Невидимые люди

Поэтому мать с отцом, не прекращая переругиваться, перемещались из одной комнаты в другую, каждый раз торжественно вываливая свои вещи из шкафов и перетаскивая их в стан противника, а затем с тем же вызовом возвращались обратно, попутно прихватывая какие-нибудь трофеи от вражеской стороны. Поэтому то и дело раздавались истошные крики матери:

– Сволочь! Ты мою лампу настольную спер!

Или отцовское:

– Корова вонючая! Ты своей жопой мои очки раздавила!

Мнения Вероники по этому вопросу, естественно, никто не спрашивал, потому что, во-первых, она несовершеннолетняя, а во-вторых, оно просто никого не интересовало. Сама Вероника наблюдала за этими метаниями изнутри и снаружи одновременно. Изнутри – потому что была непосредственным участником процесса, а снаружи – потому что ее принципиальная позиция, если бы такая имелась, в расчет не бралась никем.

Наконец порешили: мать остается жить в одной комнате, бывшей когда-то супружеской спальней. Там были двуспальная кровать, розовые обои в цветочек, толстый ковер на стене, подаренный, кажется, на свадьбу чьей-то бабушкой, и большое окно, выходящее во двор, на помойку. Отцу досталась комната поменьше, в которой помещались диван, ковер, который лежал на полу, как ему и положено, узкий шкаф, где висели немногочисленные помятые костюмы, и большой телевизор с плазменным экраном. А Вероника поселилась между ними, в проходной комнате, в зале, как ее называла мама, куда стекались все члены семейства за любой надобностью и без, таким образом абсолютно лишая Веронику приватности.

После развода мать, используя положение незамужней женщины, энергично занялась устройством личной жизни. Отныне ее старая, видавшая виды супружеская постель редко пустовала, зато кряхтела и стонала отчаянно, как заржавевшая скрипучая дверь.

Отец, тоже человек свободный и независимый, проводил целые дни перед огромным плазменным телевизором с бутылкой пива в руках. Правда, он уже не плакал, и Вероника его больше не жалела. Наоборот, она стала испытывать к нему брезгливость и отвращение, когда он выходил из своей комнаты в грязной засаленной белой майке, в широких просторных трусах, высоко натянутых на его толстое брюхо, из которых вываливались болтающиеся мужские причиндалы. Он напоминал старого вонючего козла. Веронику воротило от одного вида отца, и она избегала встреч с ним.

Поэтому, когда однажды он выпил не в меру и обратил внимание на свою подросшую дочь, ставшую к тому времени настоящей красоткой, Вероника не была особенно удивлена. И когда он попытался приобнять ее, сначала по-отечески нежно, но потом все настойчивее, все горячее; когда она почуяла запах перегара, горячие губы, впившиеся в ее шею, потные руки, мявшие ее груди, она двинула ему по морде первым, что попалось под руку.

Потом она узнала, что это была пустая бутылка из-под пива, которых у отца было множество. Она разбила бутылку о его голову и, когда он взвыл и повалился на пол, выпустив ее, убежала из комнаты. Много позже, вспоминая этот случай, она даже удивилась, как легко он отделался. В тот момент она была готова его убить.

Не дожидаясь, пока отец протрезвеет и придет в себя, а может, и в ярость, Вероника сбежала из дома. Так с девятнадцати лет она начала вести самостоятельную взрослую жизнь.

Сначала ночевала у подружек, соседей и случайных знакомых. Потом познакомилась с молодым человеком, в которого даже влюбилась. Ну как влюбилась… Нельзя сказать, что до беспамятства, но он, по крайней мере, не был ей противен, наоборот, даже нравился. Он был добр к ней, водил ее на дискотеки и корпоративы. Тогда как раз началась мода на корпоративные мероприятия, где мелкие клерки, манагеры и прочая обслуга могли изредка почувствовать себя белыми людьми, снять осточертевшие галстуки и надеть нормальную человеческую одежду, привести своих подружек, хвастаясь ими перед коллегами и начальством. Вот в этом и состояла тактическая ошибка Вероникиного поклонника! Он не рассчитал, что такая красотка может привлекать не только его, но и вызвать интерес у вышестоящего начальства.

Так и произошло: с корпоратива Вероника уехала уже на дорогом «Мерседесе» с тонированными стеклами в съемную квартиру своего нового благодетеля. Потом был еще один, но его вскоре убили. А потом – другой, судья в отставке, но он быстро сел…

Потом еще было много всякого-разного, и каждый раз Вероника понимала, что ее молодое тело и красоту используют лишь для собственной выгоды, она же не получает ничего, кроме унижений и жалких подачек. Но Вероника и здесь не растерялась и не пала духом Она уехала в Израиль, хотя сама мысль об этом до того момента казалась ей невероятной.

В Израиль она попала благодаря удачному знакомству. Как-то с подружкой отправилась отдыхать в Турцию. Шикарный отель, теплое море, яркое солнце, бесплатное спиртное и турецкие бани прекрасно справились со своей задачей: Вероника не только отдохнула, но и познакомилась с мужчиной по имени Эли – человеком немолодым, но очень богатым (по крайней мере, по его собственным словам).

Не то чтобы Эли сильно понравился Веронике, и не то чтобы ей очень хотелось продолжать с ним отношения, но Эли был ласков и настойчив, он звонил ей каждый день и приглашал на свою виллу на берегу Средиземного моря, где обещал роскошную жизнь и никаких обязательств. Общались они на ломаном французском. При этом Эли говорил вполне сносно, а Вероника – так себе. Хотя, строго говоря, их общение не предполагало длительных разговоров и сводилось почти исключительно к слиянию тел.

Конечно, Вероника была не настолько глупа, чтобы верить этим банальным мужским уловкам (все-таки прослушивание в YouTube многочисленных тренингов давало о себе знать), но ей так хотелось жить богато, и она была так молода и привлекательна, что не устояла перед соблазном.

Приехав к ухажеру в Израиль, она действительно обнаружила, что он живет на брегу моря, но только не на вилле, а в старой полуразвалившейся хибарке, где помимо Эли жили еще его жена, четверо детей и престарелая мама. А соседями Эли были не олигархи и голливудские звезды, как мечтала Вероника, а чернокожие нелегалы из Судана.

Вероника поплакала, конечно. А кто на ее месте бы не плакал? Но веселый нрав, умение не впадать в уныние и находить выход из любой ситуации и здесь помогли ей справиться с ударом судьбы. Она приняла ситуацию, не возмущаясь и не ропща, как всегда, с задорной улыбкой на хорошеньком личике.

Эли, кажется, был искренне рад ее появлению. Он снял для Вероники комнату, где навещал ее не реже двух раз в неделю, водил по ресторанам и знакомил с уважаемыми друзьями и родственниками. Все они представлялись Веронике очень богатыми и успешными, потому что ездили на дорогих машинах и на их рубашках было написано «Polo» или «Boss». Каждого из них Вероника жадно рассматривала в качестве потенциального жениха, но, правда, ни один из них пока не проявил желания вступить с ней в брак.

Таким образом, легкость ее характера, незамутненность мысли и неприхотливость в быту позволяли Веронике худо-бедно справляться с превратностями судьбы, а симпатичное личико и стройная фигурка всячески этому способствовали. Но сама девушка понимала, что одной лишь любовью Эли ей не прожить и нужно искать работу. Уборки она отмела сразу же. Во-первых, это тяжело, а Вероника совершенно не собиралась гробить свою молодую жизнь на тяжелой работе. Во-вторых, это неэстетично, а Вероника совершенно не планировала растрачивать свою красоту попусту. А в-третьих, ей просто было лень. И однажды она спросила Эли, развалившегося на ее кровати и почесывающего волосатый живот:

– Эличка, а ты можешь помочь мне найти работу?

Эли удивленно уставился на нее. Казалось, ему вообще не приходило в голову, как и на что она живет. И он спросил:

– А ты чего-нибудь делать умеешь? Ну, кроме этого…

Веронике было стыдно признаться в том, что она отучилась два курса в пединституте по специальности «Учитель русского языка и литературы». Правда, на занятиях она почти не появлялась, а зачеты ей ставили автоматом, по знакомству – очень близкому знакомству, надо сказать… Поэтому она бойко ответила:

– Конечно! Я отлично делаю маникюр.

– Маникюр – это хорошо, – задумчиво почесал живот Эли. – Прекрасная работа! – Он был убежден, что для женщины, обладающей такими талантами, как у Вероники, работа маникюрши – это отличное профессиональное достижение. – Я тебе помогу, – пообещал он.

И действительно, буквально через пару дней он явился с прекрасной новостью:

– Я устроил тебя на работу! Хорошее место. Клиентура солидная. Чаевые по десять шекелей, не меньше.

– А что делать-то? – заволновалась Вероника.

– Ногти пилить.…

* * *

Тамара была явно недовольна своим внешним видом. С недавних пор ее мучили проблемы с пищеварением и всякие другие неприятности, связанные со здоровьем, да к тому же ночью приснилась змея, а это, как известно, не к добру. В общем, день не складывался.

Да, видок у нее был уже не тот, что раньше… Волосы, покрашенные в самый глубокий черный цвет, торчали, словно сухая трава, и отказывались укладываться в прическу. Кроме того, на макушке они начали заметно редеть, что вызывало у Тамары ощущение отчаяния и вместе с тем горькую ярость.

Чтобы скрыть проплешину, а может, просто в знак протеста, Тамара выкрасила челку в кричащий красный цвет. Поэтому получилось что-то совсем уж невероятное: черные взлохмаченные редеющие волосы с красным клоком на лбу. К тому же, будучи женщиной яркой и независимой, Тамара так же интенсивно красила черными тенями глаза и красной помадой губы.

От такой разноцветной, яростно-кровавой красоты некоторые приходили в ужас, но многие – в восторг. Все-таки Тамара была незаурядной дамой! Крупная, с тяжелым взглядом, громким голосом и невероятным боевым раскрасом, она мало кого оставляла равнодушным. Ее боялись и уж точно уважали.

Все-таки уже шестой десяток пошел, а она все еще бой-девица, огонь! И, строго говоря, Тамара права – ей было за что себя уважать. Приехала в страну в тридцать лет, с ребенком под мышкой и родителями на руках, зато с профессией. Принимала поначалу дома, завела приличную клиентуру, но вскоре характер взял свое, и ей потребовалось срочно выйти в люди, чтобы не скучать.

Так она стала хозяйкой крошечного салона под названием «Клеопатра» на неухоженной улице рядом с закусочной «У Йоси», где располагались три парикмахерские, два круглосуточных киоска, в которых продавали пиво и кальян, а также круглосуточно заседали скучающие пенсионеры, бросая сальные взгляды на проходящих дам и сопровождая их непристойными шуточками.

Кроме того, на этой улице размещались четыре нещадно смердящих мусорных бака и десятки бездомных кошек, которые шлялись куда вздумается без всякого стеснения, как и положено свободным кошкам в свободной стране. Это людям приходится вкалывать, а кошкам здесь раздолье. Вот и Тамара, даром что красавица, каких поискать еще, но и ей приходится пахать изо всех сил. За съем заплати, за электричество и воду заплати, так еще и налоги, и зарплаты, и расходные материалы. Что остается в конце месяца? Вот-вот, курам на смех. А клиенты! Ну разве это нормальные клиенты? Один хамит, другая мужиков клеит, да-да, прямо в салоне, не отходя от кассы, шалава. Третий недоплачивает, четвертый опаздывает. Но Тамара молчит. Губы поджимает, зубы стискивает, улыбается натужно и молчит. Работа у нее такая. Обслуживающий персонал.

Когда Эли привел свою «племянницу из России», Тамара, как женщина опытная, вопросов задавать не стала, но и отказать не смогла. Когда-то, когда ей позарез нужны были деньги для открытия собственного салона, он помог ей. Она была с ним давно знакома, еще в те времена, когда работала в парикмахерской на хозяина. Он принципиально обслуживался только у нее, потому что считал, что «лучше русских никто не стрижет».

Все-таки у нее были кое-какие преимущества перед местными: во-первых, яркая внешность, во-вторых, удивительная природная гибкость и умение выживать в любой ситуации. Плюс феноменальная выносливость, благодаря которой она могла работать по двенадцать, а то и четырнадцать часов в сутки. Все эти качества делали ее практически неуязвимой перед завистниками и недоброжелателями.

Короче говоря, отказать Эли она не могла, поэтому, когда он привел Веронику, Тамара не стала задавать лишних вопросов и понимающе кивнула. А когда Вероника нарядилась в униформу, придуманную лично хозяйкой, состоящую из обтягивающих лосин и короткого белого халатика, который соблазнительно обозначил ладную фигурку, то Эли восхищенно зачмокал толстыми губами:

– Ах, яфа! Красавица!

А потом, после пышных восточных любезностей, сказал:

– Ну, девочки, вы тут сами дальше разбирайтесь. А мне нужно идти.

Тамара уставилась на Веронику таким зловещим взглядом, что та невольно съежилась. Вот она, змеюка! Подкралась незаметно, прилепилась неслышно… Нет, сны никогда ее не обманывали, решила Тамара.

– Ты хоть что-нибудь делать умеешь? – спросила она сурово.

– В смысле?

– Маникюр, педикюр. Что-нибудь умеешь?

– Нет, – честно ответила Вероника. Она вообще была человеком честным и искренним.

Тамара, тяжело вздохнув, отправилась куда-то в глубь салона и долго копалась в шкафу, пока наконец не нашла то, что искала.

– Вот бери! – сказала она, протягивая пластиковую кисть руки, похожую на кукольную. – Это манекен. Будешь тренироваться ногти красить.

Вероника оказалась на удивление толковой и прилежной ученицей. Целый день она провела за крашением пластиковых ногтей, пока в конце концов не научилась класть ровный, тонкий, аккуратный слой лака. Потом она наловчилась подпиливать ногти, вырезать заусенцы, делать массаж и эпиляцию, выщипывать брови и удалять усы. Вскоре Вероника усвоила нехитрую науку обслуживания клиентов.

Тамара была довольна, хотя и недолюбливала свою новую сотрудницу. Молодая, красивая, веселая, резвая… Мужики на нее так и заглядываются, а она всегда готова их порадовать! Правда, с ее появлением резко увеличился поток клиентов, этого Тамара отрицать не могла. Они буквально толпами валили, лишь бы поглазеть на ее миленькое личико с веснушками, на ее белые мелкие зубки, которые она охотно обнажала, на ее складную фигурку в халатике. А из халатика-то просвечивает ее юная грудь, маленькая, круглая. Тьфу, убила бы! Но Вероника приносила деньги, и за это ей можно было многое простить.

А сама Вероника жила хорошо, грех жаловаться. Впервые в жизни она стала прилично зарабатывать и ни от кого не зависела. И впервые ее жизнь принадлежала только ей.

Здесь, в этой стране, такой горячей и непредсказуемой, такой шумной, опасной, бурлящей, где одни женщины ходили, закутанные в хиджабы, другие напяливали на голову парики, а третьи шлялись по улицам полуголые, она впервые почувствовала себя не игрушкой в руках мужчин, но самостоятельным человеком.

К ее удивлению, эта страна благоволила ей. Нигде еще ее чудные рыжие кудри и хорошенькие щечки с веснушками не пользовались таким успехом; нигде еще ей не удавалось так быстро и без всяких специальных знаний освоить новую профессию; нигде еще ей не встречалось такое количество неравнодушных людей.

Короче, Вероника была вполне довольна своей жизнью.

Глава третья

Наступил вечер. Загорелись тусклым светом уличные фонари, закрылись мелкие магазинчики, торговавшие всякой хозяйственной дребеденью, но движение на дорогах осталось таким же оживленным, как и в дневные часы. Автомобили неслись с огромной скоростью, подрезая друг друга и попутно сигналя. То и дело шныряли неосторожные пешеходы, норовившие бесславно закончить свой жизненный путь под колесами; сумасшедшие велосипедисты, соревнуясь в скорости с мотоциклами, ныряли в этот абсолютно не поддающийся логике поток…

Марина с тоской глядела на эту чужую жизнь. Если бы несколько месяцев назад ей сказали, что она окажется здесь, в этой стране, где зимой тоскливо и сыро, а летом угнетающе знойно, – она бы ни за что не поверила! Высокие деревья, похожие на елки, с мягкими, пушистыми ветвями вместо колючих иголок, отбрасывали длинную тень в свете уличного фонаря, который светил тускло и скучно. В этом же свете отражались мелкие, суетливые капли дождя, падающие на землю.

«Когда уже закончится эта ужасная зима?! – с тоской думала Марина, глядя на капли, которые заливали автобусную остановку, забрызгивали ноги и, как маленькие стеклянные осколки, кололи лицо, руки, шею. – Как только приду домой, надо срочно заварить себе глинтвейн с корицей, апельсином и медом, – решила она. – Не хватало еще разболеться!»

Да и что это за зима?! По ее представлению, зима должна была быть морозной, белой, жгучей, со снегом, который покрывает голые деревья пушистым одеялом, с нарядными елками, украшенными веселыми огоньками, с высокими тяжелыми сугробами… И, самое главное, с теплыми домами, где даже в самый жестокий мороз можно согреться. Можно подойти к горячей батарее и положить на нее руки, прижаться лбом к окну и смотреть, как падающие хлопья снега играют в свете уличного фонаря, словно танцуют. На окне от дыхания остается облачко пара, и она, как ребенок, рисует на нем смешную рожицу, или домик, или зайчика какого-нибудь. И от этой уютной, родной, близкой теплоты тянет в сон и хочется утонуть…

Но нет, утонуть ей, по всей видимости, придется сейчас, в этих склизких лужах, образовавшихся после дождя. Кстати, он все еще идет. В ботинках хлюпает вода, и шарф промок… Если она не подхватит воспаление легких, то это будет просто великая удача и огромное счастье, потому что болеть она совершенно не имеет права!

Марина работала много и тяжело, выходила из дома рано утром, чтобы успеть на две, а то и на три уборки, и забыла, что такое брезгливость, отвращение и привередливость с разборчивостью. Теперь это стало роскошью, слишком дорогими капризами, которые она не могла себе позволить.

Как-то сами собой появились клиенты. Выяснилось, что в Израиле услуги уборщиц пользуются повышенным спросом. Поначалу Марина очень удивлялась – она привыкла к тому, что хозяйка убирает свой дом сама, и готовит сама, и детей нянчит сама, и за покупками ходит сама… А тут, как выяснилось, продукты привозит посыльный из ближайшего супермаркета, детей, даже самых маленьких, воспитывают няньки и детские сады, а квартиры убирают уборщицы, которых всегда не хватает. Поэтому работы у Марины было достаточно.

Сначала она бралась за все, что ей предлагали. Кого только не было среди ее клиентов! Пара гомосексуалистов, которые всегда оставляли после себя горы немытой посуды и грязное постельное белье; семья веганов, которые заставляли ее мыть унитазы содой и предлагали купить их высокопитательные фруктовые напитки; мать-одиночка с двумя детьми, один из которых, мальчик, наряжался в женские платья и шокировал Марину внушительной коллекцией косметики… Были и многодетные религиозные семьи, и женатые пары, которые воспитывали кроликов вместо детей, и пенсионеры, впадающие то в маразм, то в депрессию.

Как правило, хозяева делились на две категории. Одни были требовательны к обслуживающему персоналу, нетерпимы к ошибкам и скоры на расправу. С такими нужно разговаривать вежливо, работу свою выполнять ответственно и вести себя так, как будто тебя не существует, тогда появлялась надежда, что они пройдут мимо и не заметят. Другие, напротив, стеснялись своего хозяйского положения, заискивали перед прислугой, а иногда и помогали в уборке. С ними дело обстояло проще, они, как правило, были благодарны, нетребовательны и приветливы.

Но существовала и третья категория, к счастью, наиболее редко встречающаяся: те, кто упивался своей властью, демонстрировал превосходство и не упускал возможность колко сообщить о бесконечной пропасти, пролегающей между ним и обслуживающим персоналом.

Марине на хозяев везло. Она работала добросовестно, они вели себя корректно и уважительно. Языками Марина владела слабо, то есть вообще не владела, а учитывая ее природную робость и даже трусоватость, попытки объясниться превращались в бесконечную муку, и только настойчивость предлагающей стороны (которая знала истинную ценность хорошей уборщицы) и умоляющий взгляд – с другой (которая отчаянно хваталась за любую работу) кое-как решали вопросы коммуникации.

Марина мыла подъезды в многоэтажных домах, убирала офисы адвокатов и кабинеты врачей, по вечерам отмывала парикмахерскую от волос и краски… По пятницам она трудилась в реабилитационном центре для душевнобольных, и эта подработка была, пожалуй, самой неприятной. Хотя работы как таковой было не слишком много, само место внушало иррациональный ужас и желание сбежать как можно скорее. Каждое движение, каждый звук отдавался гулким эхом, и Марине нередко чудилось, что за ней кто-то наблюдает, что за каждой закрытой дверью подстерегает умалишенный, готовый наброситься на нее. Страшное, мертвое место.

Домой, то есть к Кате, она возвращалась уставшая, измочаленная. Все тело ее превратилось теперь в источник боли: на ладонях, запястьях и даже под мышками были ожоги от кипящих кастрюль, горячих утюгов и ядовитых моющих средств, на ногах появились саднящие мозоли и толстые натоптыши. К тому же то защемляло седалищный нерв, то прихватывало тазобедренный сустав, то замыкало шейные позвонки…

А ее руки! Они стали точно такими же, как у Кати, – крепкими, жилистыми, со вздувшимися венами, искривленными пальцами. Рабочие, натруженные руки, твердые, как копыта, и такие же нечувствительные.

Но все-таки она была рада своей новой жизни. Во-первых, ее работа хорошо оплачивалась – настолько, что она даже начала подумывать, что через пару лет усердного труда сможет накопить денег на небольшую квартирку рядом со свекровью, забрать Павлика, зажить с ним счастливо и забыть эти годы как страшный сон.

Во-вторых, ее тяжелый, изнурительный труд, долгие переходы пешком по жаре, встречи с новыми людьми, которых она постепенно перестала стесняться, не оставляли времени на грустные мысли. Она настолько уставала за день, что единственным ее желанием было принять душ, съесть наспех приготовленный ужин и завалиться спать.

Болеть нельзя, это прямой путь к гибели. Это разорение, нищета и позорное возвращение туда, откуда она сбежала несколько месяцев назад. Нет, она не может допустить такого! В жестоком мире победившего капитализма, где люди сжирают друг друга за возможность урвать еще одну подработку, на которой они будут ломать спину и задыхаться от бытовой химии, болеть нельзя! Здесь нужно быть здоровым, полным сил, с неизменной фальшивой улыбкой на физиономии и готовностью услужить. Чего изволите? Не постирать ли вам ваши засранные трусы? Не поменять ли ваши заляпанные спермой пижамы? Или вы хотите, чтобы я вам оказала другие услуги, погорячее? Чего там, не надо стесняться! Я же никто, прислуга, да еще и нелегалка…

Погорячее. Почему-то вдруг стало жарко. Слезы. Она не заметила, как заплакала. И дождь проклятый не перестает, и автобус никак не подходит… Господи, когда все это кончится?! А дождь идет и идет, и слезы льются и льются, и она все ждет и ждет, и кажется, что пытке этой не будет конца.

* * *

– Запомни, ты здесь никому не нужна, – сказала Катя в первые дни после приезда. – Живая ты или уже сдохла – никого не интересует. Ну, разве что похоронное бюро. Ты здесь никто. И выживают здесь только сильные…