Шут. Книга I

Едва начав поправляться от болезни, Шут немедленно вернулся к своим обычным обязательным упражнениям, которые выполнял каждый день с самых ранних лет. За время, проведенное в постели, он успел потерять форму, но к праздничному вечеру уже чувствовал в мышцах привычную силу.

И к тому моменту, когда Шут, весело гикая, докувыркался до площадки в центре зала, у него возникла отличная идея. Он старательно выполнил несколько зрелищных пируэтов и, сделав сальто прямо на столе, неуклюже упал в блюдо с заморскими фруктами. Это было до безобразия грубо и дешево… Но, когда финики и инжир брызнули во все стороны, возмущение одних гостей было заглушено хохотом других. Громко стеная, Шут сполз на пол и привалился к бочке с вином. Он изобразил на лице такое страдание, что только самые черствые люди могли бы продолжать глумится над ним, но смех не стихал, гости тыкали в него пальцами и выкрикивали обидные слова. Пуще всех старался Тодрик.

«Пусть, – думал Шут. – Теперь уже все равно. Главное убраться отсюда».

Под лавкой возле него, терзая жирную кость, лежал крупный пес с порванным ухом. И, глядя на этого крупного немолодого кобеля, Шут с подумал, что и сам теперь – вроде такой собаки… Поджать бы хвост и уползти потихоньку.

Но прежде, чем он успел подняться на ноги, откуда-то вдруг возник давешний пилюльный лекарь. Присев рядом, старик спросил участливо:

– Что с вами, друг мой? – в его голосе не было ни тени насмешки, одна лишь искренняя тревога. Приятно, конечно, но присутствие этого проницательного человека очень осложняло задачу.

– Нога! Я подвернул и вывихнул ее! – пискнул Шут и скривился от мнимой боли, молясь, чтобы лекарь не уличил его в обмане.

«Свалился ты на мою голову со своей заботой! Как мне быть, если ты всем скажешь, что я не только ходить, но и танцевать могу?»

Прикосновения рук целителя были на диво бережными. Пожалуй, если бы Шут и впрямь вывихнул ногу, эти узловатые пальцы не причинили бы ему большей боли.

Лекарь поднял глаза и встретился взглядом с Шутом.

«Нет! Молчи! Не смей выдать меня!»

– Да что ты там расселся, Пат! Вставай! – голос Руальда ударил кнутом. Но вместо Шута поднялся лекарь.

– Ваше Величество, господин шут не сможет больше выступать, он серьезно повредил ногу. Вам придется продолжать праздник без него. Позвольте мне помочь ему добраться до постели, – старик солгал так спокойно и уверенно, что Шут невольно восхитился.

«Почему он защитил меня? Почему не сказал Руальду правды? Ведь обо всем догадался, старый филин…»

Лицо короля исказила гримаса – отвращение, обида или… жалость?

– Проваливай, Пат! Ты сильно меня огорчил. – И он отвернулся от Шута, будто тот перестал существовать. – Музыканты! Давай повеселее!

– Идемте, господин шут. Я помогу вам встать. – Лекарь подставил ему свое плечо, и они медленно прошли через зал к широкой парадной двери. На пороге Шут обернулся: гости уже забыли о нем, половина пустилась в пляс, другие наслаждались пищей, заливая ее вином. Руальд о чем-то оживленно беседовал с министром финансов и издалека казался совсем обычным.

«Прощай, мой дорогой король… Видят боги, я любил тебя…»

Набросив на боль толстое одеяло, он вышел прочь.

13

– Скажите, а как ваше имя? – спросил Шут своего спутника.

– Зовите меня Арханом.

Лекарь вел его мимо праздничной суеты в сторону западного крыла. Впервые за все время, проведенное во дворце, Шуту почему-то нестерпимо захотелось назвать в ответ свое настоящее имя. Он едва удержался.

– А меня зовут Патриком.

Лекарь коротко глянул на него и кивнул.

– Я знаю. Будьте осторожны, господин Патрик. И не теряйте времени, мой вам совет.

Последние слова заставили Шута вздрогнуть и иначе поглядеть на лекаря, но он так и не решился ничего спросить.

Когда они остановились у покоев Шута, Архан крепко сжал его плечо, за которое поддерживал всю дорогу от тронного зала:

– Берегите себя! И ее. Монастырь святой Ниены – ужасное место, – с этими словами он отпустил Шута и быстро удалился, оставив того в изумлении. Впрочем, на решение загадок времени не было: Шут теперь знал ответ на тот вопрос, что мучил его весь вечер, а действовать и впрямь следовало быстро.

Закрыв на засов дверь в своей комнате, он, не зажигая огня, вытащил из-под кровати мешок с вещами и через окно спустился в темноту ночного сада. Внизу, среди деревьев, было тихо, лишь ветер печально шелестел ветвями, да со стороны пруда доносилось пьяное хихиканье какой-то дамы и настойчивое бубнение ее спутника. Шут, стремительный и легкий, как тень, бежал под сенью густой листвы к хозяйственному двору. Его частое дыхание и едва слышный перезвон бубенцов вплелись в мелодию ночных звуков.

«Только бы он тоже не упился… Только бы не испугался…» – В прошлый раз мальчишка показался Шуту достаточно смышленым и бесхитростным, но, как знать, не ошибка ли это.

На хозяйственном дворе веселье было в самом разгаре. Здесь никто не следил за манерами, не попрекал соседа слева за неаккуратное использование вилки, а соседа справа – за безвкусный наряд. Простые люди праздновали приход осени во всю ширь души: молодки отплясывали, не жалея ног, парни мерялись силой в поединке рук, слуги постарше без устали стучали кружками по столу, щипали за бедра хорошеньких и не очень девиц, а их жены ладно пели под аккомпанемент седого лютниста и время от времени отвешивали мужьям легкие затрещины, чтобы совсем-то уж не забывались, бесстыдники окаянные. Меж грубых деревянных столов сновали неизменные собаки и дети.

Шут поймал одного мальчишку за ворот, когда тот чуть не врезался ему в живот, с хохотом убегая от товарищей.

– Попался, – Шут легко подхватил маленького весельчака подмышки. Тот засмеялся еще пуще. – Ты откуда будешь?

– С кухни! – Крепенький мальчишка вертелся, как ужик, стараясь освободиться из сильных Шутовых рук. – Пусти! Мне пирога не хватит!

– Пущу, если подскажешь мне одно имя.

– Какое? – в широко распахнутых глазах зажглось такое искреннее любопытство, что свойственно только детям.

«Сын кухарки Велы, – узнал его Шут, – всеобщий любимчик…» Насколько он помнил, отца у малыша не было. Вела родила его незнамо от кого, и с парнишкой нянчилась вся кухня.

– У него длинные черные волосы, – быстро начал объяснять Шут сыну поварихи, – черные глаза, и он похож на вартау. И еще он мальчик, но вдвое выше тебя.

Поваренок на миг задумался.

– А! Это Хирга.

– Найдешь мне его – научу свистеть в кулаки! – Шут сложил руки чашей, как для молитвы, и сильно дунул меж больших пальцев. Звук получился высокий и чистый, будто из флейты.

– Ууу! Научишь? Правда?! – мальчишка аж запританцовывал от нетерпения.

– Веди.

Они нашли черноглазого Хиргу за дальним столом. Здесь уже все закончили ужинать, и рядом с юным слугой сидели только две девушки его возраста. Впрочем, они тоже наслаждались отнюдь не трапезой.

– И тогда его кобыла заговорила человеческим голосом! Она сказала рыцарю: если ты найдешь мне золотой травы, я обернусь прекрасной девой и мы с тобой поженимся! – Рассказчик несолидно шмыгнул носом и сделал глоток из большой глиняной кружки. Он уже хотел продолжить свое повествование, но в этот момент увидел подошедших и удивленно приоткрыл рот, когда узнал Шута.

Прежде, чем парень успел что-либо сказать, Шут приложил палец к губам и сделал страшное лицо. Потом он обернулся к малышу и быстро заговорил:

– Смотри, пальцы надо вот так держать плотно – и чтобы внутри было пусто, – а губы прижимаешь прямо к костяшкам. И дуй сильно! Сразу не получится, но потом поймешь! – Он подмигнул поваренку и обернулся к Хирге. Девочки теребили рассказчика, требуя продолжения, но черноглазый паренек уже потерял к ним всякий интерес и с легкой тревогой смотрел на господина Патрика.

Шут коротко махнул головой в сторону сада и, убедившись, что молодой слуга верно его понял, поспешил вновь укрыться в тени старых лип и кленов.

Хирга подоспел тут же. Он и впрямь по всем приметам сильно походил на вартау. Эти черноглазые смуглые люди из южных земель иногда появлялись в Золотой, но нечасто. Очень уж далека была дорога от их родины до Закатного Края.

– Господин Патрик! Что-то случилось?

– Мне нужна твоя помощь. – Шут пристально вгляделся в лицо мальчишки. Сколько ему? Двенадцать? Чуть больше? Если поймают – мало не покажется. Выпорют как взрослого и выкинут из дворца. Это в лучшем случае… – Ты хорошо знаешь конюшню?

Хирга кивнул. Остролицый, невысокий, худой, как бездомная кошка. Сразу видно, что не с кухни.

– Каждую лошадку, господин, – он заправил за ухо непослушную черную прядь.

– Тогда слушай! Сможешь увести двух коней? Не самых лучших, простых, но надежных. Таких, чтобы скоро не хватились.

– Пожалуй, смогу. А куда?

«Куда… Он даже не спросил – зачем!.. – Шут прикрыл глаза и изо всех сил прислушался к тому неведомому чувству, что всегда было его верным стражем. Ощущение тревоги билось где-то под теменем, но рядом с мальчиком оно не становилось сильнее. – Я должен довериться ему…»

Он глубоко вздохнул.

– Знаешь Забытый сад?

– А то!

– Приведи их к усыпальнице Безымянного Короля и спрячь хорошенько. Я посвищу трижды птицей-крадуном, а ты мне ответь…

– Кукушкой могу!

– Хорошо! Кукушкой. Два раза. Потом еще два. И… если поймают – скажи, что это я попросил. Захотел покататься с другом. Друг ко мне приехал. Понял?

– Понял, – Хирга глядел серьезно, хмурил тонкие угольные брови. Ничего не спрашивал. Шут положил ему руку на плечо и тихонько стиснул.

– Не подведи меня, ладно? Ты после поймешь, какое большое дело сделал… – Плечо под тонкой курточкой было теплое и совсем еще по-ребячьи тонкое.

Хирга кивнул.

– Когда привести?

– Сейчас. И жди меня до рассвета. Если не приду – возвращайся. И вот еще… – Шут скинул с плеча дорожный мешок. Не хотелось с ним расставаться, но с собой брать нельзя. – Постереги мое добро. Не забудь. В саду отдашь.

Обратно Шут бежал так, что едва не упал, зацепившись ногой о толстый корень и больно ушибив большой палец. Он с трудом удержал равновесие и, помянув всех демонов, захромал дальше.

«Что ж, теперь и изображать ничего не придется», – он криво усмехнулся, стараясь не обращать внимания на боль.

В свою комнату Шут забирался тем же путем – по стене, цепляясь ловкими пальцами за выщерблины в каменной кладке. На этот раз получалось медленней, чем обычно: он почти не мог опираться на ушибленную правую ногу. Задерживаться у себя Шут не стал. Коридор за дверью встретил его темнотой, слуги почему-то не зажгли свечи в настенных канделябрах, и только у лестницы были видны яркие отсветы с нижнего этажа. Оттуда на весь дворец разносились звуки праздничного веселья. Поднимаясь к королевским апартаментам, Шут вспомнил о том, как ждал эту первую осеннюю ночь… Теперь недавние заботы казались ему смешной суетой.

Когда он подошел ко входу в апартаменты, незнакомый воин в странном наряде из черной кожи грубо велел ему возвращаться к пиршеству и не беспокоить королеву. Говор у него был странный, не местный.

«Тайкур, – понял Шут, разглядывая украшенную шрамами физиономию, бритую макушку, две тонкие косицы вдоль ушей и хищные пальцы, любовно ласкающие не привычную, положенную страже алебарду, а рукоять длинной изогнутой сабли, которая – пока еще – дремала в ножнах. – Мимо такого не проскользнешь…»

– Но Его Величество велел зайти к ней… – Шут изобразил гримасу идиота на лице, выражая крайнюю растерянность и страх перед мнимым наказанием за невыполнение приказа.

– Поди прочь, убогий, – тайкурский воин смотрел на него с презрением.

Тогда Шут сделал то единственное, что мог в данной ситуации: брякнулся перед чужаком на пол и закатил истерику. Любая придворная дама, будь она рядом, застыла бы в восхищении: Шут кричал, что его не ценят, не любят, смеются над ним, говорят «не велено», хотя сам король велел. Что кара небесная падет на злого человека, который обижает дурака. Что и так-то натерпелся от этой королевы, вздорной бабы, а теперь ему еще больше влетит за невозможность развеселить ее, хотя все вокруг сегодня вон какие упитые и радостные. Он надрывно всхлипывал и колотил ладонью об пол, призывая богов в свидетели ужасной человеческой несправедливости.

Тайкурский воин смотрел на Шута, вытаращив глаза. Такого ему еще видывать не приходилось, да Шут и сам понимал, что на сей раз превзошел самого себя. Дабы окончательно вывести чужака из равновесия, он ткнулся ему в ноги головой, обхватил эти здоровые лапищи в грубых вонючих сапогах и стал обещать «все, что угодно господину», лишь бы только тот позволил несчастному дураку отработать свой кусок хлеба в этот дивный праздничный вечер и уйти, запереться, наконец, на кухне с поварихой.

Изумленный до потери речи тайкур лишь рукой махнул и оторопело сделал шаг в сторону от двери:

– Да иди, блажной! – он глядел на Шута со смесью отвращения и ужаса.

Ликуя в глубине души, Шут быстро захромал в сторону королевской спальни.

14

Элея сидела в высоком кресле у камина. Обхватив ноги и положив голову на колени, она грустно глядела сквозь огонь. Шут никогда не видел королеву такой: на ней было простое темное платье с вышивкой без единого драгоценного камешка, а длинные волосы свободно рассыпались по плечам, золотясь в свете пламени. Элея не заметила, как Шут возник на пороге комнаты, и вздрогнула от неожиданности, когда он обратился к ней.

– Добрый вечер, Ваше Величество! Простите, но я осмелюсь нарушить ваш покой. – Шут не стал тратить время на долгие почтительные беседы. Он прикрыл за собой дверь и подошел к королеве. – Вы попали в заговор, Руальд не отпустит вас домой. Надо уходить. Прямо сейчас.

– Уходить? Куда? Ты в своем ли уме, Пат? – глядя на него недоуменно, Элея опустила ноги на пол, намереваясь встать. Да, конечно… Шут не имел права заходить в эту комнату без разрешения. Ее Величество вовсе не желали, чтобы кто-либо видел ее вот такой – не хладнокровной сдержанной королевой, а обычной усталой женщиной, девочкой с потерянным взглядом. Она выглядела совсем измученной и слишком измученной, чтобы идти куда-то, а уж тем более бежать.

– Доверьтесь мне! – с отчаянием взмолился Шут. – Пожалуйста! Я знаю, что делаю. И поспешите, у нас совсем нет времени!

Элея смешалась. Она была натянута, как струна, но все еще сидела на прежнем месте – вместо того, чтобы собираться.

– Но в чем дело? Что мне грозит? Ты полагаешь, Руальд решил упрятать меня в темницу? Казнить прилюдно? Это глупо, Пат!

– Монастырь! – Шут терял терпение от ее упрямства. – Монастырь святой Ниены, вот что! Вы не вернетесь на Белые Острова! И королевой вам больше не бывать! Ни королевой, ни принцессой! Никем, кроме монахини с чужим именем!

– Ты так уверен в этом? – голос Элеи прозвучал совсем тихо. Она по-прежнему колебалась, но уже поднялась с кресла и сердито смотрела на Шута. Сердито и растерянно. И потирала кончиками пальцев виски… Да, он совсем забыл, что королева стараниями дорогого супруга в этот вечер нездорова.

– Уверен, – Шут решил не углубляться в объяснения. Вместо этого спросил: – Отчего вы не вызвали лекаря?

Королева устало махнула рукой:

– Вильяр был здесь. Он дал мне каких-то трав… Не важно. Пат, если это сказал Руальд, то он мог и солгать. Просто чтобы я сама сбежала и облегчила его задачу освободить место для новой королевы…

– Да зачем?! – Шут лишился терпения окончательно. – Ведь вы уже завтра могли бы выехать домой! – Решимость накатила упругой волной. – Ну хватит! Идем! Нет больше времени ждать! – Забыв о правилах этикета, Шут схватил Элею за руку. – Быстро! Здесь есть что-то ценное, что нужно взять с собой?

– Я не знаю… – королева выглядела совершенно растерянной.

– Решайте же!

– Не думаю, Пат… Полагаю, теперь все мои наряды достанутся ей…

– Ага, – поддакнул Шут. – И корона тоже. А нам бы с вами головы сохранить.

– Право, не знаю… Нам ведь еще понадобятся лошади.

– Лошади будут. Должны быть. – Шут метнулся в соседнюю комнату – к гардеробу, который оказался так велик, что впору заблудиться. К счастью, он быстро отыскал два плаща видом попроще и сапоги для верховых прогулок. Когда королева надела их, он запер обе двери в опочивальню и навалился плечом на комод.

– Тайный ход? Я не знала о нем, – Элея осторожно заглянула в темный проем.

– Я тоже! До недавнего времени. – Шут снял со стены канделябр с горящими свечами и, пригнувшись, шагнул в темноту. – Скорее же!

Когда Элея, подняв подол платья, вошла следом, он вручил ей свечи и, ухватившись за край комода, попытался изнутри придвинуть его обратно к стене. Поминая демонов, он тянул изо всех сил, пока деревянная махина не прикрыла дверцу почти целиком. Добившись этого, Шут закрыл ее и запер изнутри. Сердце бешено стучало в висках, а руки дрожали, но на душе стало легче: они наверняка успеют покинуть город до того, как Руальд хватится и объявит погоню. Шут весьма смутно представлял их дальнейший путь, но наверняка знал: королеву нужно скорейшим образом доставить к родным Белым Островам, где она окажется в безопасности.

– Патрик, ты был здесь раньше? – ее напряженный голос глухим эхом отразился от каменных плит тоннеля.

– Один раз. – Короткая передышка закончилась. Шут отлепился от стены и взял у Элеи канделябр. Освещая дорогу, он двинулся вперед.

– А что если это ловушка?

– Не думаю.

Больше вопросов не было, до самого выхода они шли молча. Шут понимал, что королеве страшно, но не знал, как утешить ее и ободрить. Любые слова казались глупыми. Не так уж давно она въехала в город на белом коне под восторженные крики толпы, а сегодня покидает его в темноте подземелья и единственный ее спутник – нелепый безродный шут…

Когда до выхода оставалось лишь несколько шагов, он тихо охнул и присел, как от внезапного удара под дых – это стремительно и всепоглощающе накатило вдруг чувство опасности. Оно было так сильно, что на какое-то время Шут перестал дышать и слышал только дерганые удары своего сердца. Пришлось сесть на пол, обхватить голову руками и немного подождать, прежде чем тело снова стало ему подвластно. Шут медленно распрямился и уставился на дверь, поблескивающую в темноте отсветами огня на железных петлях. Он не понимал, что произошло. Но идти дальше было нельзя. Никак.

И обратно нельзя тоже.

Элея смотрела на него с тревогой, пламя свечей делало ее лицо живой маской страха. Шут поднял руку и осторожно приложил палец ко рту.

«Тихо», – прошептал он одними губами. И скользнул к двери.

Ни звука.

Но если там засада, то они и не должны услышать ничего. В пору было отчаяться и опустить руки. Но Шут знал еще один выход…

Он улыбнулся королеве, глубоко вдохнул и сделал то, чего делать было нельзя.

Шут закрыл глаза и открыл их по-другому.

Это было подобно тому, как если бы он распахнул их глубоко под водой. Или став птицей. Или же вовсе оказался лишен тела… Дала запрещала ему так делать, потому что, глядя на мир этим другим взглядом, ничего не стоило потерять себя.

Все вокруг было таким, как и прежде, но в тоже время совсем иным. Камни светились, стены пульсировали в такт дыханию, и оказалось совсем нетрудно разглядеть то, что прежде скрывалось за ними.

Небольшой конный отряд под сенью старых кленов. Нетерпение и охотничий азарт. Потные ладони на рукоятях мечей. Желание поймать. Желание убить. Убить его… того, кто увел королеву.

Шут мог потрогать это желание и ощутить его запах – тошнотворный запах крови, закипающей на остром лезвии…

Нет!

Нельзя думать об этом. Иначе унесет.

«Вот он, довесочек к посланию… – застучали мысли в голове у Шута. – Вот она – цена. Все-таки ловушка. Только как же так вышло, что я почуял ее лишь сейчас?»

Это и впрямь было странно. Как будто решение о засаде было принято совсем недавно. Может, поэтому его так колотило, начиная с того момента, как он оказался в королевской спальне?

Поздно гадать. Поздно корить себя за глупость. Нужно искать другой выход.

Шут почувствовал, как натягиваются невидимые нити его внутренних сил, когда он повел глазами, оглядываясь вокруг… и вглубь. Да, лабиринт оказался огромен, он имел десятки дверей в самых неожиданных местах. Вот та, что в королевской опочивальне. Другая – за парчовой занавесью в незнакомой комнате. В винном погребе дворца. Над тронным залом… нет, это только оконце. В отхожем месте… забавно. Библиотека… кто бы мог подумать. Все не то…

Шут чувствовал, что надолго его видения не хватит – скоро ниточки оборвутся и мир станет прежним.

Вдруг запах смерти стал слабеть. Шут метнулся взглядом – всем своим существом – обратно в сад и увидел, как всадники молча разворачиваются и уезжают: один за другим все они покидали место засады.

Разочарование. Обида. Приказ уходить.

Шут не понимал. Но это было не важно. Когда последний пахнущий ловушкой всадник исчез за пределами сада, чувство тревоги разом оборвалось. Как тетива, сдернутая с согнутого лука.

Он сделал еще один глубокий вдох. Закрыл глаза. Резкий выдох – и Шут распахнул их в каменном лабиринте. Сердце гулко стучало в груди, собственное дыхание показалось ему странно горячим. Мысли стали подобны редким облакам на небе, он почувствовал, что может не думать ни о чем, это не составляло никакого труда и было приятно. Но Шут не мог позволить себе такую роскошь: нужно было не только думать, но и принимать решения. Он обернулся к королеве, чтобы сказать, что все уже в порядке.

Элея смотрела на Шута, как на демона во плоти.

Он отомкнул замок, медленно приоткрыл тяжелую деревянную створку и выскользнул наружу. Ветер разогнал тучи с неба, и в бледном свете звезд, заглядывающих в окна под крышей, Шут убедился, что всадники покинули сад.

Вернувшись в тоннель, он понял по учащенному прерывистому дыханию королевы, что заставил ее ждать слишком долго. Элея была напугана. И, может быть, даже решила, будто он ее бросил. Эта мысль Шуту не понравилась. Он бережно взял королеву за руку и повел к выходу из склепа. Неожиданно она стиснула его ладонь своими тонкими холодными пальцами.

– Я думала, с тобой что-то случилось… Патрик… зачем ты ввязался в это?

Вопрос был глупый, и Шут не стал на него отвечать.

Вместо этого он тихо свистнул условленным сигналом. Несколько ударов сердца – тишина. Шут закусил губу. В каменном лабиринте его силы хватило только на то, чтобы увидеть засаду, про мальчишку он совсем забыл… Когда в следующий миг Шут услышал, как в кустах отозвалась кукушка, то почувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Хирга, крадучись, выглянул из-за дерева.

– Господин Патрик! Я уж думал вам того… конец… – он смотрел на Шута со смесью страха и смешного детского восторга. Королеву, укрытую плащом, слуга не признал.

«Он полагает, это все – забавы…» – с тоской подумал Шут и спросил без предисловий, пряча тревогу, что так и норовила наполнить голос дрожью:

– Ты видел этих людей?

– Ну… – мальчик зябко повел плечами.

– Что – ну? Кто это был?!

– Я слышал, они поминали имя принца… когда уходили.

«Тодрик! Все-таки Тодрик… Ах, каналья, откуда же он узнал про ход? Или это по его поручению старик послал мне записку с ключом? Но зачем?»

– Почему они ушли? – Шут ничего не понимал и смотрел на Хиргу так пристально, точно хотел увидеть все произошедшее в его глазах.

– Я не знаю. Кто-то прискакал. Я слышал, отдали приказ уходить. Не видел, кто…

– Ясно… – ничего ему не было ясно.

– Я сейчас! – Хирга метнулся обратно в густые заросли старого сада и спустя минуту вернулся, ведя за собой… трех лошадей.

– Парень, ты не ошибся при счете? – Шут глядел на животных, а мальчуган во все глаза – на королеву, которая сняла капюшон плаща.

– Нет, господин, – он перевел взгляд на Шута. Замялся, открыл рот, потом закрыл и, наконец, выдал: – Пожалуйста, возьмите меня с собой!

– Хирга!.. Да ты… ты хоть понимаешь, что тебе грозит с нами?! – Шут вовсе не собирался нянчиться с мальчишкой, которому происходящее, похоже, виделось просто занятным приключением.

– Ну… – слуга глядел в сторону, теребя подол старенькой суконной куртки. Ответил он не совсем то, что ожидал Шут: – За конокрадство меня того… повесят.

– Кто же тебя повесит?! – изумился Шут. – Ты еще ребенок и выполнял волю господина. – Он много в чем сомневался, но знал наверняка, что Золотая – это не то место, где вешают глупых мальчишек.

– Может и так, – вздохнул Хирга, не поднимая головы, – да только мне назад все одно ходу нет.

Внезапно заговорила королева.

– Дитя, ты должен вернуться. Если сам не проговоришься, тебя не уличат в краже. А твоя матушка огорчится, когда узнает о твоей пропаже.

– Я сирота, Ваше Величество… – он опустил голову еще ниже. – И… и… вам ведь понадобится слуга в пути…