Битва за кристаллы любви. Том I

Сейчас его чувство к Диэнне не ударяет в голову хмелем, не опьяняет рассудок. А ведь раньше он выстраивал вокруг неё новую вселенную, даже делал ее центром мироздания. Сейчас же он не чувствует в сердце прежнего восхищения. Тихой поступью, как-то незаметно уходит заинтересованность, а чувства растворяются, как туман. Хотя жизнь идет ровным ходом. Все, как обычно, если бы не пара-тройка этих вот необычных открытий.

Если быть перед собой честным до конца, то и мысли стали яснее. В прошлом он каждое мгновение думал о возлюбленной, не мог сосредоточиться на делах. А теперь не бежит, как раньше, на встречу к ней. У него появилось время, которым он не знает, как распорядиться. Он начал убеждаться в иллюзорности придуманного любовного мира, что весьма неприятно его поразило.

Вот и сегодня, придя к Диэнне, ему сразу в глаза бросились недостатки, которых раньше в ней не видел: эгоизм, излишняя сосредоточенность на своей внешности, уверенность во власти своего тела, капризность, сексуальная нескромность, самовлюбленность, тщеславность… Впрочем, осознания только этого оказалось достаточно для того, чтобы идеальный образ возлюбленной начал рушится, заменяясь более реалистичным.

Реалистичным ли? Ведь Диэнна такая, какая есть. Почему же то, что сейчас он воспринимает, как её эгоизм, ранее воспринимал как любовь к себе, излишнюю сосредоточенность на своей внешности считал нормальной, поскольку так и должна относится к себе красивая женщина, её уверенность во власти своего тела рассматривал как одну из граней проявления любви к нему, сексуальную нескромность как раскованность и страстность, капризность как особенность женского характера, желание обратить его внимание на себя. Словом, изменилась не Диэнна, а он сам: был слепым, а стал зрячим? Или чувство его настолько необратимо изменилось? Так стоит ли продолжать этот фарс дальше и держать ее в плену надежд на счастье, которым не суждено сбыться?

– Ты меня совершенно не слушаешь, Рэйм, – донесся откуда-то издалека голос Диэнны. – Зачем ты пришел ко мне, если у тебя нет никакого желания лечь со мной в постель? Твое безразличие унижает меня.

И голос, и тон, и раздражение, которое девушка не сумела скрыть, настолько неприятно отозвались в душе, что Рэйм скривился и осуждающе посмотрел на Диэнну.

– Извини, я задумался о наших отношениях и пришел к неутешительному выводу. Однако не к окончательному. Буду с тобой предельно откровенным. Нам нужно время, чтобы разобраться в себе и друг друге. Поэтому в ближайший месяц нам лучше не видеться. Так мы, возможно, спасем нашу любовь и вдохнем в нее новую жизнь. В противном случае мы ее потеряем. Это будет благоразумно с нашей стороны. В будущем ты убедишься, что я прав.

Диэнна ошеломленно смотрела на Рэйма, растеряв все возможные слова от услышанного. Точнее, от неожиданности. Даже в самом страшном сне ей не могло привидеться подобное. Затем растерянность сменил гнев, бесконтрольный, неудержимо рвущийся из глубины души.

– Расстаться? – закричала она, не узнавая свой голос, в котором явно звучали визгливые нотки.

– Пожалуйста, не держу. Уходи! Немедленно! И чтобы больше твоя нога не переступала порога моего дома. Никогда!

Диэнна вскочила с кровати, не обращая внимания на свою наготу, подбежала к двери и резко распахнула её:

– Прочь из моей комнаты!

Рэйм спокойно допил остаток вина, не торопясь поставил стакан на столик, поднялся с кресла и, проходя мимо Диэнны, коротко бросил: «Прощай». Затем, не оглядываясь, спустился по ступенькам в темноту, которая сразу же поглотила его.

Диэнна, не сдерживая эмоций, хлопнула дверью и упала ничком на кровать. Злость в душе была настолько сильной, что не позволила пролиться ни одной слезинке. В сухих глазах горела жажда отмщения. Она даже не предполагала в себе наличия столь сильных отрицательных чувств.

Теперь каждая клеточка в ней была наполнена ими. Она не будет страдать по мужчине, который не достоин её любви. Ни в настоящем, ни в будущем. Отныне она сама себе хозяйка и в жизни, и в чувствах, и в мечтах, и в надеждах. Ни от кого не будет зависеть – только мстить. Не Рэйну, нет. Он не даст ей насладиться своей победой, даже если будет страдать без нее, даже если поймет, что был не прав. Она станет мстить всем мужчинам, которые будут добиваться её любви, особенно тем, кто полюбит ее. В этом отныне будет смысл ее жизни.

А Рэйну она всё же отомстит: изощренно, продуманно до мелочей и очень мучительно. Она не даст ему забыть о себе ни на минуту и будет постоянно сыпать соль на открытую душевную рану, лишив ее возможности заживания.

С этими мыслями Диэнна забылась тяжелым сном несмотря на то, что рассвет уже переходил в утро, пронизанное первыми солнечными лучами, заглядывавшими в ее по-прежнему открытое окно

Рэйм тоже не спал до самого утра. Но по другой причине. И в сердце, и в душе у него поселилась пустота. Он не испытывал никаких эмоций: ни радостных, ни безрадостных, ни по поводу, ни без. Ничего.

Думалось, что сердце отреагирует на разрыв с Диэнной по-другому: ведь оно любило ее. Значит, должно испытывать боль. Но не испытывало ничего, даже разочарования в разрушившихся, словно карточный домик, мечтах и планах.

Состояние было новым, оно несло в себе явную угрозу устоявшемуся образу жизни, привычным эмоциям и чувствам. Можно сказать, пугало, поскольку прорастало в сознании равнодушием и опустошенностью. Даже мысль о матери, которую он безгранично любил, не принесла ему, как обычно, радости. И уважение к отцу не воспринималось столь очевидным, как раньше. Поэтому Рэйм не испытал никакой неловкости при мысли о том, что в ближайшее время им придется сказать о разрыве с Диэнной. А ведь они уже были готовы принять её в семью как дочь, которой у них не было.

Но объяснять им Рэйм ничего не хотел да, в принципе, и не собирался. Несколько сухих слов – и достаточно. И не важно, что это их обидит. Почему-то уже не важно, хотя совсем недавно он готов был жизнью пожертвовать ради их душевного спокойствия и благополучия. Теперь же все равно. Он даже огорчиться по этому поводу не мог, так как в душе была всё та же ужасающая пустота: глубокая, зияющая, словно бездна, у которой не видно дна.

– Уже проснулся? – услышал Рэйм и повернул голову в сторону приоткрывшейся двери, из-за которой выглядывала растрепанная голова Эйджа с веселой улыбкой на припухшем от сна лице.

– Могу войти?

– Давай входи, если других дел нет, – ответил Рэйм и подвинулся вглубь кровати, освобождая место для младшего брата.

Разница между ними была небольшой, всего три года, но схожего было не так уж и много. Разве только внешне можно было смело сказать, что они родные по крови.

Оба высокие, идеально сложенные, с широкими плечами и узкими бёдрами, светлой кожей и дугообразными бровями, под которыми поражали своей красотой глаза, напоминавшие цветом чистейшей воды изумруды, опушенные густыми ресницами. Длинные черные волосы свободной волной ниспадали на плечи. На этом, пожалуй, сходство между ними и заканчивалось.

У Рэйма обращали на себя внимание довольно правильные черты лица, несущие в себе мужественность, широкий и выпуклый лоб, отточенные линии выступающего подбородка, достаточно широкие скулы, прямой аристократический нос, тонкие губы, серьезный, слегка задумчивый взгляд.

Но более всего его отличала от брата спокойная уверенность в себе, внутренняя сила, ответственность и собранность, которые создавали вокруг него ауру абсолютной надежности, вырисовывали на подсознательном уровне образ человека, на которого всегда можно положиться и который выдержит любые испытания.

Эйдж по внешней красоте даже превосходил брата. Линия его носа прямо переходила в высокий лоб с еле заметным выделением переносицы, лицо отличалось стройными и правильными пропорциями, не слишком выступающими скулами, выпуклым ртом с четко очерченными губами и умеренно широким подбородком. Особый шарм ему придавали прямая благородная осанка, утонченная шея и быстрая летящая походка.

Тем не менее, в чувствах он был не сдержан, эмоционален, легок на подъем и всегда готов к приключениям. Терпеть не мог рамок и ограничений, любил находиться в центре внимания. Однако несмотря на это, в нем в процессе общения просматривались скрытые от первого взгляда нерешительность и неуверенность в себе, приправленные, словно соусом, явно выраженным самомнением.

Отличали их друг от друга и глаза: Рэйма природа наделила глазами дракона – большими, с легкими складочками на веках и живым блеском, а Эйджа глазами феникса – миндалевидными и несколько удлиненными.

Имя свое он получил не случайно. Оно через колено передавалось, как эстафета, младшему ребенку мужского пола от деда. Это была семейная традиция, которой в семье следовали неукоснительно много поколений подряд. Право назвать первенца было отдано родителям.

Братья любили друг друга, но не всегда ладили между собой. С раннего детства Рэйм чувствовал себя ответственным за младшего брата, его защитником. Наверное, потому, что Эйдж долгое время был слабее его и не столь преуспевал в физических упражнениях. Возможна и другая причина: уж так повелось в семье, что мальчика всегда все жалели, баловали и не находили в себе твердости духа в чем-либо ему отказать. Возможно, именно поэтому он вырос несколько самовлюбленным, продолжая оставаться в приоритете у матери несмотря на то, что скоро ему исполнится двадцать четыре года.

Тем не менее, они были по-родственному близки, чему не мешала разность характеров. Правда, в последнее время Эйдж постоянно раздражал его, вот как сейчас. Вопросы всегда сыпались из него, как из рога изобилия, и это чрезмерное любопытство стало вызывать внутренний протест, даже злость.

Голос младшего брата напомнил Рэйму, что в покое он его не оставит, пока не удовлетворит свое любопытство.

– Давно покинул свою красавицу? Тебе после ночи с нею положено спать, а не бодрствовать.

– Какое тебе дело, как и с кем я провел ночь? Я тебя на роль своего духовника не приглашал.

– Стоп! Грубить с утра – вредит аппетиту, а скоро завтрак. Чего ты завелся на пустом месте? В отличие от других, я давно знаю, что тебя с Диэнной связывают отнюдь не платонические отношения. Раньше ты ведь никогда так резко не реагировал на мои подначки. Не хочешь со мной разговаривать – так прямо и скажи. Ладно, оставайся в компании своего плохого настроения.

– Извини. Просто мне неприятно говорить на тему, которая с сегодняшнего дня перестала быть насущной.

– Что-то ты витиевато как-то высказался. Поссорились? Не бери в голову: милые бранятся – только тешатся. Вечером помиритесь.

– Нет, это уже пройденный этап моей жизни, и ты знаешь, что я никогда от принятого решения не отступаюсь. Отныне я свободен от пут любви.

– Почему вдруг такая неожиданная комбинация слов и действий?

– Разлюбил. Разве это не достаточный повод разорвать отношения, которые уже изжили себя и не радуют?

– В принципе, достаточный, конечно, но, тем не менее, хотелось бы поподробнее. Впрочем, не буду углубляться туда, откуда меня тотчас вышвырнут.

– Что ж, умный и осторожный мальчик, не привыкший нарываться на неприятности. Ценю. Главное, что понимаешь: это не твоего ума дело, а посему иди завтракать. Я вскоре составлю тебе компанию, когда переоденусь.

Эйдж в недоумении вышел из спальни брата и, переодевшись, направился в столовую. Никогда между ними такого разговора не было. И ссорились они между собой, и злились друг на друга, но даже в конфликтах положительных эмоций было больше, чем в недавнем разговоре.

Рэйм не грубил, но в его ответах было столько эмоциональной холодности и отчужденности, что «послевкусие» от утреннего общения с ним осталось весьма паршивое. Поговорили между собой, словно чужие люди, и осознание этого больше всего напрягало.

Даже если и решил разорвать отношения с Диэнной, не стоило бревном лежать на кровати и изучать абсолютно белый потолок: она оттуда на верёвке к нему не спустится. И все же ужасно любопытно, что между ними произошло? В семье ведь уже подумывали начинать готовиться к свадьбе – и вдруг такой сюрприз…

Впрочем, вряд ли можно назвать сюрпризом разрыв отношений Рэйма и Диэнны, хотя сюрпризы бывают также и неприятными, и этот, по-видимому, не исключение. От старшего брата он, по всей видимости, не добьется вразумительного ответа, поэтому попытает счастья у его несостоявшейся невесты. Может, она будет более разговорчивой. Надо после обеда заглянуть к ней и по душам поговорить.

Правда, не стоит закрывать глаза и на то, что Рэйм по какой-то неизвестной причине в последнее время менялся не в лучшую сторону. Всё более замыкался в себе, игнорировал прежние разговоры «по душам», срывался на пустом месте в беспричинном гневе. Ради правды, конечно, следует отметить, что быстро брал себя в руки – и через мгновение после эмоциональной вспышки снова становился спокойным, даже слишком, а если точнее сказать, отстраненным.

Размышляя о старшем брате, Эйдж поймал себя на мысли, что и в нем самом что-то ощутимо меняется: куда-то исчезли из сердца привязанность и уважение к родителям, а в отношении Рэйма все чаще стали проявляться зависть и злорадство. Именно оно зашевелилось, словно змея, в душе, когда узнал, что Диэнна дала от ворот поворот его безупречному и удачливому брату. А что это именно так, он даже не сомневался. Ни один мужчина, если он в своем уме, не может по доброй воле отказаться от такой роскошной женщины.

Что ж, в скором времени он разузнает, что к чему, и примет решение. Каким оно будет, Эйдж знал уже сейчас, но спешить с его принятием не собирался, ибо знал: время терпит.

От мыслей, приятно щекотавших его эго, молодой человек улыбался, не замечая, что ест на завтрак. Быстро покончив с ним, Эйдж поспешно поднялся в свою спальню. Приведя себя в порядок и со вкусом одевшись, выбежал через вход для слуг и направился в конюшню, где оседлал Грома, своего гнедого жеребца, и поскакал в замок Анхон.

Рэйм пришел в столовую, когда там уже завтракали отец и мать. Поздоровавшись, он сел по правую руку от отца и молча положил себе на тарелку омлет со спаржей, козий сыр и кусок пшеничного хлеба. Родители недоуменно переглянулись между собой, но не стали нарушать трапезу сына вопросами, которая проходила в малой столовой замка. Стены ее были закрыты деревянными резными панелями, деревянными были также резной потолок, напоминавший свод готического собора, оконные рамы, эркеры и дверные проемы.

Меблировка столовой подчеркивала симметрию комнаты и строгий стиль. Большой стол с прекрасной полированной столешницей из красного дерева, стоящей на четырех тумбах в виде звериных лап, занимал большую ее часть. Вокруг стола расположилась дюжина стульев из такого же дерева весьма необычной формы, больше похожей на облегченные кресла с красивой гобеленовой обивкой в виде золотых лилий.

В проеме окна-эркера расположился массивный сервант на таких же лапах, как и стол. Под сервантом – чаша, обитая свинцом, которая наполнялась льдом из собственных ледников, где охлаждались вина к столу. Между дверными проемами стоял великолепный резной буфет, в котором были выставлены кубки и столовые сервизы из серебра, а также много изделий из бронзы.

Слева по центру красовался углубленный в стену фонтан, по обе стороны которого находились большие камины с витиевато выкованными решетками.

Над фонтаном расположился балкончик, где во время небольших семейных праздников могли поместиться два – три музыканта со своими инструментами.

Молчание с столовой затянулось, и Элиана, мать Рэйма, не выдержала:

– Что случилось, сын? Ты сидишь настолько отстраненный, что от тебя веет холодом.

– Ничего такого, что могло бы касаться вас. Это личное. Впрочем, хочу поставить вас в известность, что я разорвал отношения с Диэнной. Вопросов дополнительных не задавайте – не отвечу. Я еще сам не понимаю, что со мной происходит, и не могу найти ответы на многие вопросы, которые меня волнуют. Поэтому на этом и закроем тему. Моя жизнь, кроме меня самого, больше никого не касается. Могу я рассчитывать на ваше понимание?

– Конечно, Рэйм. Мы не будем досаждать тебе своим любопытством, поскольку уважаем твои чувства, – сказал Хэдриан, глава семейства, и переключился на разговор с женой. Хотя у обоих чувствовалось внутреннее напряжение, они старались обмениваться мнениями спокойно, с лёгкими улыбками на лицах и не бросая взглядов на старшего сына.

Рэйм, закончив с омлетом, взял себе изрядный кусок манного пудинга, политого ежевичным вареньем, быстро расправился с ним и, поблагодарив за завтрак, молча покинул столовую.

Теряясь в догадках, родители высказали несколько версий происходящего в жизни старшего сына, но так и не пришли к какому-то однозначному выводу за неимением фактов. Несмотря на это Элиана предположила, что инициатива разрыва отношений, по-видимому, исходит от Диэнны, иначе Рэйм не был бы так внутренне подавлен. Да и любил он ее слишком сильно, чтобы без веской на то причины добровольно отказаться от девушки. Тема была исчерпана – и в столовой повисло тягостное молчание.

– Может, мне поговорить с Диэнной? Ведь она мне как дочь, – предложила Элиана.

– Не стоит вмешиваться в жизнь сына. Ему уже скоро двадцать семь лет, и он вправе строить свою жизнь, не советуясь с нами. Вряд ли он простит подобное вмешательство без его ведома. Думаю, разговор с бывшей девушкой Рэйма не стоит того, чтобы испортить с ним отношения.

– Да, наверное, ты прав. Впрочем, как всегда. Пойду заниматься хозяйственными делами, которые требуют моего участия.

Поцеловав мужа, Элиана покинула столовую. Она сохранила стройную фигуру, хотя и родила двух сыновей. Её походка была эталоном сдержанности и лёгкой величавости. Прямая стать, расправленные плечи, поднятая голова и уверенность в каждом движении подчёркивали её аристократизм, в котором просматривалась умеренность во всём, даже в одежде. Её платье было элегантно строгим, приятного синего цвета. Вырез лодочкой подчеркивал лебединую шею. Кроме золотой броши слева, никаких других украшений не было.

Элиана броским расцветкам предпочитала более пастельные тона, а её наряды не имели оборок, рюшей и пышных юбок. Максимум – несколько мягких складок на лифе. Браслеты и колье с драгоценными камнями она надевала только на праздники или другие торжественные мероприятия, а в повседневной жизни обходилась заколками, подвесками или брошками, чтобы визуально освежить свои однотонные наряды.

Хэдриан, как обычно, смотрел ей вслед, но не почувствовал в сердце былого восторга. Раньше ему доставляло удовольствие любое, даже мимолетное прикосновение жены, ему нравилось наблюдать за ее плавной походкой, а вот сегодня этих чувств в своей душе он почему-то не испытал. Впрочем. Эли была по-прежнему ему очень дорога, но что-то неосязаемое происходило в его жизни, то, названия чему он не знал, но что его стало тревожить.

Глава 2

Эйдж перепоручил своего коня слуге и взбежал по ступенькам парадного входа. Отдав перчатки дворецкому, попросил доложить о своем визите Диэнне. Хэдес проводил его в голубую гостиную, предложил гостю выпить бокал вина, а сам поспешил с докладом к хозяйке.

Подойдя к большому зеркалу, Эйдж пристально осмотрел себя и улыбнулся, подумав о том, что безукоризненно одетый франт узнаётся по отлично скроенной одежде. Он не носил вычурных дорогих нарядов, а предпочитал сдержанные элегантные костюмы, сидящие точно по фигуре и отличавшиеся высоким качеством шерсти, одевался лаконично и утонченно просто, став воплощением истинной элегантности и непринужденности.

Ждать пришлось долго, но это того стоило. Диэнна вошла неторопливо, изящно протянула руку для поцелуя и остановилась напротив Эйджа, вскочившего при ее появлении.

Её небесно- голубое платье состояло из лифа, юбки и пышных рукавов размером в три четверти. Лиф был выполнен из атласа, а форму ему придавал корсет, затянувший и без того осиную талию девушки. Юбка была двойной и состояла из нижней, более светлой, сшитой из такого же атласа, как лиф, и верхней потемнее, распахнутой впереди.

Лиф крепился к юбке подвесками из драгоценных камней. Отложной воротник и низ рукавов были украшены изящным кружевом, а атлас лифа и нижней юбки расшит золотыми нитями.

Боги дали Диэнне серебристо – серые глаза, изумительно чистые, сияющие, точно растаявшие жемчужины. На фоне платья они казались то голубыми, то фиалковыми, то цвета неба в ясный солнечный день. Словом, удивительное сочетание оттенков, которое привлекает взоры мужчин.

Глаза девушки мягко светились, будто матовые драгоценные камни в оправе длинных загнутых ресниц, таких блестящих, словно их омыли золотом.

На белом, как лепесток магнолии, лбу изогнутыми стрелами к самим вискам тянулись две безукоризненно четкие линии бровей.

Природа наградила ее роскошной фигурой и сочными, красивого рисунка губами, чувственность которых покорила не одно мужское сердце.

А ровная, мягкая белизна шеи и плеч в окружении тончайших кружев придавала ей какую-то необычайную прелесть. Девушка была похожа на языческую богиню, исполненную обаяния и отличающуюся изысканностью вкуса и манер.

Взгляд, который она обратила на Эйджа, был беспокойный и яркий. В нем было так много своенравия и огня, что он вступил в спор с учтивой светской сдержанностью манер, выдавая подлинную сущность её натуры.

Диэнна предстала перед ним существом свежим, как апрельская роза, усыпанная капельками росы, с лицом ясным, как утренний свет.

– Какие красивые, какие тонкие черты лица! – мысленно восхитился Эйдж, припав к ее руке губами и вложив в поцелуй всю свою нежность и страсть. Ухоженная рука была изящной, с тонкими пальчиками, на которых красовались золотые кольца с драгоценными камнями.

От Диэнны исходил божественный запах ириса – одного из самых необычных цветков. Описать словами его аромат очень сложно, но забыть невозможно. Тонкий и прохладный, ускользающий, как тончайший шелк, он рождал в душе мужчин мечты о романтике и вечной любви.

– Я знаю, что привело тебя ко мне в столь внеурочный час, – услышал Эйдж над собой необыкновенный голос Диэнны с мягким глубоким тембром. Он, наполненный дыханием, звучал проникновенно, эхом отражался в глубине его сознания, пробуждая чувства и запретные желания.

– Имею ли я право узнать, что произошло между тобой и Рэймом?

– А узнавать, впрочем, и нечего. Мы расстались, сохранив друг о друге приятные воспоминания, поскольку наши отношения исчерпали себя. Что касается подробностей, они тебе ни к чему. Мы с Рэймом теперь, словно две самостоятельные птицы, у каждой из которых свое воздушное пространство. Абсолютная свобода – так можно охарактеризовать наше состояние души, сердца, помыслов и действий. И, конечно, независимость от чувств, которые нас связывали раньше. На этом мы и закончим обсуждение этой темы. Надеюсь, новых вопросов у тебя не возникло?

– Нет, все предельно ясно. Вопросов не будет, кроме одного: я могу надеяться?

– Надежда умирает последней, мой милый Эйдж. Не знаю, так ли это, но подобное мнение существует. Менять одного мужчину на другого так быстро? Да еще на брата предшественника… О, это уже буду не я. Мне нужно время.

– Но хотя бы видеть тебя, говорить с тобой… На это ты не лишаешь меня надежды?

– Конечно. Я никому не отказываю в дружбе, а мы ведь с тобой друзья. Так что можешь посещать меня, хоть каждый день.

Говоря это, Диэнна подошла так близко к Эйджу, что он слышал ее дыхание и ощущал тепло ее тела. Она как бы случайно подняла голову вверх, и губы ее, соблазнительные и чувственные, слегка коснулись его подбородка.

Горячая волна пробежала по телу Эйджа, опьяненного близостью желанной женщины, и сосредоточилась внизу живота, вызвав пробуждение его мужского естества, и он, не контролируя себя, без предупреждения наклонил голову и прижался ртом к ее губам.

Вместо того, чтобы возмутиться, Диэнна вытянула руки, обняла Эйджа за шею и ответила на поцелуй. Кровь забурлила в его венах. В одно мгновение температура в комнате поднялась на несколько градусов. Он почувствовал в себе яростную жизненную силу. Овладевшее им желание было настолько сильным, что граничило с болью.

Он не собирался целовать девушку. Впрочем, нет. Он собирался-таки поцеловать ее, как только она приблизилась к нему. Сейчас Эйдж понимал, что у него почти не было возможности выбора. Диэнна оказала на него действие, подобное тому, какое оказывает перец на язык. Она раздражала и воспламеняла. И пробуждала в нем голод. Рано или поздно он бы поцеловал ее. Хотя и не планировал отдаться этому порыву тотчас. Для поцелуя было неподходящим ни время, ни место. К тому же Эйдж не владел ни собой, ни ситуацией.

В глубине души он рассердился на Диэнну за то, что она вынудила его потерять контроль над собой, что случалось с ним крайне редко. И к тому же он помнил о совершеннейшем физическом и духовном союзе, какой только возможен между мужчиной и женщиной, который, как думали все, был между Рэймом и ею.