Люди зимы

Это было очень необычное кольцо, явно вырезанное вручную из прочной, пожелтевшей кости. И оно было очень, очень старым. Всю его поверхность покрывали непонятные символы и письмена на неизвестном Мартину языке. И все же стоило ему взять кольцо в руки, как ему начинало казаться, будто оно разговаривает с ним, нашептывает странные вещи, нагревается и пульсирует, как живое. Поначалу ему было даже немного не по себе, но потом Мартин решил, что кольцо – это что-то вроде знамения, которое означает, что его полоса невезения скоро закончится.

Он принес кольцо домой, как следует отчистил его и положил в красивый бархатный мешочек. В рождественское утро Мартин оставил мешочек на Сариной подушке и стал с нетерпением ждать, как она отреагирует. На настоящие рождественские подарки у них никогда не было денег, но Мартину всегда хотелось преподнести жене что-нибудь особенное – что-то такое, что могло бы ее по-настоящему обрадовать. В том, что кольцо ей понравится, он не сомневался, ведь оно было такое красивое, такое изящное, почти… волшебное. А Сара, по его глубокому убеждению, давно заслуживала именно такого подарка.

И действительно, когда Сара увидела на подушке мешочек, ее глаза засверкали от радости, но стоило ей заглянуть внутрь, как выражение ее лица резко изменилось, а руки затряслись. В следующее мгновение она отшвырнула от себя мешочек, словно там лежал отрезанный человеческий палец.

«Где… где ты взял это кольцо?» – спросила она дрожащим голосом.

«Нашел. Оно лежало на краю поля, почти у самого леса, – ответил Мартин. Он ничего не понимал. – Ради бога, Сара, что случилось?»

«Выброси его немедленно! – велела она. – Отнеси обратно и закопай!»

«Но почему?!»

«Обещай, что сделаешь именно так, как я сказала! – воскликнула Сара, схватив его за воротник рубашки. – Обещай, слышишь?!»

Она выглядела не на шутку напуганной, но в ее глазах Мартин разглядел какое-то странное отчаяние и боль.

«Я… я сделаю, как ты сказала. – Он убрал кольцо обратно в мешочек и сунул в карман. – Обещаю. Ты, главное, успокойся…»

Но кольцо он не закопал и не выбросил. Оно стало его личным талисманом, амулетом, обещавшим удачу.

Убедившись, что кольцо по-прежнему надежно спрятано и не выпадет из кармана даже случайно, Мартин шагнул к окну. В неверном, зыбком свете раннего утра он увидел, что снег, начавшийся вчера вечером, шел всю ночь. Теперь, чтобы по дороге перед домом снова можно было пройти, придется как следует поработать, разгребая снег лопатой и укатывая тяжелым катком, прицепленным к лошадиной упряжи. А ведь если верить его разнывшейся ноге, на носу новый буран! С другой стороны, если сейчас он управится с уборкой двора достаточно быстро, можно будет взять ружье и отправиться на охоту. В лесу свежевыпавший снег ему даже поможет: во-первых, на нем будут видны все следы, а во-вторых, по глубокому снегу преследовать оленей будет проще. Ну а если не повезет с оленем, быть может, ему удастся подстрелить индейку или куропатку. Или зайца… На мгновение Мартин представил, как обрадуется Сара, когда он принесет домой свежее мясо. Она улыбнется ему, поцелует, а потом наточит свой самый лучший нож и примется за работу, пританцовывая и мурлыча себе под нос песенку, которую Мартин хорошо знал. Он слышал ее много раз, и она казалась ему одновременно и веселой, и немного грустной, но что это за песня или мелодия, Мартин сказать не мог. Ни от кого другого он ничего подобного не слышал. Однажды он спросил, откуда Сара знает эту песенку, и она ответила, что выучила ее, еще когда была совсем маленькой девочкой.

По узкой, крутой лестнице Мартин неловко спустился в гостиную, выгреб из камина золу и разжег огонь. Потом он направился в кухню и растопил плиту, стараясь не греметь тяжелой железной заслонкой. Мартин знал – если Сара услышит, что он возится в кухне, она сразу спустится, а ему хотелось, чтобы она еще немного отдохнула, лежа под теплым одеялом рядом с маленькой Герти.

Пустой желудок Мартина скрутило голодным спазмом. Вчерашний ужин состоял из скудной порции картофельного пюре с крошечным кусочком зайчатины. Бо́льшую часть мяса он испортил, выпалив в зайца крупной дробью.

«Ты что, не мог целиться в голову?» – спросила его Сара.

«В следующий раз пойдешь на охоту сама», – отозвался Мартин и подмигнул жене. Он хорошо знал, что Сара стреляет лучше него. Кроме того, Сара умела отлично разделать любую добычу: ей достаточно было сделать всего несколько движений ножом, и шкура сама слезала с убитого зверька. Сам Мартин действовал куда менее ловко и почти всегда ухитрялся испортить шкуру.

Убедившись, что дрова в плите занялись, Мартин натянул теплую зимнюю куртку и кликнул собаку, свернувшуюся в углу на старом половичке.

– Идем, Шеп, – сказал он. – Идем, старина. Вставай.

Шеп приподнял крупную голову, недоуменно посмотрел на хозяина и снова уронил ее на передние лапы. Он был уже стар, и возможность поваляться в свежевыпавшем снегу его отнюдь не прельщала. В последнее время пес и вовсе слушался одну только Сару. Он был последним в длинной череде Шепов – отдаленным потомком самого первого Шепа, охранявшего ферму, когда Сара была еще девочкой. Как и все его предки, нынешний Шеп был крупным, поджарым псом с лобастой головой и мощными челюстями. Сара утверждала, что отцом самого первого Шепа был волк, и Мартин никогда в этом не сомневался: даже сейчас, через несколько поколений, волчья кровь давала о себе знать. Чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть на пса повнимательнее.

В конце концов Мартин вышел из дома один. Он направился в хлев, решив сначала покормить ту немногую домашнюю живность, которая у них еще осталась: двух ломовых лошадей, худую как смерть корову молочной породы и несколько кур-несушек. Заодно, подумал Мартин, можно будет собрать свежие яйца к завтраку. При условии, конечно, что в гнездах вообще отыщутся яйца – в это время года куры неслись крайне неохотно.

Солнце только-только поднялось над горой. Снег почти прекратился – теперь он падал редкими мохнатыми хлопьями, но Мартин знал, что к вечеру опять разыграется метель.

Стоило ему сделать шаг с крыльца, как его ноги ушли в снег почти по колено. Значит, на охоту придется надеть снегоступы, понял Мартин. Увязая в глубоком снегу, он неловкой походкой пересек двор и, обогнув хлев, зашел с тыльной стороны, где находился пристроенный курятник. Мартин любил кормить кур – ему очень нравилось смотреть, как они с кудахтаньем толпятся у выдолбленной колоды, куда сыплется свежее зерно, нравилось вынимать из гнезд теплые, твердые яйца.

Кроме того, куры давали ему и его семье так много, а взамен требовали так мало!

У каждой курицы было даже собственное имя. Их придумала Герти. В курятнике жили Королева Вильгельмина, Флоренс Великая, Княгиня Реддингтонская и еще восемь других (до прошлого месяца у них была целая дюжина, но потом одну унесла лисица). У каждой курицы была и своя история, которую тоже сочинила Герти, но подробности Мартину запомнить никак не удавалось. Несколько месяцев назад – в ноябре – девочка сделала каждой несушке колпачок из цветной бумаги и даже испекла специальный куриный пирог из кукурузной муки. «У курочек будет званый ужин!» – сообщила она родителям, и Мартин с Сарой смеялись до слез, глядя, как их дочь гоняется за Флоренс и Вильгельминой, пытаясь надеть на них головные уборы.

Обогнув угол хлева, Мартин резко остановился и невольно ахнул. На снегу возле курятника среди разбросанных перьев алело кровавое пятно.

Лисица вернулась.

Тяжело припадая на искалеченную ногу, Мартин шагнул вперед. Для него не составляло труда понять, что здесь произошло. Цепочка лисьих следов вела от леса к курятнику. Второй след, отмеченный крошечными красными капельками, уходил к лесу.

Наклонившись, Мартин снял рукавицу и коснулся алого пятна кончиками пальцев. Кровь была свежей, она даже не успела замерзнуть. Потом он обследовал стену и обнаружил в самом низу подгнившее бревно. Лисица разрыла снег, расширила дыру и пробралась внутрь.

– Проклятье!.. – прошипел Мартин сквозь стиснутые зубы и открыл дверь курятника. Внутри он обнаружил еще двух загрызенных кур. Никаких яиц, конечно, не было и в помине. Уцелевшие несушки, испуганно кудахча, сгрудились в дальнем углу.

Мартин заложил дыру в стене тяжелым обрубком бревна, тщательно запер дверь и поспешил в дом за ружьем.

Герти12 января 1908 г.

– Скажи, когда снег становится водой, он помнит, как был снегом? – спрашиваю я.

– Не думаю, что у снега есть такое свойство, как память, – отвечает мне мама.

Снег шел всю ночь. Когда утром я выглянула в окно, все вокруг было укрыто им как пушистым толстым одеялом – белым и чистым одеялом, скрывшим следы, и дороги, и любые другие признаки существования людей. Казалось, весь мир только что родился заново и был свежим и юным.

В школу я, конечно, сегодня не пойду. Правда, я люблю мисс Делайлу, но куда больше мне нравится оставаться дома, с мамой.

Мы с мамой лежим в кровати под теплым одеялом, прижавшись друг к другу как две запятые в кавычках. Я уже знаю, что такое кавычки, запятые, точки и вопросительные знаки – всему этому меня научила мисс Делайла. Некоторые книги я читаю уже по-настоящему хорошо и почти все понимаю, но некоторые – такие, как Библия – ставят меня в тупик.

Библию мы читали в классе, а потом мисс Делайла рассказывала, что у каждого человека есть бессмертная душа.

«Душу дает человеку Бог», – сказала она.

Я спросила ее про зверей, но мисс Делайла ответила, что у животных души нет. Я, однако, думаю, что она ошибается. Я думаю – душа и память должны быть у всех: у тигров, у роз и даже у снега. И конечно, душа должна быть у старого Шепа, который целыми днями спит у огня. Глаза его закрыты, но лапы то и дело подергиваются, потому что во сне он по-прежнему молод. А как, скажите на милость, можно видеть сны, если у тебя нет ни души, ни памяти?..

Мы с мамой натянули на головы одеяло, поэтому нам тепло и уютно. Правда, под одеялом довольно темно – совсем как в глубокой пещере под землей или в медвежьей берлоге.

Темноты я не боюсь. Когда мы играем в прятки, мне нравится прятаться под одеялом или под маминой кроватью. Я еще не очень большая и могу втиснуться в самые узкие щели, поэтому маме приходится искать меня довольно долго. Мое самое любимое «прятальное место» – стенной шкаф в комнате мамы и папы. Я люблю чувствовать, как прикасается к моему лицу их одежда; тогда я представляю себе, будто иду сквозь дремучий лес, где ветви мягки, а листва пахнет домом – мылом, дымом очага и розовой водой, которой мама иногда ополаскивает руки. В дальней стенке шкафа есть расшатавшаяся доска, которую можно сдвинуть в сторону. Если проползти в отверстие, окажешься в бельевом шкафу в коридоре – под полками, на которых сложены чистые простыни, полотенца и скатерти. Иногда я совершаю обратное путешествие – забираюсь в бельевой шкаф и вылезаю в родительской спальне. Чаще всего я проделываю это по ночам – мне нравится смотреть на маму и папу, когда они спят. В такие минуты я чувствую себя совершенно по-особенному, как будто я дух или призрак, а не обычная, живая девочка. Кроме того, это очень приятно – не спать, когда все вокруг спят, и только мы с луной тихонько глядим на маму и папу и улыбаемся.

Мама находит в темноте мою ладонь и рисует на ней кончиком указательного пальца невидимые буквы.

«В-с-т-а-е-м?» – читаю я.

– Нет, мамочка, еще немножко! – прошу я и сжимаю ее пальцы. Мама вздыхает и крепче прижимает меня к себе. Ее много раз стиранная ночная рубашка сшита из мягкой фланели, и я, не удержавшись, глажу ее податливые складки.

– Что тебе снилась, моя сладенькая? – спрашивает мама. Голос у нее тоже мягкий и шелковистый, как тонкое льняное полотно.

Я улыбаюсь, потом в свою очередь беру ее за руку и пишу на ладони:

«Голубая собака».

– Вот здорово! И ты снова каталась у нее на спине?

Я несколько раз киваю, стукаясь затылком о твердый подбородок мамы.

– А куда она возила тебя на этот раз? – Мама целует меня сзади в шею, и ее дыхание щекочет короткие волоски на моей коже. Однажды я сказала мисс Делайле, что мы все, наверное, отчасти животные, потому что на коже каждого человека есть что-то вроде меха. В ответ учительница засмеялась и сказала, что это все глупости.

Иногда, когда мисс Делайла смеется над какими-то моими словами, я кажусь самой себе совсем крошечной и глупой, как младенец, который только-только учится говорить.

– Она возила меня посмотреть на леди со спутанными волосами, которая живет в дупле старого толстого дерева, – отвечаю я. – Только на самом деле она не живет, потому что уже давно умерла. Она – одна из Людей зимы.

Я чувствую, как мама настораживается.

– Из Людей зимы?

– Я их так называю, – объясняю я, поворачиваясь к маме лицом. – Это люди, которые застряли между нашим и другим миром и могут только ждать… Они живут в таком месте, где все такое холодное, бледное, как зимой, где ничего нет, и ничего не происходит, и все, что им остается – это ждать весны.

Мама сбрасывает одеяло и как-то странно на меня смотрит. Кажется, она обеспокоена или даже встревожена.

– Все в порядке, мама! – спешу я ее успокоить. – Леди, к которой я ездила, она… В общем, она не из тех – не из плохих…

– А что, бывают и плохие? – спрашивает мама серьезно.

– Они не плохие, а просто… очень сердитые. Им не нравится, что они застряли, вот они и злятся. Многим хотелось бы вернуться, но они не знают как. И чем больше они стараются найти обратную дорогу, тем сильнее сердятся. Ну а некоторым просто одиноко, и единственное, чего они хотят, это с кем-нибудь поговорить.

Мама окончательно отбрасывает одеяло в сторону. В комнате очень холодно, и мое тело мгновенно покрывается пупырышками, словно его колют сотни ледяных игл.

– Пора вставать! – говорит мама чуть громче, чем следовало бы. – Сделаем домашние дела, позавтракаем, а потом попробуем что-нибудь испечь. Как ты на это смотришь?

Она встает и принимается застилать постель, тщательно разглаживая простыню. В эти минуты она очень похожа на большую хлопотливую птицу.

– Что испечь? Может, печенье с патокой? – с надеждой спрашиваю я. Это печенье я люблю больше всего на свете. И Шеп тоже, потому что теперь, когда он состарился, ему дают вылизать миску. Папа говорит, что мы его окончательно избаловали, но мама считает, что Шеп это заслужил.

– Да, печенье с патокой, – кивает мама. – А теперь беги к папе и узнай, не нужно ли ему помочь задать корм лошадям и корове. И принеси яйца, ладно? Они нам понадобятся для печенья. Хоть сколько-то там должно быть… – Она задумчиво смотрит на меня. – И еще, Герти… – Мама берет меня за подбородок и поворачивает к себе так, чтобы я смотрела ей прямо в глаза. Глаза у нее светло-карие и блестят, как рыбы в ручье. – Не рассказывай папе про свой сон, ладно? И о Людях зимы тоже не говори. Он… он тебя просто не поймет.

Я с энтузиазмом киваю и спрыгиваю с кровати на пол. Сегодня я – зверь из джунглей. Лев или, может быть, тигр – хищник с большими клыками и острыми когтями, который живет далеко за морем – в тропическом лесу, где всегда жарко и темно. Мисс Делайла показывала нам книжку, в которой были картинки всех животных, каких благочестивый Ной взял с собой в Ковчег: лошадей и быков, слонов и жирафов. Больше всего мне понравились большие кошки. Я знаю, что они умеют ходить очень тихо и беззвучно крадутся в ночи – совсем как я.

– Р-р-р!.. – рычу я, покидая спальню. – Берегись, папа! Самый большой тигр в джунглях уже близко. Если ты не поостережешься, он проглотит тебя целиком, вместе с костями и ботинками.

Мартин12 января 1908 г.

Мартин знал Сару с рождения. Ее родные жили на ферме у подножия высокого холма в трех милях от городка. Местные жители называли холм Чертовы Пальцы, потому что на самой его вершине торчали пять высоких голых скал, похожих на воздетую к небесам гигантскую руку. «Про́клятая земля! – говорили об этом месте старожилы. – Место, где обитают призраки». Земля на ферме и в самом деле была не слишком плодородной – сплошная глина и камни, и все же Харрисонам удавалось выращивать на своем участке сколько-то картофеля и репы, которую они обменивали в городе на муку и сахар и таким образом сводили концы с концами. Впрочем, то, что каждый грош достается им нелегко, видно было сразу. Все Харрисоны были болезненно худыми, если не сказать – тощими, с темными волосами и глазами, и только Сара была другой. На солнце ее волосы отливали золотом, а в светло-карих глазах плясали яркие искорки. Мартину она казалась пришелицей из другого мира – не то сиреной, не то русалкой, не то еще каким-то сказочным существом, о каких он только читал в книгах, но не думал, что они могут существовать на самом деле.

Мать Сары умерла через считаные часы после рождения дочери, и старый Джозеф Харрисон растил Сару и двух старших детей один. Правда, в городе ходили слухи, будто одно время у него была какая-то женщина, которая жила с ним как жена. Говорили, что она – настоящая индианка, что она ни с кем не разговаривает и одевается чуть ли не в звериные шкуры. Кто-то утверждал, что она и сама наполовину животное и умеет превращаться в медведя или оленя. От своего отца Мартин, впрочем, знал, что таинственная женщина жила в лесу – в маленькой хижине сразу за Чертовыми Пальцами – и что жители городка обращались к ней, если кто-нибудь в семье серьезно заболевал. «Если врачи не помогали, люди шли к ней», – говорил его отец.

Куда потом исчезла эта женщина, Мартин не знал. Она то ли утонула, то ли погибла на охоте, то ли с ней случилось что-то еще. Единственное, что было известно ему более или менее достоверно, так это то, что несчастный случай с таинственной индеанкой произошел вскоре после того, как повесился старший брат Сары. Как-то раз, когда они были уже женаты, Мартин спросил Сару, что произошло с той женщиной, но в ответ она только покачала головой.

«Ты, наверное, что-то перепутал, – сказала она. – Или просто наслушался, что́ болтали о нас в городе. Местные жители обожают сплетни, и тебе это известно не хуже, чем мне. Нет, – повторила Сара, – нас было только четверо: папа, Констанс, Джейкоб и я. Никакой женщины не было».

Как-то, классе в шестом, Мартин с приятелями играли на школьном дворе в «шарики». В игре принимал участие и его старший брат Лусиус. В тот день Мартину повезло: ему удалось выиграть у брата его любимый шар – оранжевый с желтыми полосками шар из настоящего агата, который Лусиус называл Юпитером. Крепко сжимая в кулаке свой приз, Мартин думал о планетах и их орбитах, когда к ним подошла Сара Харрисон. День был солнечный, и в ее глазах сверкали яркие искорки, которые были почти такого же цвета, что и полоски на только что выигранном им шаре. Мартину, который никогда прежде не обращал на Сару внимания, она вдруг показалась невероятно красивой, и он, на секунду растерявшись, сделал первое, что пришло ему в голову – протянул ей Юпитер.

«Нет!» – выкрикнул Лусиус, но было уже поздно. Сара взяла шар и улыбнулась.

«Я выйду замуж только за тебя, Мартин Ши, – сказала она. – И ни за кого другого. Вот увидишь».

Остальные ребята – Лусиус в том числе – так и покатились со смеху.

«Ты просто спятила, Сара Харрисон!» – выкрикнул кто-то, но она не спятила. Свои слова она произнесла с такой убежденностью, что Мартин ни на секунду не усомнился: все будет именно так, как она сказала. И хотя он смеялся вместе со всеми (ему и в самом деле показалось смешным, что такая красивая девочка, как Сара, вдруг выбрала его), в глубине души Мартин знал, что это не шутка.

В школе Мартина считали странным. Высокий, нескладный, с руками и ногами, торчащими из слишком коротких рукавов и штанин, он обожал чтение и даже на переменах не бегал со всеми, а сидел в уголке, уткнувшись то в «Швейцарского Робинзона»,[2] то в «Остров сокровищ» или «Двадцать тысяч лье под водой». Мартин мечтал о приключениях и твердо верил, что в его груди бьется отважное сердце героя. Увы, в Уэст-Холле не было пиратов, с которыми нужно было сражаться, да и перспектива потерпеть кораблекрушение и быть выброшенным на необитаемый остров выглядела достаточно туманно. Вместо этого Мартину приходилось работать на семейной ферме – косить сено, доить коров, швырять вилами навоз. От этой монотонной, ежедневной рутины можно было сойти с ума, но Мартин продолжал считать, что появился на свет вовсе не для того, чтобы стать простым фермером, и что когда-нибудь он все же отправится навстречу настоящим, головокружительным приключениям. Нужно просто подождать, думал он и… продолжал грезить наяву и хватать плохие оценки в школе. Мартин не успевал почти по всем предметам, тогда как его брат Лусиус считался гордостью школы. Он был не просто старше, но и сильнее, ловчее, храбрее, целеустремленнее и… привлекательнее чисто внешне. Во всяком случае, именно за него мечтали когда-нибудь выйти замуж все девчонки, и только Сара Харрисон почему-то обратила свое внимание на него, на Мартина… Непонятно было только, что она в нем нашла.

Тогда Мартину было невдомек, что одним из талантов Сары было умение видеть будущее. Не постоянно, нет, но иногда с ней случалось что-то вроде коротких прозрений, и тогда она, словно заглянув в какой-то волшебный телескоп, твердо и без тени сомнения предсказывала события, которые сумела в нем разглядеть.

«Ты никогда не уедешь из Уэст-Холла, Мартин», – сказала она на пикнике в честь праздника Четвертого июля, когда ему было двенадцать. В этот день почти весь город собрался на засеянной травой городской площади – перед только что построенной крытой эстрадой для оркестра. Кто-то танцевал, но большинство расстелили на траве одеяла и расставили корзины со снедью. Мартин и Сара тоже собирались перекусить, но сначала они поболтали с Лусиусом, который ради них ненадолго спустился с эстрады (в городском оркестре, состоявшем из полудюжины мужчин, он играл на трубе). Осенью ему предстояло отправиться в Берлингтон – Лусиус только что окончил школу и, благодаря отличным оценкам, получил полную стипендию в университете Вермонта.

«Откуда ты знаешь?» – спросил Мартин, поворачиваясь к Саре, которая опустилась на одеяло рядом с ним.

«А ты никогда не думал о том, что приключения, к которым ты так стремишься, могут ждать тебя здесь?» – ответила она вопросом на вопрос.

Это предположение показалось Мартину настолько нелепым, что он от души расхохотался. Сара тоже улыбнулась – несколько снисходительно, потом сунула руку в кармашек своей вязаной кофты и достала какой-то предмет. Это был тот самый желто-оранжевый шарик – Юпитер. Опустив шарик в карман его рубашки, Сара наклонилась вперед и поцеловала Мартина в щеку.

«С праздником тебя, Мартин Ши!»

Именно тогда Мартин решил, что Сара была права – что именно на такой девчонке он хотел бы когда-нибудь жениться и что она, возможно – только возможно! – и была тем самым захватывающим приключением, которое ждало его на жизненном пути.

«Знаешь, Мартин, – шепнула Сара в их первую брачную ночь, легко касаясь губами его уха и запустив пальцы ему в волосы, – когда-нибудь у нас будет девочка».

И, разумеется, это предсказание тоже сбылось.

Семь лет назад, потеряв трех младенцев еще в утробе и похоронив сына Чарли, который прожил всего два месяца, Сара произвела на свет Герти. Девочка родилась совсем крошечной, и Лусиус сказал, что она, скорее всего, не жилец.

К этому времени брат Мартина уже закончил учебу в университете и вернулся из Берлингтона дипломированным врачом. Поначалу он работал вместе со старым доктором Стюартом, но тот вскоре ушел на покой, и Лусиус остался единственным врачом в городе.

«Мне очень жаль, брат», – добавил он, закрывая свой медицинский саквояж, а потом положил руку на плечо Мартину.

Но Лусиус ошибся: умирать Герти не собиралась. Напротив, она с жадностью сосала материнскую грудь и набиралась сил буквально с каждым днем. Герти стала их «чудесным ребенком», и Сара буквально лучилась счастьем. По ночам девочка спала у нее на груди, а Сара смотрела на мужа взглядом, который яснее ясного говорил: «Вот теперь в мире действительно все в порядке!» Мартин испытывал те же чувства. Пожалуй, ни одно приключение, о которых он когда-то мечтал, не могло бы иметь более счастливого исхода.

Материнскую грудь Герти давно уже не сосала, однако ее привязанность к матери с годами только крепла. Они никогда не разлучались больше чем на несколько минут, всюду ходили вместе и все время переписывались своим секретным способом, выводя пальцем какие-то слова друг у друга на ладонях. Мартин, впрочем, был абсолютно уверен: слова были им не особенно нужны, потому что мать и дочь давно научились читать мысли друг друга. Бывало, сидя с ними за обеденным столом, он наблюдал, как они беседуют с помощью улыбок, смеха и легких кивков, и чувствовал, как внутри него разгорается что-то похожее на ревность. Тщетно он пытался разделить с женой и дочерью их секреты и маленькие шутки – смеялся Мартин всегда невпопад, и Герти смотрела на него снисходительно, словно это она была взрослой, а он – маленьким и глупым ребенком. Со временем Мартин смирился, поняв, что между Сарой и Герти существует особого рода связь, которая ему попросту недоступна, и что он никогда не сможет стать полноправным членом их союза. Его, впрочем, это почти не расстроило, поскольку он уже давно считал себя самым счастливым мужем и отцом на свете. Иметь в доме двух таких женщин было все равно что жить вместе с феями и русалками – сказочно прекрасными, но непостижимыми существами.