Секунд-ротмистр

Они выбрались из машины и поспешили к когда-то парадному подъезду дома. Федька отворил дверь и улыбнулся. Проход в здание был тщательно заделан. Сам магазин находился в подвале, куда вела крутая лестница. Путешественники спустились вниз и оказались в небольшой уютной комнате. Слева вешалка с одеждой из Секонд-хенда, торговля явно антиквариатом не пользовалась таким спросом, на который в свое время рассчитывали хозяева лавки. Справа прилавок. Прямо у входа старенькие сотовые телефоны. Чуть поодаль самовар, пара патефонов, несколько чайников, доставшихся с советского периода истории города, три скульптуры, причем разного размера, на самой большой был накинут шарф с символикой местного хоккейного клуба. Пять картин, различных направлений, старая фото и видеотехника, которая успела устареть, ну, и конечно антикварные монеты различного периода.

– У вас есть российские монеты тысяча семьсот сорокового – тысяча семьсот шестьдесят второго года? – спросил Меншиков продавца, который смотрел на стареньком черно-белом телевизоре какой-то американский боевик.

Паренек оторвался от занятия, удивленно взглянул на Федора и спросил:

– Хотите продать?

– Наоборот, желал бы приобрести.

Паренек пожал плечами, словно не понимая покупателя. Зачем, дескать, тому понадобились они. Нехотя встал с кресла качалки и подошел к прилавку. Наклонился, осмотрел «коллекцию» и достал пять монет достоинством в одну копейку, затем пробежался взглядом по другому ряду и вытащил несколько пятикопеечных.

Федор минуты две разглядывал их, потом показал на четыре, причем разного достоинства и произнес:

– Я бы хотел приобрести вот эти.

Из всех монет только эти четыре хорошо сохранились. Немного почистить и медь засверкала бы как новая. А уж о вензеле императрицы Елизаветы и говорить не стоило, он был такой четкий, словно его отбили несколько лет назад.

– Две тысячи, – назвал цену продавец.

Меншиков достал кошелек, отсчитал нужную сумму и расплатился. Затем те, что приобрел, спрятал в карман и спросил:

– А, где у Вас в городе, я мог бы приобрести вот таких вот еще монет.

– У нас в городе все антикварные лавки, торгующие монетами, находятся на одной улице, – проговорил продавец, убирая не подошедшие. Если по этой стороне улицы пойти, то можно обнаружить магазин «Коллекция». Он тоже расположен в подвале, а если на противоположную сторону перейти, то можно попасть в антикварный отдел, что находится на рынке. Может быть там, что-то и обнаружите.

– Спасибо, – проговорил Федор, и приятели покинули магазин.

– Это вам спасибо за покупку, – проговорил вслед удаляющихся покупателей, пожал плечами и вновь погрузился в созерцание фильма.

Дождь начался в тот самый момент, когда они вышли из магазина. Мелкий, противный, осенний. Пришлось пробежаться до машины. Когда забрались внутрь, Сашков тут же включил ноутбук.

Улица, на которой сейчас они находились, была не такой уж и длинной, и напоминала аппендикс. Когда-то она одной из важнейших артерий города, то теперь часть своих функций в какой-то степени утратила. Здесь находилось пять домов. Три были в выстроены в едином архитектурном ансамбле, и образовывали с остальными целый микрорайон. Два других из серого кирпича на противоположной стороне, а так же рынок, по всей видимости, когда-то бывший каким-нибудь промышленным предприятием. Уточнять, что было здесь раньше, Сашков не стал. Он сообщил, все, что узнал Меншикову. Думал, что они прогуляются пешочком, но Федор наотрез отказался это делать.

– Зачем идти пешком, – проговорил он, – когда у нас есть колеса.

Проехав немного, Федор остановил машину около рынка. Он предложил Сашкову прогуляться с ним в магазин, но Александр отказался.

– Как хочешь, – молвил старый приятель и скрылся за тяжелыми металлическими дверями здания.

Вернулся он минут через десять, в руках он держал потрепанный кошелек. Он открыл его и продемонстрировал Сашкову его содержимое. Вместе с теми монетами, лежали еще пять монет достоинством в копейку, и бумажная ассигнация выпуска тысяча семьсот семьдесят шестого года, достоинством в пять рублей. На эти купюру, как объяснил Федор, в восемнадцатом веке можно было бы, шикарно прожить полгода, а при желании и выкупить завалящий трактир, а так же приобрести лошадей и шпаги.

– А еще я купил стольник тысяча девятьсот десятого года с портретом Екатерин II, – заявил гордо он.

– Зачем? – удивился Сашков.

– А вдруг ее удастся увидеть. По ней мы хоть будем уверенны, что это она.

Приятель говорить, что это наивность Федору не стал. Ведь портрет Екатерины был более позднего периода, может быть последних лет жизни.

– Вот что подумал, пока ты карту города искал, – проговорил Меншиков. – Мы с тобой совершаем скачек в прошлое этого города. Ну, скажем в тысяча семьсот восьмидесятый год. Сначала рассчитывал просто приобрести в той эпохе шпаги, а не искать кустарей тут, а теперь вот думаю разменять эту ассигнацию на серебряные монеты у монахов. Здесь в свое время монастырь был и несколько сел. Кстати город при Екатерине Великой был основан, в году тысяча семьсот семьдесят седьмом. Три семерки, магическое число, – Федька подмигнул. – Город, в котором всегда живет удача. Но сейчас не это главное, а то, что по известным местным хроникам считается, что именно Екатерина самолично нарисовала на бумаге план будущего мегаполиса. А сейчас давай мы место с тобой поищем, откуда можно было бы совершить скачек на «Газели» прямо за костюмами, и где исчезновение и появление автомобиля было бы меньше всего заметно.

Такое место нашлось недалеко от рынка, на пустыре возле замороженной стройки.

Осень 201.. года. Череповец. Несколькими днями позже.

В этот раз перемещение во времени совершилось вместе с «Газелью».

На улице, через две недели после покупки монет, шел вновь холодный осенний дождь. На деревьях теперь уже было мало листвы, и в воздухе веяло приближающейся с севера зимой. Правда, все это был лишь осязательный обман, Мороз воевода все еще тянул с вступлением в свои законные права.

Меншиков завел машину, и они поехали к ателье.

Сейчас, когда возникла угроза утреннего гололеда, несмотря на все усилия коммунальных служб, количество транспорта в городе немного уменьшилось. Часть автомобилистов спрятала своих железных мустангов в гаражи, где они должны были пережить зиму, и часть весны.

Путешественники во времени промчались по проспекту Победы, заехали во двор ателье. Федор взял чемоданы и сходил в ателье. Сразу же вернулся.

– Санька, – проговорил он, – нужно померить костюмчик. Мастер сказала, что так они смогут его быстро подогнать. Там работы то осталось на несколько минут.

Нехотя Сашков выбрался из автомобиля. Проследовал за Меншиковым. Ну, а потом началась примерка, подгонка и вновь примерка. Белоснежная сорочка, брюки до колен, чулки под старину, камзол и кафтан. Все это сидело на приятелях комфортно. Женщина-мастер принесла две треуголки, а затем и ботфорты. Оказалось, что треуголки входили в заказ, и ателье уже само договорилось с мастерской по изготовлению шляп. Нужно было немного доплатить. Меншиков достал деньги из кошелька и тут же поинтересовался, а нельзя ли приобрести ботфорты. За определенную плату оказалось можно. Уже в полном облачении Федор предложил сфотографироваться. Он достал из сумки камеру и сделал несколько снимков Сашкова. Один из них распечатали и в качестве благодарности подарили ателье. Лишняя реклама, как считал Меншиков, тем явно не помешает. Вряд ли кто из присутствующих, решит, что на фото путешественники во времени.

Переоделись в современную одежду, а эту сложили в чемодан. Попрощались и вышли. Уже забираясь в машину, Меншиков вдруг проговорил:

– Они прекрасно выполнили наш заказ.

Он завел двигатель и добавил:

– А теперь давай в прошлое, тем более место для перехода мы с тобой знаем.

Осень 201.. года. Череповец.

Но прежде чем совершать переход в восемнадцатый век, совершили скачок в тот день, когда покупали монеты. Приехали на пустырь переместились, и Сашков подумал уже, что сейчас вот Меншиков предложит ехать к Соборной горке, туда, где они уже раз перемещались в прошлое, но Федор предложил немного вздремнуть, прямо тут на пустыре.

– Ты, как хочешь, – молвил он, – а я немного устал.

Проснулись они от голода, через два часа. Очень хотелось есть.

– Поехали, перекусим, – предложил Сашков.

Пообедали в кафе с историческим и географическим названием «Колизей», что находилось на углу улицы Ленина и Советского проспекта, как раз напротив памятника городскому голове.

– Милютин Иван Андреевич, – прочитал Александр в ноутбуке, пока Федор разглядывал фигуру человека, державшего за спиной трость. – Человек, преобразовавший в свое время город из неизвестного провинциального в Северные Афины. При нем знаешь, сколько тут было учебных заведений?

Федору это было не интересно. Он надеялся, что это будет последнее их путешествие в Череповец. Сейчас они совершат сначала прыжок в прошлое, затем вернуться, а уж потом покинут этот город насовсем.

Перекусили, если так можно было бы назвать обед, заказанный в кафе, которое по своей структуре напоминало, скорее всего, ресторан. Затем поехали к Соборной горке.

Вытащили агрегат из «Газели», спрятали в кустах.

– А теперь переодеваемся, – проговорил Федор, открывая чемодан.

Сашков достал из кожаного чемодана мундир бордового цвета, с позолоченными пуговицами. Камзол темно-зеленого цвета, с золотым позументом по полю и краям карманов. Бордовые панталоны до колен, шерстяные чулки, сапоги с длинными голенищами, белый галстук и такую же белую рубаху с манжетами. Шляпу, обшитую золотым галуном. Федор порылся в машине и обнаружил старые белые парики, припрятанные еще когда-то Путятиным. Мишка мечтал, что после ледового побоища, они отправятся во времена барона Иеронима фон Мюнхгаузена, чтобы лично послушать его престранные истории. Вот только ничего не вышло. После того, как Меншиков отправил приятеля в эпоху Петра Первого, вещи он отнес в дом, а про парики напрочь забыл. Теперь вот вспомнил.

У Меншикова комплект одежды был других цветов. Темно-синий мундир и панталоны, желтый камзол, черный галстук.

Переоделись. Федор достал пистолеты. Они залезли в Машину времени, и переход был совершен.

V

«Всемилостивейше повелеваем в Новгородском наместничестве на устье реки Суды, впадающей в Шексну, учредить при Череповецком монастыре для пользы водяной коммуникации город под наименованием город Череповец, и при возобновлении выборов в оном наместничестве в начале будущего 1780 года приписать к сему новому городу уезд и учредить в нем судебные места, а между тем представить нам план, как оному городу быть надлежит».

Указ Екатерины II от 4 ноября 1777 года.

Лето 1780 года. Череповец.

Историческим предшественником Череповца стал Воскресенский монастырь, который согласно традиционной истории был основан в конце четырнадцатого века преподобными иноками Феодосием и Афанасием по прозвищу Железный посох. Подобно всем северным монастырям вскоре он обзавелся землями, селами и деревнями. А у самых стен возникло с годами торговое село Федосьево, в последствие ставшее основой будущего города, сначала купеческого и лишь только потом, уже при Советской власти, индустриального. Как сообщалось в местных летописях, в конце тысяча семьсот семьдесят седьмого года по указу Екатерины II, для пользы водной коммуникации, было присвоен этом поселению статус города. Федька прекрасно знал, что в том году, куда они направились, уже открылись уездные и городские присутственные места как магистрат, суд и городническое правление. А через два года сама императрица должна была утвердить план регулярной застройки.

Меншиков прекрасно помнил, что во время правления Павла I город мог исчезнуть из истории страны окончательно и бесповоротно. Почти на шесть лет, он был упразднен, и лишь после смерти государя в начале девятнадцатого века городу вновь вернули его прежний статус.

Летним днем, когда над Череповцом прозвучал зычный голос колокола, призывавший прихожан к обедне, со стороны берега реки Шексны, у самых монастырских стен с деревянными башнями, нависавшими над протоптанной монахами тропинкой, медленно и неспешно, озираясь по сторонам, шли два молодых дворянина. Мужичок средних лет в белой рубашке с красной узорчатой каймой, вот уже минут пять наблюдал за этими двумя, пытаясь понять, отчего те шли со стороны рва и вала, отделявших город от помещичьих земель села Никольского. Обычно путешественники прибывали в город с севера или юга, а не как уж ни с запада, где хозяйничал Семен Георгиевич Буженина. Помещик лютый и не терпевший на своих землях посторонних. По отсутствию шпаг, что обычно болтались на поясе у дворян, можно было сделать вывод, что те все-таки были у помещика в гостях, и скорее всего, проигрались тому в карты.

– Откуда будете, господа добрые? – полюбопытствовал он, когда те приблизились к нему.

– Архитекторы мы, – проговорил Федор, – прибыли из самого Санкт-Петербурга. Присланы для изучения местности, с целью составления будущей карты города. Императрица желает, чтобы новые города не уступали в своей красоте столице, и не позорили бы Российскую империю в глазах дикой Европы.

Мужичок улыбнулся, взглянул на толпу, что собралась у монастырских ворот, и произнес, прищуриваясь:

– Мудрены речи твои, боярин. Откуда мне деревенщине не отесанному вас понять. А шпаги ваши где? Уж не уж-то их Никольскому помещику в карты проиграли?

– Если бы, – проговорил Сашков: – Шпаги нами были утрачены в схватке с разбойниками несколько дней назад. А в картишки у нас никто не выигрывал.

– Да, шалят разбойнички, шалят, – вновь вздохнул мужик и погладил свою покладистую черную бороду. – А что, правда, никто не выигрывал?

– Хочешь сыграть? – Полюбопытствовал тут же Меншиков.

– Да нет. Вот если бы вы одного местного помещика обыграли…

– Увы, – проговорил Федор, – но мы сюда не играть пришли. Срок нам дали всего несколько дней. Велено составить план, а затем отплыть на лодке, что стоит чуть ниже по течению. Нужно доставить в Московское картографическое общество, а уж оттуда самой государыне.

Сашков взглянул на товарища. Он не предполагал, что Федька умеет так складно врать.

– Не подскажешь ли любезнейший, – обратился к крестьянину Александр, – где бы мы тут в вашем городе могли бы новые шпаги приобрести?

– Отчего не подсказать у кузнеца.

– Ясно, что у кузнеца, ну не у плотника же, – пошутил Федор, но мужик его не расслышал и сказал:

– Так я местный кузнец и есть, – и он вновь погладил свою бороду, – только за каждую шпагу я беру пять копеек серебром.

Федор протянул руку к кошельку, висевшему у него на поясе, и извлек оттуда трех рублевую купюру.

– Э нет господа, я бумагу не беру, – произнес кузнец и замахал руками, – мне серебро подавай, или медь на худой конец, но не бумагу. Вы ее монахам отнесите те возьмут. А что может вам стоит поменять ее у них на серебро или медь. Давайте я провожу вас к отцу настоятелю.

Перекрестившись, они миновали монастырские ворота и вошли во двор храма. Сашков тут же снял с головы треуголку. Меншиков заметив это, тут же поступил аналогично. Приятели тут же оглядели монастырский двор, который усиленно подметали два инока, облаченные в черные рясы. У ворот самого большого храма толпилась пестрая толпа прихожан в ожидании, когда их пустят внутрь на службу. В основном это были крестьяне из местных деревень, хотя в толпе Федор разглядел несколько дворянок и парочку купцов. Около трех зданий стояли две кареты.

– Магистрат, суд и городское правление, – пояснил кузнец, заметив, куда смотрит Меншиков. – Но нам не туда, а сюда, – и он указал на небольшую дверцу, что находилась с боку, от основного входа, в собор.

Мужичок вновь перекрестился и направился к двери. За ним еле поспешая, рванули приятели. У дверей остановились, кузнец подергал ручку и понял, что та закрыта. Развернулся в сторону монастырской стены, где теперь находились кельи иноков, и которая согласно историческим хроникам, даже один раз была подвержена нашествию поляков.

– Ошибся малость, – проговорил он. – Не иначе батюшка все еще в келье.

Они вновь пересекли дверь и оказались у небольшой дверцы. Кузнец снял шапку и постучал, и лишь только потом вошел внутрь.

– Отче, – донеслось из-за двери до приятелей, – к тебе тут два дворянина, аж из самого стольного града, от самой государыни Екатерины Великой.

– Пусть заходят, Емельян, пусть заходят, – раздался басистый голос.

Кузнец тут же выскользнул из кельи и произнес:

– Отче ждет вас, господа. А я уж вас тут обожду.

Приятели вошли в келью, где жил настоятель прихода. Комод, стоявший в углу, заставленный подсвечниками, стол и кровать, да еще несколько икон в красном углу – вот и все убранство его помещения.

За массивным дубовым столом, крышка которого состояла из одной доски, боком сидел, облокотившись, батюшка. Его седая борода покоилась на огромном животе.

– И с чего это скромный батюшка понадобился государыне? – Спросил монах и взглянул грозно на дворян. – И так матушка-императрица своим указом угодья у монастыря забрала. Пошла на поводу местных купчишек.

– Посланы мы не к тебе святой отец, – проговорил Федор, – Послали нас к вам Ее величество с целью создания топографической карты города, – соврал он, – ведь прошло уже два года, как государыня повелела создать при вашем приходе город.

– Так и создаем потихонечку. Вот и здания под городские управы выделил. А вам-то чем я могу помочь, отроки?

– Видите ли, отче, – продолжал Меншиков, – мы хотели бы обменять ассигнацию, выданную императрицей на металлические деньги. Можно на мелкие серебряные, или даже медные.

– Эвон как, – усмехнулся настоятель, – а у вас я погляжу, господа, губа не дура. Да ведь ваша бумажка цены-то как таковой не имеет. А ну, покажите что там у вас.

Меншиков открыл кошелек и вытащил пятирублевку. Протянул святому отцу. Тот повертел в руках, внимательно осмотрел, словно на ней были водяные знаки и защитные полосы. Даже понюхал.

– Повезло вам, господа, – проговорил он. – Мне завтра обоз с налогом на десятину нужно в столицу отправлять, так пусть уж серебро и медь в приходе останутся, а эта бумага пускай обратно к казначеям возвращается. Вот только у меня условие, отроки, я вам за нее только два с половиной рубля дам.

Меншиков недовольно посмотрел на батюшку, но тот проговорил:

– Ну, если не желаете, то и менять не буду. Это ведь вам нужно, а не мне.

Хитрил священник, ох хитрил.

– Бог с этим, ваше преподобие, – улыбнулся Федор, – что ж мы, не понимаем что ли.

Архиерей встал, и, переваливаясь, подошел к комоду. Отрыл верхний ящик и положил туда бумажную монету. Взамен вытащил один из кожаных кошелей. Высыпал содержимое на крышку комода, между двух свечек, и отсчитал ровно пять рублей. Остальные монеты ссыпал в кошель и спрятал в ящик. Разделил оставшиеся монеты пополам. Одну горсть, отодвинул подальше, а вторую собрал в кулак и подошел к столу. Разжал пальцы и те со звоном посыпались на дубовую столешницу. Парочка покатилась, но Меншиков успел остановить их, накрыв ладонью.

– Спасибо, отче, – проговорил он, сгребая монеты в кошель.

Старик вытянул руку, и Федьке пришлось поцеловать ее в качестве благодарности. Потом как-то Меншиков признался, что ему это не понравилось.

– А теперь ступайте, дети мой, – проговорил монах. – Аудиенция закончилось и мне пора идти творить мессу.

Приятели поспешили к двери. Меншиков на мгновение задержался и еще раз отвесил батюшке поклон. На улице их ждал кузнец Емельян. Он явно не собирался уходить без них. Радоваться этому или огорчаться приятели не знали.

– Ну, как? – спросил взволнованно он.

– Все в порядке. Я надеюсь, ты выкуешь нам шпаги? – полюбопытствовал Федор и протянул пару монет, достоинством в пятак.

– Это само собой, – улыбнулся мужичок. Тут же запихнул в карман брюк. А насчет своей работы вы с местным воеводой потолкуйте. Городничий у нас головастый может, что и подскажет, да и поможет в этом ответственном деле. Ему лучше всех ведомо, где земля лучше, где хуже. Где подтапливает изредка, а где топи да болота. Не человек, а голова.

– Мы, так и сделаем, – проговорил Федька, и направился было в сторону Магистрата, но мужичок, схватив его за рукав, проговорил:

– Только он давеча уехал к себе домой трапезничать.

– Ага, трапезничать, – проговорил Сашков, – да где мы теперь его дом-то сыщем. Ты-то чай занят.

– Занят, – согласился кузнец, – но проводить провожу. Он ведь тут рядышком живет. Если подняться на колокольню, то можно его дом разглядеть.

– Некогда нам по колокольням ползать, – молвил Федор.

Они вышли из ворот и кузнец вдруг остановившись, добавил:

– Так вон же его двухэтажный особняк, – и он указал в сторону дома, что стоял по другую сторону огромной поляны, на которой в будущем, как помнили приятели, будет площадь Жертв Революции. – Я вас до него мигом доведу.

Теперь приятели и сами без посторонней помощи нашли бы дорогу, но видя, с каким рвением, кузнец рвется им помочь, решили прибегнуть к услугам Емели. Глядишь, и расщедрятся дворяне, да копейку другую подкинут.

– Ну, ты и шустер, брат, – проговорил, улыбаясь, Федя.

На небольшой возвышенности, обнесенный металлической кованой оградой, явно сделанной местными умельцами, приятели не удивились, если бы Емельян заявил, что это его работа, вздымался над округой двухэтажный дом с мезонином. Низ здания был каменный с большими окнами, а верх деревянный, окрашенный в желтоватый цвет. Над наспех отштукатуренным крыльцом был криво приколочен герб недавно образованного города. Сашков тут же прикинул, сколько людей сейчас могло тут проживать. Скорее всего, решил он, меньше тысячи. А между тем Емельян ни чего не говорил, Федор не выдержал и поинтересовался:

– Твоя работа? – коснулся рукой металлических прутьев ворот.

– Моя! – Гордо проговорил кузнец, смущаясь.

– А что не хвастаешься?

– Так нечем хвастаться-то.

– Надеюсь, что шпаги куешь, столь же искусно.

– Пока никто не обижался, господин.

– Вот я и не хотел быть первым, кто обидится. Да и мой приятель тоже. Ты ведь сам понимаешь, что без хорошей шпаги дворянин и не дворянин. Тем более времена ныне сам знаешь какие.

– Великая Тартария вновь ощетинилась и смотрит в нашу сторону, – проговорил кузнец.

– Так я об этом и толкую. Разгневаем императрицу, и сошлет она нас с товарищем на войну. А без оружия, какие мы к черту воины…

– Ты уж не сумлевайся боярин, – заулыбался кузнец, – через два дня можешь спокойно заходить за шпагами. Я их делаю не хуже аглицких.

– Ну, ты брат и уморил, – рассмеялся Сашков, – я, конечно, верю тебе, что не хуже аглицких шпаг. – Тут он замолчал, вытер слезы, выступившие от смеха из глаз, и продолжил. – Но как же мы тебя найдем, сам понимаешь, люди не местные и не знаем где твой дом.

– А чего знать, меня, поди, каждая собака в округе знает. Только спроси любого встречного: где, мол, кузнец Емельян живет? Так тебе не то, что скажут, а и покажут, а то и доведут.

– А, что раньше смастерить никак? – спросил Федька и полез в кошель.

– Можно и раньше, – согласился Емельян, когда к нему в руку лег еще один пятак.

Проговорил, поклонился и ушел.

– А знаешь, а мне казалось, – проговорил Сашков, – что в одной книге я читал, будто монастырь был закрыт шестнадцать лет назад.

– Ну, то, что мы с тобой видели трудно уже назвать монастырем. Иноков, как я заметил раз-два и обчелся. А настоятель при любом храме есть. Так что в этом ничего нет удивительного. Просто местные жители обитель по-прежнему именуют не иначе как монастырем.

Приятели, проводили взглядом кузнеца, и, открыв ворота, вошли во двор усадьбы градоначальника.

Усадьба воеводы оказалась не такой уж большой, как вначале показалась путешественникам. Дом с мезонином, конюшня, из-за дверей которой доносилось ржание коней. Колодец, над которым висело деревянное ведро, уже почерневшее от сырости. Перед колодцем в образовавшейся от времени яме скопилась вода, образовав небольшую лужу. Огород, который был разбит здесь, скорее всего, на потеху жене, чем из-за какой-то другой необходимости. У ворот карета, оси которой маленькой кисточкой смазывает мужичок в европейском кафтане с туеском в левой руке, в котором, скорее всего, масло.

Не успели приятели и пару шагов сделать, как на крыльце возник собственной персоной воевода. Дюжий мужик лет так приблизительно сорока пяти, высокого роста, в зеленом мундире из дорогого сукну с позолоченными пуговицами и красными лацканами. Мундир на нем распахнут, отчего виден алый камзол, с большим количеством пуговиц – застегнутых как у заправского военного, и с двумя рядами галунов: одного узкого и одного широкого. Темно-зеленые штаны, заправленные в сапоги с высокими голенищами и каблуками. На толстой шее у него парадный красный галстук с белой обшивкой. На голове парик-коса – «А-ля будера» (крысиный хвост), за неимением видимо своих волос. В руках он держит трость и шляпу.