Роза и кинжал

– Глупости. То, что ты спишь, вовсе не значит, что это обман.

– Теперь ты живешь в моем сознании? – парировала Шахразада.

– Конечно! Я всегда здесь была, – кивнула Шива и положила подбородок на согнутое колено. – Просто ждала, пока понадоблюсь тебе.

– Но… – Шахразада поймала себя на том, что начинает злиться. – Я так часто нуждалась в тебе.

– Неправда. Я наблюдала за тобой. Ты прекрасно справлялась сама. – Глаза Шивы сияли от гордости.

– Но это совсем не так, – возразила Шахразада. – Я совершила столько ошибок. Влюбилась в того, кто виноват в твоей смерти.

– Верно. Иногда мне бывало тяжело наблюдать. Особенно в то утро, когда ты едва не погибла.

– Я предала твою память.

– Вовсе нет. Я же наблюдала все это время, помнишь? И должна кое в чем признаться… – Шива отвела взгляд, в ее глазах блеснуло лукавство. – В то утро, когда Халид бежал к тебе, я поняла, что ты спасешь его так же, как он спас тебя.

Она протянула руку и взяла ладонь Шахразады. Та едва не подпрыгнула, ощутив тепло прикосновения. Оно казалось таким настоящим. Как наяву.

Шива опять улыбнулась и подалась вперед с гибкой грацией, переплетая их пальцы и сжимая их.

– Все кажется точно таким, как ты запомнила. Приятно осознавать, что я останусь в твоем сердце как теплый и совершенный в своем несовершенстве человек.

Какое-то время Шахразада не могла вымолвить ни слова из-за кома в горле. Потом она сумела отогнать подступавшие слезы и проговорить:

– Прости, что я полюбила его, Шива-джан. Прости за эту слабость.

– Какая глупость – извиняться за чувства! – Изящные, кукольные черты лица подруги исказил гнев. – Ты должна понимать это лучше всех. Никогда больше не смей нести подобную чушь! Сама знаешь, что будет, если меня ослушаешься, – она потрясла кулаком перед лицом собеседницы и весело расхохоталась, воскресив в памяти детские ссоры и драки.

Шахразада невольно рассмеялась, и их голоса наполнили пространство весельем.

Но оно угасло так же внезапно, как возникло.

– Я не хочу просыпаться, – прошептала она, прислушиваясь к шумам другой жизни, доносившимся из-за двустворчатых дверей. Из-за врат между мирами.

– И я не хочу, чтобы ты просыпалась, – вздохнула Шива. – Однако это все равно случится.

– Может, нам обеим лучше остаться здесь?

– Я так не думаю, – с легкой грустью улыбнулась подруга. – В конце концов, ты искала не меня, когда оказалась тут. А Халида. – Она произнесла это без осуждения, просто озвучив очевидное.

Шива всегда была такой – прямолинейной, но не способной на жестокость. Редкая черта в людях. Лучшая черта в друге.

Шахразада отвела взгляд.

– Я… Я не знаю, смогу ли когда-либо снова увидеться с Халидом. Из-за проклятия…

– Тогда ты должна разрушить его, – перебила Шива. – Это не обсуждается. Осталось понять, как это сделать. У тебя уже есть план?

Хотя Шахразада намеревалась в ближайшее время отправиться на поиски Мусы Сарагосы именно с этой целью, она ничего не ответила, так как не представляла, с чего начать. Еще с детства многое в ее жизни происходило спонтанно, по наитию. Или из чистого упрямства.

Из них двоих именно Шива предпочитала все планировать наперед.

– Видишь? – фыркнула подруга, ее лицо просветлело. – Поэтому я и явилась к тебе сегодня, Шази-джан. Ты запуталась и не понимаешь, что делать. Надо это исправить.

– Не представляю, с чего начать, – призналась Шахразада, наблюдая за туманом, который поднимался все выше и выше, к потолку, постепенно смыкая призрачные пальцы на возвышении с кроватью, обвиваясь вокруг единственного источника света над головой.

– Почему бы не начать с того, чтобы озвучить свое самое заветное желание?

Осмелится ли Шахразада произнести его? После стольких смертей, после рек пролитой крови, после бессмысленных разрушений оно казалось верхом эгоизма.

Все равно что построить дом на горе костей.

– Ну ты и зануда, – шутливо подтолкнула ее Шива. – Это твой сон, гусыня! Если где и высказывать свое заветное желание, то здесь.

Шахразада увидела свое отражение в глазах подруги: призрак той уверенной девушки, которой когда-то являлась. Теперь же она сутулилась, стремилась сбежать. Сбежать от себя, сбежать от жизни.

– Я хочу быть с Халидом, – расправив плечи, заявила Шахразада. – Хочу, чтобы отец поправился. И хочу… хочу снять проклятие.

– Так-то лучше, – с удовлетворением кивнула Шива.

– Но осуществимо ли это? – возразила Шахразада. – Пока мне все вышеперечисленное кажется невозможным.

– Как сделать невозможное возможным?

– Ты бы еще спросила, как заставить козу летать, – фыркнула Шахразада с мрачным выражением лица.

– Ну хорошо, раз ты настаиваешь, – абсолютно серьезно согласилась Шива. – И как же?

– Привязать ее к большому воздушному змею.

– Вряд ли ей удастся пролететь далеко таким образом: бечевка не выдержит.

– Ну хватит дурачиться.

– Я рассуждаю серьезно, – рассмеялась Шива, и ее голос эхом разнесся по помещению, за надвигающийся туман, за молчаливо висящий над головой источник света. – Но что, если посадить козу на летающий ковер? Как думаешь, так будет лучше? – Ее глаза подозрительно сверкнули.

– Не говори ерунды.

– Просто пытаюсь рассмотреть все варианты. – Шива взмахнула рукой, отгоняя белые пряди тумана. – Если спросишь меня, как летать, то я отвечу: отрезать все, что тянет тебя вниз. – Ее слова звучали приглушенно, словно из-под воды, хотя улыбка оставалась такой же теплой и светлой. – Избавься от груза, Шази. И лети.

Шахразада резко проснулась.

В шатре стаяла кромешная тьма. Пустынный ветер мерно бился в тканевые стенки, убаюкивая. Глубокое и ровное дыхание сестры говорило о том, что она давно погрузилась в сон.

Во рту пересохло, но на душе царил удивительный покой.

Шахразада прислушалась к себе, ожидая ощутить всеобъемлющую пустоту от осознания, что сон закончился, оставив так много недосказанности. Но так ее и не почувствовала. Как не чувствовала себя одинокой и потерянной. Впервые с тех пор, как покинула Рей почти неделю назад.

Наконец пришло понимание, как достичь цели. Цели, за которую можно сражаться.

«Избавься от груза, Шази. И лети, – всплыло в памяти напутствие подруги, и Шахразада благодарно подумала: – Спасибо, Шива».

Она поднялась и обулась, стараясь не потревожить сестру, накинула ее пашмину на голову, чтобы защититься от холодного ночного воздуха, и выскользнула наружу, опустив за собой матерчатый полог…

И споткнулась о лежащее возле входа тело.

– Ай, – прошипела Шахразада, упав на песок.

Сильные руки схватили ее и прижали к земле. В памяти мелькнул образ закутанного в риду стража. Злобного часового с отметиной в виде скарабея на предплечье и оружием, предназначенным для войны.

Шахразада забилась под грудой стальных мышц, влепила пощечину противнику по лицу, словно высеченному из камня. И уставилась в глаза, похожие на серебристые острия кинжалов.

Сердце Тарика билось напротив ее сердца.

– Отпусти! – велела Шахразада, с раздражением чувствуя, что краснеет.

Он вскочил на ноги одним плавным движением, помогая подняться и ей.

– Что ты…

– Какого…

Шахразада оттолкнула Тарика и скрестила руки на груди.

Он принялся вытряхивать песок из волос, приводя их еще в больший беспорядок, затем вздохнул:

– Говори первая.

При звуке сердитого голоса Тарика в памяти воскресла более молодая его версия: с вечной улыбкой, всегда готового провернуть очередной розыгрыш.

В данный момент Шахразада предпочла бы иметь дело именно с той версией.

– Как благородно с твоей стороны дать мне слово после того, как игнорировал бо́льшую часть недели, словно мальчишка вдвое тебя младше и вдвое обаятельнее.

Несколько секунд Тарик молчал, то приоткрывая рот, чтобы заговорить, то снова закрывая. Затем устало провел ладонью по лицу, безуспешно пытаясь спрятать обиду, и выдохнул:

– Ты… Ты просто невыносима.

Шахразада крепче обхватила себя руками, запрещая себе утешать Тарика, как бы ни хотела так поступить. Каким бы это ни казалось естественным и привычным после стольких лет, проведенных бок о бок.

– Я знаю, что невыносима. Поэтому возникает вопрос: что ты здесь делаешь?

– Я задавал себе тот же вопрос много раз… В том числе недавно, лежа на холодном песке, чтобы оградить от опасностей тебя. Неблагодарную и неверную девчонку.

Эти слова подействовали на Шахразаду как ледяной душ.

Пытаясь отогнать новый приступ вины, она резко развернулась и бросилась прочь. Холодный ночной воздух ничуть не остужал пылающие щеки.

Тарик настиг девушку и схватил ее за запястье.

– Не прикасайся ко мне! Не смей! – прошипела она, сбрасывая руку юноши, и с ужасом почувствовала, как наворачиваются слезы, которые удавалось отгонять почти неделю.

Шахразада не плакала ни тогда, когда увидела бессознательное тело отца на холме под потемневшими небесами. Ни тогда, когда обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на горящий город.

Ни даже тогда, когда узнала об обещании Тарика Джалалу позаботиться, чтобы она никогда не вернулась в Рей.

Привычным жестом сын эмира притянул Шахразаду к себе.

– Прекрати, – прошипела она, отталкивая Тарика и ощущая жжение злых слез.

«Ты заслуживаешь ту, о ком будешь думать даже тогда, когда ее нет рядом. Я же чувствую подобное по отношению к другому».

– Хватит пытаться обидеть меня, неблагодарная девчонка! – мрачно процедил Тарик. – Это не подействует. По крайней мере не так, как ты надеешься.

По щекам Шахразады потекли горячие слезы. Но она по-прежнему отказывалась опираться на него. Отказывалась поддаваться слабости.

Тарик устало вздохнул и обнял девушку за талию.

От него исходил запах песка и соли, а прикосновения казались такими надежными, такими привычными, такими безопасными. Ощущались как обещание всего, что так ценила Шахразада: молодости и свободы. Как обещание необузданного чувства падения, когда знаешь, что тебя непременно подхватят или, по меньшей мере, позаботятся о ранах. Как обещание беспредельных возможностей, простирающегося впереди неизведанного мира и, конечно, любви.

– Рахим рассказал, что случилось, – понизив голос, сообщил Тарик и провел пальцами по волосам Шахразады, положив ладонь ей на затылок, как делал столько раз за прошедшие годы. Девушка ощущала произнесенные слова всем телом, низкое рокотание эхом резонировало между ними. Однако она больше не заслуживала подобного удовольствия и не нуждалась в нем. – Я превратил бы мальчишку в отбивную, если бы хоть заподозрил его в столь отвратительных намерениях.

Достаточно.

Шахразада решительно высвободилась из объятий Тарика и заявила:

– Ты не имеешь права вмешиваться. Я уже объяснилась с Теймуром. Он не посмеет продолжать преследование.

– Не имею права? – Глаза Тарика вспыхнули.

– Я уже все уладила. Ничего не предпринимай, потому что это не приведет ни к чему хорошему, лишь к новому кровопролитию. С меня уже достаточно. – Шахразада метнулась мимо Тарика, толкнув его плечом.

– Ты и своего халифа-недоноска попыталась бы ограничивать подобным образом? – Он заступил ей путь, сжав руки в кулаки и упрямо выставив вперед подбородок.

– Не сравнивай себя с Халидом. Это звучит по-детски и недостойно тебя.

– Ответь мне, Шази, – продолжил настаивать Тарик, хотя и поморщился от упрека. – Ему ты тоже сказала бы не вмешиваться? Сказала бы, что он не имеет права выместить гнев на щенке за сделанное с тобой?

– Да, – после некоторого колебания кивнула Шахразада.

– И он бы тебя послушал? – недоверчиво вскинул брови Тарик.

– Да, послушал бы, – не вполне уверенно произнесла она, добавив про себя: «Послушал бы и поступил по-своему».

– Ты лжешь, – фыркнул юноша. – Ни на секунду не поверю, что твой мясник-муженек позволил бы дожить до следующего рассвета тому, кто напал на тебя.

– Как бы поступил Халид, тебя не должно волновать, – прорычала Шахразада, едва сдерживаясь, чтобы не повысить голос. – Я больше не хочу обсуждать ни произошедшее, ни моего мясника-муженька. – Она рубанула ладонью по воздуху, показывая, что разговор окончен.

– Значит, ты считаешь, что имеешь право контролировать дела в поселении бедуинов? – поинтересовался Тарик. – И поэтому вернула того труса его людям, как набедокурившего ребенка? Ты всерьез веришь…

– Я всерьез верю, что от нового кровопролития не было бы проку, поэтому отвела Теймура к эмиру Кереджа. Пусть тот сам назначит наказание за проступок. Именно мне надлежит разобраться с произошедшим. Никто не будет вершить правосудие от моего имени. – Шахразада ткнула пальцем в грудь Тарика.

– Считаешь, эмир действительно накажет своего человека за нападение? Сильно в этом сомневаюсь. Зато из-за тебя я не представляю, где сейчас находится Теймур. Он давно испарился – и вместе с ним пропала какая-либо надежда на справедливое возмездие! – Тарик раздраженно взмахнул руками, его лицо исказила досадливая гримаса. – Ты хоть знаешь, что этот трусливый щенок должен был через брак войти в семью эмира? Не исключено, именно тот и подговорил Теймура напасть.

– Не смей творить возмездие от моего имени, Тарик Имран аль-Зийяд! Я запрещаю…

– Я поступлю так, как решу сам, Шахразада аль-Хайзуран! – воскликнул он с мучительным надрывом и схватил девушку за плечи. – Я уже однажды из принципа отказался от желаемого и с тех пор каждый день всей душой сожалею о сделанном выборе!

Возглас Тарика спиралью взлетел к небесам пустыни, пронесся по безбрежной, усеянной звездами черноте. Звучавшая в его голосе боль пронзила Шахразаду тысячей кинжалов.

Не говоря ни слова, она взяла друга детства за руку и повела за собой прочь от разбитых там и тут шатров, дальше в пустыню, и только там остановилась и повернулась к нему. Казалось, Тарик постарел, таким осунувшимся и потемневшим было его лицо.

Они смотрели друг на друга поверх моря мерцавшего песка. Поверх объединявших их обоих лет товарищества и доверия, утраченных в одно мгновение.

– Ты когда-нибудь думала о той ночи? – тихо спросил Тарик, отводя глаза.

Какое-то время Шахразада не знала, что ответить, рассматривая бесчисленные песчинки под ногами, потом наконец вздохнула:

– Ты поступил правильно. Это я вела себя неподобающе. Не следовало ставить тебя в такое положение.

– Я спросил не об этом.

– Да, – она подняла взгляд на Тарика. – Я думала о той ночи.

– Позволь узнать еще кое-что, – неловко переминаясь с ноги на ногу, сказал он. – Почему ты тогда пришла ко мне в спальню?

Эта необычная для безрассудного храбреца нерешительность ножом полоснула Шахразаду по сердцу. Она должна была сказать правду. Тарик заслуживал этого после всех их разделенных поцелуев украдкой. После всех лет безграничной любви.

После того, как развязал войну, чтобы спасти неверную нареченную.

Она прямо встретила его взгляд, хотя больше всего желала бы сбежать как можно дальше от тисками сдавливавшей сердце боли.

– Потому что хотела снова чувствовать.

– Шахразада…

– Я хотела – нет, жаждала – снова почувствовать хоть что-нибудь, – с мягкой решимостью продолжила она. – Думала, что в твоих объятиях смогу забыться и снова ощутить что-то, помимо горя. Думала, что тогда смогу оплакать Шиву и жить дальше. Но ты поступил правильно, что отверг меня. Пожалуйста, поверь, я никогда не винила тебя за это.

– Я верю, – после долгого молчания отозвался Тарик. Боль в его глазах угасла, на смену ей пришла горькая покорность. – Однако это не изменит того факта, что с тех пор я каждый день себя упрекал. – Он сделал пару шагов к Шахразаде и нерешительно застыл.

Она чувствовала, как он колеблется, и теребила края платка, закусив губу.

«Он ждет, что я спрошу, почему он себя упрекал. И боится этих слов».

– Почему? – прошептала Шахразада, поддевая песок ногой, чтобы ощутить на коже холодок рассыпчатых крупинок.

Тарик поджал губы и судорожно сглотнул, явно подбирая слова. И снова такое непривычное поведение от того, кого Шахразада любила с детства. Наконец он решительно встретил ее взгляд и убежденно ответил:

– Потому что знал: если бы мы оба получили желаемое той ночью, сейчас ты была бы моей женой, а не его.

– Это так ты интерпретировал мое намерение? – с трудом выдавила Шахразада, едва находя слова от изумления. – Думал, что дочь бедного хранителя библиотеки отправилась в спальню к наследнику эмира, рассчитывая стать его женой? – Она буравила Тарика взглядом, подбоченясь. – Я не собиралась обманом вынудить тебя жениться на мне, высокомерный идиот! И, что бы между нами тогда ни произошло, не ждала бы предложения руки и сердца на следующий день!

– Разве я так сказал?

– А как еще я должна воспринимать…

Тарик быстро шагнул вперед и закрыл ладонью рот Шахразаде, без слов моля приостановить поток упреков.

Спустя пару мгновений она кивнула, хотя и продолжала всем видом излучать неодобрение.

Тарик медленно убрал руку, и на его лице на секунду промелькнул легкий намек на веселье, как раньше. Выражение, которого Шахразаде так недоставало в последние несколько дней.

Не переставая хмуриться, она плотнее запахнула на себе пашмину Ирсы и ворчливо поинтересовалась:

– И что же тогда ты имел в виду?

– Я имел в виду, что останься ты со мной той ночью, и на следующее утро я бы отправился к твоему отцу… – Заметив, что Шахразада уже открыла рот и собралась возразить, Тарик снова умоляюще на нее посмотрел, без слов прося дать договорить, подошел ближе и положил руки ей на плечи – вначале нерешительно, затем увереннее. – Не из-за того, что чувствовал бы себя обязанным так поступить, а потому, что не смог бы ждать ни дня больше… И это было бы неправильно, так как незадолго до того мою двоюродную сестру казнили, а тетя бросилась с балкона от горя после потери дочери. Как я мог пойти к твоему отцу – и своим родителям – просить твоей руки в такое время?

Хотя голос его оставался таким же напряженным, лицо Тарика смягчилось. В эти секунды он напоминал себя прежнего: яркого и невольно привлекающего внимание всех вокруг, но не замечавшего этого.

Договорив, юноша уронил руки и посмотрел на Шахразаду, ожидая, пока та соберется с мыслями. Она ответила, испытывая такие же непривычные для себя робость и нерешительность, как ранее собеседник:

– Я… Я никогда бы не подумала, что ты так поступишь…

– Ты продолжаешь меня оскорблять, невыносимая девчонка, – отголосок прежнего веселья снова промелькнул на лице Тарика. – Я просто знал, что если проведу с тобой хоть одну ночь вместе, то больше не захочу ни на секунду расставаться отныне и во веки веков.

Шахразада хотела велеть ему замолчать, чтобы он не сказал того, о чем потом пожалеет. Чтобы уберечь от новой боли.

Но Тарик решительно приподнял ее подбородок, заставив посмотреть себе в глаза, и с напором добавил:

– С тех пор, как я увидел твое падение с той стены в Талекане, наше совместное будущее казалось предопределенным. Так сильно я люблю тебя. – Его слова слетали с губ без усилий, как всегда. – Но ты больше не можешь сказать того же, не так ли? – Шахразада попыталась отвести взгляд, но Тарик не позволил и тихо попросил: – Пожалуйста, ответь мне. Пора мне услышать правду. Я… ее заслужил.

Изучая осунувшееся лицо бывшего возлюбленного, Шахразада осознала, что в последние дни он готовился к этому моменту. Хотя ни одному из них не стало легче.

– Я люблю тебя, Тарик, – вздохнула она, с величайшей нежностью положив ладонь на щеку юноше. – Но… Халид – мой дом.

Он накрыл руку Шахразады своей и серьезно кивнул. Этот короткий жест послужил единственным подтверждением услышанного, не считая едва заметно обозначившихся на стиснутых челюстях желваков. Подавленные эмоции говорили о боли Тарика гораздо отчетливее, чем любые слезы.

– Не могу передать, насколько я сожалею, что ранила тебя, – прошептала Шахразада, едва в состоянии выдавить слова из-за кома в горле, и прижала вторую ладонь к щеке Тарика, стараясь через прикосновения выразить свое раскаяние, хотя и знала, что это глупо, но не представляя, как еще загладить вину за столь ужасное предательство.

Тарик медленно отступил. Выражение на его лице казалось чужим, отстраненным.

– Я знал, что ты его любишь, с тех пор, как увидел вас вместе в Рее. Но… как полный идиот, цеплялся за несбыточную надежду.

– Пожалуйста, пойми… – Шахразада до крови прикусила нижнюю губу. – Я меньше всего на свете хотела причинить тебе боль.

– Я сам виноват, что осмелился мечтать. Рахим передал мне то, что ты сказала Теймуру: что твое сердце по-прежнему стремится ко мне и что так будет всегда.

– Я… – язык обжигал вкус меди и соли.

– Ты солгала, спасая свою жизнь. Я понимаю, – ничего не выражающим тоном произнес Тарик. – Но знай: Теймур передаст твои слова эмиру Кереджа, а тот может распространить слух дальше.

Шахразада заморгала, удивленная неожиданной сменой тактики собеседника. На его лице больше не было заметно ни следа уязвимости, лишь решительно сведенные брови и бесстрастное выражение.

Тарик снова отгородился от нее, как в последние несколько дней.

– В поселении будет безопаснее – особенно в присутствии врагов халифа-убийцы – поддерживать видимость нашего единства, – подвел он итог.

Шахразада не планировала задерживаться у бедуинов надолго, но понимала, что должна сказать хоть что-то если не в защиту Халида, то хотя бы в защиту Тарика, поэтому покачала головой, стискивая до боли в пальцах края платка, и возразила:

– Я не могу просить тебя о подобном. И не стану. Это нечестно.

– Да, – кивнул Тарик. – Но ты наверняка попытаешься уговорить меня остановить войну.

– Ты бы сделал это? – Шахразада широко распахнула глаза от удивления. – Это вообще возможно?

– Даже если так, то я все равно бы тебя не послушал, – без колебаний заявил Тарик. – Потому что всегда довожу до конца начатое и держу слово. Отказаться от своих обязательств сейчас значило бы подвести не только тех, кто меня окружает, но и себя самого.

– Тех, кто тебя окружает? – воскликнула Шахразада, ощутив внезапный и неукротимый прилив гнева. – Ты хоть знаешь этих людей, Тарик? – Она вспомнила о метке фидаи на предплечье часового перед входом в шатер шейха. – Ты оплачиваешь услуги наемников и убийц всех мастей в попытке свергнуть халифа, о котором не знаешь ровным счетом ничего! Халид не такой…

– Оплачиваю услуги наемников и убийц? – перебил Тарик и язвительно рассмеялся. – Только послушай себя, Шази! Разве ты сама представляешь, кем является твой муж? Разве не знаешь, какие истории о нем ходят? Разве не казнил этот кровожадный безумец Шиву – твою лучшую подругу? – Последние слова он растянул, подчеркивая их значение.

Подчеркивая предательство Шахразады.

Она проглотила готовые сорваться с языка возражения и только сказала:

– Все не так просто, как ты думаешь.

– Любовь и в самом деле слепа. Но себя я ослепить не позволю, – процедил Тарик, хотя в его глазах плескался целый океан эмоций. – Для меня важно лишь одно – несет ли халиф Хорасана ответственность за смерть Шивы.

– Да, – с болью прошептала Шахразада, потому что каковы бы ни были обстоятельства, непреложного факта они не меняли.

– Значит, все просто.

– Пожалуйста, – она протянула руку к Тарику. – Ты сказал, что любишь меня. Умоляю, подумай еще раз…

– Я тебя люблю, это правда, – перебил он, отстраняясь и изо всех сил стараясь скрыть свою боль. – Ничто не изменит моих чувств. Как ничто не изменит и того, что халиф убил мою двоюродную сестру и украл девушку, которую я мечтал взять в жены.

Шахразада с ужасом наблюдала, как ладонь Тарика легла на рукоять оружия. Хотя он едва не споткнулся из-за поспешного отступления, голос его даже не дрогнул.

– Клянусь – в следующий раз, когда мы с Халидом ибн аль-Рашидом встретимся, один из нас умрет.

Готовность учиться

Он знал без всяких сомнений, что совершал ошибки.

Ошибки в суждениях. Ошибки в планировании. Ошибки в понимании.

Пожалуй, можно было сказать, что он виновен в глупой гордыне собственными достижениями. Даже в глупом тщеславии.

Но Джахандар никогда не стремился к подобному исходу событий, всего лишь наивно полагал, взывая к сокрытым в древнем фолианте силам, что сумеет их контролировать. Полагал, что управляет ситуацией.

Это заблуждение стало первой из многих ошибок.

Древние силы вовсе не намеревались подчиняться, а стремились подчинить себе. Увы, они пребудут скрытыми за завесой поэзии давно забытого языка, запечатаны под проржавевшим замком.

С одной стороны, Джахандар осознавал, что следовало уничтожить книгу. Силы, способные на разрушения такого масштаба, которому он стал свидетелем в судьбоносную грозовую ночь, не должны существовать в мире людей. С другой же…