Полная версия
Уймись, конопатая!
– Так ты из роддома ехал?
– Ну да… Там сказали, что, возможно, еще не скоро… Я за всеми причиндалами поехал – в спешке-то позабыли. Ну там, зубную щетку, зарядку к мобильнику… И тут такое вижу… из окна. Прикинь.
Она прикидывала.
Бросив в трубку короткое «Я тебе перезвоню», она сделала еще один глубокий вдох. Видимо, слишком много свежего воздуха сразу – тоже вредно. Все поплыло у нее перед глазами, в виске еще раз прострелило, ноги подкосились, и Вика провалилась в темноту.
Что-то голубоватое, бесформенное и блестящее переваливалось справа налево, будучи привязано к потолку. Не сразу Вика сообразила, что это голова анестезиолога в синей униформе, маске, колпаке и очках. Она лежала на операционном столе, а доктор, стоя у изголовья, легонько похлопывал ее по щекам и приговаривал:
– Просыпаемся помаленьку… Приходим в себя, матушка, наркоз закончился, дышим, дышим… Глубже… Вдо-о-х… Вот, хорошо.
Голос показался Вике немного знакомым. Где-то в мозгу даже сверкнула догадка, но окончательно оформиться не успела – сильные руки переложили ее на каталку, при этом тела своего она не почувствовала – словно летала во сне.
Даже голова была чужая, не ее.
«Ты и так во сне, конопатая, – менторски прозвучало в «чужой» голове. – Не верь тому, что видишь, что слышишь. Все пройдет, рассосется, как гематома. Вот увидишь, это временно».
Горло саднило, нос заложило, хотелось кашлять. Но кашлянуть не получалось – легкие отказывались подчиняться. Мелькали перед глазами чьи-то руки, вверху проплывали люминесцентные лампы.
– Куда везем? – неожиданно раздалось справа.
– В реанимацию, конечно… Это ж надо, так испинать бедняжку. Ведь живого места не оставил… Ирод! Беременную бабу пинать – последнее дело!
– Ничего, ишь… отольются кошке мышки… слезы… Есть… на свете справедливость… Все потом … глядишь… зачтется…
Последний голос, прозвучавший как из тумана сверху, Вика узнала. Постовая медсестра хирургического отделения Лариса, как обычно, немного картавила и тараторила быстро, запинаясь и глотая слоги.
Значит, ее после операции везут в реанимационное отделение. Кто ее запинал чуть не до смерти? Стас? Или кто-то еще? С ума сойти!
Вообще, она ли это? Зеркало бы не помешало, но, похоже, никому до ее самоидентификации сейчас нет никакого дела, все обеспокоены тем, чтобы доставить прооперированную больную по адресу.
Не видят, что ли, кого везут?! Она же главврач!!! Не похоже…
Она не верила в переселение душ, но… Вдруг это … не ее тело?
Случилась какая-то дикая мистификация, непонятный сбой… этого самого… континуума. Все не с ней происходит. А с кем тогда? Может, с Евстолией? С той самой пискушей, с которой она только что разговаривала? Время отмоталось назад и… поменяло тела? Оно что, сбрендило? Свихнулось?
Она – в теле пискуши??? Чудовищно!!! Немыслимо!
Только что с ней в реанимации разговаривала, и вдруг – на тебе! Сама на ее месте оказалась. Нет, тут определенно что-то не то! Но что именно?!
Подумав об этом, Вика снова провалилась в темноту.
Очнулась уже в реанимации от вкалывания в вену. Над ее локтевой ямкой колдовала незнакомая медсестра. Кажется, что-то при этом говорила…
Вика прислушалась:
– …Вообще-то мы не допускаем… после операции… да еще такой… обширной…, но этому… участковому полицейскому доктор разрешил… в халате и маске. Все, как полагается. Он с вами поговорить хочет.
На этих словах в кадре появился… квадрат, обтянутый халатом явно не по размеру… Вика еще подумала, что можно было не застегивать… Удобней ведь…
Не может быть! Не может!
Зрение предательски медленно фокусировалось на волевом подбородке, тонких губах, расплывшихся в улыбке, греческом носе… Глаза «проявились» в последнюю очередь. Стас!
Медсестра невозмутимо закрепила пластырем иглу в вене, выпрямилась, чуть покрутила колесико капельницы.
– Не больше трех минут! – строго сказала тому, кто глыбообразно возвышался за ее спиной. – Договорились?
– Как скажете… Меня зовут Глеб Аркадьевич, – представился «квадрат» голосом ее любовника, не умещаясь в поле зрения. – Фамилия Могильников.
– Странно, – кое-как прохрипела Вика в ответ. – Мне почему-то казалось, что Стас Заривчацкий. Видимо, ошибалась. Извините.
Ей хотелось, чтобы он улыбнулся в ответ и признался в розыгрыше, как бывало не раз и не два… Но она ошиблась. Квадрат раскрыл журнал, достал из кармана авторучку и зашелестел страницами.
– Ничего, Оксана Валерьевна… Знать меня вы не можете… Мы с вами нигде не пересекались. Лучше скажите, вы помните, что с вами произошло?
Как он ее назвал? Оксана? Валерьевна? Так звали ее беременную невестку, жену Антона, которую тот сегодня отвез в роддом. Вика недавно с ним разговаривала по телефону. Она хотела ответить, но Квадрат опередил ее.
– Вас жестоко избил муж, Антон Черевко…
«Это бред, конопатая! – с помехами, словно кто-то крутил настройки радиоприемника, прозвучало в ушах. – Твой сын не способен бить женщин, ты знаешь это. К тому же ты не можешь быть беременной женой своего собственного сына. Это чудовищный сюр! Перебор! Хватит фантазировать, это галлюцинация! Уймись! Не верь!»
– Он сейчас в отделении полиции дает показания, – невозмутимо продолжал «гнуть свое» Квадрат в халате. – Вы сами-то как думаете, за что он вас?
– В том, что на Кировоградской? – хрипло уточнила неожиданно для себя Вика. – Отделение я имею в виду.
– Да, именно в этом, а вы откуда знаете? На Кировоградской… Странно! – хмыкнул Квадрат, потом вдруг округлил глаза, неожиданно по-женски взмахнул руками и заговорил нараспев грудным голосом:
– Что с вами, Виктория Юрьевна? Вы меня слышите? Вот, понюхайте…
В нос ударил резкий запах нашатыря.
Реальность распустилась в ее глазах бутоном энотеры.
Она сидела на паркете больничного коридора, прислонившись к обогревателю. Рядом на корточках с ваткой в руке застыла та самая незнакомая медсестра из реанимации, впустившая недавно к ней квадратного Стаса. Неподалеку валялся сотовый.
И ватка, и округленные глаза медсестры, и сотовый слегка плавали, как взвесь в аквариуме. Она взглянула на часы: получалось, что в отключке пробыла минуту-другую, не больше.
– Голова что-то закружилась, – коротко объяснила Вика, отодвигая руку медсестры с вонючей ваткой. – Спасибо, ты мне очень помогла. Кстати, как тебя зовут? Я, кажется, забыла.
– Лизой меня зовут, – пояснила смущенная девушка, помогая главврачу подняться. – Я работаю недавно, так что… Вполне естественно, что вы не знали. Вы точно себя хорошо чувствуете?
В глазах девушки читалась нешуточная тревога.
Еще бы – не часто найдешь главврача больницы на паркете в обмороке.
– Не бойся, больше не упаду… Спасибо, Лиза, – выпрямившись и отряхнувшись, Вика подняла свой сотовый и, пошатываясь, направилась к себе.
– Ну, смотрите…
– Да, и попрошу тебя, – она схватила девушку за локоть, притянув к себе, выдохнула ей в ухо: – О том, что здесь произошло, никто не должен знать! Удержишь язык за зубами – я в долгу не останусь.
– Обещаю… Могила…
Поднимаясь в лифте, Вика мучительно соображала – что ее удивило в ответе медсестры. Когда лифт остановился, вспомнила: в ее минутной «бредовой галлюцинации» фамилия Квадрата в халате, который был как две капли воды похож на Заривчацкого, почему-то звучала Могильников…
Одетая секретарша, столкнувшись с ней на выходе из кабинета, вскинула брови:
– Виктория Юрьевна?! Так вы еще здесь? До вас сегодня невозможно дозвониться… Что-то случилось?
– Я знаю, Зоя… Сегодня у меня сумасшедший день. Форс-мажор. Иди, я отпускаю тебя… Завтра все доделаем, если что…
Оставшись одна в кабинете, Вика закрылась изнутри, прошла в «чайную комнату», как она называла небольшой закуток, предназначенный для отдыха руководителя, открыла там холодильник, достала бутылку армянского коньяка, взяла плитку горького шоколада.
Когда огонь побежал по пищеводу, как по бикфордову шнуру, она вспомнила, что ей надо сделать безотлагательно. Из хаоса мыслей, бурлившего в ее голове, на поверхность вынырнула одна – Эдичка!
Сотовый бывшего не отвечал. Услышав в третий раз «абонент не отвечает», Вика вернулась в кабинет. В кармане плаща она обнаружила ключи от его «мазды» – так и не вернула после дневной поездки в отделение полиции. Сейчас ее путь лежал туда же.
Да, коньячок выпила… Шоколадкой заела. Но ведь форс-мажор! Обстоятельства! С ней за день столько всего приключилось… Имеет право! Ее должны понять!
– Что, простите?
Старичок с тростью остановился неподалеку от нее на стоянке и прислушался. Тут она поняла, что рассуждает вслух, привлекая в сумерках внимание прохожих. И это тоже ей простительно!
– Извините, это я о своем. Не обращайте внимания!
Лихо вписавшись в поток вечерних машин, она вспомнила про разговор с сыном. Интересно, родила уже Оксана или нет? Стала она, наконец, бабушкой или…
Антон должен непременно позвонить. Сообщить радостную новость. Нет, она первой звонить не будет… Ни к чему форсировать, нервировать парня лишний раз.
После сложного перекрестка мысли сменили направление. Что за чертовщина ей привиделась за ту пару минут, что она валялась в обмороке!
Какие еще выкрутасы ее подсознание способно выкинуть?
Эдуарда она случайно обнаружила на небольшой скамейке в детском городке за квартал до отделения полиции. Бывший муж сидел, уставившись в одну точку, никак не отреагировав на ее появление. Сигарета в углу рта давно потухла, но он этого не замечал.
– Ты знаешь, я, наверное, уйду из медицины, – пробормотал он, когда Вика уселась рядом. – Нельзя мне быть врачом.
– С чего такой вывод? – удивленно поинтересовалась она.
– Я сегодня дважды ее хотел убить. Реально! И убил бы, если…
Он вдруг осекся, выплюнул потухшую сигарету, достал из кармана пачку, зажигалку, снова закурил. Затянувшись, принялся раскачиваться взад-вперед.
– Говори ты толком, – заворчала Вика, легонько двинув его локтем, чувствуя, что, кажется, знает ответ. – Кого ты хотел убить?
– Эту… прооперированную… Андрющенко… И так бы убил, что все списали на тяжесть полученных травм. Ни одна бы экспертиза не доказала. И твой Заривчацкий сел бы надолго… за убийство!
Вика почувствовала, как между лопаток крадется по телу неприятный холодок, словно, как в детстве, ей за шиворот попали снежком.
– Ты поэтому мне соврал про ее беременность, про выкидыш…
Эдуард повернул к ней лицо. В глазах были слезы.
– Вот видишь, – криво усмехнувшись, он уронил пепел с сигареты себе на брюки, – ты все понимаешь.
– Ничего я не понимаю! – Вика вскочила и принялась ходить взад-вперед перед бывшим мужем. – Как ты оказался в полиции? Тебя видел Антон. Тебя вели… под белы рученьки.
– А что мне было еще делать? У меня крыша поехала, я бы ее убил… Особенно после твоего гомерического хохота. Чтобы меня как-то остановили, я пошел в полицию. В самый последний момент решился. Потребовал, чтобы дали поговорить с этим твоим… Шум поднял… Ты знаешь, это я умею. Ничего не вышло. Думал, упакуют хотя бы на пятнадцать – даже на сутки не упаковали. Так, пальчиком погрозили, дескать, ай-яй, нехорошо! Вот, сижу теперь, думаю, что дальше…
Интересно, конопатая, на какие еще фокусы способны мужикиради тебя? Один избивает до полусмерти ту, с которой ты его застукала. Другой устраивает дебош в отделении полиции, чтобы его посадили. Что ждет впереди? При этом на тебя выливается по ушату вранья как с той, так и с другой стороны. Один пытается как-то оправдать свою жестокость, хотя, кроме своей неуемной похоти, там ее оправдывать нечем. Другой во что бы то ни стало хочет представить соперника такой сволочью, что ты даже и смотреть в его сторону не будешь. Хотя тот и так сволочь… Хотя… они оба сволочи…
Не кажется ли тебе, конопатая, что пора прекращать этот дешевый затянувшийся спектакль?! Не пора ли заставить всех играть по твоим правилам! Пока ты лишь расхлебываешь последствия, развязываешь завязанные кем-то узлы. Так можно до бесконечности…
– Вот что, Эдичка! Я тебе запрещаю приближаться к больной Андрющенко ближе, чем на десять метров. Сейчас ты ей уже ничего не сможешь сделать, так как она идет на поправку. И любое ухудшение в ее самочувствии будет выглядеть крайне подозрительным.
– Да? Очень интересно, – он выбросил окурок, быстро вскочил и сграбастал ее в охапку. – Это если я тебя сейчас отпущу и ты… по-прежнему будешь исполнять обязанности главврача. А если я тебя упрячу куда-нибудь и ты не сможешь выйти на свет божий… В подвал, например…
– Ты что, маньяк?
– Почему бы и нет? После того, что случилось…
Вику обдало табаком. И это, пожалуй, было единственным отличием теперешней ситуации от той, которая произошла в ординаторской пару часов назад. В остальном – все то же самое, те же сцепившиеся руки на пояснице, те же противные и неумелые попытки ее поцеловать.
До чего же скучен мир!
Нет, сейчас хохотать она не будет. Изловчившись, резко заехала коленом бывшему мужу в пах, вложив в удар всю обиду и злость последних часов. Эдуард резко выдохнул: «Кхо!», отпустил ее, присел на корточки и заскулил по-щенячьи.
– У тебя вот-вот на свет внук появится, – бросила она ему. – А ты никак не можешь смириться, что от тебя жена ушла. Не будь дерьмом, Красильников! Ты все-таки мой заместитель.
– Браво! Я уже хотел вмешаться, но… вы сами справились.
В тишине раздались скудные аплодисменты. Вика разглядела в свете фонаря приближающуюся квадратную фигуру. Голос один в один напоминал голос Стаса, и фигура, и манеры… Но что-то мешало ей окончательно в приближающемся типе признать своего любовника.
Ситуация снова напоминала дежавю.
Где-то она уже видела этот силуэт. Только в прошлый раз он был обтянут халатом не по размеру, а теперь на нем аккуратно сидел полицейский китель, на голове красовалась фуражка. Однако это один и тот же человек, в этом она была уверена.
В прошлый раз она его спутала со Стасом, теперь она не повторит этой ошибки. Черт, как же его фамилия?
– Могильников моя фамилия, – словно подслушав ее мысли, отрапортовал подошедший. – Глебом Аркадьевичем кличут. Я старший оперуполномоченный ГорУВД…
Она вспомнила, что решила играть во всем на опережение. Раз решила – надо исполнять!
– Хотите, я догадаюсь, откуда вы сейчас возвращаетесь?
– Интересно, и откуда же? – опешил уполномоченный.
– Из второй городской больницы после разговора с пострадавшей Андрющенко. Девушка идет на поправку, не правда ли?
Могильников сдвинул фуражку, чтобы почесать затылок.
– Неплохо для начала. Ума не приложу. Откуда вы знаете?
– Я вас видела во сне… вернее, не во сне… но это неважно, – Вика тараторила быстро, не давая полицейскому вставить слово. – Я уверена, что Евстолия не собирается писать никаких заявлений, возбуждать всяких дел. Она просит Заривчацкого освободить.
– Фантастика, – Могильников развел руками.
– Я тоже об этом же хочу вас попросить. Дело в том, что я частично также виновата в избиении.
– Каким это образом?
Вика бросила незаметный взгляд на бывшего, который оправился от удара и закуривал очередную сигарету, не пропуская ни одного слова из сказанного ею.
– Я застукала их у себя в квартире. Во время этого самого. Уже жалею об этом. Не застукай я их – ничего бы не было. Все бы закончилось как обычный адюльтер. Выпили бы шампанского, закусили шоколадкой и разошлись.
Эдуард поперхнулся дымом:
– Тебя послушать, так он просто агнец божий.
– А застукала я их из-за звонка вот этого! – Вика с обидой ткнула в бывшего пальцем. – Не позвони он в самый ответственный момент…
Ой, врешь, конопатая! Уймись! Решила всем сестрам по серьгам? Отлично помнишь, что собиралась вмешаться, только не знала – как. А тут как раз бывший со своим звонком. Очень кстати – как ключ к замку подошел. Тебе не надо было искать повода, притворяться… Зачем же ты его сейчас топишь?
– Ладно, – бывший выбросил окурок и, взглянув на часы, направился в сторону своей машины. – Достаточно спектаклей на сегодня. Тебя до автосервиса подвезти? Тебе ведь еще сегодня машину забрать надо. Ты не забыла?
– Подвези, пожалуй, – после небольшой паузы Вика направилась вслед за ним, бросив взгляд на погоны Могильникова. – Извините, капитан. Вы ничего не видели, мы ничего не видели. Разойдемся полюбовно. Лады?
– Как скажете, – снова развел руками служивый, улыбнувшись и почесав себя за ухом. – До свидания.
Всю дорогу до сервиса Эдуард молчал, словно набрав в рот воды. Это Вику устраивало: ей было не до его приставаний. Она не знала, как себя вести со Стасом. Стоило про него подумать, как рассудок отказывался ей подчиняться. Обними ее сейчас не Эдичка, а Стас, к примеру, она бы не смогла ни рассмеяться ему в лицо, ни заехать в пах. Совершенно точно!
Это ли не доказательство, конопатая, к какому берегу надо грести и куда в конце концов приставать?! Ведь ясно же!
Ясно-то ясно, но как только она вспоминала, с каким неистовством Заривчацкий рычал, будучи утром в ее постели отнюдь не с ней, как сладострастно попискивала, закатывая глазки, эта травмированная куколка, с которой они, кажется, даже нашли общий язык потом, ясность мгновенно улетучивалась, не оставляя следа. Снова наплывал туман, в котором ничего невозможно было разглядеть.
Разве такое можно простить? Забыть? Сделать вид, что не помнишь?
Нет, похоже, приставать к этому берегу пока рановато. Хотя – рано или поздно придется.
Ясно как раз было все с Эдичкой. Он перед ней чист как стеклышко, в порочащих связях замечен не был. Вика незаметно разглядывала его скандинавский профиль, покачиваясь рядом на сиденье. Бывший, кажется, восстановился от всех утренних и дневных потрясений, обрел трезвость рассудка и больше не станет предпринимать радикальных попыток для сближения.
Ну и хорошо, его тоже можно понять…
Оказавшись за рулем своей машины, Вика почувствовала небывалое облегчение. Вот что, оказывается, надо было ей! Она и не догадывалась, что разлука с четырехколесным конем подтачивала незаметно ее силы, выводила из себя.
– Скорее всего, дребезжит цепь, – сделал заключение усатый начальник сервиса, когда она заплатила все по счету. – Некритично, ездить можно.
– Можно-то можно, – возразила автолюбительница, подгоняя кресло под свои – «миниатюрные» – размеры, но я по утрам, пока прогреваю двигатель, бужу всю округу.
– Кто-то громкой музыкой будит, – развел усатый руками, совсем как Могильников полчаса назад, – а вы, стало быть… неповторимым этим шумом. Мы можем заменить цепь, но не факт, что после замены…
– Нет уж, поезжу еще годик, там посмотрим.
Хватит, ей так хорошо за рулем! Свою машину она больше никому не отдаст! Стоило отдать – и на тебе! Куча приключений на голову!
Только выехала на проспект – запиликал сотовый. Запыхавшийся Антон сообщил, что ждет сегодня их с отцом у себя, причем – безлошадных, чтобы скромно отметить рождение сына.
Отказаться было никак нельзя.
Весь следующий день был заполнен суетой до отказа. Только к вечеру, собираясь уходить с работы, Вика вспомнила про Стаса. Несколько секунд смотрела на сотовый, но так и не осмелилась позвонить.
Всякий раз, когда потом собиралась сделать это, перед глазами начинала маячить элегантная ножка с болтавшимися на ней трусиками, в уши влетало постанывание и похотливый кабаний рык.
Надо выждать, протянуть время, – твердила она себе.
Конопатая, уймись! Сотовый у него наверняка конфисковали на время. Так что связь у вас исключительно односторонняя. Он может позвонить, ты – нет. Если хочешь к нему – беги в отделение, тебя пустят!
Она и хотела сбегать, но что-то удерживало. Нужен был веский повод – например, избитая пискуша без сознания. Она безоглядно тогда полетела разбираться. А сейчас что?..
Нет, сейчас она не побежит.
Как назло, Стас не звонил.
Видимо – не хотел.
Ушла вся в заботу о новорожденном внуке, у которого нарастала понемногу желтуха. И мать, и ее малютку перевели в отделение патологии новорожденных. Антон, Эдуард и она – когда порознь, когда вместе – периодически навещали счастливую родильницу.
Как могла, Вика успокаивала сына, твердя, что желтуха новорожденных – часто встречающееся осложнение, с ним сейчас медицина борется вполне успешно, поэтому расстраиваться молодому папаше не следует.
Как-то поинтересовалась у бывшего самочувствием избитой Андрющенко: перевели ее из реанимации или нет.
Ответ обескуражил: ее не только перевели, но и выписали.
– Выписали, кстати, – прозвучало как приговор в суде. – Сегодня.
Эдуард стоял в ее кабинете возле раскрытого окна.
– Что значит, выписали? – Вика растерянно оторвала глаза от монитора, сняв антибликовые очки. – У нее такие гематомы…
– На ней все заживает как на собаке, – невозмутимо сообщил бывший, не отрывая глаз от того, что происходило за окном. – Кстати, я узнавал, сегодня выпустили и твоего этого… Отелло. Так-то ему пятнадцать суток полагалось, но за хорошее поведение, видимо… Да и ты о нем наверняка похлопотала, опять же… Как его? Заривчацкий, кажется?
– Ни за кого я не хлопотала, – не чуя под собой ног, Вика поднялась из-за стола и медленно подошла к окну. – Больно надо!
– Значит, просто за хорошее поведение. Такое тоже случается.
В следующую секунду она разглядела за окном на скамье в парке целующихся любовников. Коренастый брюнет обнимал хрупкую пискушу. Знакомый мохеровый шарф норовил вот-вот упасть в грязь, но Стасу, похоже, было не до него.
Вика кое-как устояла на ногах. Быстро отвернулась от окна и прислонилась к стене. Резко почувствовала нехватку воздуха.
– Скажи… ты знал?! – навзрыд кое-как выговорила она, потом повернулась к Красильникову, схватила за лацканы халата. – Ты знал, знал и молчал! Потому что… тебе выгодно, на руку это все! Ну, ты и…
– Для меня это такой же сюрприз, как и для тебя, – он с трудом расцепил ее пальцы, усадил в кресло, налил из сифона воды. – Честное слово. Ну клянусь тебе! Не веришь?
Дождалась, конопатая?! Тянула, тянула… И вытянула! Фигу с маслом! Надо было бежать в полицию!.. Может, это просто чувство вины? Он ее отколошматил, сейчас извиняется… Под твоими окнами?! Хотя – непохоже это на него. Ох, непохоже! У него было время все взвесить. «За» и «против».
Тот же саморез знакомыми движениями начал ввинчиваться в правый висок, та же предательская слабость появилась в ногах… Невыносимо!
«Господи, за что так жестоко? Что я тебе сделала?»
– Эдик, сходи, пожалуйста, в закуток, – она дрожащей рукой достала из кармана ключи и протянула их бывшему. – Достань из холодильника коньяк, шоколадку… Иначе я сейчас свалюсь.
Он уже поднялся, чтобы идти, как вдруг в кабинет постучали.
– Виктория Юрьевна, можно? – голос Вике показался знакомым настолько, что в горле тотчас пересохло.
Скрипнула дверь, в проеме она сквозь слезы разглядела улыбающегося Стаса с букетом синих орхидей – ее любимых цветов.
Красильников застыл на полпути. Стас подошел к ней, опустился на колено, протянул букет:
– Прости меня, пожалуйста.
– Где ты достал «Ванду» у нас в городе? – прошептала она, будучи не в силах удержать подарок в руках.
– Пусть это будет моим маленьким секретом, – он помог ей поставить цветы в вазу, стоящую на тумбочке. – Я сейчас наберу воды. Ты сиди.
– А кто тогда сейчас обнимается там? – задал свой вопрос Красильников, все еще стоя посреди кабинета, не зная – идти ли ему за коньяком и шоколадкой или уже не нужно.
Стас подошел к окну, взглянул, куда указывал Эдуард.
– Это капитан Могильников. Он ее навещал в больнице у вас… Да и влюбился… Что он, не мужик?
– А как же мой подаренный шарф? – поинтересовалась Вика, к которой постепенно возвращались силы.
– Извини, он ему настолько понравился, что пришлось подарить. Меня, собственно, потому и освободили досрочно, что я ему разрешил закрутить роман с Евстолией и… шарф подарил… Кстати, где у вас можно воды набрать?
– Эдуард, – Вика кое-как поднялась с кресла. – Ты забыл, куда я тебя направила? Там же и воду наберете в цветы.
Когда оба мужчины скрылись ненадолго в закутке, Вика подбежала к столу, взяла с кресла сумочку, достала оттуда косметичку и, плюхнувшись в кресло, начала быстро приводить себя в порядок.
Оранжевый вектор любви
Рассказ– По-моему, он смотрит на нас как на лесбиянок.
– Ты этого комолого официантишку имеешь в виду? Разумеется, это у него на лбу написано, – равнодушно отреагировала Богдана, откинувшись на спинку кресла. – Мы уже который раз попадаем в его смену. Все одни да одни… Без мужиков. Вот и зародилось в куриных мозгах подозрение. В следующий раз обязательно возьму с собой свидетельство о браке.
