Опять ты про свою Грецию!

Мы говорили на странной смеси русского, английского, немецкого с вкраплениями греческого (когда Стелиоса переполняли чувства, он переходил на родной язык). В тот день чувства его просто распирали. И он заявил, что наш пляж это и не пляж вовсе, а так фигня для туристов. И сегодня же мы едем на настоящий пляж. И я увижу настоящий Крит.

Мою дочь и маленькую Антонину запихнули в кабину старенького грузовичка форд, выдали им по апельсину, мы с Дафной забрались в кузов (добрый Стелиос даже растянул над нашими головами брезент), нам тоже дали по апельсину, Дафна предусмотрительно взяла домашнее вино, и мы отлично расположились в кузове. Тронулись по каким-то дорогам без асфальта, через оливковые рощи.

Через час добрались до пустынного пляжа. В море торчали две скалы. Стелиос объяснил, что это спорные острова. Спорили, само собой, с Турцией. Потому там никто не живет. Это был чудесный день. Песок и пустынный пляж.

И день еще не кончился, над пляжем проживали в одиноком доме друзья Стелиоса, и мы пошли к ним обедать. Деревянный стол и лавки во дворе. На столе – жареная рыбешка в сковороде, огромная миска правильного деревенского салата (в правильном помидоры и огурцы нарезаны крупно, фета одним ломтем сверху, а оливки обязательно с косточками, иначе – это греческий салат для туристов), фета, сковорода почти в метр с яичницей на помидорах. Ну и волшебный греческий хлеб. А еще вино. А еще черешня, персики и арбуз толстыми ломтями. Словом, бесконечно вкусный греческий минимализм. Мы лениво беседовали, наслаждаясь теплым вечером, шумом моря и едой. Даже дети притихли.

Стелиос хвалился тем, что мы русские и живем у него. Я рассыпала комплименты волшебной рыбке, которую можно есть с костями и головой.

И тут с горы спустились или свалились два туриста с рюкзаками в мощных армейских почти по колено ботинках. Они хотели есть, мы подвинулись на лавках и они присоединились к нашей трапезе. Ребята оказались американцами из Айовы. Они путешествовали автостопом по Криту. А тут заплутали, и такое счастье, что им подвернулась таверна. Я не поняла, почему все сотрапезники странно переглянулись. И американцы тоже не поняли. Они провозгласили тост за Грецию, которая объединила за одним столом греков, русских и американцев. Это были правильные слова. Внизу шуршало море и стояли спорные острова. Как-то появилась еще одна сковородка с жареной мелкой рыбкой. И все разомлели, не хотелось вставать из-за стола. Но солнце заходило и нам было пора возвращаться, тем более, что малышка Тоня уже заснула на лужайке, рядом с ней уселся кот.

Отчаянно не хотелось уходить, но все поняли, что пора. Наши американские друзья (поверьте, мы за три часа стали друзьями) полезли за бумажниками, чтобы достать драхмы. И тут выяснилось, что они попали не в таверну, а в гости. И как же не накормить путника, если он голоден. Хозяева что-то шумно говорили по-гречески, Дафна переводила на английский, и все более удивленными становились лица наших случайных сотрапезников. Словом, им донесли, что с гостей денег не берут. И тогда наши свежеобретенные друзья стали потрошить свои рюкзаки: мне и Стелиосу досталось по пачке настоящего американского «Мальборо», Антонине – гора леденцов, а хозяевам – горячие объятия.

На этом наши приключения не закончились. Стелиос повез нас в гости к своему университетскому приятелю. Этот чудак, по словам Стелиоса, владел огромным количеством земли на Крите, так сложилась жизнь, он был убежденным коммунистом (и так бывает). На земле возделывали апельсины и стручковое дерево, за этим приглядывал управляющий, а сам хозяин жил в шалаше, сам доил коз и сам делал сыр, питался овощами со своего огорода, яйцами своих кур и рыбой, выловленной в море. Он жил отшельником и читал Маркса. Стелиос привозил ему колониальные товары – чай, кофе. Сахар заменял мед. Греческая земля этого не производила. Хотя почему греческая? Это же Крит. Это особый мир.

Оставив нас в машине, Стелиос один пошел к другу. Он может и не пустить к себе, объяснила мне Дафна, он странный.

– Чем?

– Если пустит, поймешь. А нет, так и незачем говорить.

Узнав, что мы россияне, хозяин милостиво согласился нас пустить. И даже вышел нам навстречу. Это было настоящее шоу: он был одет в жилетку из козьих шкур и домотканые штаны, загадочной конструкции сандалии (он сшил их сам). Это было его кредо: жить только своим трудом. За ним, как собачки, шли две козы. Мы пили чай у костра – самый вкусный чай из горных трав – и говорили о коммунизме. Он утверждал, что он истинный коммунист. Но мне подумалось, что он истинный киник, последователь Антисфена и Диогена, кто призывали к минимализму в потреблении, независимости от общественного мнения и общества, абсолютной личной свободе. Я не стала ему сообщать о своем открытии. Чтобы не нарушать личного пространства абсолютно свободной личности. Мы просто сидели у костра.

Дочь-подросток позже вынесла вердикт: он сумасшедший. Но я не согласилась. А в тот вечер я не помню, как мы вернулись. Домашнее вино имеет свою силу. Особенно летним вечером на Крите. Я была счастлива – домой нас все равно довезут, что же волноваться, когда можно наслаждаться этим днем. Но он еще не кончился.

Стелиос был не остановим. Он хотел показать сразу весь Крит. И потому тормознул свой фордовский грузовичок над обрывом и выскочил собирать сорняки. Букет он вручил мне и стал горячо объяснять, что это отличная критская хорта (по-русски трава). Я опознала в букете только цикорий с синими цветочками. Это вкусно, убеждал меня Стелиос. Но мне пробовать не хотелось. Стелиос расстроился, стал ощипывать листочки и жевать их. Хотя ему тоже было невкусно.

Дафна сердито забрала мой букет, велела заходить к ней завтра вечером. И вечером действительно была изумительная хорта (пюре из трав), томленная в оливковом масле с лимоном. А к ней виноградные улитки. Целая сковорода. Дочь испугалась вида этих почерневших при готовке слизняков. И ей сварили обычные немецкие сосиски, щедро сдобрив их кетчупом. Кажется, все были довольны этой трапезой. А маленькая Антонина сидя на полу радостно ела руками и улиток, и сосиску.

Стелиос стал моим греком Зорба, хотя тогда я еще не видела этот пронзительный фильм с Энтони Куином в главной роли, но всем советую его посмотреть. Стелиос заставил меня влюбиться в Крит и Грецию, хотя по его мнению – Крит это совсем отдельное место, само собой, лучше материка, какое может быть сравнение! Там же совершенно нечего делать.

Одна беда была в нашей стихийной дружбе. Мне никак не удавалось купить сувениры для московских друзей. Стелиос врывался вслед за мной в лавку, кричал на хозяина, я даже уже начала понимать, что ему кажется, что нельзя втюхивать наивным туристам эту фигню, за такие деньги. В итоге блюдо или чашка возвращались на полку, а меня за руку выводили на улицу. Попытка сменить маршрут прогулок не удалась, Стелиос был вездесущ. И только хитроумный старик в черных одеждах с маленькой лохматой белой собачкой преуспел. Он играл на губной гармошке, сидя перед своей лавкой, а собачка танцевала на задних лапах перед временными жителями Агиа Галини. Пройти мимо цирковых трюков песика было невозможно, а по ходу ты покупал у старика открытки, фенечки, неизменный фестосский диск на кожаном шнурке. И наконец этот хитрован пригласил меня к себе в лавку и даже дальше лавки, мы очутились в мастерской, где шили сандалии в греческом стиле и ремни. Для ремня можно было выбрать любую пряжку – Дольче Габана, Монтана, Ливайс, Дизель и далее. Через полчаса ты получал отличный ремень из свиной кожи самой модной марки. Понятно, что я купила и ремень и сандалии, которые правда, развалились у меня в Москве тем же летом (но все же мне удалось пощеголять в них целые три недели по возвращении). Стелиос искренне сокрушался, что я покупаю китайскую фигню, на которой красуется громкое имя – Крит.

Такой он – греческий отель.

И еще немного про Дафну. Отель она открыла, но была совершенно обычным московским разгильдяем. Я даже не знаю, убирали у нас в номере или нет, песок во всяком случае на четвертый день пребывания лежал толстым слоем. Иногда меняли постельное белье, но нечасто и хаотично. И наконец, случилось страшное – у нас перегорела лампочка в ванной. Я сообщила об этом Дафне. И ничего не изменилось, за пять дней не изменилось. Лампочка все еще не горела.

Дочь, дитя нового поколения, считающего, что за свои деньги вы вправе получить услугу и дружба в товарно-денежных отношениях ни при чем, сказала, что надо просто заявить Дафне о своих правах и потребовать исполнения обязательств. И я робко попросила вновь. Дафна ответила:

– Слушай, там у меня в цокольном этаже все есть – полотенца, лампочки, простыни, мыло. Бери, что тебе надо. Только сама. Что меня по ерунде дергать?!

– Дафна, но я не дотягиваюсь до лампочки даже со стула.

– А! Что ж ты сразу не сказала! Стелиос зайдет.

Лампочку поменяли, но Дафна задумалась.

– Слушай, – сказала она мне, когда мы тайно курили у меня на балконе. – У меня там в подвале есть еще и стиральные машины. А ты не стираешь…

– А я в раковине всякую мелочь, остальное в Москве буду стирать.

– Так ты ко мне домой заходи. В моей машинке стирай, заодно кофе попьем.

Дафна снова задумалась:

– Может тебе завтрак нужен? Но сразу говорю, это будет дрянь – тосты, масло, джем, два яйца вкрутую. Ты хочешь?

– Нет, мы уже нашли утреннюю кафешку. Там все очень вкусно и работает она с семи утра.

– Вот и я так думаю. А вот французы вредные – подавай им эту фигню, в смысле континентальный завтрак. Зачем? В кафе же лучше.

Французы у Дафны не останавливались. Только британцы. И мы. С одиноким британцем, соседом по балкону, у нас установились английские отношения. Если его полотенце, сорванное ветром, оказывалось у меня на балконе, то я его просто перебрасывала. Так же он мне однажды вернул купальник. Мы даже не здоровались, а только кивали друг другу. Он не первый раз жил у Дафны. С ней он тоже не очень-то был откровенен. Сообщал, когда приедет и что хотел бы все тот же номер. Ничего не требовал, ни на что не жаловался, хотя сервис у него был такой же разгильдяйский, как и у нас.

Но Дафна явно что-то пыталась понять в гостиничном бизнесе.

– Слушай, а может, тебе телевизор нужен? – спросила она как-то, – Только он весь на греческом. Хотя всякие фильмы про Рембо понятны. Ты как? Надо тащить?

– Дафи, ну на фиг мне телевизор!

– И верно, – согласилась она, – Ты заходи ко мне, если что. И просто так заходи.

Ее разгильдяйство было объяснимо по-русски: отель, магазин, маленький ребенок, многочисленная тбилисская родня, приехавшая к ней на лето. Но разве это должен понимать турист?! Только если русский…

А я ее поняла. Кандидат исторических наук оказался в городишке, где всего 700 жителей (хотя летом здесь население превышает семь тысяч). Это после Тбилиси и Москвы. Но все же – рядом любимый мужчина и дочь. И тут ей свалилась я, тоже с Московским университетом за плечами.

Критский Диснейленд.

Вы думаете, что я полностью погрузилась в эту обыденную жизнь, хотя она не была лишена очарования. Нет, нет, конечно, нет. Я естественно побежала изучать древности. У меня был целый список того, что я должна увидеть и показать дочери. У меня был еще и французский путеводитель, переведенный в Москве в 90-е. Я сравнивала увиденное в Агиа Галини с записанным в книжке. И у меня все отчаянно не совпадало. Не было обещанного галечного пляжа, повсюду песок, не было хиппи в пещерах (если не считать тех двух молодых людей по дороге на пляже, они плели фенечки и курили, судя по запаху, марихуану), не было желтых автобусов. Словом, я попала в какой-то другой город, нежели обещал справочник, Агиа Галини. Этот путеводитель ужасно развеселил Дафну, она даже взяла его на пару дней и бегала с ним по соседям. А потом вернулась с результатами исследования: все описанные события были, но двадцать лет назад, где-то в 70-е. С современностью мы разобрались.

Пора была ехать к архаике. И вот передо мной древности из учебника Коровкина за 5 класс. Еще в детстве я была влюблена в Шлимана и потому знала, что он мечтал вести раскопки в Кноссосе. Но его инициативу перехватил или перекупил Артур Эванс. Я заранее не любила этого британца. Но все же картинки из учебника манили меня.

Увиденное превзошло мои ожидания. Крохотная усадьба, состоящая из каких-то бессмысленных колонн и свеженарисованных фресок. Замечательный трон Миноса, который расталкивая друг друга, пытались сфотографировать туристы. И как он выжил? Впрочем, все здесь было реконструкцией. Сам великий открыватель минойской культуры и Кносского дворца Артур Эванс говорил, что его дворец не реконструкция, а «воссоздание» или «возрождение», даже «воскресение» (соответственно, «reconstitution», «resurgence», «resurrection»). Все находки из Кносского холма еще в начале ХХ века вывезены в Британию, если они и вовсе были. Может, их подкинули хитроумные греческие крестьяне, понимая, что туристический объект привлечет посетителей не только в мифический дворец, но и в их таверны. Говорят, что греки сами заманили сюда археологов-иностранцев. По местной легенде, греческий любитель древностей каждую ночь раскапывал холм, находил какие-то артефакты, которые потом впаривал британцам и немцам, а к утру закапывал холм, чтобы не открылось место кладов. История сомнительная, мне кажется, что все эти фрагменты посуды и прочее ваялось в соседней лавке. Впрочем, великий Эванс хранил найденные им таблички с линейным письмом у себя, не подпуская к ним никого. Говорил, что собирается расшифровать, но руки так и не дошли. Миру он явил дворец немало-немного царя Миноса и лабиринт Минотавра, бракованного сына царицы Павсифаи. Хотя что-то Эванс все же нашел.

Все здания дворцового комплекса построены на тех фундаментах, что были обнажены, которые были лишь зарисованы археологом. Все утверждают, что колонны, расширяющиеся кверху, были невозможны. Но именно их возвел Эванс, используя железобетон. Зато как красиво и вполне в стиле времени получилось. Из него же сделаны и рога – символ Кносса.

И еще меня смущает, что у дворца нет стен, а стоит он на абсолютно ровном плато. Я такого не видела в архаичных городах-крепостях. Обычно это самая высокая точка, гора, господствующая над местностью, мощные стены. Пожалуй, только античная Спарта исключение. Но древние историки утверждали, что спартанцы были так уверены в своей мощи, что не возводили стен. Может быть. Только и горы там, с которой, как все мы помним сбрасывали хилых младенцев, тоже нет. Наверное, с младенцами как-то этот щекотливый вопрос иначе решали.

Не хочу стебаться, над этим только ленивый не смеется, над удачно сохранившемся и пережившем разрушительное землетрясение алебастровом(!) царском троне. Эванс назвал его троном Ариадны. Это для тех времен нормально. Шлиман тоже назвал найденную в Микенах золотую маску посмертной маской Агамемнона, решительно утверждая, что победитель Трои реальный исторический персонаж.

И наконец, тот самый лабиринт Дедала и Минотавра. Моя двенадцатилетняя дочь сразу спрыгнула туда и пыталась пройти боком в узких коридорах скорее всего какого-то гидротехнического сооружения, на канализацию очень даже смахивает. Я же курила у рогов Минотавра, кои возведены в этой небольшой усадьбе, которая не то что на дворец, даже на маленький город не тянула никак.

Я уже поняла, как Шлиман, что для древнего греческого полиса необходимы три или даже четыре вещи, чтобы называться городом – храм, театр, бани, гимнасий (или стадион). Ну еще рынок (агора), где без него будут собираться горожане. Я не стала разочаровывать дочь, потому как мне самой надо было пережить это потрясение. Эвансовский Диснейленд не оправдал мои ожидания.

Но главное было впереди – музей в Ираклионе. Там выставлены настоящие (!) фрагменты знаменитых фресок с дельфинчиками и мальчиком на быке. Подлинники. Я долго, очень долго, дольше всех стояла у артефактов, пытаясь понять, как из синего пятна возник дельфин, а из кусочка желтого – мальчик-акробат. Как Эвансу и его другу французскому художнику Жиллерону взбрело в голову, что охровые пятна – Принц с лилиями? Просто загадка для психотерапевта – нарисуй из пятна картинку, и я скажу, чем ты страдаешь.

Вероятно, врач обратился бы к детским психотравмам создателя Минойской цивилизации. Там даже Фрейду есть в чем покопаться. К горечи разочарования подмешивалось злорадство. Ущербное открытие ущербного человечка.

Маленькое отступление про Эванса.

Артур Джон Эванс был первым ребенком в многодетной семье промышленника и археолога-любителя. Эванса долго будут сравнивать с отцом, признавая, что сыну еще далеко до археолога-любителя. Амбициозного и закомплексованного Артура не могло это не раздражать. Как и новый брак отца после смерти матери. Эванс-младший не пользовался успехом у девушек из-за слишком маленького роста (158 см) и желчного характера. Его шутки и колкости отвратили от него однокашников. Учился он с трудом, бабушка с дедушкой даже считали старшего внука туповатым, с трудом поступил в колледж, едва не провалив экзамены, стипендию на дальнейшее обучение по специальности археолога не получил.

И пришлось ему журналистом отправиться на Балканы. Только вот беда, там Эванс попался как шпион. Наверное, так оно и было. Не случайно говорят, что британские писатели и журналисты выпускники университета «МИ-5».

Но сам Артур не мог терпеть местное население. Он утверждал, что только попавшие под влияние турецкого ислама более-менее цивилизованные люди, а остальные грязные славяне. «Я предпочитаю не выслушивать от каждого встреченного варвара сентенцию, что он человек и брат. Я верю в существование низших рас и хотел бы их истребления», – такова позиция Эванса.

Впрочем, во время путешествия по Швеции и Норвегии ему не понравились и вонючие лапландцы. А в Германии его раздражали немецкие крестьяне. Как он относился к грекам, неизвестно, археолог умалчивает. Это и понятно, если вся его научная репутация стоит на греческих открытиях. Больше Эванс не раскопал ничего, хотя в Дубровнике еще до Кносса начал раскопки кургана бронзового века и нашел ряд артефактов. Но что такое далмацкий Дубровник, когда по Европе гремит слава нахального самоучки Шлимана?!

Эванс с женой отправляется на раскопки в Грецию. Шлиман принимает начинающего коллегу радушно и щедро делится своими знаниями, он рад любому соратнику. Наверное, в разговоре он сообщает, что намерен искать строения Дедала на Крите, конкретно в Кносском холме, где местные крестьяне не раз находили древние артефакты. Но ему отказано в покупке. Не знаю, правда ли это. Или хитрый Шлиман в сговоре с греками продал сопернику никчемные земли.

Как бы то ни было, но в 1901 году Эванс выкупает четверть территории холма с обязательством выкупить остальные его части (сумма сделки составила 235 фунтов стерлингов); поскольку местные землевладельцы были мусульманами, это по турецким законам давало Эвансу право приоритетной покупки. Позже, после Критского восстания, владения Эванса оказались в пределах британской зоны ответственности в Кандии. Наверное, несостоявшийся дипломат знал о планах правительства. И возможно, ему помогли приобрести этот участок на стратегически важном острове. Так что если нельзя открыть новые руины, то их стоит создать. Как и придумать минойскую цивилизацию, не имеющую (по утверждению самого археолога) никакого отношения к Древней Греции. Эванс утверждал, что открытые Шлиманом культуры – побочная ветвь минойской цивилизации, продукт покорения варварских народов просвещенными минойцами. Гомеровские же поэмы – лишь искаженный вариант минойского эпоса.

Он смело приступил к своей реконструкции (особенно после получения внушительного наследства), сочинив даже внутренние интерьеры дворцов, что не удавалось никогда и никому. А как иначе, если себя самого он называл «агентом воскресения» культуры древних критян. И все это оставил в наследство нам.

Это не деньги.

С нами на экскурсии оказались веселые разновозрастные немцы, которые вечно теряли друг друга и потом искали то маму, сбежавшую из музея в кафешку с пивом, то сына, рассматривающего фенечки у уличного торговца всякой чепухой. Это нас развлекло, и когда последняя немецкая старушка, изрядно загрузившаяся пивом, была погружена на борт мерседесовского автобуса, мы тронулись обратно.

Пока мы ждали этих веселых стариков, я купила целую палету монеток, выпущенных при режиме черных полковников, объясняя дочери, что фашизм в Европе рухнул не в 1945 году, а у греков он появился после моего рождения, как и в Чили. Ей стало скучно и мы закончили эту беседу. Хотя я радовалась за любимого Шлимана, который так и не получил этот участок, а отправился дальше, чтобы найти великие Микены, в которых я еще не была.

А монетки имели свое продолжение. Плюхнувшись в кресла за своим любимым столиком в кафе у Яниса (нам их берегли, а если кто-то занимал, то любезно пересаживали гостей, чтобы мы сели на привычные места). Нам даже приносили цветы и волнистого попугайчика в клетке (как оказалось за щедрые чаевые, хотя я честно давала 10 процентов от суммы). Мы ужинали и рассматривали монеты. Наш вечный официант, который почему-то был именно нашим, даже на улице здоровался, искренне расстроился нашей покупке.

– Это не деньги. Они не действуют, – его горю не было предела.

– Мы знаем. Мы их купили на память.

– Сколько вы заплатили?

Я ответила.

– Десять долларов за 10 монеток, – официант чуть не заплакал, таких идиотов, как мы, он увидел впервые.

Он совсем огорчился. А на следующий день принес горсть таких же монет, все, что лежало у него дома.

– Это не деньги, – повторил он, я протянула ему пять долларов, но он отказался, взял только свой заслуженный доллар.

К тому же в этот день он действительно спас нас. Лиза радостно потянулась за горстью монеток и опрокинула на меня свой лимонный сок, в который еще не успела положить сахар. И я очутилась в луже лимонного сока. Идти в мокрых штанах мне не хотелось, а сидеть на мокрой подушке тоже было не уютно. И тут наш официант что-то понял. Он позвал юношу, который лихо пек пиццу. Тот оказался болгарином, который в каникулы подрабатывает пицерийщиком (так он сказал, наверное, не знал слово пициолло), юноша прекрасно говорил по-русски и знал немного греческий. Итак, мне предложили никуда не торопиться, а посидеть, что-то еще заказать, насладиться закатом над морем, и, только просохнув, идти к себе в отельчик. Пока болгарин болтал, греческий официант сменил мне подушку. И мне стало лучше. А в темноте можно и в мокрых штанах идти.

Не торопись и все успеешь – это греческий принцип. Как там это? Сига-сига. То есть медленно и неспешно. И это работает. И помогает. С этим надо смириться. И принять. Наслаждайся каждой минутой и каждым часом. И тогда твой день будет длинным и бесконечным.

Поклонись, если можешь, морской воде,

забыв звуки флейты и голые ноги,

которые топчут во сне чью-то жизнь,

давно утонувшую в глубинах истории.

Дату, имя свое и место

на раковине неизвестной

напиши, коль сможешь,

да брось подальше -

и пусть утонет в бескрайнем море.

Сига-сига.

Сига-сига – главный принцип греческой жизни – неспешно, без суеты. Но это все не совсем точные слова. Это право на лень, отсутствие суеты, внешнее ничегонеделание. Кажется, что они отчаянные лентяи – утром все сидят за чашкой кофе в кофейнях, в обед, который длится вечно, закрыты все магазины. Воскресенье и православные праздники – святые выходные дни. И совершенно непонятно, как они все успевают.

Как-то в сувенирной лавке я выбирала тарелку. Хозяин нервничал, хотя я была единственным посетителем его заведения. А я все определялась с выбором. И тут он не выдержал, подошел и нервно сказал, что все закрывается. И откроется только в пять, ему пора уходить. Все, все. Закрыто! Я подумала, что я ему не понравилась внешним видом или чем еще, но на самом деле у него просто наступил обед. И случайный посетитель не повод опоздать к семейному столу. И это верно.

Греки, исповедующие принцип сига-сига, что значит неспешно, ужасно спешат жить. Когда я утром в восемь утра выходила на пляж, то хозяйка (это было много позже Дафны) уже разгружала пакеты из машины. Потом ее можно было увидеть с книжкой на пляже, вечером она сметала в саду листья и лепестки. А потом перед сном она сидела в саду с чашкой кофе и книжкой. И как ей удавалось столько работать и столько отдыхать? Это греческая тайна под названием Сига-сига. Не спеши и все успеешь.

Напротив овощной лавки в нашем городке чинили крыльцо. Привезли гору камней. Утром выходили два мужика. Смотрели на нее. Закуривали, о чем-то неспешно говорили. Потом приносили из дома пиво и, сидя на камнях, продолжали беседу. К обеду они пропадали. Понятно, сиеста. Я через три недели уехала, так и не увидев создание. А к чему спешить, когда в Греции все есть.