Королевский тюльпан

– В следующий раз – отвечу, – резко сказала я Жакелю, когда мы оказались в очередном склизком проулке.

– Сеструлька, – усмехнулся тот, – если бы нас сцапали сазы и ты предстала перед префектом квартала Незабудок, ты бы заплакала, что тебя не довели до Уха. Он отправляет незарегенных девочек на колесо, не открывая глаз

– Хватит меня пугать этим Ухом – надоело, – проворчала я. Злодеи переглянулись, усмехнулись и поспешили дальше.

Заодно подумала, что это за колесо? Если колесо обозрения – ладно. Еще когда-то была такая пакостная казнь – колесование. Но меня, вроде, не за что пока.

Еще я заметила, что они, пару раз, по дороге, подходили к тележке и нюхали цветы.

Следующий проулок закончился тупиком. Жакель пару раз стукнул по стене и в ней образовались широкие ворота. Едва мы в них вошли, стена закрылась без всякого волшебства.

– Анрель, – весело обратился Жакель к привратнику, – зови Ухо! Мы порадуем капитана добычей!

– Капитан отправился на разговор к маршалу и разговор будет долгим, – ответил страж ворот. – Тем более, утром он уже обрадован – вернулась Филь-Филь.

– Недолго бегала девочка, – хохотнул Жакель.

– Бегала бы и подольше, – ответил дежурный по воровскому офису, – но она сдуру заскочила в казарму, решив, будто там капралом её дружок, а того перевели в квартал Маргариток еще прошлым месяцем. Войти вошла, а выйти не получилось. Ухо пообещал оставить её на песочке до рыбьих выжимок, но услышал приказ маршала сохранить жизнь и отправился ругаться.

Я слушала диалог, посвященный незнакомой девице, без особого интереса. Похоже, тут к правам человека относятся без уважения.

– Пусть пришелица посидит с Филь-Филь, подождет капитана, – закончил привратник, – а мы пока посчитаем цветы.

На этот раз отворилась не стена, а невидимый люк во дворе. Меня отвели по винтовой лестнице в подвал, к счастью, в каморку, откуда сверху падал блеклый свет. Никаких иных достоинств помещения я не видела.

– Красавцы, – донесся из угла хриплый голос, – вы принесли вина или нет, пёс вашу печень! Я же заплатила!

– Вот тебе вино, – сказал вор, протягивая даме большую бутыль, – вот и собеседница – пришелица из другого мира. Будь с ней вежлива, думай о своем поведении и разговоре с Ухо.

Глава 5

– Лучше бы две бутыли, – выругалась Филь-Филь. – Ладно, катитесь. А ты садись поближе, поговорим.

Пока мои глаза привыкали к темноте, я лишь чувствовала резкие духи сокамерницы, а потом смогла разглядеть даму примерно моего возраста. Жизнь ее не щадила – одних шрамов на лице хватило бы на трех авантюристок. На лбу, на щеке, на подбородке. Как ни странно, эти шрамы женщину не портили, лишь придавали некий диковатый шарм. Особенно пикантно они смотрелись в сочетании с золотистыми локонами по плечам и огромными голубыми глазами сиротки Марыси.

На полу камеры лежало несколько подвядших гвоздик, в дальнем от люка углу обнаружилась дырка, вероятно служившая унитазом. А больше никаких удобств. Даже на подстилку не расщедрились. Я уже молчу о тюремных койках.

– Ох ты, бедняжка, – начала Филь-Филь, разглядывая меня с ленивым интересом. – Понимаю, у нас тут после ваших пирожков несладко. Ничего, теперь к нашей жизни привыкай. Хотя на самом деле бедняжка я, кто же еще!

Она устроилась поудобнее, откупорила бутыль и присосалась к ней сразу да от души. А потом начался монолог печальной пьяной девицы о том, как она ошиблась, когда-то связавшись с Ухом (правда, произнося это имя, она слегка понижала голос). О том, что по ее возрасту и разнообразным талантам давно пора быть свободной мамашей и держать трактир, но Ухо не хотел ее отпускать – каждый раз новые долги находил, и пришлось сбежать.

Кажется, Филь-Филь даже не особенно интересовала моя реакция. Ей важнее было сотрясать воздух, чем получать какие-то слова в ответ.

– Тебе-то хорошо, – ворчала она, между делом отхлебывая из бутыли, – будешь дышать на цветы и веселить капа сказками, как летают на стальных драконах. А меня… Вот невезуха. Да ты пей, кстати. – И щедрым, уже слегка неточным жестом она протянула мне посудину с вином.

Пить я не собиралась. Но взглянула собеседнице в глаза и неожиданно решила утешить несчастную – взяла бутылку из ее рук и отхлебнула какую-то мерзкую кислятину.

– Не кашляй так, помаду мою попортишь, – проворчала Филь-Филь. – Дай лучше бутыль, я тебе подслащу.

Филь-Филь распахнула куртку. На ее внутренней части висел целый арсенал каких-то пузырьков и пакетиков. Она капнула из одного пузырька прямо в горлышко, снова сунула мне – действительно, напиток стал слаще.

Гулять так гулять! Я допила винище за здоровье и счастье Филь-Филь. Ведь и правда – такая хорошая девушка, ни в чем невозможно ей отказать. И обязательно нужно посочувствовать. А если будет возможность – помочь.

– У кого здоровье-счастье, так это у тебя, – проворчала та. – Годы, считай, мои, а рожа как сохранилась!

Достала зеркальце, вгляделась в него, вздохнула.

Я захотела сказать что-то утешительное. И поняла, что не прочь слегка поспать. Даже на каменном полу.

Сквозь сон я ощутила пальцы Филь-Филь на своем лице. Хотела их отбросить. И поняла, что сплю крепко. Еще успела подумать, что никогда раньше не допустила бы подобного идиотизма – пить с незнакомой теткой незнакомое пойло в незнакомом месте… Кажется, когда меня украли из нормального мира, мозги мои захватить забыли.

Сон сменился дремотой. Я решила, будто заснула, не дойдя до дивана…. Все равно слишком жестко. Открыла глаза. И, не успев все вспомнить, услышала голоса.

– Пусти-ка поглядеть на пришелицу.

– Опоздал, братик. Ее уже к себе Ухо позвал. Филь-Филь, конечно, на десерт оставил, сперва решил с той поговорить.

Сон продолжается. Или был еще один, забытый, в котором я поговорила с этим Ухом.

– И?

– Она дурой оказалась, почти немой – только бормотала. Наш кап продал ее в квартал Мимоз за двадцать тиров, пока никто не знает, что она убогенькая.

Так. Кроме меня, была еще какая-то «пришелица», оказавшаяся глухонемой дурой. Сейчас на разговор позовут меня или Филь-Филь.

Я огляделась и, несмотря на потемки, поняла – Филь-Филь рядом не было. Как так?

Нехорошее подозрение заскреблось где-то там, в подсознании, но я торопливо придавила его: несмотря на общий дурдом ситуации, похищение и прочий туман, не может ведь такого быть, чтобы меня перепутали с этой несчастной девицей. Не может же, правда? Рука сама потянулась к лицу. Не знаю почему. Вот пальцы скользнули по виску и… нащупали шрам на щеке.

Я не заорала только потому, что голос у меня отнялся совсем и напрочь. Мгновенно вспомнились и собственная покладистость, и несколько преувеличенно горячее сочувствие к незнакомой девице. Неужели все это было… чем, гипнозом? Типа цыганского? Или гипнозельем из того самого флакончика – «я тебе подслащу». Но даже от цыганского гипноза или зелья за несколько часов сна на лице не появляются зажившие шрамы!

– Эй ты! Совсем окосела, что ли? Стареешь, девка, чтоб раньше Филь-Филь да развезло с одной бутылки кислого пойла?

– Дык это она, небось, со страху. Песочек, он кого угодно напугает. Досуха-то не велено, но кто Уху указ? Он насчет наказания непокорных дурочек удержу не знает. Эй ты. Вставай. Ну вставай сама, а? Лезть за тобой лениво. Если не станешь дуреть, мы тебе за шиворот пару лепестков сунем, прежде чем на песок волочь. Глядишь, и полегче будет.

Я бы, может, и попыталась ему помочь. Да вот только встать на ноги попросту не могла. Туман в голове почти рассеялся, зато ноги и руки отказались сотрудничать с такими дурными мозгами. Поэтому, вяло потрепыхавшись на полу, я бросила попытки встать и затихла.

– Вот мокрица! – выругался тот, что постарше. И полез в темницу сам. – Ну, не жалуйся теперь, никаких тебе лепесточков. Засыхай на корню, если такая пакостная натура у тебя.

Без всякой нежности вздернув слабое тельце на ноги, охранник поудобнее перехватил меня за шиворот и выволок из темницы.

– Шевели побегами, Филь-Филь, не зли меня еще больше! – прошипел тюремщик, тычком направляя меня в сторону своего напарника. – Грабли-то вытяни, не в первый раз песочат. Не строй бóльшую дуру и стерву, чем ты есть!

– Ты погодь, дядька, – всмотрелся в мое лицо тот, который помоложе. – Кажись, не в себе она. Может, вино пропавшее было? Ты где его брал, у тетки Клуазетты небось? Так она ж для крепости туда крысиного яду подмешает и не поморщится. Глянь, глаза-то у нее мутные, чисто обесцветилась.

– Не мое дело, – отмахнулся старший. – Надевай ошейник да пошли отведем, иначе Ухо нас самих на сушку определит. До завтрашнего полудня велел не трогать и даже не подходить к песчанке. Ежели выживет – ее счастье. А помрет дня через три – так это она сама, Ухо тут не ответчик. И приказ мара не нарушен, и остальным беглянкам наперед наука. Поостерегутся бунтовать.

– Эх, Филь-Филь, хорошая ты была девчонка, – посочувствовал мне молоденький. – Шагай, чего ж теперь.

Глава 6

Этьен

Цроп, цроп, црып, црып.

Над краем стола появились две мягкие лапки, а потом возникла лукавая мордочка. Черные глазенки сосредоточенно оглядели столешницу – что можно сегодня стянуть на пол и объявить добычей?

Каждое утро, сев за стол, я придвигаю к краю несколько предметов – хватай, сбрасывай, играй. Сегодня выбор был обычный – сломанное перо, ложечка от кофейной чашки, бумажка из-под пилюли.

Что предпочтешь, Крошка?

Год назад она предпочла вспрыгнуть на стол и опрокинула чернильницу на квартальный отчет о внешней торговле. Через пять секунд в кабинете были оба секретаря. Они извинялись, будто испортили документ сами, мгновенно переписали его и заменили скатерть. Каждый получил в награду охапку вчерашних тюльпанов – можно использовать, можно продать.

С Крошкой я просто поговорил, когда она вылизывала в углу чернильную лапу.

– Не делай так больше. Если тебе лень идти за мышью и хочется найти игрушку на столе, я дам ее сам.

Говорят, что катланк втрое больше обычного кота, а умнее – вчетверо. В случае Крошки так и есть. Надеюсь, она не обиделась на имя. Почти всех домашних катланков называют Крошками. Как круглую собаку – Шарик, а худую – Стручок.

Между тем Крошка остановила выбор на обертке от пилюли. Стянула и принялась охотиться, недовольно пофыркивая, когда в ноздри попадали остатки снадобья.

Принимать его я повадился два года назад.

«Не надо пить такой крепкий кофе, – сказало сердце, – мне тяжело».

«А мне без него сонно», – ответил мозг.

Сердце и мозг заспорили. Как всегда, победил мозг и предложил запивать кофе лекарством. Теперь каждое утро к черному подъезду приходит не только молочница, зеленщица и мальчишка из пекарни, но и ученик аптекаря с недавно сделанной пилюлей. Она стала условием моего ежедневного кофе, а бумажка от нее – любимой игрушкой Крошки.

Любимой, но недолгой. Основное удовольствие от бумажки в том, что ее можно порвать в клочья. Когда обрывки стали такими мелкими, что не поиграешь, над столом опять возвысилась мордочка, а цепкие лапы утянули ложку. Она не успела долететь до паркета, как Крошка ухватила ее зубами и начала перекатываться на полу, подбрасывая добычу, будто вместо пойманной мышки забавлялась рыбкой.

Интересно, как сохранились катланки? Они не только живут в диких зарослях, но встречаются и в засохших садах Города. Может, дело в суеверии: убить катланка – к несчастью? Может, им просто везет? Может, их боятся?

Как выжил я – тоже непонятно. Я, князь Этьен зи Ома, уже пятый год один из четырех столпов Совета блюстителей Добродетели. Каждую неделю «Листок свободы» выходит с заглавной статьей, объясняющей, за что меня пора казнить. Странно, не правда ли?

***

Все началось с того, что король на меня обиделся за мнение о принципах налоговой системы. Три года спустя простил и пригласил на Осенний бал. Как позже выяснилось, с последствиями различной степени несчастья.

О новом королевском фаворите – графе Оллере зи Бента – я слышал многократно, но уединение не позволяло познакомиться с ним поближе. Другое имя – Оллер зи Реген, владеющий не графством Бента, а самим королем, – тоже было на шепотливом слуху. Граф боролся с некрасивым слухом тем, что не пропускал ни одной из красавиц, побеждал и хвастался победами на весь королевский двор.

Увы, с моей супругой получилось именно так. С разрешения его величества или без разрешения он принес из сокровищницы сундучок покойной королевы-матери, позволил моей жене надеть драгоценности, а лучший придворный живописец уже к вечеру вручил ей почти просохший портрет.

– Если тебя это обижает, дорогой, давай уедем в загородный замок, – проворковала супруга.

Я не согласился – очередная ошибка.

На следующий день у моих дверей были королевский шут и герольд. Шут привинчивал к дверям рога, вестник вручил бумагу, согласно которой мне одному надлежало отбыть в замок, а для утешения, если пожелаю, позволялось охотиться в соседнем королевском лесу.

Если автор этого плана надеялся, что я поколочу шута и заколю герольда – скорее всего, так, неподалеку зевала стража, – то он ошибся. Я перечитал бумагу, она требовала покинуть Город до полуночи. Солнце едва зашло, когда я уже прибыл во дворец, где давали малый бал. На ходу я так решительно размахивал бумагой с королевской печатью, что легко добрался до Золотого зала и выплеснул бокал вина в лицо обидчика.

– Это… Это смывается… – гневно закашлялся он.

– …в умывальном кабинете, – продолжил я, – слева за дверью. Что же касается другого варианта, не сомневаюсь, такое ничтожество, как вы, скорее выклянчит указ о моем аресте. В любом случае я жду у фонтана.

Фаворит побывал в умывальной, переоделся и прибежал к фонтану в компании друзей, споривших, кому быть секундантом и на какой минуте он пронзит унылого старикашку.

***

– Крошка, давай проверим, есть ли у меня шансы сейчас, – предложил я, присаживаясь к катланку. Выбросил правую руку вперед, ухватил ложку, летавшую между лапами.

Почти удачно. Но Крошка все же успела коснуться мягкой подушечкой моей руки. Я понимал – если бы выпустила коготь, пришлось бы звать лекаря.

– Да, ты права, Крошка. Надо сходить в зал не завтра, а сегодня.

***

Из спорщиков не выиграл никто. Я до сих пор не ощущаю себя убийцей – дурень просто налетел на мою шпагу, будто желая пощупать эфес, и почти в этом преуспел. Мимолетные секунданты толпись над телом до появления стражи.

Потом была камера в старой башне. Относительно просторная, с библиотекой и правом посещений в любое время. Этим правом пользовалась жена, она выполняла мои просьбы и была почти уверена, что я ее простил.

Потом целый день в городе бухало, гремело, а дым застилал солнце. Потом донесся грохот выбиваемых дверей. Скоро дошло и до моей.

Я сидел за книгой, когда ворвалась толпа незваных и неведомых гостей.

– Господ тоже держат под замком? – удивленно сказал один из них.

– Это же убийца фаворита, – донеслось сзади.

Я так и не покинул кресла. Меня вынесли на нем и под рукоплескания пронесли до главной городской площади…

Уже в темноте я, избранный в совет блюстителей Добродетели, был дома. На пороге встретила жена.

– Как я рада, – искренне сказала она.

– Что наш дом не сожгли в отличие от многих других и даже охраняют, – уточнил я. – Кстати, ты не заметила, что в городе стало тяжелее дышать?

– Да, – ответила супруга.

***

– Крошка, какая ты счастливая, – сказал я, возвращаясь в кресло. – Ты дышишь рядом с живыми цветами. А также засохшими цветами. А также среди сена и камней. А мне приходится стараться, чтобы этот несчастный Город не задохнулся окончательно.

Крошка сказала «мур-р» и стянула со стола третью добычу – сломанное перо.

Глава 7

Алина

Странное чувство онемения всего тела постепенно сходило на нет. Не менее странное чувство онемения всего мозга никак не хотело покидать мою голову. Кажется, в тот момент, когда гадкий Поползень втащил меня в туман, все мои способности здраво мыслить и четко действовать застыли дрожащим холодцом. Только сейчас постепенно появилось ощущение, что там, в самом центре меня, потихоньку оживают колкие горячие муравьи, как всегда бывает, если, к примеру, ногу отсидеть, а потом выпрямить.

Вот и мои мозги, судя по всему, потихоньку «выпрямлялись», для начала запустив в сознание огненных насекомых паники.

Слава богу, бороться с этой напастью я умела. Не то чтобы идеально, но глубоко вдыхать чуть затхлый воздух на два счета и выдыхать на три – на это меня хватило. Тут главное было не сбиться со счета и не позволить себе дыхания загнанной лошади.

Мы с моими сопровождающими шли по слегка замусоренной мощеной улочке между крепкими кирпичными стенами. Улочка плавно загибалась влево, и вскоре я сообразила, что меня ведут по сужающейся спирали в пределах относительно небольшого пространства. Поместья? Квартала? Непонятно.

И неудобно, потому что сбежать совершенно некуда – либо вперед идти, либо назад прорываться, в любом случае догонят, еще и накостыляют. Настоящая Филь-Филь, паршивка такая, замечательно придумала – украла мое лицо, а взамен подсунула мне собственную участь в виде какого-то там «песка». Понятия не имею, что это такое, и узнавать не стремлюсь. Но кто бы меня спрашивал?

И упираться ногами в брусчатку бесполезно по все той же причине – ничего не добьюсь, кроме пинка под одно интересное место. Остается что? Остается идти и готовиться: может быть, этот самый песок вовсе не такое страшное место. А более открытое, и оттуда получится слинять. А уже дальше буду искать Поползня и стену в тумане. Мало ли что он там ляпнул про «вернуться невозможно». Сам-то, паразит, дважды за цветами приходил, значит, и в третий раз сумеет открыть это неизвестно что. Тут главное – аргументы для него подобрать убедительные. Камнем по голове, например. Потом связать и пригрозить что-нибудь отрезать.

Да, я вот такая кровожадная. Потому что не фиг было похищать, сначала меня целиком, а потом мое лицо отдельно. И чтоб мне лопнуть, если я Поползня не отловлю. Даже если не получится использовать его как ключ от двери в родной дом – просто пришибу. Чтоб неповадно было.

Филь-Филь тоже стоило бы найти, но тут, как говорится, вопрос приоритета. Домой я хочу больше, чем повыдергивать волосья этой мошеннице и воровке. А дома, глядишь, и морок пропадет, мое родное и в целом симпатичное личико вернется к хозяйке.

Все эти мысли помогли мне не впасть в уныние и настроили на боевой лад. Даже походка стала тверже. Еще чего, сдаваться заранее! Не на ту напали. Переживу я ваш песок, а потом…

– Что, оклемалась маленько, Филь-Филь?

Мы как раз дошли до цели, во всяком случае узкая улочка кончилась тупиком. В перегородившей дорогу стене была небольшая, но массивная дверь, запертая на амбарный замок. Старший тюремщик не торопясь возился с ключами, а младший задорно толкнул меня локтем в бок:

– Правильно. Чего нос вешать? В первый раз, что ли? На вот. – Я почувствовала, как его рука скользнула в мое декольте, и уже хотела врезать наглецу по физиономии, когда поняла, что он не просто извращенец, а действительно пытается помочь. Ну, как помочь – парень насыпал мне в вырез тех самых вялых гвоздик, точнее оборванных с несчастных цветочков лепестков. Понятия не имею, на кой черт это нужно, но здешний дурдом так увлеченно крутится вокруг цветов, что лепестки – неспроста.

В любом случае стоит сначала разобраться и только потом отвешивать пощечины, кому сколько набежит к тому моменту. Это программа-максимум.

А минимум – это выжить вот прямо сейчас.

Мощный толчок в спину заставил меня почти вбежать в противно скрипнувшую при открытии дверь. Ноги моментально увязли в самом настоящем песке почти по колено. Громкий хлопок за спиной возвестил торопливое бегство охраны – так они боялись того, что внутри. Я слышала ругательства старшего и торопливый скрежет ключа в замке – кажется, у тюремщика тряслись руки и он никак не мог нормально запереть опасное место.

Я же была внутри. Стояла, словно застигнутый светом фар ежик посреди шоссе. И даже не моргала. Осматривалась, ежесекундно ожидая нападения со всех сторон. Или еще чего-нибудь ужасного – ведь не зря тюремщики были так испуганы?

Но секунды текли с тихим шорохом, совсем как песок под ногами, а ничего не происходило. Только солнце, как раз поднявшееся в зенит на безоблачном небе, начало припекать макушку.

Я оказалась в просторном – шагов тридцать – сорок в поперечнике – круглом дворике, со всех сторон ограниченном высоченными стенами. Двор был засыпан песком, обычным таким, чуть желтоватым. Довольно крупным. Поскольку я была в кроссовках и джинсах, особенного неудобства он мне не доставлял, хотя я и увязла почти по колено.

Тюремщики наконец справились с замком и ушли, их шаги и ругань замерли в отдалении. Стало так тихо, что аж уши слегка заложило. Но и только – по-прежнему никаких ужасов.

Я еще раз внимательно осмотрелась. Убедилась, что дальше коленей в песок не погружаюсь, а подошвы моих кроссовок уже нащупали там, в глубине, что-то твердое, почти как брусчатка на улице. Без особого труда вытащила ногу из ловушки и осторожно шагнула вперед.

К пляжу меня приговорили, что ли?

Через полчаса я с удивлением убедилась, что если и помру здесь от чего-то, то это будут банальные голод и жажда. И перегрев. Солнце палило уже нешуточно, а в этой рукотворной пустыне не было даже намека на тень. Во всяком случае беглый осмотр ничего похожего не выявил. Посидев минут пять у стены, я решилась на второй заход, точнее обход. Раз такое дело – почему бы не прощупать периметр? Та дверь, через которую меня сюда впихнули, стоит отойти от нее на несколько шагов, почти сливается со стеной. Может, здесь еще такие найдутся? А что, не может же мое невезение длиться вечно. В крайнем случае, если не сбегу, то хоть тенек себе организую. А то рубашка, повязанная вокруг головы на манер бедуинской куфии, – это лучше, чем ничего, но все равно не панацея.

Вот кстати, почему никто из стражников не обратил внимания, во что я одета? Ведь платье свое Филь-Филь унесла с собой. Значит, это все же иллюзия, а не обмен телами. Уже хорошо.

Под такие мысли я довольно бодро ползла вдоль стены. Потом встала, пошла. Потом от скуки пару раз подпрыгнула. И поняла, что допрыгалась.

Глава 8

Девы и юноши, старцы и дети,

Флагу свободы привержены вы!

Мы защитили в боях добродетель,

На баррикадах последней войны!

Совет блюстителей начинается с гимна Свободы. Едва мы сели с четырех сторон квадратного стола, как оркестр и хор за стеной не пожалели пальцев и легких. Это было нетрудно: цветов во дворце Совета достаточно, и каждый музыкальный трудяга очень хочет быть приглашенным еще раз.

Я застал королевские советы, при отце последнего монарха, молодой секретарь, не то чтобы рассчитывавший на карьеру, но не имевший ничего против нее. Перед тем как сесть, кланялись его величеству и быстро шептали молитовку Старобогу. Но точно никто не смотрел на губы другого, стараясь понять, молится тот или нет, – в юности такие вещи схватываются навсегда.

Со стороны наша четверка может показаться квадратом. На самом деле мы – пирамида. Три угла основания: блюститель Справедливости, блюститель Мира, блюститель Созидания – я. А над нами возвышается блюститель Добродетели.

Первым взял слово блюститель Мира, тучный заика. Идеальный военный министр, которого презирают и офицеры, и рядовые воины, а значит, он никогда не совершит переворот. Он доложил, что на границе порядок, соседи нас боятся и готовы честно торговать.

Я помнил времена, когда новая власть пыталась подарить Свободу и Добродетель соседним герцогствам и королевствам. Увы, в захваченных землях увядали не только цветы, но и колосья и деревья. Впрочем, вражеские ответные походы с целью завладеть ничейным королевством тоже оказались бесплодны – воины начинали задыхаться в самый неподходящий момент. Поэтому установился худой мир – наши мануфактуры, производившие прежде изысканные ткани, фарфоровую посуду, гобелены и прочие радости для наших аристократов, теперь производят то же самое для аристократов зарубежных. А из-за границы к нам спешат повозки со свежесрезанными цветами. За это все, между прочим, отвечаю я.

Ну ладно, слушайте отчет, неуважаемые негоспода.

Говорил я кратко: колеса крутятся, прялки прядут, живописцы покрывают вазы нашими знаменитыми рисунками. Обязательно добавил, что все соблюдают нормы Добродетели. Исправно трудятся на мельницу бюджета и городские театры, между прочим, каждый дает доход не меньше гобеленовой мастерской. Репертуар, уважаемые братья, тоже соответствует нормам, в этом сезоне две премьеры: «Уличенный щеголь» и «Раскаявшаяся куртизанка».

Добродетельные братья улыбнулись, и я воспользовался моментом подсыпать щепоть горечи: