Продавец Песка и другие сказки потерянного города

Александр Андреев

Продавец Песка и другие сказки потерянного города

Маленькое предисловие автора

Куда девались волшебники прежних времен? Никуда. Они есть, как и были. Просто однажды кто-то объявил, что настоящая наука – только та, что может все измерить, сосчитать и объяснить, а магия, стало быть, наука – не настоящая. Это понравилось тем, кого всегда больше: людям невежественным, то есть тем, кто ничему толком не учился и пугается всего непонятного, а колдовства – особенно.

Волшебники улыбались, но не спорили. Их наука всегда состояла в том, чтоб овладеть силой собственной души и направить ее, куда нужно. В том, чем они занимались, всякие измерения и подсчеты были не так и важны, а уж объяснить что-то можно было лишь очень немногим – тем, кто готов был, неустанно трудясь, жертвовать всем ради обретения магического знания и силы.

Волшебники поняли, что теперь не их время, и лучше им до поры скрыть свое могущество, затаиться. Они исчезли из виду, а на их место явились шарлатаны – обманщики, объявившие себя колдунами и берущие нечестные деньги за всякие привороты, сглазы, порчи и прочую чепуху. Настоящая магия ушла в тень. Она ждет своего часа…

Еще одно предисловие автора

Когда еще не было телефонов, не только обычная жизнь, но и приключения были другими. Представьте: передавать сообщения из одного места в другое можно было либо телеграфом – по телеграфным проводам, либо обычной почтой, то есть бумажными письмами в конвертах, которые складывались в мешки и перевозились на поездах. Но такая почта отнимала кучу времени, а телеграфный аппарат с проводами – не всегда под рукой, и в кармане его не унесешь.

И вот в такие далекие времена и приключилась очень странная история с одним городом, стоявшим посреди огромных, труднопроходимых лесов, которые называют тайгой. Город тот, с несколькими деревнями в придачу, вдруг потерялся для всего мира! Никто толком не знает, как и почему это случилось, но, похоже, тут не обошлось без вмешательства магической силы.

В результате такого вмешательства все дороги, что вели в тот город – даже железные – оказались разобраны, разрушены и завалены, а телеграфные провода – обрезаны. Самолеты же, летающие всегда только по своим «воздушным коридорам», до сих пор облетают потерянный город за многие-многие километры. В общем стало не въехать туда и не выехать оттуда. Обрывки телеграфных проводов, по которым когда-то передавались поздравительные и прочие телеграммы, свисали с потрескавшихся столбов и ржавели, и ни с каким поездом нельзя уже было ни отправить письмо, ни получить.

Так город, что был частичкой большой страны, по чьей-то таинственной и недоброй воле сам стал отдельной маленькой страной, никому теперь неизвестной и недосягаемой. Опустел городской вокзал; последний поезд, не успевший уехать, остался стоять на рельсах, которые уже не вели никуда, кроме бурьяна и колючих кустов…

Жизнь в городе, однако, мало изменилась. Ну разве что немного заважничало городское начальство: они же теперь управляли не городом, а отдельной страной! Поэтому городскую управу переименовали в Градодержаву, а градоначальник стал называться градодержцем. Полицейские же почему-то решили, что настало время обращаться с жителями построже, и горожане прозвали их донима́лами. И как-то так незаметно вышло, что кличка эта закрепилась вообще за всеми городскими начальниками.

Дети, внуки и правнуки тех, кто остался жить в потерянном городе, потихоньку забывали о том, что есть где-то другие города. Что толку думать о чужих городах, если никуда не можешь выехать из своего? И наконец, потерявшись сам, город потерял и свое название и стал называться просто Городом. Да и зачем название городу, если для его жителей он – единственный? Ты живешь либо в Городе, либо в одной из ближних деревень, из которых, кстати, тоже никуда не уедешь и не уйдешь. На сотни километров вокруг – сплошная тайга, а в ней вряд ли долго проживешь. Ну, а телефонами горожане обзавестись так и не успели. Вот и вышло, что Город со временем стал не только потерянным, но и забытым всеми. Или почти всеми…

Читатель спросит: откуда же взялись сказки потерянного города, если тот город потерялся так, что его не найти? Откуда автору знать эти сказки, если сам он никогда не бывал там, где они сложились? Ведь ни один человек из Города никак и никуда эти сказки бы не передал – как же могла появиться такая книга?

Да, конечно, это – совсем не просто, но автору повезло: один знакомый маг научил его, как преодолеть эту трудность. Однако волшебник поставил условие: не называть его имени и не раскрывать секрета, с помощью которого автору удалось побывать в потерянном городе и, с разрешения местного библиотекаря, переписать эти сказки.

Книга города

Сказка первая. День Продавца Песка

(Записано библиотекарем Градодержавы со слов очевидцев, а также и по свидетельствам дежурных донима́л, следивших в тот день за порядком на улицах Города. Запись внесена в Календарь Города указом градодержца спустя год после случившегося)

Было это прошлым летом, ровно в то воскресенье, как открылась в первый раз церковь с орга́ном. Выйдя на утреннее солнышко со службы, прихожане, казалось, хотели уж было задрать головы, чтобы полюбоваться на новенький храм, веселивший глаз свежей покраской. Но дежурные донима́лы утверждают, что славные прихожане этого не сделали. Они не задрали свои головы, и на то была у них причина: посреди площади стоял забавно одетый толстый чужестранец с узкими глазами степняка. На нем был слишком уж просторный и слишком уж пестрый халат со множеством карманов и складок, в которых пряталось еще больше карманов потайных. В левой руке он держал аптекарские весы, а в другой – красную шапку-малахай. У ног его лежал открытым цветастый лоскутный мешок, полный ярко-желтого, почти оранжевого песка.

– Купите волшебного песка! – громко кричал он, улыбаясь во весь рот и размахивая шапкой. – Купите волшебного песка!

– Что за песок, откуда, зачем? – спрашивали горожане. – За что нам платить тебе деньги?

– Этот песок – из великой пустыни – той, что лежит за высокими горами.

– И чем он такой особенный? Ну, немного красноват…

– Это – от огня. В моем песке – огромная сила.

– С чего бы это? А, может, ты мошенник, и лучше сдать тебя донималам?

– Нет, нет! – не переставая улыбаться, продолжал горланить чужестранец. – Не утруждайте славных донимал, у них и так нелегкая служба, лучше послушайте! Все слушайте! Когда-то, в далекой древности, над Великой Пустыней царствовал гигантский змей по имени Василиск. Пески были его безраздельным владением, и все живое трепетало перед ним. Обитал он в высочайшей башне, которую сам же и выплавил из песка с помощью собственного огня, что скреплял песчинки намертво. Башня эта доставала до облаков, и змей, свиваясь в спираль, занимал ее всю, от земли до верхушки, откуда озирал свое царство огненными очами.

Огонь был его родной стихией, и боялся Василиск в мире одной лишь воды. Башня же укрывала его от дождей, случающихся порой и в пустыне. Но пожелал Василиск власти большей, чем имел. Чтобы расширить Великую Пустыню и тем умножить свои владения, задумал он уничтожить главное препятствие – Великую Тайгу, раскинувшуюся по другую сторону высоких гор.

Царь Пустыни был, конечно же, и царем змей, но это не всё – он был могущественным чародеем. С помощью своей магии он сотворил сотни летучих огненных змеев и послал их за высокие горы. Перелетев горную гряду, вихрями пламени набросились они на тайгу и подожгли множество кедров, сосен, пихт и елей. Лес выгорел на треть, но выстоял. Пока Василиск копил новую мощь и готовил к налету новых змеев, выросли новые деревья. У тайги была своя особенная сила, о которой Василиск не подозревал, хоть и умудрен был в тайных знаниях. Вторая армада пылающих драконов была еще многочисленнее и сожгла больше половины тайги, но огонь опять остановился чудесным образом.

И вновь принялись буйно расти юные кедры, сосны, пихты и ели. Третьего пожара, однако, тайга могла и не пережить. Но вдруг, неведомо откуда, пришел в пустыню смерч неслыханной силы и обрушил на песочную башню Василиска гигантский столб воды. Башня рухнула и расползлась извилистой дюной, похоронив под собой чудовище. Так появилась в пустыне самая большая песчаная гора, прозванная Красной Дюной. Называют ее еще и Дюной Василиска, а почему – знают немногие. Но уж подавно никто знать не может, вечен ли сон Царя Пустыни под огромной горой песка, или он еще проснется? А мой оранжевый песок – потому волшебный, что взят он от той самой дюны.

– И что же за сила в твоем песке?

– А сила такая: кто заведет себе сердце из этого песка, того направит оно скорейшим путем к исполнению самой заветной его мечты.

– Да как же можно завести себе второе сердце?

– Нет ничего легче: взять горсть моего песка да бросить в огонь. Вместо песка в остывшем пепле вы найдете оранжевый округлый камешек, похожий на жемчужину. Его стоит всегда носить при себе: лучшего друга не сыскать. Эта жемчужина станет вашим вторым сердцем и подскажет вам – что, когда и как сделать и сказать, чтобы добиться своей цели. Только вы будете слышать свое новое сердце. Если сядете играть, оно тут же шепнет вам, какие карты у вашего противника, а какие лежат в колоде. Вы всегда будете в выигрыше. Если желаете быть успешны во всякой интриге, жемчужина откроет вам, кто и какие козни против вас замыслил и как вам обмануть ваших недругов, да и друзей – тоже. И, что важней всего, песочное сердце отучит вас сомневаться в том, правильно или неправильно вы поступаете. Вы просто будете слушать его и делать то, что вам выгодно, вот и все. С сердцем из моего песка вы добьетесь своего очень скоро. Хотите быть лучшим кулачным бойцом? Вы побьете всех. Хотите богатства? Вы его наживете. Хотите власти над другими? Вы станете начальником своего начальника и будете помыкать тем, кто помыкал вами. Чего же лучше?

– Чем докажешь, торговец, что не дурачишь честных людей?

– Попробуйте. Испытайте мой песок. Поносите при себе песочное сердце неделю-другую. Если затем пожелаете отказаться, я верну вам деньги.

– А у тебя самого есть такое сердце?

– Конечно! – чужестранец просиял еще больше и полез за пазуху, чтобы предъявить огромную ярко-оранжевую, почти красную жемчужину. Она была чуть овальной и казалась скорей опалом, нежели жемчужиной. Под ее перламутровым отливом словно бы тлел огонек; вещица будто слегка дымилась внутри, зачаровывая глаз!

– И что эта штука говорит тебе сейчас? – спросил один, поразвязнее других.

– Она советует мне, мой дорогой господин, поздравить вас с днем рождения.

Развязный опешил. На лицах было изумление, быстро обратившееся в подозрение.

– Они сговорились!

– Это – два мошенника!

– Тихо! Этот парень – мой приятель, – указывая на развязного, вмешался здоровяк, прежде молчавший. – Он никакой не мошенник, и у него сегодня – правда, день рождения. Не знаю, уж как догадался этот торговец, да и наплевать мне. Но хотел бы я понять: откуда какому-то камушку знать, чего я хочу?

– Так в том и состоит волшебство! Сделаем так, – предложил здоровяку удивительный торговец. – У меня есть белый мышонок, и сейчас я приклею к его грудке маленькое песочное сердце. Вы возьмете мышонка к себе и отпустите его погулять по вашему дому. Подождем неделю и встретимся здесь в этот же час, и вы расскажете все, как было. У вас же в доме есть кошка?

– Мой кот отлично ловит мышей. Вашему мышонку несдобровать.

– Желаю вашему коту приятного аппетита! – и веселый чужестранец извлек из-под складок своего обширного плаща стальной ларчик, в котором лежала пакля. Таким же путем он достал коробку спичек, поджег паклю в ларчике и бросил туда же несколько песчинок из своего лоскутного мешка. Пока горела пакля, песчинки собрались вместе и сплавились в крошечную оранжевую жемчужинку. Затем из неведомых глубин пестрого халата явился на ладони хозяина ручной белый мышонок.

– Он откликается на имя Роланд, – пояснил торговец. – Он смышлен и прибежит к вам по первому зову.

Достав другой, деревянный ларчик, удивительный незнакомец смазал чем-то грудку мышонку, мгновенно прилепил туда жемчужинку и протянул мышонка здоровяку.

Игра, затеянная веселым пришельцем, понравилась всей компании, которая в следующее воскресенье оказалась на соборной площади в тот же час. Здоровяк с белым мышонком не плече был хмур и растерян. Отдав торговцу его зверька с оранжевой жемчужинкой на грудке, он попросил вернуть ему его кота, к которому был очень привязан. Кот, как выяснилось, сбежал из дома вечером того же дня, когда появился Роланд.

– Ваш кот вернется, – улыбнулся торговец, – как только почует, что в доме больше нет этого страшного мышонка. Все ведь очень просто. Всякая мышь смертельно боится кошек. Разумеется, для всякого мышонка напугать кота – мечта наипервейшая, которая и исполнилась благодаря моему песку. Так кто хочет купить себе песочное сердце? У каждого из вас есть мечта. Купите себе пригоршню счастья и держите в кулаке, чтоб не просыпалось меж пальцев! Подходите, не стесняйтесь! А кто стесняется, – хитро прищурился он, – тот легко найдет меня в городской гостинице: лишь спросите Продавца Песка.

Косясь друг на друга, почтенные горожане стали потихоньку расходиться. Тот, что поразвязнее, раскрыл было рот – спросить о цене, но, оглядевшись, закрыл его. Нашел ли Продавец Песка покупателей на свой товар, или нет, осталось тайной. Донималы из ночной стражи уверяли, что участились посещения городской гостиницы после полуночного колокола. Но кем были те поздние посетители, установить донималам не удалось.

Сказка вторая. Тубелин

Эми родился в первый день первого весеннего месяца. Тот день в Городском Календаре значился как День Черного Покрова. Очень давно, лет за полтораста до рождения Эми, в воскресное морозное утро первого марта, когда звонили колокола, вдруг протяжно завыли собаки. И с самого высокого места, с соборной площади, стало видно, как с заснеженных южных холмов, сползает на Левый Город огромное черное покрывало. Не сразу разглядели горожане, что это – невиданное скопище черных змей, почему-то не боявшихся холода. Не все успели попрятаться по домам, деревьям, заборам, церквям и лавкам. Черный Покров пересек Реку, скованную льдом, расстелился по площади и улочкам, прошел через кладбище и пропал в морозном сумраке тайги. На мостовых осталось несколько мертвецов с широко открытыми глазами и синими от удушения шеями.

Прошло время, и горожане перестали читать свой старый календарь. Кроме библиотекаря при Градодержаве, да пары уж очень ученых людей, никто теперь и не знал, почему, собственно, первое марта, день рождения Эми, назывался Днем Черного Покрова. Ни Ева, мать Эми, ни отец его Себастьян, местный звонарь, календаря этого и в глаза не видели, да и других книг в их доме не водилось. Зато у Евы был чудесный голос, и она без конца пела – и за домашней работой, и в садовой беседке, куда на ее пение сбегались белки кормиться из ее рук.

Как-то раз одна из тех белок положила к ее ногам невиданную ярко-голубую шишечку. Ева так восхитилась шишечкой, что не расставалась с нею целый день, а перед сном спрятала в свою особую шкатулочку. Наутро же, бог знает почему, она объявила мужу, что голубая шишечка появилась в доме неспроста: с ней пришло к ним их будущее дитя. Удивительно, но так и вышло: ровно через девять месяцев родился Эми.

Сам же Себастьян больше всего любил делать три вещи: звонить в колокола, дарить украшения Еве, да устраивать в саду птичьи гнезда. Он мечтал, что сын его будет играть на органе. В церкви, где Себастьян служил звонарем, органа не было. Чтобы послушать этот могучий инструмент, он украдкой захаживал в другую церковь, где бывать ему не полагалось, и где он встретил Еву. И как только мальчик подрос настолько, чтобы достать ногами до органных педалей, отец, никого не слушая, отвел Эми к старому органисту и упросил взять сына в обучение.

Старик не только играл на органе, но и чинил его и подстраивал, и потому все звали его мастером Домиником. Себастьян не больно-то много мог платить за обучение, но мастер Доминик сразу всем сердцем привязался к мальчику, как к родному внуку, и обучал его всему, что умел сам, не жалея ни сил, ни времени.

Эми не знал той, что дала ему жизнь. Отец редко говорил о матери, зато тетушка Феодосия обожала рассказывать племяннику о том, как появился он на свет. Когда уж пора было Еве родить, что-то напугало ее в саду. Она вдруг закричала: «Змеи! Черные змеи на снегу! Они – везде!» Колени ее ослабели, она прислонилась к старому кедру и опустилась на землю. Феодосия, старшая сестра ее, выбежала на крик и приняла от Евы мальчика, когда сердце его матери уже не билось. На груди младенца, прямо над сердцем, виднелись два родимых пятнышка, похожих на укус змеи…

Незамужняя Феодосия помогла вырастить Эми, став ему заботливой, хотя и не слишком ласковой тетушкой в доме Себастьяна. Дом стоял на западной окраине, и за ним тянулся большой сад, где вперемежку с яблонями росли кедры и ели. Сразу же за дощатым забором вставала таежная глушь, и для ее обитателей сад был продолжением тайги, тем более что хозяин не возражал.

Здесь развелось множество белок и птиц. В саду почти не было дерева без птичьего домика, смастеренного Себастьяном. Лишь к одному дереву звонарь не осмеливался крепить гнезда. Дерево это он называл тубелином и говорил Эми, что оно – священное. Было в нем что-то нездешнее: похожая на мох изумрудная хвоя; очень светлая, почти белая кора, а по весне – ярко-голубые изящные шишечки.

И что удивительно: ветви дерева, расходясь от ствола, изгибались и тянулись свечками вверх. Но еще чудеснее было другое, что и увидеть трудно: и ствол и ветви внутри были пустыми и оканчивались наверху отверстиями! И когда в эти отверстия залетал ветер, тубелин разноголосо, с присвистом, тихо гудел своими живыми трубами, словно играла огромная флейта Пана. Про такие деревья никто в Городе не слыхивал. Когда Эми подрос, отец рассказал ему о том, что случилось на следующее утро после его рождения.

В ту ночь безутешный Себастьян пролил много слез и выпил очень много вина. Ближе к рассвету вышел он в темный заснеженный сад, добрался до беседки, вошел в нее и остановился, изо всех сил пытаясь понять, что же произошло. Он никак не мог представить себе, что Ева никогда больше не войдет в эту беседку, не сядет на эту скамейку, не покормит белок, и никогда уже этот сад не услышит ее чарующего пения.

Он прилег на скамейку и снова заплакал. И в этот миг глаза его различили нечто столь странное, что он приподнялся и сел. Совсем близко от беседки неподвижно стоял олень. Но какой олень! Он весь светился мягким зеленым светом! Его мех, влажно поблескивая, сиял, будто хвоя молодых елей на солнце после дождя! Вот сверкнули темные глаза, смотревшие прямо на него, и Себастьяна пробрали мурашки. Это длилось недолго: зеленый олень качнул ветвистыми рогами и с легким шорохом пропал во тьме, будто растаял. Подумав с минуту, о том, как сильно он пьян, и о том, что еще, не дай Бог, можно увидеть спьяну, Себастьян снова улегся и уснул.

Когда он открыл глаза, уже рассвело. У беседки стоял незнакомый мальчик лет двенадцати, одетый до пят в зеленый плащ, будто сплетенный из мха и хвои. Глядя на закоченевшего звонаря оленьими глазами, мальчик сказал ему, что пройдет немного времени, и тот увидится со своей бедной ненаглядной Евой. Затем он спросил, верно ли, что на груди у новорожденного – два родимых пятнышка, похожих на укус змеи?

Себастьян оторопело кивнул, и тут же, не дав ему опомниться, мальчик в зеленом плаще вдруг заговорил о голубой шишечке – о той самой, что хранилась в особенной шкатулочке Евы. Из той шишечки, по словам чудесного гостя, вырастет тубелин, свирельное дерево, которое станет другом их сыну. А вырастет оно, только если Эми сам положит шишечку в землю, когда ему исполнится три года. Затем юный незнакомец исчез, растаял в воздухе, вымолвив на прощанье: «Пусть остерегается Продавца Песка!»

Этих слов Себастьян не понял и забыл их. А через три года, как было сказано, Эми выкопал лопаткой ямку, положил в нее странную шишечку и засыпал землей. Деревце на удивление быстро росло, и когда сыну звонаря исполнилось пять, тубелин был уже выше окна его детской…

Эми сызмальства любил вслушиваться в самые разные звуки, и тетушка Феодосия ворчала, что у него уши вытянутся, если он будет вслушиваться во все подряд. И правда, уши Эми росли чуть быстрее, чем нужно, немного оттопыриваясь. Одной из любимых его игрушек был маленький колокольчик из темно-сиреневого костяного фарфора. Хранился он в той самой особенной шкатулочке Евы, в которой когда-то жила и тубелиновая шишечка. Стенки сиреневого колокольчика были так тонки, что просвечивали на солнце голубоватыми сумерками, если смотреть вглубь чашечки. Себастьян очень дорожил колокольчиком, потому что он принадлежал Еве. Изредка все же он давал сыну поиграть с ним, изумляясь тому, как бережно Эми держит его маленькими пальчиками, и каким восторгом озаряется лицо ребенка, слушающего нежно угасающий звон, когда ухо Себастьяна ничего уже уловить не могло.

Но больше всего нравились Эми звуки чудесного дерева. Он мог подолгу, закрыв глаза, слушать странную песню ветра в его ветвях. А однажды тубелин запел в совершенно безветренную погоду, и пение его стало совсем другим. Только случилось это уже после ухода отца.

Сказка третья. Черный аист

Прошло около месяца после двенадцатого дня рождения Эми… Когда незнакомые взрослые положили в длинный ящик что-то, похожее на Себастьяна, а потом куда-то унесли, Эми был уверен, что в ящике – что угодно, но только не его отец. «Нет, это – не папа», – твердил он, – «папа улетел с черным аистом, я же знаю» …

Большой колокол гудел как-то не так, и Эми понял, что на колокольне – другой звонарь…

Позавчера отец сказал ему:

– Когда я раскачиваю бронзовый язык, и он целуется с набатным колоколом – сначала нежно, потом страстно – мне всегда кажется, что это моя грудь гудит от ударов моего сердца. Мне кажется, что это моя грудная клетка звенит высоко над землей, и что я лечу в небо, потому что я – песня колокола, которой нет преграды. Сынок, мне бы так хотелось, чтобы ты чувствовал то же самое, когда играешь на органе, потому что это – счастье!

Потом Себастьян повел сына в сад, уже оттаявший от зимы и подсохший, и показал пальцем вверх, на корзину, давно приделанную им к верхушке кедра. Прежде там жили белые аисты. Эми задрал голову: в гнезде стояла большая черная птица с белой грудкой.

– Это – чудо! – шептал Себастьян. – Эми, это – черный аист, он никогда не живет рядом с людьми! А теперь смотри, – отец раскрыл ладонь с куском хлеба, и птица, распахнув огромные крылья, опустилась рядом с ним, осторожно взяла угощение длинным острым клювом и взмыла вверх.

– Такого не бывает! – продолжал Себастьян. – Прости сынок, от меня пахнет вином, и, может быть, я говорю глупости, но мне кажется, что это Ева, твоя мама, прилетела в наш сад.

– Но зачем? Зачем она прилетела? – удивлялся Эми.

– Не знаю… Может быть, она соскучилась. Может быть, она прилетела за мной.

– За тобой? Но ты же не можешь с ней улететь, папа?

– Нет, не могу… пока… только вот что, Эми… – Себастьян понизил голос, и глаза его затуманились, – наверное, нужно тебе кое-что знать о твоей маме… Да и о себе самом… Понимаешь, когда мама еще носила тебя в себе… – он вдруг запнулся, заметив, что в саду мелькнула какая-то тень, и поспешил отвести сына в дом. То и дело озираясь, звонарь тихонько, почти шепотом, продолжал:

– Это непонятная история, сынок, но она не выходит у меня из головы и не дает мне покоя. Дело в том, что, пока мама носила тебя под сердцем, ей снился ночами один и тот же сон. Нет-нет, да просыпа́лась она и все шептала мне с тревогой, что видится ей белый олень с сияющими рогами. И говорила она, что глаза оленя смотрят нежно, но будто не на нее, а сквозь нее – на дитя, что росло в ней. А перед тем, как тебе родиться – в ту самую ночь белый олень вдруг заговорил. Только заговорил он не с Евой, не с мамой твоей, а будто с тобой. Странные слова сказал тот олень: «Здравствуй, сирота, давно я жду тебя. Услышь песню моих рогов и запомни ее; по ней я узнаю тебя и откроюсь тебе». И раздались неслыханные звуки небывалых труб и флейт, и рога белого оленя засияли ярче. Ева, твоя мама, проснулась в то утро счастливой и сказала: «У нас родится необыкновенный ребенок, Себастьян». Но потом вспомнилось ей слово «сирота», и опять она загрустила. А вечером ее не стало, но появился ты.

– Что это значит, папа, что белый олень откроется мне? Как он откроется? Зачем?