Интересные истории

Где-то на середине пути девушка поняла, что меняется: её земная одежда сменилась золотым, как у Ангела, хитоном, на голове появился красивый венок из дивных цветов, за спиной девушка почувствовала крылья…

Когда лестница кончилась, то Надежда увидела райские сады с водопадами, большими деревьями с плодами, кругом гуляли животные, росли красивые большие цветы, в этой красоте отдыхали святые и просто праведные люди всех времён, многих Надежда узнала…

Тут появился Господь Иисус Христос в золотой ризе и венце и Его Пречистая Матушка в белых одеждах и пологе…

От благоговения Надежда опустилась на колени и низко поклонилась, а Иисус с доброй улыбкой поднял её и изрёк:

– Молодец, Надежда, достойный земной путь, ничего не скажешь, ты достойна стать Ангелом в раю! – тут Господь обратился к Деве Марии – Матушка, не хочешь взять её себе в услужение?

– С удовольствием… – ласково ответила Богородица.

– О, для меня это будет большая честь! Благодарю Вас, благоговею перед Вами и поражаюсь: какие же Вы всё-таки милосердные! – воскликнула счастливая Надежда…

– Ну, ступай, привыкай к небесной жизни, а потом расскажешь, как ты прожила этот год, и что тебе запомнилось… – заботливо изрекла Богородица.

– О, спасибо, мне есть, что вспомнить и рассказать! – с поклоном ответила Надежда…

Иосиф Прекрасный

Быль чудесную, быль старинную

Об Иосифе прекрасном пропою,

Чтобы, выслушав быль длинную,

Каждый Господу изрёк: «благодарю».

Жил мирно патриарх Иаков старец,

Двенадцать сыновей подмога в том,

Но младший сын, Иосиф, юный удалец,

Особо ясным награждён от Бога умом.

Вдобавок, юноша прекрасен был, как солнце,

Как тучи, его локоны черны, лик бел…

Он для отца был лучиком в оконце:

Иакова любил и спорить в жизни не посмел,

Работал в отцовском поле Иосиф изо всех сил,

Хотя за трудолюбие смеялись братья над ним,

Отец за усердие сыну халат вишнёвый подарил,

К очам – вишенкам, и любовался им одним…

Иосиф простодушно братьям обновку показал,

И разгорелись ненависть и зависть в братьях,

А Иосиф без подоплёки доверчиво сон рассказал:

« А мне сегодня ночью снилось, что, будто все мы

Работали усердно в поле, связали ржи снопы.

Мой посерёдочке остался, красивым и прямым,

А ваши поклонились ему, как господину рабы…».

И засмеялись злобно братья: « Эй, малой,

Хочешь сказать, что будешь нами править?!

Нет! Лучше нам расстаться с буйной головой,

Тебя по шее бы за сон такой ударить!».

Не понял Иосиф братьев гнева, наивно объяснил:

«Я сам ещё пока значения сна не знаю,

Но вижу вещие я сны, так Господь мне говорил…».

Братья закричали в гневе: «Никогда это не признаю!»

Однако, и не прошло три зари, как сон сбылся:

Отец за трудолюбие и ум Иосифа главным назначил,

Чтобы Иосиф работой управлял, юноша этим не гордился,

Но злобной зависти братья полны, и старший речь начал:

– Давайте, братья, от Иосифа избавимся хоть как!

Этот умник мне лично хуже редьки надоел!

Отец его любит больше нас и балует просто так!

Даже халат красивый вишнёвый на него надел!

А сны, и впрямь, вещие он видит, и толковать умеет,

Но мог бы и промолчать, чтобы нас не оскорблять!

Давайте выкопаем ловушку, он крикнуть не успеет,

Как упадёт туда, а что делать с ним, уже нам решать!

И выкопали яму братья большую, ветками накрыли,

Иосифа позвали, юноша резво к братьям подбежал…

В злорадстве братья все, как один, застыли,

Когда с испугом на лице юноша в ловушку упал.

– Братья мои, что сделать вы со мной хотите?!

Чем прогневил я самых дорогих мне людей?!

Ради отца и Бога меня вы пощадите!

Что задумали вы?! Мне страшно, скажите скорей! —

Просил Иосиф, братья задумались, но тут шёл караван,

Хозяин каравана в Египте торговал рабами

Из Ханаана, родины Иосифа, и близких ему стран.

Поторговавшись вволю, Иосифа братья продали.

Заплакал юноша и застонал, такую долю свою услыхав:

– Уж, лучше казни достойным любой вы меня признали,

Чем дали жизнь рабом, неволю и предательство познав!

Долог был путь в Египет, и цепи были очень тяжелы…

Иосиф утешал себя молитвой и вспоминать отца любил,

На братьев не сердился за рабства кандалы,

Лишь думал: «Чем я их прогневил? Чем не угодил?».

На рынке же рабов Иосиф, честь уязвлённую защищая,

Потасовку затеял с торговцем, хозяин хлыст достал,

Юношу гордого забить за неповиновение обещая,

Но тут богатый человек Потифар сказал:

– Этот еврей, как видно, крепкий парень!

И храбр! Плачу большую цену! Покупаю!

Покорно пошёл за новым господином Иосиф, ранен

И избит юноша был и думал горько: «Что делать? Не знаю…».

Потифар привёл Иосифа в имение богатое своё,

На соломе место выделил, хлеба велел слугам дать:

– Кушай, сегодня кончено злоключение твоё,

Еврей. Откуда ты и как тебя хоть звать?

– Меня зовут Иосиф, добрый господин,

Из Ханаана я, продали меня братья,

Теперь невольник я, в чужой стране один,

И, видно, не кончены ещё мои несчастья.

Но вы добры ко мне, можно ли узнать, почему?

– Я поразился очень, увидев тебя, нраву твоему,

Ты крепок, молод, силён, живой ум в твоих очах,

Хоть тяжка ноша на твоих плечах… —

Потифар Иосифу ответил и ушёл…

Так потекли в трудах тяжёлых Иосифа дни:

То на конюшне он трудится, то в поле день прошёл,

А мысли при работе у Иосифа вертятся одни:

«Как там отец, драгоценный воспитатель мой?

Как братья справляются? Простили или нет меня они?

Утешит кто отца в печали? Так хочется домой,

Но светят мне надежды слабой в вере огни.

Боже, прошу тебя, пусть господин мой новый

Отпустит за службу верную меня домой,

И пусть дом к скитальцу будет добрый,

Ласково встретят братья и отец родной…».

А Потифар служил у фараона, в годах был, уставал,

Но сам вёл хозяйство, хотя сметливый ум его сбой давал.

Не выдержал Иосиф и, когда тот слуг нанимал, сказал:

– Простите дерзость, господин, мою, но я б таких слуг прогнал!

Они не собираются работать, а платите вы дорого!

Сначала удивился Потифар, совет с Иосифом держал,

В конце совета вынес вердикт: « В управляющие тебе дорога!».

Иосиф управлять имением честно стал, уважал

Иосифа Потифар, юноша же, господина наряжает,

Распоряжения на день свой получает. Шёл разговор:

– Мой господин, амбар на зиму стоиться начинает,

Какой высоты его делать, чтобы не пробрался вор?

И конюхов мы новых приглашаем, сколько жалования

Определить? Ещё вам сообщу без ликования…

– Иосиф, ответ на всё ты мой знаешь:

Тебе я доверяю, делай, как нужным считаешь!

Затем Потифар к фараону отправился,

Иосиф же, помолившись, делами занялся…

Тут в скромное жилище Иосифа вошла Потифара жена.

– Госпожа? Где прислуга, что вам помочь должна? —

Иосиф удивился, но госпожа его за шею обхватила…

– Прислугу прогнала я, мы с тобой одни,

Тебя, Иосиф, я всегда страстно любила,

Так раздели со мною ложе любви в эти дни…

И не заставляй меня напоминать сейчас,

Что это не просьба тебе, а хозяйки приказ,

Ты – всего лишь раб, и должен выполнять,

Иначе, прикажу я тебя, Иосиф, бичевать! —

Такие речи расточала хозяйка, юноша,

Вырвался из объятий, ушёл спеша,

Но госпожа схватила Иосифа за рукав:

– Ты – раб, и отказать мне не имеешь прав!

– Рабом в душе я не буду и не был никогда!

Вы предлагаете мне грех против господина,

И грех прелюбодеяния, противный для Господа!

Ответить «нет» для меня – принцип, а не гордыня! —

Иосиф в гневе закричал, вырвался, ушёл…

« Стой же, Иосиф, тебе я отомщу за отказ!

Тоже мне место демонстрировать гордость нашёл!

Тебя могла бы запороть велеть прямо сейчас,

Но я иначе тебе отомщу, ты пожалеешь!» —

Подумала хозяйка, платье порвала и закричала:

– Уйди! На помощь, кто-нибудь! О, как ты смеешь!

На крик госпожи молодой своей слуг толпа прибежала.

– Что с вами, о, госпожа? – слуги вопрос задали.

– О, горе! – отвечала хозяйка, рыдая, – на меня напали!

То был Иосиф, судя по обрывку от халата!

Я выдам всем вам много серебра и злата,

Лишь подтвердите Патифару, что тот злодей Иосиф был!

Скоро со службы Патифар издалека прибыл,

Жена предстала перед ним в новом платье.

– Что за повод, дорогая, к переменам? – Патифар спросил.

– Ах, дорогой, случилось же со мной несчастье!

Обесчестить хотел меня кто-то! Иосиф это был!

Я отбивалась и халат его порвала, то слуги подтвердят!

Смотрит Патифар на оторванный рукав, узнаёт халат

Иосифа, подкупленные слуги на юношу клевету гудят.

И верит жене Патифар, и доброте своей не рад.

– Не бойся, дорогая, с подлецом я разберусь!

И больше уже так легко на обман не поведусь! —

Утешает жену Патифар, Иосифа зовёт и начал говорить:

– Я за службу добрую домой тебя хотел отпустить!

Что ж службу сослужил, глаза мои открыл,

Тебе прямая не домой, в тюрьму холодную дорога!

Рабом останешься, каким рабом и был!

Подлец, еврей, а вид-то гордеца и недотроги!

– Позвольте объяснить всё, господин! —

Попробовал Иосиф хоть как-то оправдаться.

– Нет, не позволю! Охрана! Увести!

С подлым рабом нечего мне объясняться!

И горько, и больно Иосифу, слёзы навернулись на глаза.

Когда юношу в камеру привели, то ручьём потекла слеза

И в слезах молился Иосиф, пугаясь горькой думы одной:

«Неужели не вернуться мне никогда домой?!»,

И подарок отца прижимал. Но когда утихла боль,

Увидел двух сокамерников Иосиф, спор услыхал:

– Птицы во сне славу означают, а вот в чём соль

Моего сна, я не понимаю и не понимал…

– Нет, сон твой проще, мой сложней. Тоскливо…

Иосиф понял, что о сновидениях спорят господа,

Остановил их: «Ах, как спорить некрасиво!

Расскажите мне ваши сны, Господь тогда

Может мне послания те растолковать,

Быть может, то спасёт или погубит вас, как знать…»

И первый сокамерник Иосифа отвечал:

– Не знаю, чтобы сон мой странный означал,

Но виночерпий я, и снился мне поднос,

На нём я фараону три чаши вина принёс,

И фараон из каждой чаши выпивал…

Объяснял Иосиф: « Твой сон хороший исход означал.

Через три дня отпустят тебя, вернёшься ты на службу,

И заслужишь от фараона почёт и дружбу!».

Второй сокамерник такую речь говорил:

– Я хлебодаром фараону всю жизнь служил,

И снилось мне, что несу фараону три булки хлеба,

Но склевали их вороны, спустившиеся с неба…

– То очень дурной сон, признаюсь я тебе:

Через три дня казнят тебя, мой друг, увы… —

Отвечал Иосиф честно, как себе.

К удивлению всех, через три дня сбылись сны!

Казнён хлебодар, а виночерпий к службе приступил.

В то время фараон в задумчивости был,

Жрецов созвал, гадателям платил,

И только об одном правитель старый их просил:

– Я предчувствую своей старческой душой,

Что сон я видел вещий, не простой:

Сначала шли семь здоровых, упитанных коров,

Потом семь больных, таких худых, что нет слов.

Что может сон странный сей означать?

Никто не решался фараону отвечать,

Никто ответа не мог вразумительного дать,

А виночерпий вдруг встал вспоминать:

– О, великий фараон, когда я был в тюрьме,

Сидел там раб-еврей, мой сон он объяснил,

И сокамерника моего, растолкует сон сей!

Совсем юнец, но такого умницу любой бы похвалил!

Сначала гнев страшный на фараона напал:

– Ты думаешь, что ты сейчас сказал?!

Раб?! Еврей?! Какой гадкий совет!

– Позвольте, господин мой, нет!

Он красив, и праведен, и умён!

Несправедливо юноша был осуждён,

Иосиф, хоть и юн, знает тайны Вселенной и комет!

Лишь только он вам дельный даст совет!

Засомневался в своей правоте фараон:

– Что ж, если твой раб-еврей так умён,

Зови его, пусть объяснит мой сон,

Ибо и аппетита, и покоя я уже лишён…

Иосифа скорее слуги к фараону привели.

Смотрит внимательно надменный властелин:

Распахнуты Иосифа карие глаза, волосы длинные отрасли

Ниже плеч, бел и чист лик… «Зачем вы звали, господин?» —

Прервал размышления фараона Иосиф вопросом.

Обратился фараон к юноше: «Ты, говорят, толкуешь сны,

Талант и ум сметливый твой пользуются спросом.

Приснился странный сон мне, и, будем честны,

Он душу старческую беспокоит слишком мою,

Чтобы кто-то дал токование ему, богов молю.

Тебя за ум хвалили, свой сон тебе я расскажу…».

«Я разрешения помолиться своему Богу попрошу.

У Него на всё происходящее есть ответ…—

Фараон дозволил, Иосиф помолился, сон выслушал… —

О, великий фараон, то не простой сон, я дам вам совет:

Семь здоровых коров означаю года, когда заглушал

Египет обильный урожай, семь же коров больных

Означают семь лет неурожайных, засушливых.

Пока идут семь урожайных лет, запастись

Зерном нужно хорошо, чтобы в голод спастись.

Найдите честного и умного человека, чтобы вам помог

Преодолеть страшного препятствия порог…».

Воскликнул фараон: « Честнее я тебя, Иосиф, не встречал!

Хочу, чтобы ты за урожай наш отвечал,

Дарю тебе перстень драгоценный и большой,

В знак того, что ты – не раб, а наместник мой!

Пусть Бог твой пребывает с тобой,

А, если службу хорошо сослужишь, отпущу домой!».

Иосиф рад за слова такие расстараться,

Запасать зерно в амбарах и правильно хранить…

Сметливый ум тут станет пригождаться,

Но не переставал юноша об одном Бога молить:

«Хочу обнять скорей отца и братьев!

Спасибо, что веры священным огнём,

Надежду ты зажёг через несчастья!

И обмануться я боюсь только потом…».

Семь урожайных лет прошли сплошным трудом,

Затем засуха случилась страшная кругом,

И лишь Египет трудами Иосифа не горюет,

Сам хорошо живёт, зерном везде торгует.

У фараона Иосиф в почёте, злате, серебре,

Но просится домой, тоскует Иосиф по своей семье,

Отвечает фараон: «Ещё ты нужен мне!

Спасти от голода Египет поручено тебе!».

Торгует Иосиф, как всегда зерном,

На звук речи знакомой голову поднял…

«О, Боже мой! Быть может это я сном

Крепким сплю или вижу в бреду видение, не понял!!!» —

От счастья и страха чуть под стол не прячась,

Иосиф в мыслях громко восклицал…

Читатели мои, мыслям юноши не удивляйтесь:

Он в гостях братьев-предателей узнал!

«Быть может, то – сон или видение?

Я их люблю, но боюсь как привидение!».

Юноша слушает братьев и слуг разговор, руки дрожат,

Иосиф долгожданной встрече рад и не рад!

Смиренны братья, скромно с поклоном просят:

– О, господин, продайте нам зерна!

– Вы у меня почётнейшие гости, за стол вас пригласят,

И зерна я дам вам бесплатно три челна! —

Отвечает Иосиф, папирусом закрывшись, вздыхает:

« Надеюсь, они меня не сразу же узнают!»…

И, притворившись важным господином, юноша вопрошает:

– Вы – братья? Сколько вас в семье?

Какой принадлежите вы земле?

Какому народу? Спрошу вас, наконец,

Как чувствует себя ваш отец?

– Мы – братья все, мы шли из Ханаана,

Далёкой еврейской земли,

Чтобы купить у вас, господин, зерна,

Только так от голода спастись мы бы могли…

Отец наш день и ночь плачет,

Он младшего сына потерял,

Но для вас это ничто не значит,

Его, наверное, зверь дикий растерзал…

Нахмурился Иосиф, гневно размышляет:

«Значит, зверь дикий?! Как не совестно лгать!

Когда-то они смогли меня в рабство продать,

Но, может, покаются, кто знает?».

И проверку хитрую Иосиф задумал,

Юноша слуге верному сказал:

– Чашу со стола подложи в мешок тому, кто мал,

И промолчи, что я это сделать приказал!

Чаша попала в мешок одиннадцатого брата, Вениамина,

Братья, ничего не заподозрив, отправились домой,

– Стойте! – закричал солдат – пропала чаша господина!

Открывайте мешки, кто-то из вас увёз её с собой!

Нашлась чаша, предстали, словно воры, братья.

«Нам за грех наш такие, наверное, несчастья…» —

Братья дружно все как оправдаться им гадали…

– Так вот как вы на доброту мою отвечали! —

Иосиф возмущение и гнев изобразил —

Теперь большой долг на вас я возложил,

Но я прощу вам долг, отдайте в рабство мне Вениамина,

Иначе разоритесь вы, такая вот картина!

Но братья хмурые со склонённой головой

Ответ держали искренний такой:

– Прости нас, господин, тебе не всё сказали:

Иосифа, младшего из нас, не звери разорвали…

Его отец уж шибко больше нас возлюбил,

Иосиф и добр, и красив, и умён, и трудолюбив был…

Мы в гневе в рабство его продали,

Но гнев прошёл, и очень мы страдали,

И каялись мы триста тысяч раз,

Молились, чтоб Господь его там спас,

Конечно же, и в Египте искали…

Но слишком много в Египте рабов!

Мы умоляли, плакали и подкупали,

Так стыдно, больно, что нет слов!

Так что лучше разоримся,

Чем с Вениамином разлучимся!

А Иосиф, надеемся, сможет нас простить…

Так говори, господин, сколько платить!».

Лица от скорби закрыв, заплакали все братья…

Иосифа сердце чуть не разорвалось от счастья!

Дышать не может юноша от радости слёз!

Он украшение головное снял, слезами грим стёр,

Воскликнул: « О, милые, родные мои братья,

Как рад я видеть вас и заключить в объятья!

О, если б знали вы, что довелось мне пережить!»…

В ответ рыдают братья: «Иосиф?! Как это может быть?!

Прощения мы просим у отца, у Господа и у тебя,

Прости нас, младший брат, любя!».

Иосиф в братьев обнял и сказал:

– Я столько лет секунды этой ждал!

Благодарю я небо со Творцом!

Переезжайте ко мне вместе с отцом!

И воссоединилась дружная семья,

На той счастливой ноте закончу историю я.

Смута

С чего всё началось

– Здравствуй, здравствуй, Татьяна! Ну, проходи! – поприветствовала с порога юная девушка по имени Ульяна свою подругу, которая пришла в гости.

Прошли девоньки в горницу, да стали о девичьих своих делах разговор вести: косами мериться, женихами хвалиться да нарядами, обсуждали рецепты, рукоделия секреты, и что на Руси-матушке делается, а правил тогда уже царь Михаил Романов двадцать лет. Всё уж переговорили, зазевали: скучно в тереме, да и всего по шестнадцать лет красавицам, нечего ещё вспомнить.

– Слушай, Татьяна! У меня служанка есть, она ещё смуту помнит! – вдруг с интересом в глазах сказала Ульяна.

– Да не уж то! Зови, пусть расскажет! – поразилась Татьяна.

Ульяна ушла в дальние палаты, а через несколько минут вернулась со скромно, но добротно одетой женщиной лет пятидесяти. И взгляд, и вид этой женщины были суровы, казалось, что внутри она переживает тяжелейшее горе, но осанка её была так величественна, что, казалось, никакое горе не может её сломать.

Под строгим взглядом этой женщины девицы вздрогнули.

Женщина поклонилась и спросила:

– Зачем вы меня звали, госпожа?

– Аграфена, ты смутное время видела, расскажи… – робко приказала Ульяна.

Да, Аграфена была лишь служанкой родителей Ульяны, но с такой сильной женщиной можно было разговаривать только робко.

– Боюсь, не по нраву придётся, госпожа, вам мой сказ, но расскажу всё, как было…

Девушки слушали с восхищением, а Аграфена рассказывала и снова переживала самый тяжёлый отрезок своей жизни…

Рассказ Аграфены

Мне тогда было как вам, где-то лет шестнадцать, а, может, чуть больше, уж не упомню, когда царь Иван Грозный правил и жил с царицею Марией Нагой, а я прислуживала царице, и были мы большими подругами. Помню, едем в санях зимой, на ней шуба соболья, на мне попроще – лисья. Держит она меня за руку и приговаривает, что, мол, все в царских палатах сплетники, одна я ей верна. Вдруг останавливает торговца драгоценностями и говорит:

– Выбирай любое! Оплачу!

Я перстень выбрала, красивый, дорогой. Он у меня по сей день хранится на тот случай, если без денег останусь. А потом Иван Грозный, старый дурень, не понимаю, что ему в Марии Нагой не нравилось, нашёл себе новую жену, а Мария Нагая уже тяжела была вот нас в Углич, в монастырь сослали. Там Мария Нагая родила сына, Дмитрия, а меня нянькой главной назначила. Ох, я и любила Дмитрия, как родного сына! Шло время, Ивана Грозного на троне сменил Фёдор Иоаннович, за которого, это всем на Руси было известно, правил Борис Годунов, потом на престол встал сам Годунов, а нам было всё равно. Нам было важнее то, что наше чадо драгоценное, Дмитрий, растёт и радует нас своей набожностью, послушанием, умом не по годам, а исполнялось ему восемь лет.

А красивый! Ангел был, а не дитя. Всё любил в окрестностях гулять, на свирели играть, цветы рвать. Так случилось, что проворонила я его, ох, грешная, проворонила…

Как-то вечером мы гуляли во дворе возле монастыря, только Дмитрий под моим присмотром, вдруг через забор мой миленький Василёк заглянул, да поманил рукой. Вы меня не осуждайте, девица я была молодая, красивая, а в монастыре скучно было, вот я и завела дружка…

Вот я стою, Васильку подмигиваю, а сама думаю, чем бы царевича занять. Взяла ножик, показала Дмитрию, как в тычку играть, да и пошла с Васильком. Сидим мы за селом на завалинке, милуемся, вдруг как услышу вопль! У меня мурашки по коже пробежали: ведь это у меня кричат, я голос Марии Нагой сразу узнала…

Бегу, света Божьего не вижу, прибежала к монастырю, а меня у входа Мария Нагая за плечи схватила, трясёт и кричит на меня не своим голосом:

– Ты, дура, за сыночка моего отвечала, только ты видела, кто его убил! Говори, кто!!!

А я стою, как водой облитая, думаю, как сказать, что меня не было. Вдруг вижу: двое слуг Годуновых идут. Я сразу сообразила, как выкрутиться: указала на них и говорю:

– Они, проклятые, царевича погубили!

Что тут началось! Я под лавкой спряталась…

Выгнала меня Мария Нагая, устроилась на конюшню я.

Ох, и испугалась я, когда сам царь Борис Годунов приехал, стал разбираться что к чему, да отчитал всех, да в Сибирь тех, кто его слуг побил, сослал, да колокол, что бил набат, сослать велел. На десять лет всё успокоилось. Казалось бы, что всё успокоилось…

Я воду несла с колодца, когда ко мне два витязя подошли, говорят:

– Давай-ка, девица, поможем…

Несут воду, а сами ухмыляются, довели до конюшни, а потом поставили воду и меня под белы рученьки:

– Тебя царь видеть желает!

Привели меня в подвал, стою я перед Борисом Годуновым, дрожу от страха, а он брови хмурит, смотрит на меня косым взглядом. Я взгляд опустила, только прошептать сумела:

– Отпустите меня, не виноватая я…

– Скажи, холопка, ты видела, что царевич Дмитрий погиб?

Я молчу. Не знаю, что сказать.

– Ты, Аграфена, не молчи, а то ведь заставлю говорить! – грозно сказал Годунов и приказал своим людям – Раскалённым железом её!

– Нет!!! – закричала я от страха, упала на колени, заплакала – Нет!!! Не надо железом!!! Видела, царь-батюшка! Видела, что царевич погиб… – солгала я…

… До сих пор это малодушие себе простить не могу…

– Ну… ладно… пустите её, она мне больше не нужна! – приказал Борис Годунов, меня вывели из подвала, сказали, что я могу идти на все четыре стороны.

Я иду и одна мысль у меня: «Почему Годунов задал мне такой вопрос? Может, царевич жив?». И руки затряслись у меня от этой мысли. А через какое-то время моим рассуждениям добавились и слухи о том, что в Польше прячется царевич Дмитрий. Правда, некоторые считали, что это – самозванец, расстриженный монах Гришка Отрепьев, но я не верила. Не верила до одного дня…

Нас тогда согнали и сказали, что Борис Годунов скончался, и мы должны новому царю присягнуть. Я, как самая смелая, спросила:

– А как хоть зовут нового царя и чем это он сына Бориса Годунова, царевича Фёдора, хуже?

На меня закричали:

– Что б ты понимала, холопка! Фёдор Годунов – худород, а новый царь – сын Иоанна Грозного, Дмитрий!

У меня сердце ёкнуло: не уж то мой Дмитрий?! Да живой, здоровый! На радостях с криком: «Да здравствует царь Дмитрий Иоаннович!» побежала, меня остановили:

– Стой, дорогу уступай: новый царь идёт!

Смотрю я во все глаза, а Дмитрия своего не вижу. Вижу только идёт богато одетый низенький рыжеволосый плюгавенький уродливый человек.