Продавец Песка и другие сказки потерянного города

Когда они доходят до мостка через ручей, Береника, изо всех сил стараясь быть по-мальчишески развязной, говорит нарочито грубым голосом:

– Дальше мне нельзя. Ты, в общем… давай, приходи еще.

Эми достает из кармана три голубых шишечки и протягивает ей:

– Они все еще дрожат. Хочешь потрогать?

– Ой, – только и может вымолвить Береника, и напускное мальчишество вмиг слетает с нее. Эми перекладывает цветки ей в руку и закрывает ей ладонь, объясняя:

– Так лучше почувствуешь, как они щекочутся… Пусть останутся у тебя, ладно?

Береника смущенно улыбается и благодарит, почему-то шепотом…

Сказка одиннадцатая. Красная Дюна

«Неужели это – он?.. Он, или не он?» – стучит в голове Эми в такт его быстрым шагам по набережной. Загадка брата Сильвестра не дает ему покоя, мысли несутся ураганом. Может быть, старому настоятелю показалось? Но совпадений слишком много: Продавец Песка – большой толстый степняк – не может купить мед у древаков, потому что поссорился с ними сто шестьдесят шесть лет назад. И точно тогда исчез из Скита большой толстый степняк Сильвестр! Мало того: Продавцу Песка двести тридцать три года, но лицо его гладко; а Исидор видел кого-то с лицом Сильвестра, которое совсем не сморщилось…

Неотвязчиво, как шарманка, звучат в ушах Эми слова Продавца Песка: «Сто шестьдесят шесть лет уже, но старик помнит…» Ясно, о каком старике речь! Только откуда ему знать, что Исидор помнит? Это может означать только одно: когда они столкнулись в Городе, Продавец Песка отлично понял по лицу Исидора, что тот его узнал. Вихрь мыслей утихает, сомнений почти нет: брат Сильвестр и Продавец Песка – один и тот же человек, который, бог знает почему, живет уже двести тридцать три года и не сморщивается.

И все же надо быть уверенным. Но как? Спросить самого Продавца Песка? Пожалуй, спрашивать такое боязно, да и потом, хитрый степняк вряд ли признается. И впервые в жизни Эми сам решает схитрить: он не заговорит о брате Сильвестре, а просто вообще поинтересуется историей жизни обитателя желтого вагончика. Может быть, тогда все прояснится само собой? За коробку меда от древаков Эми намерен задать кучу вопросов. И хотя ему страшно, ноги неудержимо несут его к заброшенному вокзалу…

– Ладно, Эми, – пожал плечами Продавец Песка, зачерпывая ложечкой мед и жмурясь от наслаждения. – Хочешь, слушай, но смотри, не заскучай: рассказ обо мне – это рассказ о пустыне. Я живу очень долго: за такое время обычный человек умер бы раз пять или шесть. А пустыня так давно вросла в мое сердце, что, думая о себе, я думаю о ней.

Я рос под открытым небом и был младше тебя, когда главным моим делом стало пасти верблюдов и лошадей моего отца. Степь – мой дом, а пустыню я пересекал столько раз, что не сосчитать, потому что отец мой был торговцем. Он вечно покупал что-нибудь в одном месте подешевле и продавал в другом – подороже. У него была сотня верблюдов, которых он навьючивал всякой всячиной и гонял взад-вперед через пустыню.

Отец часто брал меня с собой, и у ночных костров я наслушался рассказов о Красной Дюне. Ее еще называют Дюной Василиска. Обычная дюна выгибается серпом; гребень же Красной Дюны трижды извивается змеей. Эта огромная песчаная гора лежит на путях, которыми ходят верблюды с товарами. Красная Дюна считается пристанищем злого духа, и все стараются обойти ее подальше. Не всегда это удается. В пустыне нет дорог; путь среди песков ты проверяешь по солнцу и звездам, а это – не самый точный способ знать, куда придешь. Ты уже уверен, что обошел Красную Дюну, а она вдруг вырастает перед тобой до небес. Есть поверье, что она переходит с места на место и подкарауливает тебя, но это – вздор: у нее, конечно, есть дела поважнее.

– Дела? Она что – живая?

– По-твоему дела есть только у живых? Думаешь, у луны и у звезд нет дел? Зачем дует ветер? Потому что ему нечего делать? Ты задал дурацкий вопрос. Когда говоришь о Красной Дюне, обычные слова могут терять смысл. Если начать разбираться, кто живой, а кто нет, мы проболтаем до утра, а толку не будет. Лучше слушай.

Мне не раз случалось видеть Красную Дюну издали. Она – не только выше, но и ярче, оранжевее других холмов пустыни, особенно верхней своей частью. Место же вокруг нее считается гиблым – и не только потому, что там полно змей. Говорят, что Дюна сводит с ума. Говорят, что, проезжая мимо нее, путник может бросить поводья, слезть с верблюда и уйти вверх по ее склону. Если сумасшедшего не остановить, он будет карабкаться и карабкаться по песку, пока не сгинет с глаз. Много чего говорят…

Когда умер мой отец, мне пришлось заниматься тем, чему он меня научил: возить на верблюдах взад-вперед разную чепуху, продавать одно и покупать другое. Было похоже, что я, как и он, буду делать это год за годом, пока не умру, как и он. С каждым днем эта мысль нравилась мне все меньше: я совсем не хотел умирать – тем более умирать, продавая одно и покупая другое. Я мечтал о странствиях ради странствий, а не ради выгоды. Я хотел увидеть весь мир, но не просто путешествовать, ничего вокруг себя не понимая, а жить – везде, где понравится и сколько понравится. Я хотел прожить много разных жизней в разных местах. Для этого нужно бессмертие, о котором я и мечтал сильней всего. Ну, или хотя бы – очень-очень долгая жизнь.

И вот однажды мне приснилась Красная Дюна, и она говорила со мной! Я слышал во сне ее голос, подобный то ли грому, то ли рёву камней, катящихся с горы, то ли хрипу. Скорей все-таки это был хрип. И дюна сказала: «Служи мне, и не умрешь». «Как?! Как это сделать?!» – кричал я, не слыша сам себя. Но она услышала и ответила: «Поднимись на мою вершину, и я подарю тебе оранжевую жемчужину. Она даст тебе бессмертие, пока служишь мне».

Проснувшись, я не стал гадать о том, чем бы я мог послужить Красной Дюне: мне было все равно. Я просто собрал караван и тронулся в путь, не задумываясь. С тобой ведь тоже такое бывало, а? Просто так мальчики не крадут у своих тетушек золотистые жемчужины. И просто так не возвращают, а? – и Продавец Песка растянул свой рот до ушей.

Эми делалось не по себе всякий раз, когда его веселый собеседник давал понять, что знает о нем больше, чем ему хотелось бы. Знает ли этот хитрец о синеглазой девочке с рыжими волосами?.. Будто не заметив его невежливого молчания, рассказчик продолжал:

– Я был уверен, что не проеду мимо Красной Дюны. Так и вышло: ее вершина внезапно и грозно поднялась перед нами из-за других холмов. Верхом к ней близко не подъехать: верблюды упираются и ревут. Я соскочил на песок, приказал слугам ждать и двинулся к оранжевой горе, как те сумасшедшие. Я сразу заметил, что кругом как-то слишком уж много змей. Вести себя с ними я умею, но, чем дальше, тем их становилось больше, и требовалось все внимание. На мне были толстые кожаные штаны, заправленные в высокие сапоги из войлока. Змеям это не по зубам, и все же стало тревожно, тем более что вели они себя как-то странно. Почему-то все ползли в одну сторону – в направлении Красной Дюны, и при том довольно быстро.

Змеи боязливы и, конечно же, они расползались от меня в стороны, но им становилось все теснее: похоже было, что сюда сползался весь змеиный народ пустыни. Приходилось останавливаться и замирать, чтобы успокоились самые беспокойные. И тогда меня обгоняли, обползали за какую-нибудь пару метров, что совсем уже на змей не похоже. «Только б никто сзади не заполз на сапоги!» – думал я. Но этого не случилось. Лишь немногие задерживались на минутку, чтобы пошипеть на меня. Змеи явно торопились: неведомая сила гнала и гнала их к оранжевой горе. Им было не до меня.

Красная Дюна всегда была не похожа на другие холмы пустыни. Но теперь она изменилась: такой красивой я прежде ее не видел. Верхняя часть ее стала еще оранжевее, с почти огненно-красной верхушкой; середина осталась желто-золотистой, как и была. Но книзу склон постепенно темнел до серого цвета, переходившего в черный. И о, чудо: по этому черному основанию дюны будто стекали вниз золотые капли! Но еще удивительнее были складки, которых раньше не бывало, и которых не может быть на песчаной горе.

– Складки?

– Да, непонятные темные складки извивались поперек склонов Красной Дюны, от чего она стала похожа на чудовищный окровавленный мозг. Эти извилины, казавшиеся издали складками, были на самом деле глубокими впадинами, а темными они выглядели оттого, что из них валил дым. До подножия дюны было уже рукой подать, но сначала мне пришлось увидеть нечто непостижимое…

Невдалеке впереди я вдруг заметил какое-то копошение, словно песок шевелился. Приблизившись, я увидел, что под самой дюной снуют туда-сюда какие-то комочки одного цвета с песком. Один из них двинулся прямо ко мне, и глаза мои различили довольно забавное существо. Оно казалось слепленным из песка, да так оно и было. Выглядело существо в точности, как лев, но размером было не больше кота! Лев двигался, как заводная игрушка, словно только учился ходить, вертеть головой и махать хвостом.

Вскоре я увидел, что к маленькому льву несется другое песочное существо – громадный муравей такой же точно величины. Движения муравья тоже были немного игрушечными, но он, видно, достиг бо́льших успехов и мог уже неплохо бегать на своих шести тощих ногах. Его страшные челюсти были широко распахнуты, и я поспешил уйти с его дороги. Не обращая на меня внимания, муравей подбежал ко льву и напал на него. И, хоть были они одного роста, муравей оказался гораздо сильнее: он бил и топтал своего противника, швырял его во все стороны, как будто тот был картонным. Лев не сдавался, вскакивал на ноги, пытался ударить врага передней лапой, укусить за ногу, но снова и снова падал и катился клубком. Наконец муравей вцепился в львиную лапу своими жвалами, пытаясь ее перекусить. Ничего, однако из этого не вышло: песочная лапка была крепкой. Впрочем, глазеть мне было некогда, и я поспешил дальше.

И чем ближе была Дюна, тем больше кругом вертелось этих существ. Будто кто-то играл в неизвестную игру. Этот песочный зоопарк был разнообразным: я видел буйвола, медведя, гиену, зайца и даже песочного человечка, странно похожего на меня самого. Правда, чаще попадались насекомые: жуки, пауки и прочие козявки, которые, при таком огромном росте, внушали ужас. Все игрушки были одной и той же величины – с хорошую кошку, и, по виду, были сотворены из песка. Никто из них не обращал на меня внимания. Одни бегали взад-вперед без всякого смысла, кто-то дрался, другие еле двигались, а некоторые вообще не шевелились: будто умерли, сломались.

– Так все-таки умерли или сломались? – перебил Эми.

– А это – не одно и то же? – пожал плечами Продавец Песка

– Если сломались, то они – игрушечные, а если умерли, то – живые.

– Ну вот, опять! – Продавец Песка хлопнул себя по колену. – Что ж ты так уперся в это? Живые, неживые… Я не могу даже спокойно есть твой мед за такой вопрос: я не знаю ответа. И, честно говоря, мне это не интересно. Скажи, Эми, а какая тебе разница?

– Живые – это не так страшно, – отвечал Эми.

– Неужели? – удивился Продавец Песка. – Это почему же?

– Ну… наверное, с живыми можно как-то договориться…

– Например, с жуком, да, Эми?

– Не знаю… Может быть…

Продавец Песка долго смотрел на мальчика и вдруг принялся хохотать:

– Может быть, конечно, все, что угодно… Ха-ха-ха! Если уж может быть то, что я увидел дальше… Ха-ха-ха! Интересно послушать, что ты скажешь про живых и неживых, когда узнаешь, как эти милые игрушки рождались… Ха-ха-ха-ха!

– Вы видели, как они рождались?! Кто их рождал?

– А вот за этот вопрос и трех ложек мало, – лицо Продавца Песка стало серьезным. Он долго чмокал, смакуя ложку за ложкой, и, наконец, сказал:

– Змеи. Да-да, змеи. Именно они это и делали. Я бы, правда, не сказал, что они рождали всех этих чу́дных зверушек. Нет, я бы так это не назвал… Скорей, они их делали. Но и это не так. Точней будет сказать, что они помогали их делать.

– Кому помогали?

– Тсс!.. Не будем об этом. Это ничего не меняет. Ты, кажется, хотел разобраться, живые они, или нет?

– Да!

– То есть тебе интересно, рождались они, или делались?

– Да!

– Тогда слушай внимательно. Когда я, наконец, подошел к Красной Дюне вплотную, пришлось немного отдышаться перед подъемом. Как я тебе уже говорил, Дюна снизу была черного цвета. И этот черный песок начинался вдруг, без всякого перехода, словно кто-то провел черту между желтой пустыней и черным основанием Дюны. И вот тут я приметил очень странную вещь.

Еще издали мне было видно, как вверх по черному песку извиваются все мои разноцветные попутчики: желтые, бурые, пятнистые и прочие. Но теперь я разглядел, что им навстречу ползут вниз совсем другие змеи, почти невидимые на черном песке, поскольку сами они были совершенно черными. Да я бы, наверное, сразу их и не заметил, если б каждая из них не держала в пасти что-то золотистое, блестевшее на солнце. Теперь я понял, что за капельки золотые стекали по черному склону! Черные змеи сползали на желтый песок, роняли в него желтые жемчужины и тут же возвращались, вновь сливаясь с черным песком. А те жемчужины, что они принесли, быстро, сами собой обрастали песком! И получались те самые песочные фигурки, оживавшие на глазах.

– Так же, как горькут! – вскрикнул Эми, забыв об осторожности.

– Ага! Значит, ты уже это видел?! – сверкнул глазами Продавец Песка.

Эми совсем не умел врать. Ему пришлось рассказать о своей ночной вылазке в сад и о проделке с золотистой жемчужиной, песком и ведром воды.

– Ты, похоже, знал, что делал! Кто же тебе все это подсказал?

Теперь Эми молчал. Он решил стерпеть что угодно, но ни слова не вымолвить о девочке с рыжими волосами и синими глазами. Молчание было недолгим. Продавец Песка пододвинул Эми наполовину уже пустую коробку с медом, как бы предлагая плату за ответ на вопрос. Эми медленно двинул коробку обратно. И тут Продавец Песка вновь залился смехом. Нахохотавшись до слез, он вскочил, подошел к двери вагона, прислушался к чему-то снаружи и как ни в чем не бывало продолжал:

– Однако ж, надо было идти наверх, за оранжевой жемчужиной. Приходилось смотреть во все глаза, чтобы различать совершенно черных змей на черном песке. Вскоре я понял, что этим неведомым тварям не было до меня никакого дела. Они меня не боялись и не старались напугать, как поступают все змеи, застигнутые врасплох. Нет, они спокойно занимались своим делом: одни тащили откуда-то золотистые жемчужины, другие, очевидно, ползли обратно за новыми. Эти «чернавки», как я их прозвал, проползали совсем рядом, без шипения, без угрожающих жестов, и поначалу это было пострашнее обычных змеиных ужимок. Что же касается цветных змей, то они ползли только наверх: ни одна не возвращалась! Позже я понял, почему.

Я, наконец, добрался до первой «складки». Поперек черного склона изгибалась длинная впадина. Она тянулась, закругляясь и вправо, и влево, сколько хватало глаз. Она густо дымилась, и нельзя было понять, какой она глубины. Из дыма же то и дело выпархивали огоньки, падали на склон и тут же гасли, оставляя вместо себя маленькие черные жемчужины. И к каждой такой жемчужинке устремлялись наперегонки сразу несколько цветных змей. Самая проворная глотала жемчужинку и тут же замирала, будто окаменев.

Кругом лежали десятки таких же змей, казавшихся мертвыми. «Вряд ли они так торопились сюда для того, чтобы здесь подохнуть», – подумал я. И тут, разглядывая всю эту дохлятину, я увидел что-то странное. Ты, кажется – сообразительный ребенок, и, думаю, сможешь разгадать, что это означало. Понимаешь, я хорошо знаю змей пустыни и быстро заметил, что многие из тех «дохляков» – цветом темнее, чем должны быть, словно их закоптили. Другие были еще темнее, а одна – совсем черная и тоже, как будто дохлая. И вдруг… – и рассказчик замолк.

– Что – вдруг? – спросил Эми.

– Вот и угадай, что – вдруг! Ты же – сообразительный. Или я ошибся?

– Та змея, что была совсем черная – ожила?

– Ай, да Эми! Молодец! Но что же ты обо всем этом думаешь?

– Я думаю, что змеи, которые глотали черные жемчужины, засыпали и не просыпались, пока не станут черными.

– Браво, Эми!

– Это – не очень трудная загадка, – поскромничал Эми.

– Ну, конечно, бывают загадки и потруднее. Вот, например, такая. Представь, что тебе очень нужно на вершину песчаной горы, а перед тобой, поперек этой горы, дымится впадина, которую тебе не перепрыгнуть. Ты знаешь, что где-то впадина кончается, но ты не видишь ей конца ни вправо, ни влево. С какой стороны ее лучше обойти?

– Я не знаю… – пожал плечами Эми. – Хотя нет, погодите… Ведь черные змеи откуда-то носили золотистые жемчужины…

– Так-так! Ну, дальше!

– Вы говорили, что золотистый песок лежал выше черного?

– Верно!

– Ну… я бы, наверное, подумал, что если черные жемчужины родятся из черного песка, то, может быть, золотистые родятся из золотистого?

– Та-ак! И что же?

– Черные змеи, которые носили золотистые жемчужины, знали дорогу к золотистому песку – наверх и обратно! Я бы пошел туда, откуда ползли змеи с золотистыми жемчужинами. Я бы подумал, что змеи знают короткий путь.

– Я в тебе не ошибся, Эми! С тобой надо держать ухо востро; соображаешь ты намного лучше, чем Мокий Третий, внук и сын градодержца, будущий градодержец… Я именно так и поступил: пошел вправо, потому что именно оттуда черные змеи несли золотистые жемчужины. И впадина скоро закончилась! Я снова мог подниматься, к следующей впадине. Песок становился светлее, он уже был серым. Вместе со мной ползли наверх и мои «чернавки», которых я уже перестал бояться. Навстречу же нам спускались чернавки с «грузом»: их пасти блестели золотом.

Когда змеи меняли направление, я догадывался, что они обходят очередную впадину, и шел с ними. Песок стал уже ярко-золотым, и, наконец, мы добрались до той самой впадины, которую змеям обходить было уже не нужно: она была их целью. Из ее дыма, как ты угадал, вылетали золотистые жемчужины. Как только они остывали, чернавки хватали их и немедленно уползали вниз. Чем выше по склону, тем песок становился все плотнее, а впадины – все у́же. Эту я уже сумел перепрыгнуть. Сквозь дым меня обдало жаром из неведомых глубин дюны.

Выше той впадины змей не было вовсе. Я продолжал путь один. Песок под ногами делался тверже, идти было легче. Мои верблюды внизу казались букашками, и мне стало весело. Но вот совершенно стих ветер, и я сильнее почувствовал жар снизу. Песок становился оранжевее и крупнее. Ближе к вершине он уже совсем окаменел, будто склеился или спекся. Все меньше было это похоже на песок: я ступал по горячей гальке из оранжевых жемчужин, накрепко спаянных между собой. Жар из глубины уже проникал сквозь войлочные подошвы моих сапог; ступать было все горячее. Когда же я вышел на гребень, и оставалось совсем немного, началось что-то несусветное: я внезапно перестал думать!

– Как это?

– Мои собственные мысли вдруг исчезли, и вместо них в голову мне будто полезли чьи-то чужие. Мыслей было страшно много; казалось, голова разорвется от них на куски! Но это прошло, и я вдруг ощутил себя немыслимым гигантом. Я думал одновременно о тысяче вещей. Я знал в те минуты так много всего! То были не мои мысли и не мое знание, я просто попал в могучий поток чьих-то мыслей. Теперь-то я их почти и не помню…

– Почти не помните? Значит, все-таки что-то помните? Вы расскажете?

– Очень уж ты любопытен… Но, боюсь, не стоит тебе знать тех мыслей.

– Почему? Это плохие мысли? Они злые?

С лица Продавца Песка вдруг слетела всякая улыбка:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.