делают они – делают от имени моего!

Все поклонились.

Воротынский сказал:

–Все исполним, как велишь, великий государь!

–Я въеду в Москву лишь после того как всех моих ворогов там изведут! Князь Сумбулов знает их. В том полагаюсь на тебя, Василий!

Сумбулов поклонился.

–А тело Бориски Годунова убрать из собора! Не место его поганым останкам в святом месте! То исполнить тебе, князь Голицын!

– Как велишь, великий государь!

– А вы! – царевич обратился к депутации от боярской думы. – Вы принесете мне присягу! И примет сие крестное целование от вас архиепископ муромский Игнатий.

Бояре заговорили:

– То милость великая, государь.

– Станем служить тебе, как отцу твоему служили!

Самозванец усмехнулся и ответил:

– За то стану вас жаловать, как отец мой жаловал!

Воевода Юрий Минишек, который стоял в стороне с поляками прошептал гетману Станиславу Дворжецкому:

– Свершилось, гетман. Вот сие я обещал королю и сейму Речи Посполитой.

– Все сталось, по-твоему, пан воевода. Теперь жди великих милостей.

– Мы своего не упустим, пан гетман. Мнишеки свое возьмут…

***

5 июня 1605 года тело бывшего царя Бориса Годунова было вынесено из Архангельского собора.

Имущество Годуновых было по приказу нового государя отобрано в казну.

10 июня 1605 года были тайно убиты царица Мария Годунова и её сын Федор Борисович. Преступления царя Бориса пали на его собственную семью. Поданным объявили, что царица и царевич покончили с собой. Народу зачитали грамоту, в которой царевич сожалел о смерти Годуновых и объявил о своем помиловании остальным членам семейства…

***

20 июня 1605 года самозванец въехал в Москву.

Его сопровождали три сотни польских гусар с «крыльями» за спиной. Гремя доспехами, сверкая оружием, гордо шли их они вслед за государевым знаменем – черным двуглавым орлом на зеленом поле.

Пышная свита из шляхты и русских вельмож на отличных лошадях вступила в город. Они держались от царевича на расстоянии, дабы толпа могли видеть Димитрия Ивановича.

Народ радостно приветствовал царевича.

– Многая лета государю Дмитрию!

– Дмитрию Ивановичу слава!

– Много лет царствовать на Москве!

– Слава государю!

Димитрий был на вершине славы. Сейчас он подлинный хозяин столицы. Да что столицы – всей Руси. Для въезда в Москву царевич одел белый кафтан, шитый золотом и богато украшенный жемчугом, светлые сапоги из тисненной кожи с высокими каблуками (самозванец был невысокого роста). На его голове была белая шапка отороченная соболем и украшенная золотыми вставками и жемчужными крестами. В рукояти драгоценной сабли «горел» большой рубин…

***

20 июня 1605 года Елена Отрепьева в хорошей карете под именем Марты покидала столицу московского государства. На ней было платье польской панны, и её лицо было скрыто за густой вуалью. Теперь она никогда не сможет показать его людям.

–Это проклятие! – прошептала она. – Я сама навлекла проклятие на себя и на тех, кого втянула в это безумное дело! По моей вине погибли люди. И много людей. Они погибли ради того, чтобы мой брат Юрий смог получить московскую корону. Пан Ян погиб из-за этого. Я сказала ему, что стану его женой, когда мой брат будет в Москве. Но никто не дал бы мне права распоряжаться собой. Моя жизнь стала проклятием. Моей красоты больше нет. Но и Юрию долго не сидеть на Московском троне! Проклятие настигнет и его! Его и всех, кто свяжет с ним свою судьбу!

***

Шляхтич пан Нильский не погиб, как сообщили панне Елене. Его тайно доставили в монастырскую тюрьму и бросили в подземелье. Он очнулся на куче гнилой соломы в кромешной тьме. Руки его были скованы и длинная тонкая цепь, вделанная в стену, держала его как пса на постоянной привязи.

Нильский вспомнил, как обедал в доме Афанасия Нагого. Там ему что-то подсыпали в еду или питье. Ведь Нагой говорил ему, что о нем есть строки в письме Бельского.

От него решили избавиться! Но почему тогда просто не убить его? Зачем приволокли сюда? Неужели станут пытать? Он верно служил царевичу. И это благодарность?

Но тут же Нильского посетила мысль, что Афанасий Нагой мог и принять сторону Федора Годунова. Мало ли чем кончилось сражение. Возможно, что войска Димитрия Ивановича разбиты. Тогда его могут провести через пытку, и казнить на лобном месте.

Но и этот вариант он вскоре отмел. Нет! Тогда его отправили бы в Разбойный приказ. А он, по всему видно, в монастырской тюрьме, куда заключали на вечное сидение, когда хотели дабы человек просто исчез. Так поступали и у них в Польше.

Значит, его просто заманили в ловушку! Не зря ему тогда показалось, что дьяк ему лгал, о том, что Елена в Коломне. Не было её там никогда. Им было нужно отправить его посланцем. Именно его! Но кому он мог помешать? Бучинскому? Неужели за всем стоит пан Велимир?

Нет! Он не мог быть связан с дьяком. И не знает пан Бучинский боярина Бельского. Ведь это по его приказу Нагой бросил его сюда. Но что он сделал Бельскому, которого даже не знал?

Бельский дядька царевича. И он перешел на трону самозванца. А значит, ему некто мог приказать избавиться от пана Нильского. Но кто? Это не Бучинский. Слишком мелкая он рыбешка.

Тогда сам самозванец? Может, вспомнил, что пан Ян человек коронного гетмана Речи Посполитой князя Замойского? Хотя если Димитрий занял Москву, чем ему может быть опасен коронный гетман?

А может самозванец не хотел отдавать ему сестру? Елена любит его, и её брат решил их разлучить? Это хороший способ избавиться от шляхтича. Хотя не стал бы сейчас Димитрий Иванович думать про такие мелочи. Иных забот много. Нет! От него избавился некто иной.

Неужели пан Мнишек? Или иезуиты, стоящие за его спиной? Это вполне похоже на методы Ордена Иисуса…

***

Ян не знал, в каком он монастыре, ибо больше недели с ним никто не общался. Еду приносил глухонемой служка. Он ставил на пол деревянную миску с пустой кашей и плошку. Затем забирал все это, и снова Яна окутывала тьма. Тишина давила на него.

Он вспомнил слова из книги Давида:

«Исчезли дни мои как дым. Сердце мое иссохло как трава. Всякий день поносят меня мои враги, и ем я пепел как хлеб. Душа моя насытилась бедствиями, и жизнь приблизилась к преисподней. Сравнялся с исходящими в могилу. И стал я как человек без силы, брошенный между мертвыми».

–Юродивый предсказал мне смерть, – сказал он вслух сам себе, дабы услышать собственный голос. – Но я не умер.

–А разве это не смерть? – прозвучал голос из темноты.

–Кто здесь? – спросил Нильский.

–Тебя погребли в монастырском подземелье и приковали цепью к стене. Это и есть твоя могила.

–Но я жив и могу надеяться отсюда выйти. Пока я жив, надежда есть.

–В этом подземелье, – был ответ, – сгинуло больше сотни людей за последние сто лет. Пойми, что пана Нильского больше нет.

–Но кто ты? Ты не ответил на мой вопрос.

–Здесь только ты.

–Значит ты не человек? – испугался Нильский. – Но кто? Призрак? Или сам сатана? Если ты князь тьмы, то должен знать что стало с Еленой?

–Она потеряна для тебя.

–Потеряна? Но она жива?

–Той Елены больше нет. Как нет и пана Нильского. Вспомни того юродивого, который предсказал тебе судьбу…

Больше голоса Ян не слышал. Возможно, что и не было никакого голоса. Возможно, что он говорил сам с собой…

***

Игумен Паисий сказал монастырскому келарю отцу Роману:

– Сей узник не просто так доверен нашему попечению, отец Роман.

– Это человек самозванца?

– Тише!

– Мы одне, отец настоятель.

– Но все равно он более не самозванец, а государь великий.

– Здесь моих слов никто не слышит, отец Паисий. Нам надобно лишить его памяти. Мне не в первый раз делать сие. Могу поручиться, что скоро сей лях позабудет то, кто он такой и кем был.

–А если нет?

–Кто знает про то, что сей пан у нас?

–Только тот, кто его прислал сюда. А ты знаешь, что он за человек.

–Знаю и потому уверен, что он скоро позабудет про сего пана. Да и долго ли будет сидеть самозванец на троне?

–Тише, брат Роман! Не самозванец, но великий государь.

–Пусть будет великий государь. И Федора Годунова ты, игумен, вчера величал великим государем. И где ныне Федор? Упокоили его люди самозванца.

–Объявлено было, что Федор и Мария Годуновы совершили грех самоубийства. Хотя ты прав, отец Роман. Какое самоубийство? Их убили люди князя Сумбулова. Но сие не нашего ума дело.

–Годуновых погубили грехи Бориса Годунова. А чьими руками покарал их господь – то дело десятое. А с этим шляхтичем я стану говорить. Он ныне принял меня за самого сатану.

Роман засмеялся.

– Ты так напугал его? – спросил игумен.

– Он в отчаянии. И его можно понять – сидит во тьме в сыром подземелье, на гнилой соломе, без надежды снова увидеть свет солнца. Но сей пан умен и образован изрядно, хоть и молод. С таким вести беседы одно удовольствие.

– Надобно дабы он позабыл о том, кем был.

– Он позабудет, отец игумен.

Глава 21

Цесарь и великий князь всея России.

Вязать! Топить!

Да здравствует Димитрий!

Да гибнет род Бориса Годунова!

А.С. Пушкин «Борис Годунов».

***

Царствование Федора Борисовича Годунова вошло в историю государства как самое короткое. Он занимал трон с апреля по июнь 1605 года. А ведь совсем не так мыслил его отец Борис Годунов. Даже малолетнему Федору по приказу Бориса оказывали царские почести – имя его ставили в грамотах рядом с царским, от его имени отправлялись послы и богатые дары за рубежи Московии. Когда Федору исполнилось девять, Борис велел изготовить для наследника малую государственную печать. Королева Елизавета Английская предлагала Федору руку своей родственницы. Хотя дело тогда разладилось, по причине смерти Елизаветы, но само предложение было большой честью.

И все же трон Федор Борисович удержать не смог. На его место поднялся самозванец, который отважился наречь себя именем Димитрия Ивановича.

Отчего так? Неужели давний грех Бориса, приговорившего малолетнего царевича Димитрия, тому виной? Да и только ли кровь сына Грозного была на руках Бориса? Ох, столь много её пролил великий боярин, а затем и царь Борис Федорович.

А мать царя Фёдора Годунова? Ведь была она дочерью самого Малюты Скуратова! А сколь крови на нём – одному богу известно. Это Малюта в 1569 году состряпал извет о том, что Новгород желает уйти под власть Сигизмунда-Августа Польского. И тот извет подал он Ивану Грозному, и был организован поход на «мятежников», во время которого погибли тысячи невиновных мужчин, женщин и детей. Обливали их зажигательной смесью и жгли, а затем ещё живых сбрасывали в Волхов. Топили в реке женщин, и к ним привязывали младенцев, а тех, кто всплывал, царские слуги на лодках топили баграми и рубили топорами. Священников новгородских били дубинами и потом такоже в реку сбросили. Около десяти тысяч тогда было убито. Не зря говорили на Руси «Не так страшен царь, как его Малюта».

Так грехи отцов и дедов пали на юного отрока и ничто не могло предотвратить божественного правосудия…

***

Новый царь Димитрий щедро одарил многих сторонников, опустошив казну московского государства.

Своему воеводе и будущему тестю Юрию Минишеку дал он 300 тысяч рублей золотом. Причем 100 тысяч Мнишек получил сразу. Они были ему нужны для уплаты срочных долгов. 50 тысяч золотом получил ротмистр Станислав Мнишек, как брат будущей царицы. Богатые подарки были отправлены в Самбор царской невесте панне Марине Мнишек.

Царь щедро оплатил услуги польских офицеров и солдат, которые участвовали в походе. Полковники польских хоругвей получили по 10 тысяч и по 5 тысяч ротмистры. Каждому жолнеру самозванец заплатил по 100 золотых за месяц службы, между тем как в Европе платили по 20.

Большие награды посыпались на членов боярской думы и дворян. В состав ближней думы самозванца вошли князь Мосальский, боярин Богдан Бельский, бояре Нагие – «дяди» нового царя, воевода и боярин Петр Басманов, князь Василий Сумбулов.

Он щедро раздавал милостыню в Москве. Он поил и кормил чернь. В те дни все прославляли имя нового царя и искренне желали ему долгого царствования.

Бочки с вином, царским именем, ставились на площадях, и каждый мог вкусить от щедрости «сына» Грозного царя.

Сам бывший беглый монах не мог поверить, что его признали царем многие влиятельные бояре и дьяки русского государства. Все напоминало сон или волшебную сказку. Получалось, что иногда даже самые безумные желания могут исполниться. Не зря было сказано в книге Экклезиаста: «…не проворные побеждают в беге, не храбрым достается победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех их. Ибо человек не знает своего времени».

1

Москва.

Предложение пана Бучинского.

21 июня 1605 года.

Самозванец занял московский трон. Он стал править как царь и великий князь всея Руси Димитрий Иванович.

В день своей коронации он заявил своему верному секретарю и другу пану Велимиру Бучинскому:

– Отныне я царь и повелитель этой страны, пан Велимир. Но как удержать за собой царство? Вот есть главный вопрос.

– Это царство твое по праву рождения, государь.

– Мне добыли его полки, пан Велимир, а не право рождения. И есть лишь два способа удержать корону на моей голове.

– И что это за способы, государь?

– Один способ быть тираном, а второй – жаловать всех не жалея средств. И лучше жаловать, а не тиранствовать. И быть тебе награждённым, пан Бучинский. Отныне ты глава моей ближней канцелярии!

– Рад служить тебе, государь.

Бучинский поцеловал руку своего благодетеля.

– Как ты написал мое именование в составленном тобой документе, пан Велимир?

– Написал, государь.

– Прочти!

Бучинский охотно развернул грамоту и прочитал:

– Наияснейший, непобедимый самодержец и великий государь Димитрий Иванович, цесарь и великий князь всея России и всех иных государств и царств, московскому престолу послушных, государь и обладатель.

– Цесарь? – спросил самозванец. – Ты именуешь меня цесарем? Но это титул императора?

– Да это титул императора. Государь, ты сего титула достоин.

– Не рано ли?

– В самый раз, государь.

Самозванец остался доволен.

– Но есть еще одно, государь.

– Что такое, пан Бучинский?

– Государь не думает о женитьбе?

– Ты же знаешь, пан Велимир, что я имею обязательства перед панной Мнишек.

– Но сие неразумно, государь. Женитьба на панне Мнишек ничего не даст…

– Пан! – вскричал царь. – Что ты говоришь? Ты шляхтич!

– А ты государь великий. И тебе о государстве надобно печься. Панна Мнишек не лучшая партия.

– А кто тогда? – спросил Димитрий Иванович.

– А что государь думает о дочери Годунова?

– О Ксении? – искренне удивился Димитрий. – Она дочь Бориса!

– Но царь Борис был коронован как царь Всея Руси. И уже потому он не самозванец. Пусть узурпатор, но не самозванец. И дочь его – царевна! Брак с ней укрепит твой трон, государь.

– Я сын царя! Трон и так мой!

– Это так, государь. Но что плохого в браке с Ксенией? Она красива и примирит две партии!

– А что скажет Мнишек? Воевода будет в ярости!

– Какое тебе дело до ярости пана Юрия Мнишека, государь? И скажем мы ему сие не нынче, а потом.

– Я дал слово, пан Велимир!

– Ты давал слово будучи царевичем, но сейчас ты государь. А сие не одно и то же!

Димитрий задумался. В словах Бучинского был резон. И еще какой.

– Я бы хотел увидеть царевну! – сказал он.

Бучинский ухмыльнулся. Это было именно то, что нужно.

***

Царевна Ксения Борисовна была приведена в покои нового царя насильно. Её втолкнули в комнату и заперли двери. Она увидела самозванца, который сидел на стуле. Царь был в синем с серебром кафтане, накинутом на плечи.

На дочери Бориса Годунова было платье, в котором её захватили. Оно было уже солидно измято и запачкано. Но переодеться Ксении не давали. Всем её гардеробом завладели стрельцы и разграбили его до нитки.

Самозванец посмотрел на девушку и жестом приказал ей сесть на лавку, застеленную дорогим бухарским ковром малинового цвета. Ксения покорно исполнила приказ.

Она подумала, что страдает за грехи своего деда, царского подручного Григория Лукьяновича Скуратова по прозвищу Малюта. Много крови невинной пролил он в свое время. Её мать и брат мертвы, а она во власти самозваного царя.