Восставая из рабства. История свободы, рассказанная бывшим рабом

Букер Вашингтон

Восставая из рабства

История свободы, рассказанная бывшим рабом

Составление, перевод, комментарии, вступительная статья – Шулико Г. А.

© Г. Шулико, перевод на русский язык, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Предисловие

Их университеты: Букер Вашингтон

Любое более или менее крупное общественно-политическое движение в какой-то период своего развития переживает конфликт поколений. Отцы-основатели, с самого начала стоявшие у истоков движения, оказываются приспособленцами в глазах представителей нового поколения теоретиков и активистов. Сложно сказать заранее, насколько справедливы эти нападки в каждом конкретном случае.

С одной стороны, за то время, пока основатели были у руля, движение могло приблизиться к выполнению поставленных целей, начать влиять на жизнь общества в соответствии с декларируемыми движением ценностями – и отказ от каких-то наиболее радикальных планов может оппортунистически представляться оправданным шагом для сохранения и преумножения уже полученных результатов. При таком раскладе ревизионистами оказываются основатели движения, а «молодежь», несколько парадоксальным образом, выступает в качестве ортодоксального хранителя традиционных идеалов движения.

С другой же – вполне может оказаться так, что цели и задачи, некогда заявленные старшими товарищами, уже не вполне выдерживают проверку Zeitgeist: то, что казалось прогрессивным и даже радикальным 20, 30, 40 лет назад, сегодня вполне может выглядеть как нечто реакционное и остро нуждающееся в обновлении. В этом случае ревизионистами оказываются представители молодого поколения, борющиеся против засилья авторитета отцов-основателей движения.

Своеобразным олицетворением этих противоречий в истории движения чернокожего населения США за гражданские права стала фигура Букера Т. Вашингтона (1856–1915), чья подвижническая деятельность в качестве просветителя, писателя и политика была у истоков движения. Родившийся, по его собственным словам, в 1958 или 1959 году в штате Виргиния от внебрачной связи чернокожей рабыни, бывшей кухаркой в доме плантатора, и некоего белого фермера, Букер был вынужден подниматься с самых низов. Получение свободы по итогам Гражданской войны, переезд с плантации, работа на соляных приисках и обучение грамоте в перерывах между сменами – Букер использовал любую из тех немногих возможностей, которые были готовы предоставить черному человеку южные штаты периода Реконструкции.

Получив сначала среднее, а потом – после работы в угольной шахте – и высшее педагогическое образование в Хэмптонской сельскохозяйственной и промышленной школе (специальном учебном заведении для бывших черных рабов), Вашингтон в 1881 году, по протекции главы школы С. Ч. Армстронга, был рекомендован в качестве организатора учебного процесса в Индустриальный педагогический институт для черных в Таскиги. Этот институт стал главным детищем всей жизни Вашингтона. Приняв в свое распоряжение, по сути, старую лачугу, Букер занялся поиском средств на развитие института и его организацией. Мир не без добрых людей, и, благодаря своим контактам по Хэмптону, Вашингтону удалось найти деньги для выкупа земли под здания института. Однако для строительства корпусов по-прежнему нужны были деньги, и в какой-то момент Вашингтон был вынужден организовать своеобразное благотворительное турне по Штатам в надежде найти попечителей и спонсоров для его института. Затея обернулась успехом: меценаты были найдены, а Букер Вашингтон получил известность как голос черной Америки.

18 сентября 1895 года произошло, пожалуй, самое значимое событие в жизни Вашингтона – его речь на открытии хлопковой ярмарки и международной выставки в Атланте (штат Джорджия). Это проповедь, обращенная к белым работодателям с просьбой предоставить работу тысячам и тысячам безработных афроамериканцев, уважив тем самым их право на труд. Благородный призыв – учитывая ту нищету, в которой прозябали недавние рабы в южных штатах, – Вашингтон сопровождает выражением готовности идти на уступки в социальных вопросах:

«Самые мудрые представители моей расы понимают, что пропаганда вопросов социального равенства – это величайшая глупость и прогресс должен происходить постепенно, а не путем принуждения. Ни одна раса, которая может внести хоть какой-то вклад в развитие мировых рынков, не должна подвергаться остракизму. Важно и правильно, чтобы мы получили все привилегии обычных граждан, но гораздо важнее, чтобы мы умели ими пользоваться. Возможность заработать доллар на фабрике сейчас сто́ит бесконечно больше, чем возможность потратить его в оперном театре» («Восставая из рабства», глава XIV).

Именно этот момент речи, где Вашингтон фактически связал будущее всего чернокожего населения Соединенных Штатов с тем, насколько успешно оно впишется в мировые рынки, тогда как равный доступ к культурной жизни общества представил как нечто второстепенное с расовой точки зрения, стал своего рода Рубиконом. Для более радикальных сторонников движения за гражданские права речь Вашингтона стала приглашением чернокожего населения к компромиссу, причем компромиссу постыдному: белые дают возможность черным получать среднее и профессиональное образование (о высшем Вашингтон предпочитает не говорить), чтобы затем черные могли реализовать полученные в средней школе и техучилищах навыки на низкооплачиваемой, но гарантированной работе. Неудивительно, что после этой речи даже некоторые демократы (в те времена американские демократы были бо́льшими сторонниками сегрегации, нежели республиканцы) приветствовали речь Вашингтона как пример черной гражданской сознательности, тогда как радикальные активисты, спустя несколько лет после этого объединившиеся вокруг У. Э. Б. Дюбуа в Национальную ассоциацию содействию прогрессу цветного населения (NAACP), видели в Вашингтоне худшее проявление терпимости в духе «дяди Тома».

Что еще хуже, в этой же речи Вашингтон подарил всем сторонникам расовой сегрегации красочный образ разделенной Америки: «Во всем, что является сугубо социальным, мы можем быть разделены, как пальцы, и быть едины, как ладонь, во всем, что существенно для общего прогресса». Вашингтон верил, что равенство между черными и белыми возможно лишь в результате добровольного отказа белых от своих расовых и тесно связанных с расовыми социальных и политических привилегий, с одной стороны, и терпеливом ожидании этого момента со стороны черных – с другой. Насколько сознательны и благодушны должны быть белые? Насколько не менее сознательны и при этом столь же терпимы должны быть черные? Ровно год спустя после речи Вашингтона, 22–24 сентября 1906 года, по Атланте прокатилась серия расовых погромов, в ходе которых пострадали десятки чернокожих, – злые языки охарактеризовали это событие как «злобно-ироничный комментарий к речи мистера Вашингтона».

Впрочем, несмотря на голоса критиков (недостаточно громкие в тот исторический момент), можно сказать, что аккомодационная (оппортунистическая, приспособленческая) стратегия Вашингтона приносила свои плоды. Слава Букера распространилась на все Соединенные Штаты; обретя дружеские и деловые контакты с целым рядом таких обеспеченных и влиятельных представителей белой элиты, как Эндрю Карнеги, Вильям Тафт и Джон Дэвидсон Рокфеллер, Вашингтон смог добиться того, чтобы его институт в Таскиги ни в чем не нуждался. Несмотря на то что в Таскиги не преподавались классические академические программы (что также ставилось в вину Вашингтону его черными критиками), институт позволял раскрыться многим черным талантам на ниве прикладных естественных и сельскохозяйственных наук (самым известным ученым, на протяжении полувека работавшим в институте и преподававшим в нем, стал ботаник, миколог и химик Д. В. Карвер).

Букер Т. Вашингтон умер на посту директора Института Таскиги в 1915 году, оставив после себя достаточно неоднозначный след в памяти потомков – впрочем, как и практически любая другая мало-мальски значимая фигура в истории. Благодаря представленным в данном издании переводам автобиографии Вашингтона «Восставая из рабства» (Up from Slavery), впервые изданной на языке оригинала в 1901 году, и небольшого очерка «История рабства» (The Story of Slavery), впервые изданного в 1913 году, отечественный читатель получает возможность лично прикоснуться к предтечам американского движения за гражданские права среди черных – без знакомства с которыми понимание сути общественного движения американских чернокожих как в двадцатом (Мартин Лютер Кинг, «Черные пантеры»), так и в двадцать первом веке (Black Lives Matter) представляется малодостижимым, если не невозможным.

Кандидат философских наукГ. Шулико

Часть I

История рабства, рассказанная бывшим рабом

Глава I

От первого до последнего торгового судна с рабами

В августе 1619 года неизвестное судно появилось в порту на реке Джеймс, ныне это штат Вирджиния. Войдя с приливом, оно бросило якорь напротив небольшого поселения Джеймстаун. Корабль напоминал военный, но шел под мирным флагом торгового судна. Среди прочего товара на нем привезли двадцать темнокожих рабов.

В истории Соединенных Штатов это было первое торговое судно с рабами на борту, по крайней мере, из тех, о которых сохранились сведения в официальных документах. Однако двадцать африканцев не были первыми рабами. Торговля людьми велась и раньше. Темнокожие невольники существовали еще в Древней Греции и Риме, а в Европе живой товар продавался с 990 года.

В 1442 году португальские корабли причалили к берегам Африки, чтобы сбыть свой груз. Африканцы расплатились с торговцами золотом и несколькими рабами, которых португальцы впоследствии привезли в Европу. Примерно в это же время испанские купцы из Севильи начали поставлять золото и рабов из Западной Африки. В подтверждение масштабов этой торговли сохранилось интересное письмо, адресованное в 1474 году знаменитому Хуану де Вальядолиду, которого прозвали «темнокожим графом». Письмо это не только дает представление о масштабах работорговли, но и повествует о том, как обращались с невольниками.

За все услуги, которые ты оказывал и продолжаешь оказывать каждый день, а также за твой добрый нрав и любовь к справедливости мы назначаем тебя начальником и судьей всех темнокожих и мулатов, свободных или рабов, которые только есть в благородном городе Севилье и во всем его архиепископстве. Упомянутые темнокожие и мулаты не могут устраивать никаких празднеств или состязаний между собой без твоего, Хуан де Вальядолид, одобрения и утверждения, ведь засим повелеваешь темнокожими и мулатами только ты… И мы постановляем, что ты, и только ты, в праве разбирать споры и тяжбы, благословлять на браки и другие дела, которые могут случиться. По нашему усмотрению, ты являешься лицом, достойным этой должности, осведомленным о законах и постановлениях, которых следует придерживаться, а также нам сообщили, что ты принадлежишь к знатному африканскому роду[1].

Письмо подписано Фердинандом[2] и Изабеллой, королем и королевой Испании.

Прибыв в Америку, испанские мореплаватели и искатели приключений привезли с собой множество темнокожих в качестве слуг и рабов. Вполне вероятно, что некоторые из них были отправлены в Вест-Индию уже в 1501 году. Вскоре после этой даты, как показывает письмо короля Фердинанда от 15 сентября 1505 года, довольно много невольников было ввезено в Санто-Доминго. В письме есть следующее строки:

Я пришлю вам больше темнокожих, как вы и просили. Полагаю, сотни рабов будет достаточно.

Отсюда и берет начало африканское рабство в Америке. Это послание было написано за столетие до появления торгового судна с двадцатью рабами на борту в Джеймстауне, штат Вирджиния.

Есть исторические свидетельства о том, что темнокожие в 1516 году работали с Бальбоа[3] на Панамском перешейке. У завоевателя Перу Писарро[4] и доминиканского епископа и миссионера Лас Касаса[5] также были темнокожие телохранители.

Темнокожие сопровождали Васкеса де Айльона[6], Коронадо[7] и Эрнандо де Сото[8]. В печально известной экспедиции Нарваэса[9] участвовал темнокожий Эстебан – в английском варианте его имя звучит как Стивен. В течение одиннадцати лет, с 1528-го по год своей смерти, 1539-й, он вместе с испанскими завоевателями исследовал Северную Америку. Эстебан прошел сотни миль по юго-западной части США, впрочем, это происходило в те времена, когда еще никаких Соединенных Штатов не было и в помине. Он был рабом некоего испанского исследователя, уцелевшего в экспедиции Нарваэса. Эстебан, который, по всей видимости, был человеком высокого роста, спустя более трех столетий после своей смерти упоминается в одной из народных сказок индейцев зуни. Один известный историк назвал его первооткрывателем Аризоны.

Согласно испанскому историку Овьедо[10], темнокожие присутствовали среди первопоселенцев испанской колонии Чикора в 1526 году на территории нынешнего побережья Южной Каролины. Это первое документально подтвержденное появление темнокожего человека на материке. В 1526 году под началом Васкеса де Айльона, за восемьдесят один год до англичан, испанцы попытались основать поселение на реке Джеймс. Это место расположено недалеко от нынешнего Джеймстауна, штат Вирджиния. В строительстве первых домов принимали активное участие темнокожие рабы.

Восстание темнокожих рабочих и смерть Айльона послужили причинами неудачи этого предприятия. Африканские невольники сопровождали экспедицию де Сото во Флориду в 1539 году. Педро Менендес[11] поселил рабов в Сент-Огастине, Флорида, в 1565 году. Это были испанские невольники, которых обучали ремеслу и обработке земли, и они отличались от тех, кого привозили прямо из Африки[12].

Почти ничего не известно о судьбе корабля, который в 1619 году доставил первых рабов в поселение Джеймстаун. В истории даже не осталось названия этого судна. Впрочем, многие исследователи отмечают любопытный факт: «Мэйфлауэр»[13] посеял первые семена гражданской и религиозной свободы в Америке в 1620-м, на год позже появления на материке африканских невольников. Таким образом, американское рабство на год старше американской независимости.

Изучая раннюю историю Соединенных Штатов, я был впечатлен тем, насколько сильно религиозные войны между европейскими странами повлияли на заселение Америки. Первые тринадцать штатов были заселены в основном благодаря беженцам из Европы, скрывавшимся от преследований на религиозной почве. Территорию по крайней мере трех штатов – Массачусетса, Пенсильвании и Мэриленда – начали осваивать последователи порицаемых религиозных течений. Эти люди пересекли океан, чтобы свободно исповедовать свою веру. Шотландцы и ирландцы, широко заселившие южные колонии, в основном покидали свои дома в Ирландии из-за притеснений, которым они подвергались на той же религиозной почве. Северную Каролину, которая одной из первых среди английских колоний разрешила свободу вероисповедания представителям гонимых в Европе религиозных течений, часто называли «колонией квакеров»[14] из-за большого числа прибывших сюда представителей учения. Южная Каролина стала убежищем для гугенотов[15] и кальвинистов[16] из Франции. В качестве иллюстрации довольно мягких преследований, которым подверглись из-за своих религиозных взглядов французы, я могу привести следующий абзац из «Истории Соединенных Штатов» Бэнкрофта:

Гугеноты, таким образом, не должны были больше занимать государственные должности. Они были, насколько это возможно, исключены из гильдий торговцев и промышленников, а кальвинист не имел права жениться на католичке[17].

Примечательно, что в то самое время, когда Европу покидали корабли с жаждущими найти в Америке спасение от религиозных гонений, раздиравших Европу, другие суда отплывали от берегов Африки, везя на этот континент тех, кто в будущем послужит причиной новых конфликтов. Проблема эта была не менее сложной и противоречивой, чем та, что стояла перед Европой в начале протестантской Реформации[18].

Религиозные противоречия, перенесенные на американскую землю, угасли не сразу. Изучение старых колониальных кодексов показывает, что квакеры и католики испытывали ограничения, которые часто были столь же суровыми, как и те, что налагались на свободных темнокожих до войны. Например, по закону Вирджинии, существовавшему в 1705 году, католикам, индейцам и темнокожим рабам отказывалось в праве выступать «в качестве свидетелей в любом деле, по причине их нехристианских взглядов». Однако это положение было несколько изменено в 1732 году, когда темнокожим, индейцам и мулатам разрешили давать свидетельские показания в судах над рабами[19].

Случилось так, что религиозные предубеждения по отношению к католикам тесно переплелись с расовыми предрассудками против темнокожих. Я имею в виду то, что вошло в историю Нью-Йорка как «Заговор темнокожих 1741 года». В то время распространились слухи о существовании заговора рабов, которых испанские католики якобы подстрекали сжечь город и всех его жителей. Эти домыслы подтверждались письмом, которое генерал Оглторп[20] получил из Джорджии. В послании говорилось о том, что Испания наняла несколько католических священников, которые должны были проехать по стране, выдавая себя за врачей, танцмейстеров, «и представителей других подобных профессий», чтобы войти в доверие к семьям и таким образом способствовать осуществлению плана «сжечь все значительные города в английской Северной Америке».

Незадолго до этого было захвачено испанское судно, на котором находились испанские темнокожие. Рабы, утверждавшие, что они являются свободными людьми, были проданы в рабство уже здесь. На одного из невольников пало подозрение в том, что он участвовал в организации заговора. Среди других арестованных присутствовал католический священник, что еще более усугубило ситуацию.

Казалось, эти обстоятельства доказывали причастность католиков к предполагаемому заговору. Как это всегда бывает в случае народных волнений, слухи начали плодиться. Каждая следующая новость только подливала масла в огонь.

Прежде чем все утихло, сто семьдесят восемь человек были арестованы, тридцать шесть – казнены и семьдесят один – изгнан. Среди казненных был католический священник, о котором я уже упоминал. Восемнадцать темнокожих были повешены, а четырнадцать – сожжены. Казни прошли на площади, которая до сих пор называется Боулинг-Грин, – сейчас там расположена Таможенная служба Соединенных Штатов. Сегодня сборщиком налогов здесь работает темнокожий Чарльз Андерсон.

Несмотря на многочисленные «чистосердечные признания» белых и черных арестованных, не было найдено ни одного сколько-нибудь существенного доказательства того, что кто-то собирался поджечь город. Объясняются эти странные треволнения тем, что все происходило в самый разгар салемской охоты на ведьм. Чем обусловлен этот социальный феномен, мне неизвестно. Ситуация с заговором, а также причины прекращения волнений описаны в «Истории Нью-Йорка» Смита:

Все лето продолжались судебные разбирательства. Каждое новое заседание влекло за собой очередные преследования. Любое незначительное совпадение многократно преувеличивалось за счет досужей молвы. Досужие выдумки смешивались со странными косвенными доказательствами. Все это отравляло умы присяжных, а народ требовал крови. В результате свидетельница Мэри, сбитая с толку частыми допросами, совершенно забыла о фактах, упомянутых ею вначале, и стала воспроизводить слухи и домыслы, которые бесконтрольно множились на улицах города[21].

Я подробно остановился на этих обстоятельствах, так как они показывают, что в прошлом религиозные предрассудки, равно как и расовые, часто служили источником тех диких страхов и предубеждений, которые иногда становятся причиной насилия, учиняемого одним классом над другим.

Представители разных религиозных конфессий с тех пор научились жить бок о бок в мире и согласии. Есть ли какая-нибудь разумная причина, почему белые и темнокожие, которые, в конце концов, довольно хорошо понимают друг друга здесь, в Америке, не должны делать то же самое? Я не думаю, что существуют какие-то причины, которые могут помешать этому.

В 1741 году, в разгар «Заговора темнокожих», население Нью-Йорка составляло десять тысяч человек, из которых две тысячи были цветными. В это время во всей колонии Массачусетс проживало не более трех тысяч рабов. В Пенсильвании в 1754 году их число достигло одиннадцати тысяч, но в некоторых более южных колониях количество невольников, особенно в соотношении с белым населением, было значительно больше. В Южной Каролине, например, на двадцать два темнокожих приходилось двенадцать белых[22]. Уже к 1740 году в этом штате насчитывалось сорок тысяч рабов.

Несмотря на ограничения, которые время от времени накладывались на работорговлю, этот вид бизнеса процветал вплоть до Американской революции, когда на некоторое время работорговля полностью прекратилась. Как потом выяснилось, это произошло только для того, чтобы после окончания войны торговля живым товаром стала еще более массовым явлением, чем прежде. В начале XIX века Англия держала во всех своих колониях в Новом Свете восемьсот тысяч рабов. Франция имела двести пятьдесят тысяч рабов, Дания – двадцать семь тысяч, Испания и Португалия – шестьсот тысяч, Голландия – пятьдесят тысяч, Швеция – шестьсот тысяч. В Соединенных Штатах насчитывалось около девятисот тысяч рабов, а в Бразилии – около двух миллионов[23].

На меня произвели глубокое впечатление путевые очерки Мунго Парка[24] с его рассказами о невольничестве в тех частях Африки, которые он посетил. Его заметки позволили мне понять, как легко и естественно мягкая форма домашнего рабства, которая существовала в этих странах с древнейших времен, под влиянием торговли с европейцами обрела промышленные масштабы. Я также узнал многое об институте рабства в Африке.

Во время своего знаменитого путешествия Парк подсчитал, что соотношение рабов и свободного населения в регионах, через которые он следовал, составляло примерно три к одному. Невольники относились к двум категориям: те, кто родился в этом статусе, и те, кто стал рабом, попав в плен на войне, в результате неплатежеспособности или будучи наказанным за какое-либо преступление.

В то время в Африке были распространены регулярные рынки для покупки и продажи рабов, как впоследствии они существовали в американских городах Александрии и Новом Орлеане. Мунго Парк также отметил следующий интересный факт: в глазах африканского покупателя стоимость невольника возрастала пропорционально его удаленности от места рождения. Когда рабы оказывались всего в нескольких днях пути от своих домов, им часто удавалось сбежать. Если же путь до их родных жилищ лежал через несколько королевств, это затрудняло побег, и они легче примирялись со своим положением.

То же самое и по той же причине происходило и во времена рабства в Америке. Например, с 1820 по 1830 год в Вирджинии рабы продавались по цене от пятидесяти до трехсот долларов за душу, в то время как за этого же невольника в Новом Орлеане могли отдать от восьмисот до тысячи двухсот долларов. Эта разница объяснялась сельскохозяйственными условиями, поскольку в то время трудоспособный раб на сахарной плантации в Луизиане мог заработать для своего хозяина двести долларов в год, и это сверх расходов на его содержание. Разница в цене в значительной степени объяснялась и тем, что в Луизиане раб в обычных условиях был лишен всякой надежды обрести свободу[25].

«Рабы, которых покупают европейцы на побережье, – продолжает Мунго Парк, – в основном такого рода (т. е. из внутренних районов. – Прим. авт.). Иных приобретают в ходе мелких войн, которые происходят вблизи побережья, но гораздо чаще невольников привозят большими партиями из самых дальних уголков страны, названия которых ничего не скажут европейцу».

В Африке, как впоследствии и в Америке, несклонные к побегу рабы с кротким нравом оставались у свои хозяев навсегда, а тех, кто проявлял недовольство, продавали куда-нибудь в отдаленные регионы. Таким образом, становится понятно, как работорговля внутри страны превратилась в масштабный экспорт живого товара за рубеж. Самых несговорчивых невольников отправляли в Америку.