Нашу память не выжечь!

В городе свирепствовал террор, повсюду велась антисоветская пропаганда. По Ростову разъезжали агитмашины, из которых доносились бравурные немецкие марши. Останавливаясь, гитлеровцы в рупор объявляли о своих победах на фронтах, о взятии крупных населенных пунктов и городов. На столбах расклеивались листовки с угрозами и приказами. Появились агитационные плакаты с призывом ехать в Германию на работу, помогать по хозяйству, сулили прекрасные условия и счастливую жизнь. В начале августа немцы выпустили первый номер газеты «Голос Ростова». В ней восхвалялась немецкая армия, рассказывалось о победах на всех фронтах, призывали мужчин к службе у немцев, а горожан – к новой жизни. Для населения были изданы приказы, которые должны были выполняться беспрекословно. За невыполнение, неповиновение – смерть!

В городе формировалась местная власть. Бургомистром был назначен бывший главбух пивзавода «Заря» Н. П. Тиккерпу, по происхождению прибалтийский немец. После освобождения Ростова его судил военный трибунал и приговорил к смертной казни через повешение.

В городе появилось много полицейских, которые бесчинствовали, не уступая немцам. Они выслеживали антифашистов, устраивали расправы над ними. В такой обстановке трудно было действовать «народным мстителям», а таких в городе было много. Они устраивали поджоги, так же, как и мы, расклеивали листовки. А с теми, кто попадался, жестоко расправлялись. В городе от очевидцев мы узнали, как немцы расправились с молодой женщиной. Они затащили ее в горящее здание (ныне Дом офицеров), в котором находился пункт размещения новой немецкой власти. У женщины была обнаружена в сумочке бутылка с зажигательной смесью.

Мы с ребятами не могли молча наблюдать за всем, что происходило в нашем любимом городе. Вечерами мы собирались, обсуждали события прошедшего дня, докладывали Владимиру Зубкову о том, что удалось увидеть, узнать, составляли тексты листовок.

Владимир Зубков – участник антифашистского Сопротивления в Ростове

Писали плакатными перьями (пишущей машинки не было). Клей делали из муки. Расклеивали чаще на отдаленных улицах. Один из нас быстро наносил клей на столб, другой приклеивал листовку, а третий наблюдал за обстановкой на улице.

В листовках мы призывали не верить гитлеровским агитациям и их успехам на фронтах. Призывали верить в силу нашей армии и сообщали о победах советских войск.

Брат Владимира, Валентин Зубков – тоже участник антифашистского Сопротивления в Ростове

1 октября 1942 года при выполнении очередного задания я, Петя Фурсов и Леня Ниретин попали в облаву и были схвачены. Поместили нас в подвал здания Управления железной дороги имени К. Е. Ворошилова (ныне Северо-Кавказской железной дороги). Сюда согнали людей разных возрастов: молодых ребят и девушек, взрослых и престарелых женщин, мужчин. Через пару дней нас, молодых ребят, погнали на главный железнодорожный вокзал, а стариков отпустили. От них моя мама и узнала, что со мной случилось. На станции уже стоял состав из товарных вагонов, набитых людьми. Нас загнали в один из них. Все сидели на полу. Было очень тесно и душно.

Стемнело. Поезд не двигался. Состав простоял до рассвета следующего дня. Мы слышали тяжелый гул самолетов. В районе железнодорожного вокзала разорвалась бомба. Вагон дрожал. Все заволокло дымом. Вдали слышалась стрельба. А с левого берега Дона грохотали зенитки. Наконец, самолеты улетели. Состав подцепили к паровозу, и он медленно отошел от станции. Вдали продолжалась стрельба.

Наше состояние было удручающим. Под самым потолком вагона – два небольших оконца, оплетенных проволокой. Небо озарялось яркими лучами прожекторов. Я мысленно прощался с Родиной, с родными и друзьями.

Ехали несколько дней. Останавливались редко. Выпускали людей по очереди, вагон за вагоном, попить воды из кранов и в туалет. В день выдавали маленькую буханку хлеба на пять человек.

Остановку сделали в Бресте и в Польше, где мы пробыли целый день. В помещении вокзала была проведена регистрация пленных. Затем всех снова загнали в вагоны. На следующий день мы прибыли в Германию, город Дессау. На окраине города поезд остановился. Всех заставили выйти из вагонов. Мы увидели большую, свободную территорию без каких-либо построек и насаждений. Мужчины и женщины, так называемые хозяева, отбирали из числа угнанных людей работников для своих хозяйств. Покупатели вели торг с гитлеровцами. Картина была бесчеловечной, очень унизительной. Выбирали молодых, на вид здоровых девушек и крепких молодых мужчин. Были востребованы рабочие на ферме, мастера по ремонту техники и другие мужские профессии.

Когда отбор закончился, всех остальных построили в колонну по пять человек в ряду и под прицелом полицаев и охраны погнали дальше.

Глава 9. Побег из лагеря Капен

Шли быстро. Впереди показался редкий лес. Пройдя через него, мы подошли к воротам. Рядом стоял небольшой дом с окнами, под крышей которого была надпись: «Лагерь Капен». За воротами мы увидели несколько деревянных бараков.

Недалеко от лагеря находился санпропускной пункт. Здесь мы прошли санобработку. После этой процедуры нас распределили по баракам. Они были невысокие, из дерева, внутри – двухъярусные нары, на них матрацы, набитые соломой, и старые одеяла. На следующий день нас погнали на работу. В лесу были склады с боеприпасами. Мы должны были выносить их из склада и грузить в вагоны. Боеприпасы состояли из головок и гильз в ящиках. Иногда нам, ростовчанам, удавалось подсыпать песок в гильзы снарядов на капсулы, тогда снаряд не получал искру и не мог выстрелить.

Мысль об освобождении не оставляла нас ни на минуту. С первых дней пребывания в лагере мы с друзьями стали тщательно продумывать и обсуждать варианты возможного побега и, как могли, готовились к этому решающему моменту. Неделю мы наблюдали за охраной, изучали, как и когда она бывала менее бдительной. Окончательный план побега выглядел следующим образом: один подносит боевые снаряды к вагону, другие принимают их и укладывают в несколько рядов, головки снарядов в корзинах – влево, а ящики с тремя гильзами, в которых находился порох в мешочках, – в правую сторону. Их тоже укладывали в ряды. Двери загруженных вагонов немцы закрывали, пломбировали, и эшелон отправлялся.

Мы заметили, что некоторые вагоны имеют ступеньку, на которую можно подняться и, протянув руку к окну, забраться в вагон. Окна после загрузки боеприпасов закрывались на задвижку.

Договорились, что тот, кто будет принимать боевые снаряды, защелку на окнах не закроет. Через них мы собирались залезть в вагон. Итак, все решено и подготовлено к побегу. Стемнело. Я и мои друзья, ростовчане Леня Ниретин, Володя Куницкий и Коля Попов, подошли к проволочному ограждению за бараками. В этом лагере оно было без электрического напряжения. Мы уже хотели перелезть через ограду, как вдруг вдали из-за других бараков показалась фигура охранника. Мы давай бежать! В одежде забрались под одеяла. Два охранника с криком стали осматривать бараки один за другим, чтобы найти тех, кто не успел раздеться – но мы были накрыты одеялами, и они нас не заметили.

Побег не удался. На следующий день всех погнали на работу. К нам подошел Георгий Тищенко, ростовчанин, и тихо сказал: «Мы слышали, что вы хотели бежать. Мы с вами». Их было восемь человек. Теперь мы еще более тщательно стали готовиться к побегу.

Назначили день. Стали ждать темноты. Медленно тянулось время. Наконец, настал момент. Первыми вышли восемь ростовчан из соседнего барака. Один наблюдал за охраной, другие помогали друг другу перелазить через проволоку. Сложив две ладони вместе, один подставлял их под ноги другому. Так всем удалось перешагнуть через ограду. Ни одного звука, гробовая тишина – таков был уговор. Следующими были мы, девять человек. Итого семнадцать человек ростовчан.

Как можно тише, по одному, направились к вагонам. Стали искать вагоны со ступеньками. Палкой проверять, где не закрыты окна. Нашли, залезли, сидим не дыша. Переживаем, сердца колотятся, молчим. На рассвете услышали лай собак, немецкую речь. Предусмотрительные ребята по пути подсыпали махорку, чтобы собака не взяла след. Немцы осмотрели вагоны со всех сторон. Пломбы были на месте на закрытых дверях. Нас не обнаружили. Это время для всех нас было очень тяжким, волнительным. Ждем. Вскоре подогнали поезд, и мы поехали. На третьи сутки поезд остановился. Через окно пробивались солнечные лучи, на платформе, рядом с вагонами, стояли люди. Где мы находились, понять было трудно. Мы гадали, рассуждали: Польша, Белоруссия, Германия? Володя говорит: «Это Белоруссия. Давайте бежать». Но остальные его не поддержали и решили ехать дальше. Ехали, останавливались… И так несколько раз. На четвертые сутки, ночью, прибыли в Польшу, город Торунь. Услышали немецкую речь, крики, шум и поняли, что нас обнаружили. Сначала выгнали восемь человек из соседнего вагона, а потом и нас, девять ростовчан. Беспощадно избивая палками всех подряд, погнали в гестапо.

Гестапо – это тайная государственная полиция в фашистской Германии. Создана в 1933 году. Проводила террор в Германии и за ее пределами. Международным трибуналом в Нюрнберге признана преступной организацией. Но и без этого определения само слово «гестапо» наводит страх на любого здравомыслящего человека. В годы Великой Отечественной войны миллионы людей были зверски замучены в его застенках.

Вскоре мы оказались у больших железных ворот. Охранник с автоматом открыл калитку, и нас, подгоняя палками, погнали к зданию тюрьмы. Здесь нас встретил жандарм с большой металлической цепью в руках. Он бил нас, не разбирая, куда попадал. Всех затолкали в камеру, настолько тесную, что мы, семнадцать человек, едва поместились стоя. В углу стояла параша. Нас мучила жажда. Все эти дни мы были без воды. Я через закрытую дверь стал на немецком языке просить охрану дать попить воды. Но никто над нами не сжалился, и, только когда нас по одному стали вызывать в коридор для регистрации, жандарм, стоявший у дверей, разрешил попить из крана.

Когда всех опросили, нас вывели наружу и пешком, под охраной с автоматами и собаками, погнали через мост реки Вислы. Мимо нас прошел трамвай с людьми. Увидев молодых ребят под конвоем эсэсовцев с собаками, они с удивлением и жалостью смотрели на нас, громко разговаривая между собой и показывая пальцами.

Мы прошли еще минут пятнадцать, и привели нас к тюрьме города Торунь. Завели вовнутрь и затолкали в темную комнату с низким потолком. Там мы просидели около часа. Опять с шумом, криком, угрозами нас выгнали во двор тюрьмы, подвели к железным воротам, открыли их, и перед нами открылось большое помещение, в котором находилось много узников разных возрастов и национальностей. Они между собой разговаривали, показывая на нас. Справа стояла параша. Мы стояли, а другие заключенные сидели на полу, одеты они были в разную одежду: гражданскую, тюремную и другую, не знакомую нам форму. Через час-полтора нас вывели из распределительной камеры и завели в помещение тюрьмы. На первом этаже дали кусочек хлеба и кофе (каве). Вывели нас и погнали вверх по винтовой дорожке. Камеры в этой тюрьме располагались по кругу. По лестнице поднялись на четвертый этаж и всех, семнадцать человек, разместили в одну комнату с единственным небольшим окошком. Под потолком горела тусклым светом небольшая лампочка. Спать и сидеть приходилось на голом полу.

Мы очень переживали из-за неудачного побега. Все наши надежды рухнули, а ведь так хотелось прорваться за пределы Германии, добраться до Белоруссии, в леса, где, как нам верилось, можно встретиться с партизанами. Мы хотели помогать бойцам Красной армии, а не работать с утра до ночи на врага. А теперь у нас впереди все темно и безотрадно. Неизвестно, какая участь нам уготована. Находясь в томительном ожидании, мы делились воспоминаниями о прошлом, все глубже проникаясь тоской по Родине и родным, и даже вполголоса пели наши русские и знакомые с детства песни. Были среди нас и такие, кто впал в отчаяние и уныние. Я понимал, что даже тогда, когда сердечная боль отнимает у тебя всякую надежду, нужно быть сильным и бороться до конца. Нас судьба связала горькими испытаниями, и мы должны поддерживать друг друга.

Примерно дней через пять нас вывели во двор, где было много других узников. Всех рассадили по машинам с крытым верхом и повезли к железнодорожной станции. Здесь нас высадили, загнали в пассажирский вагон, и поезд повез нас в город Мальборк. Недалеко от станции находилась тюрьма. Завели в полуподвальное помещение. В ней мы так же, как и в тюрьме города Торунь, провели дней пять. Потом к тюрьме подогнали два трактора с прицепами, загнали по 25–30 человек и повезли по городу мимо дворцов, костелов, полей. На перекрестке дорог я увидел указатель со стрелкой «Штуттгоф» и вспомнил надпись, выцарапанную на стене в Мальборкской тюрьме: «Отсюда путь в Штуттгоф».

Часть II. Ад, созданный людьми

Глава 10. Рождение концлагерей смерти

Гитлеровская Германия стала классической страной лагерей. Славившаяся некогда утонченным, безмятежным барокко, она могла теперь гордиться своими бараками… Эволюция от барокко к бараку своего рода исторический процесс, наглядно свидетельствовавший о развитии немецкой культуры под пятой Гитлера.

Балис Сруога. «Лес Богов»

Старый лагерь Штуттгоф

Новый лагерь Штуттгоф

Концентрационные лагеря смерти – места для массового уничтожения людей. Первые концлагеря фашистской Германии были созданы сразу после прихода нацистов к власти с целью изоляции и наказания противников Третьего рейха.

В книге «Нацистских преступников – к ответу!» говорится: «В марте 1933 года был основан концлагерь Дахау. С 1934 года началась плановая акция расширения сети концлагерей. До 1939 года нацисты создали шесть крупных концлагерей в самой Германии: Дахау, Заксенхаузен, Бухенвальд, Флоссенбург, Нойенгамме, Равенсбрюк. В годы войны их значительно расширили, число заключенных в них увеличилось в два-четыре раза. Чудовищные злодеяния творили нацисты в «лагерях смерти», расположенных на территории оккупированных стран. До 1942 года было создано девять таких лагерей: Маутхаузен, Освенцим, Гузен, Нацвейлер, Гросс-Розен, Майданек (возле Люблина), Нидерхаген, Штуттгоф, Арбайтсдорф.

В 1942 году началось сооружение трех гигантских лагерей на территории Советского Союза: в Риге, Киеве и Бобруйске. Кроме того, существовали и особые лагеря, лагеря для малолетних и т. д.»

В издании «Dunin-Wasowicz K. Oboz koncentracyiny Stutthof. Gdynia, 1966» сказано: «Точное количество гитлеровских концентрационных лагерей установить невозможно. Многие из них создали свои филиалы-команды, которые в конце войны имели собственную самостоятельную администрацию».

В книге «Нацистских преступников – к ответу!» уточняется: «С 1934 года эти лагеря находились в ведении СС – военизированных отрядов гитлеровской власти. Эсэсовцы служили послушным орудием нацистского террора, порабощения и истребления целых народов.

Внутри корпуса СС были созданы специальные подразделения «Мертвая голова», отвечавшие за охрану концентрационных лагерей. Вся история фашистской Германии отмечена чудовищными преступлениями, но, пожалуй, самые мрачные страницы в летопись злодеяний Третьего рейха вписаны головорезами из СС».

Всего через концлагеря, включая уничтоженных сразу после прибытия в лагерь без регистрации, прошли восемнадцать миллионов человек, из которых погибли двенадцать миллионов человек.

Глава 11. Путь в Штуттгоф – путь к смерти

Здесь сжигали людей. Эту судьбу в безумстве и ненависти принес народам гитлеризм.

2. IX.1933–9.V.1945 Надпись на одном из памятников бывшего концлагеря Штуттгоф

Часа через два нас завезли в редкий лес, на территорию, где располагались эсэсовцы и комендатура лагеря. Навстречу бросилась охрана с криками: «Шнель! Шнель!» Били прикладами, ногами, по чему попало, чтобы мы быстрее выскакивали из прицепов, строились, а затем шли в сторону ворот лагеря. Мимо нас, грохоча деревянными башмаками (клюмбами), шагали на работу узники в полосатой форме с красными треугольниками на груди, измученные, больные, под крики: «Линкс, линкс!» (левой, левой!). Сопровождали их эсэсовцы с собаками на поводках. А над территорией развевались два стяга с фашистской свастикой и знаком СС.

Мы подошли к браме, обнесенной проволокой. «Ворота смерти» открылись, и мы вошли в лагерь. Прошли мимо деревянных вышек с часовыми и очутились за высокой оградой из колючей проволоки под высоким напряжением. Пройдя через двое ворот, мы увидели бараки, огороженные несколькими рядами колючей проволоки. Остановились у штрайштубы (регистратуры) политического отделения (politische Abteilung), находящегося на территории женского лагеря. К нам подошел начальник гаупштурмфюрер СС Майер и, полный презрения, уведомил нас, прибывших: «Вы находитесь в государственном концентрационном лагере, а это значит, что вы находитесь не в трудовом лагере, а в лагере уничтожения. Каждое нарушение правил внутреннего распорядка карается поркой, уменьшением пайка. Попытка к бегству – смертью. С этих пор вы не люди, а обыкновенные номера. Все ваши права вы оставили за воротами. Здесь у вас только одно право – вылететь через эту трубу». В этот момент он указал на дымящуюся трубу крематория. С тех пор труба крематория навсегда осталась у нас в памяти как символ гитлеровского насилия и зверства над беззащитными и униженными людьми.

Далее привели в барак ноенцуганг (для новоприбывших), раздели, постригли наголо, загнали под холодный душ. В другой комнате выдали номера с красным треугольником – символом политзаключенных, полосатую одежду, деревянные колодки. Здесь мой номер был 17322. Отметили, у кого вставные металлические зубы. Все это происходило с избиениями и пытками.

Красный треугольник – знак политзаключенных. R – означает «русский»

Затем направили в блок (барак) № 2 к Вацеку Козловскому, известному своей жестокостью. Было ему лет сорок. Седой и лысый, коренастый, широкий в плечах, глазки маленькие, без ресниц и бровей, лицо крупное и круглое. Он постоянно кричал, ругался, был похож на дикого зверя, физически очень сильный, одним ударом сбивал узника с ног, бил сапогами, толстой палкой, которая всегда была при нем. Излюбленное занятие Козловского – сбить жертву с ног, встать ей на грудь и приплясывать. Он заставлял несчастных людей ложиться в грязь и бегал по распластанным телам, бил их палками.

В каменоломне он заставлял таскать камни до тех пор, пока узники не надрывались. И камни эти нужны были ему не для строительства, а только для того, чтобы уморить как можно больше людей. Тех, кто не хотел достаточно быстро умирать, он калечил и избивал до самой смерти. Иногда просто проламывал череп камнем или железной палкой. Именно таким способом он убил в каменоломне собственного брата.

Однажды он с силой ударил меня через плечо за то, что я нарушил форму – надел пояс и затянул его сверху жакета (маринарки), чтобы было теплее. Было очень больно. Синяк на спине долго не сходил. В бараке были две комнаты (штубы) с нарами, где спали узники с блохами и вшами, комната, где складывали одежду перед сном (тагишрам), умывальная комната (вашраум). Здесь лежали голые умершие узники, на груди которых химическим карандашом были написаны номера. Отсюда ежедневно их увозила к крематорию на больших телегах специальная команда заключенных. Другие телеги загружались умершими узниками из других бараков, и их также везли к крематорию. Тела не успевали сжигать. Поэтому узников сжигали дополнительно в огромной вырытой яме с горючим.

В конце старого лагеря, недалеко от крематория, действовала газовая камера на сто узников. Их душили газом. За лагерем, возле крематория, стояла виселица.

Концлагеря были закрытого типа, живыми оттуда никто не выходил. Их окрестили как лагеря уничтожения (vernichtungslages). По строгости своего режима они были разбиты на три категории. Штуттгоф относился ко второй категории (заключенные в нем «не подлежали перевоспитанию»). О Штуттгофе можно сказать, как о дантовом аде: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Здесь царил один закон: никто в мире не должен знать, что творится за колючей проволокой. Избави бог! Эсэсовцы могли расстрелять узника, повесить, убить, бросить на растерзание собакам, избить, обобрать и т. д. Заключенный был вне закона. Он не имел никаких прав. Никакая юстиция его не защищала, хотя он и был занесен в инвентарную книгу.

Строительство лагеря было начато в августе 1939 года, а уже 2 сентября здесь появилось полторы тысячи узников. К 1941 году лагерь имел пятнадцать деревянных бараков разного назначения. Он находился на побережье Балтийского моря, между Гданьском и дельтой Вислы, в треугольнике, со всех сторон окруженном водой, что практически исключало возможности побега заключенных.

Эту местность люди, жившие здесь испокон веков, называли лесом Богов. Вот как описывает его бывший узник концлагеря Штуттгоф, литовский писатель, активный участник антифашистского Сопротивления, отказавшийся воевать в рядах немецкой армии, Балис Сруога в книге «Лес Богов»:

«Сей достославный уголок приютился на побережье Балтийского моря, в сорока пяти километрах к востоку от Гданьска. До 1939 года здесь было захолустье. Невдалеке хирел крохотный городишко Штуттгоф, почти деревня, каких в Германии были тысячи…

Лес Богов – так испокон веков называли ее люди. В нем жили боги. Не обычные боги. Не германского колена. Не Вотан, не Тор. Жили здесь потомки литовских богов.

В 1939 году Лес Богов неожиданно проснулся, ожил, зашевелился, будто вернулись его стародавние владыки… Но нет, не боги вернулись… Лес заселили люди, весьма похожие на чертей.

Кончилась польско-немецкая война. Самоуправление Гданьска решило устроить в Лесу Богов концентрационный лагерь для обращения непокорных поляков на путь праведный.

Как и во всех концлагерях, так и здесь, в Лесу Богов, царил один закон: никто в мире не должен был знать, что творится за колючей проволокой. В самом деле, не оберешься хлопот и неприятностей, если поползут слухи о жизни заключенных. Неровен час отыщется один-другой неблагодарный, поднимет шум и, чего доброго, обзовет радушных тюремщиков варварами. Избави бог! Не лучше ли осуществлять великодушные лагерные мероприятия втихомолку. Сторонний глаз и чужое ухо могут причинить непоправимый ущерб наемной пропаганде, превозносящей культуру и творческие достижения блюстителей порядка.

Лес Богов был далек от посторонних ушей и взглядов. Окрестных жителей было мало, да и те ревниво почитали новоявленных идолов. И, наконец, самое главное, географическое расположение лагеря было таково, что о побеге из уютного убежища, обнесенного колючей проволокой, нечего было и мечтать. С одной стороны – неусыпно охраняемое, особенно в годы войны, Балтийское море, с другой – знаменитый залив, с третьей – устье Вислы со всеми его рукавами, каналами и ручейками, с четвертой – узкий полуостров, отделяющий море от залива. Беглец, вырвавшийся из Леса Богов, куда бы он ни бросился, неизбежно утонул бы или попал в объятия полиции.

Осенью 1939 года сюда прибыли новоселы: отряд молодчиков гитлеровской СС и несколько сот оборванных полосатых нищих, в большинстве поляков из Гданьской области, обреченных на смерть. В лесу, примерно на полметра выше уровня моря, выросли первые жалкие палатки. Они официально положили начало концентрационному лагерю.

Смертники рубили лес, корчевали пни, осушали топь, утрамбовывали землю, взрывали горы, возили камень и песок, собирали бараки, возводили огромные каменные хоромы для комендатуры и администрации. Лагерь был задуман грандиозный, способный вместить более ста тысяч узников. Однако постройка его даже в 1945 году далеко еще не была закончена».

Среди лагерей уничтожения, таких, как Дахау, Майданек, Маутхаузен, Штуттгоф был не самый большой. Он был рассчитан на три-четыре тысячи узников. Однако уже к осени 1942 года здесь было около восемнадцати тысяч человек. Все новые и новые транспорты прибывали, а лагерь не расширялся. В нем по-прежнему было три барака для мужчин, один для женщин, и так называемый ревир (лазарет). Проблема «перенаселенности» решалась просто: обессилевших уничтожали.

С самого начала существования лагеря больше всего сюда привозили поляков. Они первые испытали на себе все ужасы палачей. Измученные изнурительным трудом, истощенные, люди не выдерживали и погибали, бежали на охрану, стоявшую на вышке с автоматами, чтобы их застрелили, прекратили страшные мучения. Охранники кричали: «Хальт!» (Стой!), узник продолжал бежать. Очередь из автомата – и узник падает. И такое повторялось каждый день по нескольку раз.