Под старыми клёнами

– А по моим подсчётам, ей ещё дней десять ходить, – Сергей Иванович сказал так и пошёл уточнять свои заметки в записной книжке. Она лежит у него в старенькой тумбочке в спальне.

В этой книжке чего только нет! Не только все наши дни рождения записаны, но и дни рождения коровы Жданки, козы Мариши и Ариши. Я видел в ней запись о смерти его любимой собаки Цыгана.

А рядом даты рождения писателя Даниэля Дефо, написавшего о Робинзоне Крузо, и Алексея Толстого, который рассказал о детстве Никиты. Забавная записная книжка.

– Ну, вот, – говорит он, вернувшись на кухню, – сегодня только 279-й день. Ещё, наверное, недельку подождём.

– Недельку? Сходи-ка в хлев, посмотри на неё. Не прозевать бы с твоей бухгалтерией!

Сергей Иванович, не спеша надев полушубок, выходит на морозный воздух.

Алёшка продолжает вслух читать книжку про Робинзона Крузо. Мы с Настей слушаем:

«…Наступил декабрь, когда должны были взойти ячмень и рис. Возделанный мною участок был невелик…»

– Ничего себе: в декабре растут ячмень и рис? – недоумевает Настя.

– Робинзон живёт недалеко от Гвинеи, почти на экваторе. Там всегда тепло! – поясняет Алёша.

– И там никогда не бывает снега? – спрашивает Настя.

– Конечно.

– Как скучно, – заключает она, – не повезло ему.

Дверь открылась и крепко дохнуло холодом. Снимая большие рукавицы, Сергей Иванович сообщил:

– Жданка обнюхивает постель и мычит. Похоже, сегодня ночью отелится. Будет всем новогодний подарок. Хорошо год начинается! Надо дежурить теперь.

Мы дружно заявили о своей готовности нести ночную вахту.

– Да куда вам? Ложитесь спать. Мы сами с дедом управимся, – успокаивает Вера Михайловна.

* * *

Как можно спать, когда вот-вот должно случиться такое!

– Бабушка, – спрашивает внук, – вы хотели поменять Жданку на молоденькую корову? Не получилось?

– Уж больно привыкла я к ней. И деда уговорила не менять. Да и не очень Жданка старая. Ей девять лет. Вон, у Гришаевых, Зорьке двенадцатый исполнился, а она такого крепенького бычка принесла. Правда, телилась с трудом…

– Пойду посмотрю ещё. Неспокойно что-то, – сказав так, Сергей Иванович вышел.

* * *

Настя, не выдержав, уснула в полночь. И хорошо. Ибо мы с Алёшкой дочитали до того места, где на остров приплывают дикари. Робинзон приходит в ужас от того, что людоеды съели у костра своих пленников.

До двух часов ночи мы с Алёшкой ещё держались. Потом и он заснул. Я потихоньку вызволил из-под него книжку и пошел одеваться. Решил посмотреть, что творится в хлеву.

* * *

Самое главное случилось утром, когда Алёшка и Настя были уже на ногах. Вера Михайловна широко распахнула входную дверь и из сеней с новорождённым на руках в избу шагнул Сергей Иванович. Лицо его по-детски сияло. Он бережно опустил на пол около печки мокрого телёнка. Не убирая из-под него мешковину, отошёл к вешалке. Телёнок был ещё слабенький. Он даже не пытался встать на ноги.

– Как ты, мать, желала, так и случилось, тёлочка родилась, – раздеваясь, объявил хозяин.

– Вы тут посмотрите, а мне к Жданке надо, – отозвалась Вера Михайловна, – корову подоить надо. А то вымя огрубеет и Жданка не будет давать молоко.

Мы стали рассматривать тёлочку. Она была коричневая, а на боках, ногах и на лбу красовались белые отметины.

– Будто её кто сметаной облил, – подивился Алёшка.

– Звать-то как будем Жданкину дочку, а? – произнёс, убирая мешковину, Сергей Иванович.

– На лбу у неё белая звёздочка. Давайте тогда Звёздочкой и назовём, – предложила Настя.

– А ты что думаешь? – спросил дед внука.

– Я сначала подумал назвать Пестравкой, но Звёздочкой лучше!

– Так тому и быть, – согласился Сергей Иванович, – бабушке понравится.

А Звёздочке не терпелось. Она начала вставать. Ноги у неё, как на льду, разъезжались в разные стороны. Наконец ей удалось подняться. Пошатываясь, стояла и смотрела на нас. Изучала, кто мы такие.

– Мы ей тоже понравились, – определила Настя, – не убегает от нас.

Алёшке стало смешно:

– Куда ей бежать-то? Во двор, на мороз? Ноги, смотри, как спички, вот-вот поломаются.

* * *

Сергей Иванович извлёк из чулана лёгкое дверце и отгородил им от кухни закуток между стеной и печкой. Теперь эта территория принадлежала Звёздочке.

Вера Михайловна собралась доить Жданку ровно через каждые два часа.

А Звёздочку положено кормить три раза в день. Сначала тёлочка не умела сама пить молоко из посуды. Вера Михайловна начала её учить. Клала ей в рот палец и Звёздочка принималась, смешно чмокая, сосать его. Потихоньку Вера Михайловна, не убирая изо рта Звёздочки пальца, приближала его к миске с молоком. Звёздочка тянулась за пальцем.

Когда хозяйка убирала палец, тёлочка делала хватательное движение губами, чтобы поймать его и… попадала мордочкой в молоко. После таких занятий на третий день Звёздочка научилась пить молоко самостоятельно.

– Отец, помни: Жданке утром, в полдень и вечером пока только по одному ведру воды давай, не больше! А то как бы мастит не случился. Загрубеет вымя – намучимся.

– Помню, не волнуйся. Она уже хочет больше. Языком мне лицо лижет – просит. Я не поддаюсь.

– И хлебного пока не давай, только сено…

– Ладно, ладно…

– А ты, Алёшка, – важно говорит Настя, становясь похожей на свою бабушку, – не разбрасывай, как в летние каникулы, свои майки. Звёздочка может сжевать их и умереть. Или плохо будет расти, как козочка Мариша.

У Насти свой опыт. Она помнит, как летом телёнок Ветерок зажевал Алёшкину майку. Еле отобрали. А козочка Мариша проглотила поролон.

Алёшка хотел что-то сказать в ответ Насте, недовольно глянув на неё, но не решился. Наверное, побоялся помешать ей. Настя несла для Звёздочки миску с молоком и та, смешно чмокая большими губами, от нетерпения стукалась головой в загородку.

Необычный урок

Хорошо на уроки Сергея Ивановича собираться летом под развесистыми клёнами во дворе. А зимой – отлично в доме. В горнице и светло, и натоплено. Дождавшись, когда все рассядутся, Сергей Иванович начал свой урок.

– В прошлый раз мы читали про то, как Робинзон Крузо на необитаемом острове выращивал ячмень и рис. И возник вопрос: а если не окажется семян, что делать? Где и как добывать провизию? Допустим, кто-то из вас оказался один в лесу без запасов еды?

– В лесу можно кору есть, – быстро нашёлся Алёшка.

– Верно, – похвалил учитель, – мой дед рассказывал, что в голодные годы в нашей деревне ели заболонь.

– Заболонь – это лыко? – спросил Денис.

– Заболонь – наружные молодые слои древесины, – уточнил учитель.

И добавил:

– Известно, что в блокадном Ленинграде люди ели древесные опилки. Бросали их в воду, потом эту перебродившую кашеобразную массу ели. Заболонь можно есть в сыром виде, а если подольше поварить её, то высушивают потом кашицу на камнях, раскалённых на костре. Из такой муки можно печь лепёшки. Высушив и свернув в трубочки, заболонь заготавливают впрок.

Деревья дают разнообразную пищу. Сосна, например, имеет пять годных в пищу частей: нераспустившиеся цветочные почки, молодые побеги, заболонь, шишки и хвою для чая.

– Это деревья, а травы? – не терпится Насте.

– Вот всем известный лопух! Чем при случае не спасение?! – ответил учитель. – Его корни можно есть в сыром виде. Лопухи пекут вместо картошки. Молодые листья и стебли, пожалуйста, можете использовать в винегретах, борщах, бульонах… Если пожарить, пойдёт для приготовления напитка, подобного кофейному. Мелко изрубленные корни лопуха и щавель выдерживают два часа в небольшом количестве воды и получается кисло-сладкое повидло. Хороший салат получится, если листья сырой крапивы помоете и опустите минут на пять в кипяток. Потом её надо измельчить и смешать с нарезанными листочками щавеля, лесного лука.

Крапива по питательности не уступает бобам и гороху. Она вполне заменяет морковь, зелёный лук, щавель, смородину, вместе взятые. У неё много замечательных свойств.

– Деда, мама говорит, что вы с ней одуванчики ели, правда?

– Мы пробовали варить суп. Нам понравилось. Одуванчик считается жизненным эликсиром Из его поджаренных корней можно готовить кофейный напиток. А из листьев – хорошие салаты.

– У нас весь двор в одуванчиках. Мы такие богатые, да? – удивился громко Ромка.

– Не бедные, – согласился Сергей Иванович. – Очень вкусный кисель получается из плодов боярышника, черёмухи. А сколько в лесу камыша, Иван-чая, борщевика! Всё это съедобное. Только надо уметь пользоваться лесными дарами. Ещё можно употреблять в пищу подорожник, жёлуди, листья берёз…

– А мне жалко бедненьких одуванчиков. Они весёлые всегда. Так солнце любят! – вздохнув, пожаловалась Настя.

Её перебил Ромка:

– А животные? – вспомнил он. – Тоже?!

– Во всём мире около четырёх тысяч видов млекопитающих. Всё, что бегает, ползает, летает и плавает, за редким исключением может служить пищей, – ответил учитель.

Настя не выдержала, грустно спросила:

– Деда, человек живёт, чтобы только есть? Ему кто разрешил это? Когда-нибудь вокруг всё кончится. Что делать?

Учитель явно не ожидал такого вопроса. Он даже закашлялся.

– Человек ест, чтобы жить, – ответил он раздумчиво. – И трудом оправдывать свою жизнь. Вот таков мой ответ.

Сказал и молча, внимательно посмотрел на всех.

– Получил, голова? – спросил негромко Альберт Львович. – Внучка-то твоя грандиозно мыслит…

– Да уж… – неопределённо произнёс Сергей Иванович.

И уже в следующую минуту уверенным голосом произнёс:

– Эту тему мы продолжим в следующий раз. А сейчас речь про чай. Заваривать в чай можно душицу, землянику, крапиву, цветки и листья липы, малину, мать-и-мачеху, медуницу, рябину, чёрную смородину, шиповник, зверобой, мяту, ежевику, жасмин… Это всё растёт вокруг нас!

– А что же мы такой заварки не пробовали? – спохватился Алёшка, водя пальцем по оконному стеклу с морозными узорами. – Такое лето было у нас ароматное…

– Вернётся лето и попробуем, – пообещал Сергей Иванович.

Его поддержала деловитая Настя:

– Лето чайное придёт и… почаёвничаем тогда!..

Трактир «Жили-были»

Утром за завтраком Алёшка, взглянув в окно, сказал важно, как взрослый:

– Ночью сильно похолодало.

– А назавтра ожидается понижение температуры до минус двадцати градусов, – произнёс Сергей Иванович.

– Так резко! Птицы помёрзнут, – забеспокоился внук.

– Зимой птицы гибнут обычно не от холода, а от голода, – Сергей Иванович зорко посмотрел на ребят, – вы готовы помогать им? А то вчера синичка в окно стучалась. Просила о помощи.

Настя и Алёшка закивали головами.

Сергей Иванович продолжил:

– Давайте сделаем кормушку и вы будете следить, чтобы она была с кормом.

– Деда, мы сами сделаем кормилку? – удивилась Настя.

– Кормушку, – поправил Алёшка, – помнишь, нашу пахтан-ку? Как мы её делали?

– Да, – подтвердила Настя, – помню.

* * *

Во дворе работать холодно, поэтому материалы и инструмент дед принёс на кухню. И стал раскладывать их на полу.

– Мы сделаем кормушку, похожую на деревянный домик, – пояснил Сергей Иванович, перебирая жёлтые пролаченные ровные дощечки. – А крышу соорудим коньком. Кормушку прибьём к тому пеньку, который остался от нашей берёзы? Он в метр высотой, в самый раз. Не занесёт снегом. Согласны?

Никто не возражал.

– И назовём наш домик: трактир «Жили-были», – обрадовался Алёшка. – У нас в Москве есть такой. Там вкусно всё!

Всем понравилось название. Пришедший Денис уточнил:

– У нас в городе тоже есть, не только в Москве.

…И началось строительство.

– Может, и крючконосые клесты прилетят к кормушке. Не только синицы с воробушками. Ни разу клестов не кормил, – признался Алёшка.

– Навряд ли прилетят. Клесты в сосняке обитают. Это далеко отсюда, – засомневался я, – на севере.

– Если очень ждать, могут прилететь! – уверяет Настя.

Я не стал ей возражать.

– Птицы похожи на людей, – сказал уверенно Денис. – Я часто с дедом кормлю их в нашем парке. Там одна синица есть. Она сразу садится мне на руку и берёт семечко. Другая – с ходу хватает и – шмыг на ветку! А есть синица, толстая такая. Она, как Ирка в нашем классе. Ничего и никогда не берёт. Сидит в сторонке обиженная на всех. Все в чём-то виноваты у неё.

– Осторожная, – определил Алёшка, усердно надраивая наждачной бумагой напиленные дедом заготовки.

– Есть и синицы с разным характером. Всё, как у людей, – согласился Сергей Иванович.

Мне интересен разговор. Слушаю себе, выбирая ровные гвозди для фанерного днища кормушки. Строительство идёт! И урок идёт. На этот раз он получается о птицах.

– Каждая порода интересна, – продолжает Сергей Иванович, – вы заметили, как сверхосторожен воробей? Попробуй, поймай его! Если воробей родился на свободе и прошёл воспитание в своей среде – он навечно дикий. Не приручить! Это вам не синица или чижик! В неволе воробей чаще всего погибает. Живёт около человека, а – сам по себе.

– А где у синиц и воробушек дом? – спрашивает Настя. Она одна не участвует в строительстве кормушки. Сидит за широким столом и спокойно наблюдает. Дед с охотой пояснил:

– Гнёзда они устраивают в дуплах деревьев, за карнизом домов, в разных нишах построек. Используют для этого стебли трав, корешки разные, пух, шерсть, перья. С наступлением зимы стараются быть ближе к жилью человека.

Синицы – многодетные родители. У них в гнёздах я видел до десятка яиц. А воробьи за лето выводят птенцов не один раз. Великие труженики! Один раз я попробовал посчитать, сколько за час синица прилетает с добычей к гнезду. До пятнадцати раз в час – каждая! Представляете, сколько получается за день? И сколько они уничтожают насекомых – вредителей садов и огородов! Огромная работа!

Я по молодости интересовался: в наших краях обитают шесть или семь видов синиц. Самая известная – большая синица. Её зовут большак. Она доверчивая и шустрая. У неё жёлтая грудка и чёрная шапочка на весёлой головке. Она меньше всех боится людей.

Есть лазоревка. Эта поосторожнее. Водится белая лазоревка-князёк, иногда появляется чёрная синица-московка. Шустрые гаички с непременной чёрной шапочкой на голове всем известны, потом гренадёрки…

– Деда, а про воробушков расскажи ещё, – попросила Настя, – жалко их, сереньких…

Сергей Иванович живо откликается:

– Воробьёв я особенно уважаю за бесстрашие, с каким они охраняют свой дом. Они смело дают отпор разбойным стрижам, упорно отбиваются от скворцов. Если даже крепко получают, не покоряются сильному противнику. Сильная духом птица! Нет среди них серьёзных драк из-за корма. Когда кусок воробью по силам, схватив его, он улетает. И за ним никто не гонится, как это бывает у ворон.

– Без синиц и воробьёв вообще жить скучно, – веско произносит Настя.

Дед Сергей аж привстал, отложив ножовку на стул.

– Умница моя! Не ты одна это заметила. Когда-то в Америке не было воробьёв. Её жители страшно горевали по этому поводу. Потом привезли несколько пар птиц из Европы и выпустили на волю. Воробьи прижились. Теперь их там много и американцы с тех пор меньше стали скучать. А потом в знак благодарности за помощь в борьбе с прожорливыми гусеницами местные фермеры в городе Бостоне поставили воробью памятник.

Едва Сергей Иванович замолчал, как в окошко постучали. Потом послышалось: «Пинь-пинь-чэрж-чэрж, пинь…».

Все обернулись на звуки. За окном гомонили синицы. Одна постукивала клювом по карнизу, другая, издавая трескучий звук, билась в стекло.

– Ну, вот, красавицы! – рассмеялся дед Сергей. – Ждут – не дождутся. Голодно! А мы тут закалякались.

Примеряя ровную нарядную дощечку для крыши, скомандовал:

– Иди, Алёшка, в чулане из чиляка черпани в чашку подсолнечных семечек. Дай им, пока наш трактир не открылся!

– И я с ним! – забеспокоилась Настя.

Она соскочила с широкой лавки, задев локтем угол стола. Я заметил, что ей больно, но она смолчала. Не хотела отставать от Алёшки.

Голубь и вороны

Тяжёлая, сработанная из толстых широких досок входная дверь нехотя приоткрылась и в избу скользнула Настенька. На порозовевших от мороза и возбуждения щеках – слёзы.

Голос её дрожит:

– Вы сидите тут, а на дереве голубь погибает. Его вороны собираются склевать.

Мы с Алёшкой быстро оделись и втроём поспешили во двор.

Как такое могло случиться, никто из нас не мог понять. На самой длинной изогнутой ветке вниз головой висел голубь. Похоже было, что он одной ногой попал в обрывок сетки, занесённой ветром на дерево. Либо вырвался от ребятишек, которые держали его в неволе, и обрывок привязи, который остался на ноге, зацепился за сучок. Видно было, что голубь устал бороться за жизнь. Временами он отчаянно взмахивал крыльями и тогда каждый раз казалось, что птица вырвется из неволи. Но бесполезно. Вскоре он вновь повисал вниз головой, казалось, без признаков жизни.

Серые хитрые вороны рядком сидели на соседнем клёне и спокойно наблюдали за голубем. Они поняли: жертве от них никуда не деться. На дворе мороз, голубь долго не протянет.

Настя плакала. Я сходил в дом за ружьём.

– Ничего не получится, – проговорил подошедший Сергей Иванович, – ветку дробью не перешибёшь, а голубя можно погубить. Грех будет. И Алёшке залезть нельзя, ветка тонкая, обломится. Надо установить дежурство, чтобы вороны не набросились. Может, голубь сам освободится от плена.

Алёшка стал, размахивая руками, кричать на ворон. Они спокойно продолжали сидеть рядком. Знали, что в безопасности.

Голубь в который уже раз опять судорожно замахал крыльями. Мы, затаив дыхание, следили за его неловкой попыткой. Всё бесполезно. Птица скоро истратила запас сил и в очередной раз затихла.

– Он замёрзнет и умрёт, – в отчаянии вскрикнула Настя.

– Пока борется за жизнь, машет крыльями – не замёрзнет, – как мог, успокоил Сергей Иванович. – Что-нибудь придумаем, только бы не перестал двигаться. Мы должны ему помочь, эта птица особенная. Мне ещё мой дед говорил, что, у кого плодятся домашние голуби, у того не будет пожара. Этот голубь – наш. У него гнездо под коньком дома.

– Если он оторвётся и упадёт без сил на снег, то ушибётся, и его всё равно вороны заклюют! – глухо сказал Алёшка.

– Идите в дом, – обратился он ко мне и Насте, – сейчас мы покараулим с дедом, а потом вы нас смените.

– Нет, – запротестовала Настя, – я не мёрзну.

Так мы все и стояли. Никто не хотел уходить. Сергей Иванович поднял ружьё, намереваясь выстрелить по воронам. Они все не спеша поднялись и уселись на дальнем дереве, недосягаемые для выстрела. Сидели всё так же рядком. Терпеливо наблюдали и ждали, когда мы уйдём и они займутся добычей.

– Серые канальи, – совсем не удивившись поведению ворон, усмехнулся Сергей Иванович. – Умные. Мой одногодок Семён Коныч держал в доме ворону. Так она у него говорить, как человек, научилась. Калякала с ним.

– Как попугай? – спросила Настя.

– Попугай повторяет слова. Не понимает, что говорит. А она с понятием.

В следующий момент голубь вновь захлопал крыльями, да так сильно, что ветка вся заколыхалась. Показалось, что сейчас она отпустит птицу. Одна из ворон, самая крайняя, передвинулась, не взлетая, по ветке поближе, стала зорче, чем другие, смотреть на голубя. Ей не терпелось больше всех. У неё клюв, горло, голова, крылья, хвост и ноги были чернее, чем у её подружек. С металлическим блеском. Остальное: грудь, бока, спина – хотя и были серые, но чистые. Такая чистюля! Она показалась нам противнее всех.

Чуда не произошло. Голубь вновь затих. Его тельце с опущенными крыльями казалось совсем беззащитным.

– Вот она, зачинщица. Всех своих заводит. Они нашего Цыгана дразнили… Любит поиграть, – проговорил Сергей Иванович, показывая на ту ворону, которая приблизилась к голубю ближе всех.

– Как это? – удивился Алёшка.

– Хитрые. Подпускали его на земле к себе близко. Он бросался, глупый. Они взлетали. И так продолжалось, пока им не надоело. Они улетели, а охрипший Цыган ушёл в конуру ни с чем. Разок я ей кинул твёрдый, как железо, сухарь. Нарочно. Посмотреть, что будет делать?

– И что? – не отводя мокрых глаз от голубя, спрашивает Настя.

– А ничего! Подхватила клювом сухарь, размочила его в луже у колодца и пообедала. А потом каркала, да так звонко. По-моему, надо мной смеялась.

– Ой! – от радости вскрикнула Настя и присела на снег, – победил, победил!

Голубь, особенно резко замахав крыльями, оторвался от ветки и, не планируя, комом упал в снег. Не успели Настя с Алёшкой к нему подбежать, он, подобрав крылья, засеменил ото всех в сторонку. Алёшка догнал его, осторожно взял в руки. У птицы не было ран. И крылья были целы.

– Он замёрз, пошли в дом, – скомандовал Сергей Иванович.

Было спешно решено огромного рыжего кота Дормидонта для безопасности переселить в отапливаемый предбанник. Что мы и сделали с Алешей.

Голубя поместили на кухне.

Сначала он забился под стол. Там прижался к стене и не глядел ни на кого. Хлебные крошки и молоко словно не замечал.

Утром мы его не узнали. Он бодро бегал. Хлебные крошки, которые мы набросали на пол, исчезли. Мы радовались.

А в полдень, когда Вера Михайловна, войдя с улицы на кухню, не сразу прикрыла входную дверь, голубь мелкими шажками засеменил к порогу. И не успели мы что-либо сделать, как он оказался в сенях, где дверь обычно открыта. Алёшка метнулся за птицей. Послышалось хлопанье крыльев и чуть позже радостный голос:

– Полетел! Он полетел!

– Что же вы хотели? Это птица! Ей вольный свет нужен, а вы ей кухню уготовили. Всех обхитрил – и ворон, и вас. Опытный, видать! – сделала вывод Вера Михайловна. Мы молчали, вполне согласные с ней. А она скомандовала:

– Идите, несите из бани назад бездельника кота Дормидонта. Пускай молоко, которое от голубя осталось, допивает.

Нечаянная радость

Сегодня, когда мы собрались за широким столом на кухне, Настя вспомнила:

– Деда, ты обещал рассказать нам про журавлей.

– Раз обещал, куда деваться, – отзывается Сергей Иванович.

И пока Вера Михайловна хлопочет у печи, он начал свой рассказ. У нас ушки на макушке.

– Мне было тогда, наверное, столько же лет, как Алёшке. Родители держали гусей, штук пятьдесят. Моя забота была пасти это неугомонное стадо. Вот однажды сторожу я их. Был уже, кажется, конец сентября. День серый, скучный. Я забрался на омёт. Гуси – на поляне. Гусята уже совсем большие. Гусак ходит среди них важный такой, неприступный. Я звал его Спиридоном.

– Почему? – спросила Настя.

– Дядька такой жил тогда на нашей улице, важный.

Я всё пел от скуки, а потом не заметил, как задремал в соломе. И вдруг зашумели крыльями над головой большие птицы. Я приподнялся на омёте – надо мной со стороны севера летели журавли. Они были так близко от меня, что я видел их умные глаза. Я не испугался, нет. Возрадовался сверх мочи. Радостное курлыканье заполнило всё вокруг. Птицы сели на поляну прямо к моим гусям. Я разволновался ещё больше: что сейчас будет?! Наш гусак такой свирепый! Эдакая красота против его злобы не устоит… Но странно. Гуси мои присмирели. Гусак стоял как бы в оцепенении, не двигаясь. Гусята робко жались ко взрослым. Всем им будто стало стыдно за свои неуклюжие тела. Стыдно, что не умеют летать. Поляна подо мной наполнилась клёкотом и шелестом крыльев.

Красивые стройные птицы радостно пустились в хоровод. Журавли, взмахивая грациозно большущими крыльями, вышагивали по поляне на длинных тонких ногах. Особенно выделялась одна пара, одетая словно в костюмы из заморского шёлка. Так слаженно они вытанцовывали по кругу, словно сговорились! Танцуя, они подпрыгивали, будто состязались: кто выше? Что это было? Я не знаю! То ли им очень понравилась полянка. То ли они давали прощальный какой концерт. Или учили гусей?! Показывая, какими можно быть красивыми, если у тебя есть крылья и ты не зажирел.

Гуси мои продолжали растерянно и молча стоять в сторонке, словно посрамлённые. А я был в восторге. Вершину счастья – вот что я тогда испытал, глядя с омёта на журавлей! Но такого мимолётного счастья, неизъяснимого словами… Ничего подобного в моей жизни потом не было. Всё будто во сне. Сердечко моё колотилось от восторга, как никогда. Танец длился недолго. Слаженно пробежав по поляне, журавушки взлетели.

Наверное, они сначала спутали направление, кружась в танце, потому полетели на север. Затем сделали круг над поляной, будто прощались. И, вытянувшись клином, подались на юг. Щемящее «кру-у-у-ууу» неслось сверху. Они тоже, как и я, расставаясь, грустили.

Потом в другие годы журавли пролетали несколько раз, может, те самые… Но всегда высоко.

Где зимуют ёжики?

– Деда, жаворонки, чечевицы, утки улетают в тёплые страны зимовать. Их зимой здесь нет. А куда деваются ёжики, ящерицы? Они тоже уходят от холода на юг? Пешком?