Второй сын

– Отныне ты Лиис из Лиока.

* * *

Ярл Лотгар передал Гислу жене, красивой женщине таких же лет, что была ее мать. Окинув девочку быстрым взглядом, жена ярла кликнула Лагату и Лисбет, и на зов, шелестя юбками, прибежали две старухи. При виде Гислы они изумленно застыли.

– Ох, леди Лотгар! Так это правда? Мы думали, Ладло все выдумал, – залопотали они, перебивая друг друга.

– Мы приготовим девочке ванну и подберем ей одежду, – распорядилась жена Лотгара, и старухи, кивая и приседая, провели Гислу и свою госпожу вверх по лестнице, в спальню, где стояла маленькая железная ванна.

Часть пола в комнате лебедкой опускалась на нижний этаж. Там на нее ставили ведра с горячей водой из прачечной и поднимали обратно, так что старухи в мгновение ока сумели наполнить ванну.

– Залезай, дитя, – велела леди Лотгар.

Гисла попыталась влезть в ванну, не снимая одежды, но старухи, квохча и бранясь, налетели на нее, словно воры, и сорвали штаны и блузу Хёда. Она скользнула в ванну и погрузилась в воду, смущаясь своей наготы. Кожа плотно обтягивала острые кости ее плеч, ребер, бедер, тоненькие ноги с широкими узлами коленок. В блузу и штаны Хёда она облачилась в спешке. Она не видела себя без одежды с тех пор, как… как… Она не смогла вспомнить. Это было еще до того, как в Тонлис пришла смерть.

– Кожа да кости! – вскрикнула Лагата. Или Лисбет.

– Да… ее одежда не годится, – забеспокоилась леди Лотгар. – Ей не будет впору ни единое платье из всех, что найдутся у нас в деревне. И потом, надо ее принарядить. Мы не можем послать ее в храм в мальчишеской одежде.

Когда Гисла погрузилась в воду, руна, которую вырезал у нее на ладони Хёд, отозвалась резкой болью. Но Гисла не посмела взглянуть на нее. Хёд велел держать ее подальше от чужих глаз, и она так и сделала. От одной мысли о руне ей становилось спокойнее.

– Конечно, нет, леди Лотгар. Конечно, нет. Ее нужно одеть в цвета клана, – сказала Лагата.

– Но на это нужно время. Когда лорд представит ее королю? – возразила Лисбет.

– Слухи уже поползли. На рассвете Лотгар повезет ее в храм. Он говорит, что, пока она здесь, мира не будет, и я полагаю, что он прав, – нервно ломая руки, ответила леди Лотгар. – Откуда же ты пришла, дитя? – спросила она недоверчиво.

– Я из Лиока, – сказала Гисла.

Леди Лотгар ждала, ее синие глаза испытующе бегали, но Гисла упорно молчала и не отвечала больше ни на какие вопросы, так что жена ярла в конце концов оставила ее на попечение старух и пообещала подобрать подходящую одежду.

– Постарайтесь распутать ей волосы. Она должна оставаться здесь. Лотгар выставил стражу, чтобы отпугнуть любопытных, – сказала она, выходя из спальни, и закрыла за собой дверь.

Старухи возбужденно болтали, пока мылили и терли волосы Гислы. Словно не понимая, что она их слышит, – взрослые часто ведут себя так с детьми, – служанки болтали о том, что значит появление в Лиоке маленькой девочки.

– Она взялась просто из ниоткуда! – изумлялась Лагата.

– Уж будь уверена, это дар небес, – прибавляла Лисбет. – Она похожа на дочерей Лиока. А не на дочерей других кланов.

– Да, да. Правда, вид у нее чуточку болезненный.

– Ничего такого, чего не исправить хорошим сном и сытным обедом. А глянь‐ка, какие глаза! Да она красавица. Кто ж ты такая, дитя? – настаивала Лисбет.

– Я Лиис из Лиока, – вяло ответила Гисла, и женщины на пару мгновений смолкли.

– Быть может, у нее с головой неладно, – пробормотала Лагата.

– Нынче у всех у нас с головой неладно, – отвечала Лисбет.

Оттерев Гислу почти дочиста, Лагата велела ей вылезти из ванны, завернула в одеяло и усадила на табурет у огня, что развела Лисбет. Они втерли ей в волосы масло и, выждав несколько минут, принялись осторожно распутывать их гребнями и просто руками. Когда они закончили, волосы блестящим покрывалом легли ей на спину.

Они вычистили грязь, застрявшую у нее между пальцами рук и ног, и отшлифовали ногти небольшим камнем. Когда Лагата взяла ее за руку, она, сама того не желая, фыркнула от резкой боли, но старухи, казалось, не заметили руну. Они решили, что это след от побоев, и вновь заквохтали, заохали, окружая Гислу заботой.

Закончив возиться с ее волосами, они намазали ей ладонь целебной мазью и перевязали ветхой тряпицей.

Леди Лотгар вернулась с супом, хлебом и ночной рубашкой, одолженной у чьего‐то маленького сына. Рубашка была чистой и белой, заношенной и очень мягкой. Женщины натянули на Гислу рубашку и усадили есть.

К концу трапезы Гисла устала так, что глаза у нее смыкались сами собой. Ее уложили на кровать в углу комнаты.

– Спи, Лиис из Лиока, – велела леди Лотгар, и в ее голосе вновь послышалось изумление. – Здесь тебя никто не обидит.

Они ушли, и Гисла на время осталась одна. Она была признательна им за это, хотя и знала, что они караулят прямо за дверью.

Она попыталась было спеть для Хёда, вызвать его, проверить их связь, но заснула прежде, чем сумела пропеть хоть одну ноту.

* * *

Женщины подыскали платье из ткани зеленого лиокского цвета и нарядили ее так, словно ей предстояло стать женой короля. Волосы, заплетенные в косы, свернули в сложную прическу, а щеки нащипали, чтобы они казались румяными, – хотя путникам предстояло провести в седле много дней. Проводить их вышли все жители деревни. Они веселились и приветствовали ее как принцессу. Быть может, они просто радовались, что им удалось уберечь собственных дочерей.

Лотгар спросил, сможет ли она сама ехать верхом, и, когда она кивнула, усадил на старую лошадь, столь смирную, что сон от бодрствования у нее отличался лишь тем, что во сне кляча не перебирала ногами. Ярл Лотгар ехал первым. Длинная плеть его косы незаметно для глаз переходила в длинную плеть хвоста его коня. И коса, и конский хвост были одного цвета.

У всех людей Лотгара были длинные косы. Ликан объяснил, что по традиции, когда король Сейлока умирает, мужчины всех кланов в знак скорби обрезают себе волосы. Длинные тугие косы, прежде лежавшие у воинов на спине, исчезают. Косу можно растить, пока правит один король, но потом ее срезают в знак окончания одной эпохи и начала другой.

В Сейлоке продолжительность правления короля определяют по длине кос его воинов.

– Король Банрууд правит уже пять лет. Но он молод и будет править еще долгие годы, – сказал Ликан.

Лотгар недовольно заворчал.

– Тише, брат, – предупредил Ликан.

Гисла решила, что Лотгар не слишком уважает короля.

– Хранители Сейлока вообще не отпускают волос, – сказал Лотгар через плечо так, чтобы она поняла, что он обращается к ней. – Их головы всегда гладки. Тот, кто отращивает косу, выражает преданность королю. Задача хранителей – держаться отдельно. Дочерей кланов тоже будут держать отдельно. В храме.

Они провели в пути три дня. Ночевали под открытым небом, и каждую ночь, пока она спала, мужчины стояли вокруг нее караулом. Почти так же, как камни Хёди.

– Пока ты среди моих людей, тебя никто не тронет. Ни одного волоска не упадет с твоей головы, – обещал Лотгар.

Обещание вселяло покой, и она ему верила. Лотгар был добрым и шумным, люди его любили. Ей он тоже нравился: он следил, чтобы ее хорошо кормили, чтобы за ней приглядывали, и не требовал, чтобы она говорила.

К ней возвращался аппетит, и она съедала все, что давали. Но она перестала говорить и не отвечала на вопросы, которые без конца задавали ей все вокруг. Теперь она была Лиис из Лиока: таков был ее обычный ответ на любые расспросы. Она верила, что Лотгар и его люди, подобно старухам в доме ярла, тоже считают ее глупой или верят, что она пережила нечто страшное. Ей и самой так казалось, но молчание представлялось ей лучшим из ответов. Если она не говорила, то и не врала. А сказать правду она не могла. Им всем была нужна дочь Лиока. Им не нужна была девочка, бежавшая от мора.

Ликан старался ее обучить, словно знал, что она не та, кем ее хотят видеть. Он много говорил о ярлах – об их кланах, их цветах, о животных, в честь которых они были названы. Лиок – лев, Адьяр – орел, Берн – медведь, Долфис – волк, Эбба – вепрь, Йоран – конь. Пока он рассказывал, Гисла представляла себе звезду, которую начертил на песке Хёд.

– Тебе известна легенда о Хёде? – спросила она у Ликана, когда он закончил. Ликан изумленно взглянул на нее.

– Да она разговаривает, – буркнул он.

Она тут же пожалела о том, что раскрыла рот.

– О слепом боге Хёде? – спросил Ликан.

Гисла лишь чуть кивнула, но этого оказалось достаточно, чтобы Ликан вновь заговорил:

– Да. Я знаю о Хёде. Знаю обо всех богах.

– Кто‐то верит, что мальчик из храма – бог, – вмешался один из людей Лотгара. – Поговаривают, что он сын Тора. Многие считают, что хранителям нужно сделать его королем. Вместо Банрууда.

– Я видел, как он однажды поборол многих мужчин, – сказал другой воин.

– То, что происходит во дворе дома, не называют борьбой, – буркнул Лотгар.

– Но ведь он еще в детстве убил человека, ярл Лотгар! И не одного, – возразил еще один воин.

– Он еще ребенок, хоть и размером с мужчину, – сказал Ликан. Взглянув на Гислу, он, по своему обыкновению, пояснил: – Его имя Байр. У него нет клана. Его вырастили хранители. Все зовут его мальчиком из храма.

– Силой он не похож на других людей. Его сила превосходит все мыслимые пределы, – признал Лотгар.

– Брат, он едва говорит. Заикается, словно безмозглый дурак, – сказал Ликан.

– Боги несовершенны, Ликан. Сыновья Одина даровиты, но не безупречны.

– Хёд был слеп, – мягко напомнила Гисла, и на мгновение все стихли, обдумывая ее слова.

– Байр не бог. Он ребенок, – настойчиво повторил Ликан.

– О да. Ребенок, которого боится король, – сказал Лотгар и рассмеялся, словно эта мысль доставляла ему удовольствие.

* * *

Храмовая гора вздымалась над дорогой. Она была покрыта зеленью и так высока, что вершина терялась среди облаков, и от этого казалось, что гора проткнула сумеречное небо. Но при виде этого зрелища ахнула одна только Гисла. Люди Лиока уже бывали здесь, хотя и обрадовались, снова увидев гору.

– Вот Храмовая гора, – сказал Лотгар. – Слева, над стеной, виднеются шпили и купол. Справа – обитель короля, замок Сейлок. С горы видны все земли кланов во всех направлениях. Неплохое место для жизни, Лиис из Лиока.

Он произнес ее новое имя так, словно оно было настоящим, хоть оба они и знали, что оно поддельное. Это всего лишь имя, подумала она. Просто имя. Даже чем‐то похожее на Гислу. Оба срывались с языка с похожим шипением. Правда, ее настоящее имя, Гисла, произносил у нее в голове материнский голос, а вот Лиис слышалось как проклятие, краткий, оборванный шепот. Оборванная жизнь. Нет, она не испытывала ненависти к этому имени. Оно напоминало ей одежду Хёда. Не слишком ей подходило. Быть может, она до него дорастет. Или вырастет из самой себя.

– Теперь ты поедешь со мной, Лиис из Лиока, – сказал Лотгар. – Так я сумею лучше тебя защитить. Я хочу, чтобы король Банрууд видел, что ты под моей защитой. И теперь… и потом, когда я уеду.

Ликан спешился, снял ее с мирной клячи, пересадил на коня ярла, перед Лотгаром, а сам снова вскочил на лошадь. Конь Лотгара в знак приветствия тряхнул золотистой гривой и фыркнул. Лотгар обхватил ее за талию своей огромной рукой, крепко прижал к себе, и они начали подниматься в гору, к воротам храма и постройкам, стоявшим за стенами.

Они приближались к воротам, а гора все росла. Она была куда больше, чем казалось из стоявшей у ее подножия королевской деревни. Храмовые шпили тянулись вверх, за облака, и от этого вершина горы казалась еще выше и уже. Правда, вся вершина и плоское плато за стенами скрывались в тумане. Это напомнило ей песню, в которой Один выхватил меч и отсек голову великану: Пал великан на колени, выставив руки вперед, спина его стала плоской, и Один превратил его в стол, чтобы пришел весь мир и пировал и ел досыта.

Храмовая гора и была столом, к которому приходил пировать и есть досыта весь Сейлок. Здесь встречались жители Сейлока – точнее, его мужчины. Женщин Гисла пока не видела. Всюду, куда она ни смотрела, ей попадались одни мужчины, и кони, и косы, и кожи, и щиты, и разные виды оружия.

– Дорогу Лотгару, ярлу Лиока, – прогремел со стены чей‐то голос.

Под звуки фанфар они въехали за подъемные ворота и оказались по другую сторону стены.

Возле замка раскинулся целый лагерь – золотые шатры Адьяра, красные шатры Берна, синие шатры Долфиса, оранжевые шатры Эббы, коричневые шатры Йорана и зеленые шатры Лиока, – но лившийся с неба, словно выхолощенный свет лишал истинного цвета и цветную ткань, и яркие флаги, и все вокруг. Здесь были лишь огонь и камень, храм и замок – и булыжная площадь между ними.

Часть людей Лотгара двинулась к шатрам, обсуждая ужин, мечи да ноги, болевшие после стольких дней в пути. Лотгар и его брат, единственный из воинов, кого она знала по имени, не спешиваясь, стояли посреди площади. Она оставалась при них.

– Мы прибыли последними? – спросил Ликан, но его тут же прервал донесшийся со стен звук трубы.

– Дорогу Айдану, ярлу Адьяра, и королеве Сейлока Эсе, – прокричал дозорный.

Во двор въехал юноша на белой, задрапированной золотой тканью лошади. За ним следовала пожилая дама с надменно задранным вверх подбородком, в желтом плаще, сиявшем в отсветах факелов.

– Адьяр прислал мать Аланны, старую королеву, – сказал Лотгар прямо над головой у Гислы. – Аланны больше нет, и принцессе теперь без нее не обойтись.

Какой‐то воин помог даме спешиться, и она решительным шагом пошла в замок, словно к себе домой. Проводив ее взглядом, сын обернулся к своим людям и отослал их в лагерь. Сам он, подобно ярлу Лотгару, так и не слез с лошади. Коса у него была светлой и длинной, как у Лотгара, но на этом сходство двух ярлов заканчивалось. Айдан был так молод, что годился Лотгару в сыновья. Лотгар был широк, а Айдан из Адьяра словно весь состоял из углов. Волосы узким треугольником спускались ему на лоб, им вторили острый кончик носа и не менее острый подбородок. Айдан был красив, как бывает красив орел. Он казался истинным сыном своего клана.

– Он привез королеву… но, кажется, не привез дочь, – задумчиво проговорил Ликан, оглядывая закутанных в желтое воинов, окруживших своего ярла.

– Банрууд не обрадуется, – торжествующе заметил Лотгар.

– Из-за королевы или из‐за девочки? – спросил Ликан.

– Из-за обеих, брат.

– Айдан Банрууду не помеха. Ему никогда не быть королем. Горластый мальчишка вечно задирает короля лишь оттого, что верит, что ему все сойдет с рук.

Гисле хотелось смотреть по сторонам не мигая, чтобы ничего не пропустить, но в то же время хотелось закрыть глаза, спрятаться, ничего не видеть.

– Мне все равно, что будет, а значит, я ничего не боюсь, – сказала она себе и решила не закрывать глаз.

Вскоре Гисла отыскала в толпе еще четырех девочек, сидевших на спинах коней, перед воинами, точно так же, как и она сама. Четырех узкоплечих, склонивших головы девочек. Все они были младше, чем она.

На ступенях лестницы, окружавшей храм, рядами стояли мужчины в балахонах, с обритыми, как у Хёда, головами и обведенными черным глазами. Соединив руки, они смотрели прямо перед собой.

Это хранители, решила она.

– Да, – отвечал Лотгар, и она поняла, что произнесла это вслух. Он потрепал ее по волосам. – Не бойся, – прибавил он, но в его грубоватом тоне звенела вина.

Все лица на площади слились воедино. Все люди – с косами, обритые наголо, в балахонах, верхом – стали единым целым, и, когда зазвучала труба и зазвенели колокола, все разом повернулись к королевскому замку, ожидая… и повинуясь. По толпе разлились смирение, покорность, молчаливое отчаяние, и, хотя Гисла это почувствовала, она никак не могла понять, в чем же дело. Ей стало страшно, и конь Лотгара, почувствовав ее страх, вскинул голову.

– Я хочу уйти. Хочу слезть, – настаивала она.

– Скоро, девочка, скоро. Идет король.

6 кланов

– Я не привез дочь Адьяра, – сказал Айдан из Адьяра и подстегнул коня, чтобы поприветствовать короля. – У тебя уже есть одна, государь.

Король вздернул бровь и скрестил на груди руки. Это был высокий, широкоплечий, крепконогий мужчина. Его темные, зачесанные назад волосы рассыпались по плечам – этим он отличался от всех прочих мужчин на Храмовой горе. Правда, Лотгар, фыркнув, шепнул, что король слишком уж похож на женщину.

Он не был похож на женщину. Гисла припомнила, что раньше, прежде чем стать королем, он был ярлом Берна, клана Медведя. Размерами он и правда не уступал медведю. Голову одетого во все черное Банрууда венчала шипастая корона.

– Моя сестра, королева Аланна, родила дочь, – продолжал ярл Адьяра. – Эта дочь живет здесь, на Храмовой горе. Принцесса Альба – дитя Адьяра и может представлять наш клан в храме. Она может представлять Адьяр. Мы уже многое отдали. У нас не осталось других дочерей.

– И все же ты приехал, Айдан, – сказал Банрууд. В его словах сквозило презрение. – Зачем ты здесь, брат?

– Меня привело любопытство. Вижу, ярлы послушались своего короля.

– Все, за одним исключением, – ответил Банрууд.

– Я привез тебе женщину, – мягко, но не без насмешки произнес Айдан. – Только она… не молода. Моя мать, королева Эса, приехала помочь с воспитанием принцессы. Она считает, что для присмотра за ее внучкой тебе нужна женщина. Если только… ты не намерен взять новую жену, государь. Быть может, одну из присланных тебе дочерей кланов?

Король махнул рукой, показывая, что разговор окончен, словно ему больше не было дела до Айдана из Адьяра. Он двинулся дальше, к ярлу Эббы. Тот уже спешился и стоял рядом с девочкой в плотном темно-коричневом платье с оранжевой каймой.

– Эрскин выглядит усталым, – заметил Ликан, повернувшись к Лотгару.

– Дела в Эббе все хуже. Он уедет с рассветом. У него нет времени на этот спектакль.

– Это Элейн из Эббы, – сказал ярл, представляя королю девочку и слегка ему кланяясь.

Элейн из Эббы присела в глубоком книксене, не поднимая глаз на короля. Ее ярко-рыжие волосы пламенели, оттеняя бледную кожу. Глаза казались заплаканными. Она была высокой и худенькой, с тонкой талией. Гисла сочла Элейн своей ровесницей, хотя та и была гораздо выше ростом.

– Она родилась до напасти, – пробормотал Лотгар, и Ликан хмыкнул, соглашаясь с ним.

– Но только она. Остальные родом совсем не из Сейлока.

– Ничего не поделаешь, брат, – сказал Лотгар.

Банрууд перешел к следующему ярлу, из Берна. Девочка, с головы до ног укутанная в красную ткань, не сводила глаз с приближавшегося к ней короля.

– Волосы у нее курчавые, а кожа темная, – шепнул Лотгар с ухмылкой. – Бернского в ней не больше, чем во мне.

– Кто это, Бенджи? – спросил Банрууд.

Девочка его совсем не боялась. Она не сводила с него лишенных всякого выражения глаз.

– Это Башти из Берна. – Ярл положил руку девочке на спину, подтолкнул ее вперед. Но она лишь покачнулась и не двинулась с места.

– Башти… из Берна? – переспросил Банрууд.

– Башти из Берна… думаю, это дочь Кембы, – отвечал ярл.

– Раз она дочь Кембы, то не дочь Берна. К тому же Кемба – король, – не согласился Банрууд. – Сомневаюсь, что девчонка от Кембы. Но если тебя, брат, все устраивает, я спорить не стану.

– Быть может, когда она вырастет, мы сумеем заключить союз, – предположил Бенджи.

– Быть может. Если у нее есть утроба, то из нее вырастет женщина. Этого мне достаточно. – Банрууд повысил голос: – Вы все понавезли мне чужеземных утроб, чтобы они рожали нам другие утробы?

Никто не ответил.

– Вы притащили мне отбросы и пленных, – усмехнулся король. – Все, кроме Эрскина, хотя у него есть оправдание получше ваших. Его воины даже теперь сражаются с гончими псами, а он все равно исполнил мою волю и привез мне дочь Эббы.

Ярлы, явно обиженные этими словами, молча смотрели на короля.

– Ты велел найти дочерей. Мы нашли дочерей, государь, – буркнул Дирт из Долфиса.

– Ну, значит, нашли, – сказал король Банрууд и пожал плечами, словно нехотя даруя ярлам прощение.

Ярл Долфиса представил дочь своего клана, Далис, которую он привез в храм. Стоявшей рядом с ним черноглазой черноволосой девочке было не больше шести. Она цеплялась за руку ярла и с печальной покорностью глядела на короля. Ярость вскипела в горле у Гислы, сковала ей спину. Король ей не нравился.

Банрууд подошел к ярлу Йорана, сложив за спиной руки, словно выбирая годный в пищу кусок конины.

Девочку, которую привез ярл Йозеф, звали Юлией. Ее длинные темные волосы были заплетены в такую же тугую косу, как и у воинов, что собрались на Храмовой горе. Король спросил, правда ли ее «воспитали мужчины».

– Да, государь, – ответил ярл Йорана, не сводя с Банрууда жесткого взгляда. – Сущая правда. Ее дед – Йером, он рыбак. Десять лет назад, когда они с сыновьями забрасывали сети, на берег Йорана высадились гончие псы. Печальная участь не миновала жену и дочь Йерома. Жена погибла, а дочь… забеременела от разбойников. И умерла в родах. Девочку воспитали Йером и двое его сыновей.

Наконец король подошел к Лотгару. Тот положил руку на плечо Гисле, но она сразу же отстранилась.

Она не его собственность. Заметив, как Гисла отшатнулась от ярла, король усмехнулся, и она тут же пожалела о своем порыве. Будет лучше, если никто здесь не узнает, что она чувствует на самом деле. Ее чувства – единственное, что до сих пор принадлежало ей, и она поклялась, что больше не станет показывать их незнакомцам. А сейчас вокруг нее стояли одни незнакомцы.

Днем, когда процессия из Лиока начала подниматься в гору, Гисла распустила волосы, и они легли ей на плечи длинными свободными прядями. Тогда она решила, что в зеленом платье, которое добыла для нее леди Лотгар, сумеет затмить других дочерей. То было самое красивое платье из всех, что она надевала в жизни. Подготовка к отъезду отвлекла ее от тревог, от поселившейся глубоко внутри пустоты. Но теперь она жалела, что не осталась в старых штанах Хёди и в его блузе. Жалела, что у нее на голове не было больше спутанного грязного колтуна, который расплели женщины из Лиока. Та девчонка осталась бы Гислой, даже если бы ей сменили имя. Но в этом платье с чужого плеча, с гладкими чистыми волосами она превратилась в Лиис из Лиока. От Гислы в ней больше ничего не было.

– Король Банрууд, позволь представить тебе Лиис из Лиока, – сказал Лотгар.

Король смерил ее равнодушным взглядом, но, когда он заговорил, в его голосе слышалось недоуменное восхищение:

– Сколько ей лет, Лотгар? Она похожа на женщин твоего клана: золотые волосы, синие глаза, дурной нрав. Разве не таковы все женщины Лиока?

– Ей десять лет, государь, – наобум заявил Лотгар.

Король недоверчиво вскинул брови:

– Где ты нашел ее, Лотгар?

– Ее даровал мне Один, государь. – Окружавшие Лотгара мужчины расхохотались, но король скривился, раздраженный бессмысленным объяснением ярла.

– Откуда ты, девочка? – спросил у Гислы король.

– Я Лиис из Лиока, – сказала она, не отводя взгляда.

Глаза у него были черные, немигающие. Гисле показалось, что, глядя на короля, она летит в бездну.

– Хорошо. Теперь ты Лиис из Сейлока. Лиис с Храмовой горы. Однажды ты станешь настоящей красавицей. Мне не терпится это увидеть.

– Она и теперь Лиис из Лиока, государь, – возразил Лотгар, но в его словах не было больше смысла, и все это знали. Он все равно оставит ее на Храмовой горе.

– Они будут жить в замке, под моим присмотром, – сказал Банрууд, возвысив голос, так, чтобы его услышали все собравшиеся. А затем двинулся к своему дворцу, словно давая понять, что разговор окончен.

– Ты говорил, что их вырастят хранители, – возразил Лотгар. – В храме.

– Они будут расти с моей дочерью, в моем доме, – парировал Банрууд. – Теперь все они – принцессы Сейлока.

По толпе представителей кланов пронесся ропот, и король жестом подозвал к себе охрану.

– Отведите дочерей в замок, – приказал он. – Их ждет пир.

– Они послушницы храма, – пророкотал чей‐то голос, и стражи короля застыли, не зная, как поступить.

Посреди площади, в свете полной луны, стоял глубокий старик. Черные глаза и черные губы зияли у него на лице, словно ямы на светлом песке. Пока король осматривал девушек, он вместе с братией сошел со ступеней храма, но толпа, отвлекшись, ничего не заметила.

– Таков был уговор. Они будут жить в храме, под опекой хранителей, – продолжал старик.

От его скрипучего голоса волосы на затылке у Гислы встали дыбом, но она никак не могла понять, что чувствует – страх… или восхищение. В отличие от хранителей, он был одет в черное. Цепкой рукой он сжимал короткий посох, усыпанный драгоценными камнями. Волос у него не было, а бледная кожа, казалось, стекала с его лица и таяла в свете луны. Но его голос был силен, а власть еще сильнее. Ярлы, завидев его, сразу осмелели.