Второй сын

– Верховный хранитель прав, Банрууд. Таков был уговор, – повторил Айдан, так и не слезший с коня.

Король уже давно отослал его, но он не двинулся с места.

Верховный хранитель. Значит, этот старик – мастер Айво.

– У Адьяра в этом деле нет права голоса, – бросил король. – Ты прибыл на Храмовую гору с пустыми руками.

– Я обещал матери этой девочки, что она будет жить в храме, что вырастет под защитой святилища, – возмущенно молвил Эрскин из Эббы.

– То же самое я обещал деду Юлии, – сказал Йозеф, взглянув на девочку с косой воина.

– Эти дочери кланов будут воспитаны как принцессы, – произнес Банрууд, указывая на дрожавших от страха девочек. – Они будут расти вместе с моей дочерью.

В этот самый миг, словно повинуясь заранее продуманному плану, из‐за арок, венчавших парадную лестницу королевского дворца, выскочила маленькая девочка в крошечной короне. При виде собравшихся на площади ярлов со свитами она, едва не упав, застыла на месте и горделиво, словно актриса на авансцене, глянула на толпу.

По площади пронесся вздох восхищения. Гисла вздрогнула от неожиданности.

Девочка, светловолосая, темноглазая, с медовой кожей, казалась ненастоящей. Природа не могла создать такого сочетания цветов – но все же создала, и оно представлялось совершенно гармоничным.

Следом за девочкой на площадь выскочил юноша с длинной косой воина. Девочка, вероятно, сумела улизнуть из‐под его опеки. При виде потрясенной толпы он тоже застыл. У него были широкие плечи и узкие бедра, крепкие, мускулистые руки и ноги, но голубые глаза смотрели открыто, будто глаза ребенка, а кожа оставалась по‐детски гладкой. Он казался мальчиком в теле мужчины.

Это мальчик из храма, подумала Гисла. А маленькая девочка – принцесса Альба.

Ярлы упали на колени. Айдан из Адьяра, не говоря ни слова, соскочил с коня. Все они коснулись лбами земли, а их косы, отросшие за пять лет правления Банрууда, свернулись кольцами в пыли возле их голов. Король поднялся по лестнице и поднял принцессу на руки. От неожиданности все ее маленькое тело словно застыло.

Лотгар потянул Гислу за руку, вынуждая ее преклонить колени. Другие девочки тоже медленно опустились на землю. Им явилась принцесса, надежда Сейлока. Король поднял Альбу повыше, напоминая собравшимся о том, что он – а не хранители – сумел им дать.

– Дочери будут жить в замке с принцессой Альбой, – повторил он.

– Нет, государь. Их воспитают хранители, – вновь возразил мастер Айво.

Верховный хранитель не опустился на колени. Этого не сделал ни один из хранителей. Они стояли перед королем, не сгибаясь, и Банрууд, нахмурившись, поднял дочь еще выше, к самому небу. Альба вскрикнула, и мальчик из храма поморщился, не сводя настороженных глаз с ее небольшой фигурки.

– Дочери Фрейи – богини плодородия и деторождения, супруги Всеотца Одина, – мы приветствуем вас, – воскликнул Айво и, отвернувшись от короля, двинулся через двор к массивному каменному очагу, мрачно высившемуся посреди площади.

Хранители как один последовали за ним, словно заранее готовились к церемонии.

– Этих дочерей кланов, дочерей Фрейи, будут беречь и почитать, их целомудрие будет под надежной защитой. Подобно рунам, они тоже станут символом Сейлока, – пророкотал верховный хранитель.

Он разрезал себе ладонь и своей кровью начертал на очаге руну. Руна обратилась в пламя, взметнулась вверх ревущим столбом. Ярлы и воины ахнули, а Гисла едва сумела сдержать крик.

– Сейлоку нужны дочери! – воскликнул мастер Айво. – Ярлы Сейлока, с этого дня дочери Фрейи – ваши дочери – будут поддерживать здесь огонь. Пока он горит, вы будете знать, что ваши дочери под защитой, что хранители Сейлока берегут их. И Сейлок будет жить. Мы будем беречь их так же, как чтим принцессу, – прибавил мастер Айво чуть погодя уже новым, смиренным тоном.

И все же в его глазах читался вызов. Свет от огня выхватывал из темноты девочку на руках короля Банрууда, усыпанная самоцветами корона на ее голове радужным блеском освещала лица хранителей. Стоявшие на коленях ярлы закивали, поглядывая то на короля Банрууда и его дочь, то на верховного хранителя.

– Байр из Сейлока, мальчик, воспитанный здесь, на Храмовой горе, и благословенный невиданной силой, станет защищать их так же, как защищает принцессу, – пообещал верховный хранитель, простирая руку к мальчику, словно хотел явить ярлам еще одно чудо.

Мальчик из храма просто опустился на одно колено и склонил голову, словно его посвящали в рыцари. Но этого было достаточно, и ярлы поднялись с колен, кивая и сжимая свои косы, словно рукояти спрятанных за спиной мечей. Стиснув свою косу в знак обещания, Байр по очереди встретился взглядом со всеми ярлами.

– Их будет защищать мальчик из храма! – выкрикнул Айдан, выпустив из рук косу и поднимая к небу кулак.

Его примеру последовали ярлы Эббы, Долфиса, Лиока и Йорана, и только Бенджи из Берна неуверенно переводил взгляд с короля на заполнивших площадь мужчин. Наконец и он тоже – медленно, словно с опаской – поднял к небу кулак в знак одобрения.

– Отныне мы станем звать их дочерями Фрейи. Они будут светочем кланов, – прогремел Лотгар над ухом у Гислы, произнося сказанное верховным хранителем так, словно то были его собственные слова.

Принцесса извивалась, пытаясь вырваться из рук Банрууда, и он наконец поставил ее на землю. Его лицо исказила гримаса презрения. Альба бросилась по лестнице вверх, к мальчику из храма. Она выбрала его и этим как бы завершила обряд посвящения. Байр выпрямился и, взяв девочку за руку, вновь поклонился ярлам, верховному хранителю и – напоследок – королю. За все это время он не проронил ни слова.

– Да будет так, мастер Айво. Я доверяю дочерей Сейлока твоим заботам и заботам хранителей Сейлока, – согласился король Банрууд, хотя в его голосе и слышалась насмешка. – Не подведи меня. Не подведи их. – Он указал на девочек. – Но если хотя бы с одной из дочерей что‐то случится, ярлы и народ Сейлока будут знать, кого в этом винить.

* * *

Гисла не попрощалась с Лотгаром и его людьми. Даже не обернулась на них. Она была слишком зла. Арвин сказал, что у Лотгара есть свои дочери. Но он не привез их сюда, не отдал их на воспитание безволосым хранителям в лиловых балахонах, с бездонными глазами. Он не отдал своих собственных дочерей в залог безжалостному королю.

Гислу и еще четырех девочек – Элейн, Юлию, Башти и Далис – провели вверх по каменной лестнице и ввели в храм. Смирение, охватившее представителей кланов и хранителей, сопровождало детей на всем пути к каменному зданию. Оно вцепилось в их маленькие фигурки подобно черной птице с острыми когтями и злым крикливым клювом. А потом двери у них за спиной закрылись.

Они не плакали. Не плакала даже самая младшая из них, Далис из Долфиса. Казалось, она привыкла, что ее передают из рук в руки, и даже чувствовала себя в храме свободнее, чем все остальные. Они не задавали вопросов. Все они словно смирились со своей судьбой, какой бы она ни была. Правда, справлялись со своим бременем все по‐разному.

Едва двери храма закрылись, как хранители, что вели себя на парадной площади столь царственно и молчаливо, разбежались, будто испуганные мыши. Казалось, ни один из них не знал, что делать с пятью маленькими девочками. Мастер Айво пролаял какието указания единственному хранителю, нашедшему в себе силы остаться при детях. Его звали Дагмаром. Девочек провели в обеденный зал, пустынное, похожее на пещеру помещение, и подали им простой ужин.

В храме Гислу, как и прежде, сочли куда более маленькой, чем на самом деле. Хранители решили, что она младше Элейн – быть может, ровесница Юлии, точно старше Башти и Далис. Элейн сказала, что ей двенадцать. Значит, на самом деле четырнадцатилетняя Гисла была среди них самой старшей.

Гисла не стала никого разубеждать. Ей никогда больше не хотелось говорить правду, во всяком случае правду о ее прежней и нынешней жизни. К тому же роль старшей явно лучше подходила Элейн. Элейн выглядела как старшая и казалась поистине доброй девочкой, готовой стараться изо всех сил, – хотя по ее бледному лицу и красным глазам было понятно, что ей знакомы и страх, и грусть.

Юлия из Йорана обдавала всякого, кто смотрел на нее, враждебностью – в противовес Башти из Берна, которой, напротив, хотелось, чтобы все на нее смотрели.

Башти примерила на себя роль шута и принялась жонглировать яблоками, лежавшими на столе, за который усадили всех девочек. Жонглировала Башти довольно ловко, и Далис ей захлопала, но Юлия перехватила одно из яблок, подброшенных Башти, и та сбилась с ритма. Юлия дерзко откусила от яблока такой огромный кусок, что сок брызнул во все стороны, а кусочки мякоти, пока она жевала, вываливались у нее изо рта.

Башти вскипела из‐за грубости Юлии, но Элейн встала между дочерями Берна и Йорана, пытаясь их помирить. В конце концов девочки доели свой ужин в изможденном молчании, не поднимая глаз от тарелок. Они дрожали от страха в неверном свете свечей и вслушивались в беседу мастера Айво с Дагмаром: те обсуждали их дальнейшую судьбу.

Верховный хранитель и Дагмар хранили молчание, пока хранители, готовившие ужин, не вышли из обеденного зала. Подобно многим мужчинам, не привыкшим к обществу женщин, они сочли, что девочки не обращают внимания на их беседу или попросту ее не слышат. Но Гисла, склонившись над своей тарелкой, ворочая ложкой в жидком супе, набивая голодный живот хлебом, внимательно слушала каждое слово. И чувствовала, что и другие девочки тоже слушают.

– Я верил, что ярлы не покорятся королю, – сказал хранитель Дагмар.

То был красивый мужчина со светлыми голубыми глазами. Его кожа не отличалась той же бледностью, что у других хранителей. Казалось, что он моложе, чем большинство его братьев. Правда, верховный хранитель был настолько стар, что в сравнении с ним любой человек казался юнцом.

– Я знал, что они не покорятся. И ты тоже знал, Дагмар, – презрительно бросил верховный хранитель. – Ярлы боятся. Сейлок боится. Отдав по дочери от каждого клана – по девочке, удочеренной кланом, – ярлы пытаются побороть безликого врага, сохранить жизнь, договориться с богами. Приведя дочерей в храм, они закапывают в землю золото, зашивают в полу плаща драгоценности, запасают зерно на случай неурожая.

– И что же нам делать, мастер? – встревоженно спросил Дагмар, оглядывая девочек, сидевших за дальним концом стола в тусклом свете свечей.

– Они послушницы, Дагмар. Будем обращаться с ними как с послушницами, – отвечал Айво.

– Они не послушницы! А дети, оторванные от семьи и от дома.

Айво вздохнул:

– Мы ничего у них не просим, Дагмар. Ничего. Мы просто будем их оберегать.

Дагмар помотал головой. Когда он снова заговорил, в его тоне слышалась мука:

– Я не могу защитить Байра. Не могу защитить этих девочек. Ты видел сегодня короля. Байр в его власти. И девочки в его власти. Он использует их, чтобы стать еще сильнее. Это уловка, мастер.

– Только для короля, Дагмар. Не для меня. И не для Сейлока.

– Но ведь они просто дети, – сказал Дагмар. – Разве мы можем так поступить?

– Можем. И поступим. А когда король уедет в Эббу, ты приведешь из полей женщину-тень. Она нам поможет.

* * *

После ужина хранитель Дагмар разложил у очага в кухне пять соломенных тюфяков. Хранители пока не приготовили для девочек постоянного помещения: в других комнатах было темно и холодно.

Самые младшие девочки метались и ворочались во сне. Элейн стонала, словно ей снились кошмары. Юлия отбивалась от невидимых врагов. Но Гисла лежала совсем неподвижно, не глядя ни на что и одновременно глядя на все на свете.

Рядом с ней спала девочка с огненными волосами, Элейн из Эббы. Хёди пришел бы в восторг от цвета ее волос.

Почему она думает о нем? Почему зовет его Хёди, словно он – один из ее братьев, а не просто какой‐то юноша, которого она едва знает?

Она сама сумела ответить на свой вопрос: Хёд был жив, а ее братья умерли. Хёд существовал, а ее семья сгинула.

Она обвела пальцем руну у себя на ладони, думая, не пора ли связаться с ним, но не решилась встать с тюфяка и не захотела резать себе пальцы. Ее сердце и так обливалось кровью. Казалось, что этого ей достаточно. Но нет, этого было недостаточно, и Гисла пообещала себе, что вскоре предпримет взаправдашнюю попытку.

В глубине души она боялась, что у нее ничего не выйдет и что Хёд тоже исчезнет. Она не вынесла бы этого. Только не теперь. Так что она уцепилась за надежду встретиться с ним и, лежа в темноте, представляла, как пустота заполняет ей грудь, живот… А потом она перестала что‐либо чувствовать и уснула.

7 лучей

Женщина-тень, о которой мастер Айво упомянул в первый вечер за ужином, появилась в храме спустя несколько дней. Она была вся в крови. Хранитель Дагмар принес ее на руках из‐за крепостной стены. Когда он вошел с ней в храм, она прижималась к нему, прикрывая лицо ладонями. Он прошагал через кухню прямо в лечебницу. Лицо у него было почти таким же белым, как и у нее.

– Не бойтесь, с ней все в порядке. Она просто напугана. Это кровь овцы из нашего стада, а у нее самой только царапина на руке. Я ее перевяжу. Сидите, – успокоил он дочерей и работавших в кухне хранителей, не сводивших с него изумленных глаз.

Он плотно закрыл за собой дверь лечебницы, а когда девочки вновь увидели женщину-тень, крови на ней уже не было. Но, несмотря на это, выглядела она пугающе.

Она была молода, а ее бледная кожа еще не знала морщин, но волосы у нее были белыми, как у старухи. Прозрачные светлые глаза почти не выделялись на лице: их цвет напомнил Гисле дождевые облака. Гисле было едва ли не страшно смотреть на нее, но, однажды взглянув, она уже не могла отвести глаз. Женщина была странной… и красивой… ее красота походила на красоту Хёда. Мастера Айво тоже заворожила женщина-тень: в тот вечер, когда она впервые присоединилась за ужином к хранителям и дочерям, он придвинулся к ней и не сводил с нее глаз, словно сорока – с блестящей безделушки. Под его пристальным взглядом она не отвела глаз, но ее белые руки беспокойно задвигались, цепляясь за балахон.

– Глаза у тебя как стекло, – сказал он. – В них человек видит себя. Его красота – или отсутствие красоты – зрит прямо на него.

Гисла про себя сочинила мелодию, чтобы показать Хёду женщину-тень, если у нее будет такая возможность. Руна на ладони уже зажила. Ее линии теперь побледнели, но при этом казались толще, выпуклее. Гисла каждый день откладывала в памяти какие‐то сцены и подбирала к ним мелодии, чтобы однажды… спеть ему. Если она все‐таки решится.

Женщина-тень, белее снега, бледная будто лед, с головы и до пят. Откуда она взялась, мне неведомо, женщина-тень, белее снега.

Женщина-тень – хранитель Дагмар звал ее просто Тенью – была лет на десять старше Гислы и не годилась ей в матери. Но как раз эту роль она должна была сыграть для дочерей кланов. Дагмар рассказал, что она была пастушкой и пришла с полей, чтобы помочь с «новым храмовым стадом».

Хранители вынесли из одной комнаты хранившиеся там реликвии и вместо них расставили в ряд кровати. В ногах каждой кровати поставили по сундуку, чтобы девочкам было где хранить свои вещи, хотя у них почти ничего и не было. У Гислы имелись лишь руна на ладони да зеленое платье, в котором она приехала в храм. Тень не была ребенком, но ее кровать поставили в той же комнате, в дальнем конце, и приставили такой же сундук.

Затем хранители обрезали им волосы. Остригли все кудри и локоны, все рыжие, золотые, каштановые и черные пряди. Хранитель, которому доверили это дело, сжалился над ними и с разрешения мастера Айво не стал брить наголо, а оставил на головах короткую поросль. Тень тоже подстриглась, и ее тяжелые белые волосы упали на пол снежным покрывалом. Как ни странно, от этого их собственная утрата лишь стала горше.

– Хорошо хоть, что нас не остригли налысо, – сказала Элейн, плакавшая не меньше других, когда волосы упали к ее ногам.

– Хорошо хоть, что мы не похожи на хранителей, – согласилась Юлия. Она подняла с пола свою косу воина и отказалась ее отдавать. – Я ее заберу. Она моя. Буду хранить ее у себя в сундуке, – заявила она.

– Мы не похожи на них… но и на себя не похожи, – мрачно заметила Гисла.

При этих словах Тень и другие девочки удивленно обернулись к ней. Гисла отвечала на вопросы, если ей их задавали, но сама никогда не произносила больше двух слов подряд.

Их обмерили и пошили для них лиловые балахоны и белые платья со сборкой у шеи и на запястьях. Эти платья полагалось носить под балахоном всегда, когда они покидали здание храма – пусть даже затем, чтобы пройтись по парадной площади или по храмовому саду. На горе жили король, его стража и замковая обслуга, и девочкам нужен был явный знак отличия. Им запрещалось гулять без сопровождения, даже всем вместе.

– Это ради вашей безопасности. Все, кто вас видит, должны сразу же понимать, что вы дочери храма, – объяснил хранитель Дагмар.

Чаще всего их обучением занимался именно он. Он был единственным из хранителей, кто умел общаться с детьми: он сам вырастил племянника, но теперь король Банрууд забрал мальчика из храма к себе во дворец и приставил к принцессе, для охраны.

Каждой из девочек сшили по две смены нижнего белья, по ночной рубашке и по два халата на каждый день. Все это – из самой мрачной серой ткани, какую Гисле только доводилось видеть в жизни. Чтобы обшить храмовых дочерей, из королевской деревни вызвали швею, и она явилась с тележкой, которую тащил за собой приземистый тощий ослик. Правда, в храм швею не пустили, и она принялась за работу прямо во дворе.

Храм и королевский замок стояли друг напротив друга, по разные стороны широкой, мощенной булыжником площади на северном склоне горы. Земли короля были отделены от земель хранителей стеной. Владения короля были просторны, там имелись конюшни, поля, казармы для стражи, двор для учений и спортивных игр. За пределами королевских владений лежало еще около мили ничьей земли – поле неправильной формы. На время королевского турнира, проводившегося, по рассказам хранителей, каждый год, на этом поле на долгие дни выстраивались ряды разноцветных шатров.

На восточном склоне горы, позади храма, тянулись загоны для скота, сады и постройки, которыми пользовались лишь хранители, – от прочих владений их отделяла еще одна стена. Земли храма по размерам сильно проигрывали королевским, но хранители пользовались ими с умом. Далеко не вся жизнь в храме уходила на изучение рун, чтение свитков и молитвы богам. Каждый из хранителей владел каким‐то умением или ремеслом, и у каждого была своя обязанность, а порой даже несколько, так что все они – кто в большей, кто в меньшей степени – вносили свой вклад в общее хозяйство. Храм был своего рода деревней, населенной обритыми наголо мужчинами и жившей по строгим правилам, но, как ни странно, эта строгость даже нравилась Гисле. После долгих месяцев хаоса и неуверенности в завтрашнем дне царивший в храме порядок внушал ей пусть не ощущение безопасности, но хотя бы относительное спокойствие.

Хранители не таили на девочек зла, но вели себя с ними неловко и холодно: многих братьев раздражало присутствие в храме непрошеных гостий. Ни у кого из хранителей не было детей. Ни один из них не чувствовал себя свободно с женщинами всякого возраста, и потому они всеми силами избегали девочек, обходили их стороной, склонив голову и отводя взгляд. Тень они тоже избегали. Все, кроме Дагмара и мастера Айво.

Верховный хранитель настоял на том, чтобы с девочками обращались как с будущими хранительницами – он называл их послушницами. Их учили чтению и письму, песням и заклинаниям.

Гисле мастер Айво казался похожим на Арвина – учителя Хёда. Возможно, все дело было в том, что оба горбились. Или в том, как загибался крючком нос верховного хранителя. Или в том, как ярко горели знанием его глаза. Или попросту в том, как она чувствовала себя в их присутствии. Загнанной. Беззащитной. Неспособной что‐либо скрыть. Ни свои чувства, ни свой голос, ни свою неприкаянность, ни свое одиночество.

– Он такой некрасивый, – сказала Башти, изображая согбенную спину мастера Айво, его птичьи манеры.

– Поэтому я ему верю, – заметила Тень. – Давным-давно я узнала, что физический облик – лишь скорлупа, в которой кроется зло. Мастер Айво выглядит как злодей. Но он не таков.

– Король очень красив, – прибавила Элейн, и всем стала понятна не высказанная ею мысль.

Мастер Айво напоминал крупного сгорбленного стервятника с когтистыми лапами и мясистым клювом. Его обведенные черным глаза и губы казались бы еще страшнее, если бы Дагмар не объяснил девочкам, что они значат. Спустя примерно неделю после их прибытия в храм, в их первый полный день в качестве «послушниц», хранитель Дагмар ответил на все их вопросы. Тень тоже сидела с ними, хотя и знала куда больше, чем дочери храма. Казалось, что она уже давно задала все свои вопросы и получила на них ответы.

– Что значит послушник? – спросила Башти.

Элейн и Юлия, вероятно, понимали значение этого слова, но вот Гисла была признательна Башти за прямой вопрос.

– Послушники происходят из всех кланов, – начал Дагмар, – но они должны заручиться поддержкой своего ярла, а верховный хранитель должен позволить им остаться в храме. Чаще всего послушники, окончив обучение, становятся хранителями.

– А нас тоже будут всему обучать? – спросила Юлия и пристально взглянула на Дагмара.

– Вас научат читать и писать. Научат истории. И философии. Вы выучите язык богов и легенды о них. То будут легенды о богах Сейлока и о богах самых разных стран и народов. Так вы лучше поймете собственную культуру.

Гисле захотелось узнать, будут ли они изучать культуру Сонгров, но она промолчала.

– Мы будем учиться сражаться и фехтовать? И драться? – спросила Юлия.

Дагмар поджал губы, обдумывая ее вопрос.

– Да. Думаю, будете. Мастер Айво сказал, что с вами следует обращаться как с послушниками. Всех хранителей обучают навыкам самообороны. Значит, вас научат и этому.

– Мы начнем прямо сегодня?

Дагмар улыбнулся:

– Скоро. Мы начнем скоро. Быть может, Байр сумеет вас обучить.

– Ты рассказывал мне про руны, Дагмар. Расскажи и им, – вмешалась Тень, ненавязчиво меняя тему.

– Руны – это язык богов, – отвечал Дагмар.

От одного упоминания о рунах глаза у всех шести слушательниц широко раскрылись.

– Но ведь руны под запретом, – прошептала Элейн. Она выросла в Сейлоке и явно знала много больше, чем остальные девочки.

– Теперь вы послушницы, – сказал Дагмар. – Но мы будем двигаться медленно. Очень-очень медленно.

– Но ведь… чтобы наполнить руны силой, нужна кровь рун? – настаивала Элейн, прикусив губу. – А что, если в наших жилах не течет кровь рун? Как тогда я… как мы станем хранительницами?

– Не всем, в ком течет кровь рун, выпадает стать хранителями. И наоборот, хранителями становятся не все послушники. Есть и другие пути… другие, не менее достойные занятия, – сказал Дагмар.

– Все руны нужно писать кровью? – спросила Гисла, думая о руне, начертанной у нее на ладони. О руне, которой ей только предстояло воспользоваться, хотя она каждый день думала о Хёде.

– Да. Именно кровь придает рунам силу.

– Значит, если в человеке нет… крови рун… то руна сама по себе не имеет силы? – спросила она. Хёд говорил Арвину, что в ней течет кровь рун.

Дагмар кивнул.

– Зачем же охранять руны, если они бесполезны для людей, не имеющих силы? – спросила Тень, снова отвлекая Дагмара. Слишком многое им предстояло изучить, слишком многое предстояло узнать.

– Нас не заботят те, кто не имеет силы. Но если в человеке течет кровь рун, это еще не значит, что помыслы у него чистые. Власть часто развращает.

– И хранителей… тоже? – спросила Элейн.

В этом и был главный вопрос. Если хранители не лучше других представителей кланов, то дочерям храма грозит опасность.

– Конечно. Хранители – всего лишь люди. Но поэтому мы и живем здесь, вдали от богатств и наград, вдали от соблазнов, которые могли бы нас развратить. Это хрупкое равновесие. Мы не используем руны, чтобы добиться власти или господства. Не используем их ради выгоды или славы. Мы ищем мудрости, понимания и терпения.

– В Байре течет кровь рун… поэтому он так силен, – сказала Тень, встретившись глазами с Дагмаром.

Казалось, им известна какая‐то общая тайна. Люди в храме скрывали множество тайн. Гисла никому здесь не верила, но внимательно прислушивалась к разговору. Беседа о рунах напомнила ей о Хёде и о безумном Арвине.

– А Байр когда‐нибудь станет хранителем? Или послушником? – спросила Башти.

– Он воин! – фыркнула Юлия, словно одна только мысль о том, чтобы мальчик из храма впустую тратил свои силы, казалась ей смешной и нелепой. – Воины не становятся хранителями. Они сражаются. Вот чем я хочу заниматься.

– А в девочках течет кровь рун? – спросила Элейн, все еще беспокойно покусывая губу.