Человек в белом шарфе

Знаешь, это терзало меня. Рвало меня на кусочки. Я истекала кровью, а он этого словно не видел.

Иногда мне казалось – еще ничего не кончено. Я ведь любила его, понимаешь, а когда любишь, кажется, что просто не может случиться такого – чтобы вы, да не были предназначены друг другу.

Я могла быть спокойной, не видя его. И даже видя – тоже могла. Но одно смс, один его взгляд…

Да что там рассказывать.

Наступил переломный момент. Понимаешь, это… чувство… оно накатывало на меня волнами, волнами боли.

Однажды вечером, когда родители уехали на дачу, я написала ему: «Привет. Как ты?». Он ответил: «Хорошо. Ты как?». И меня прорвало. Понимаешь, накануне мы бродили по городу и проходили около его дома. И он сказал – прямо так, откровенно, что пригласил бы меня, но не будет. И получив его сообщение…

Это было как цунами. Оно завертело, закрутило меня, швырнуло в самое сердце шторма, и я не могла уже из него выбраться.

«Плохо, – написала я. – Мне плохо без тебя. Я не знаю, Стас, что со мною происходит, но меня влечет к тебе».

Через минуту я получила ответ: «Мы друзья. Между нами больше ничего быть не может».

Я разозлилась. Да, я в самом деле злилась на него, и мои пальцы, словно независимо от меня, набрали сообщение: «Если мы друзья, то и веди себя как друг. То, как ты со мною обращаешься, очень мало похоже на дружбу. Ты то поощряешь меня, то отталкиваешь».

Не знаю, чего я ждала. Знаешь, он был такой человек – часто, отправив ему сообщение в утвердительной форме, можно было не ждать ответа. Вроде как ответ и не предполагался. Поэтому я дописала: «Что мне делать?».

Он прислал: «Не знаю. Я так больше не буду».

Я написала: «Я люблю тебя, по–моему».

Что бы ты ответил на такое сообщение?

Он написал: «Ясно».

И мне успокоиться бы… но знаешь, после всего, что я уже сделала, было поздно отступать. Я думала: что же, в конце– концов, мы с ним можем больше никогда не увидеться. Я могу бросить живопись или поменять студию. Я могу оставить этот позор позади.

Понимаешь, я любила Андрея, и эта любовь была чистой. К моему же чувству к Стасу примешивалось сильное половое влечение. Он это знал…

Ты не читал Ирвинга? Зря. Это хороший писатель, я думаю – один из лучших ныне живущих. У него есть роман под названием «Отель Нью–Гемпшир». Он много о чем, но в том числе – об инцесте.

Нет, никакой грязи, я имею в виду лишь любовь. Любовь недозволенную, неправильную, но такую сильную, что в определённый момент с нею нужно что–то делать, иначе как жить дальше? Герои этого романа – юноша, от лица которого ведется повествование, и его сестра – они оба понимают это. И, чтобы недозволенное чувство больше не вставало между ними, они проводят вместе ночь. Всего одну, но это ночь, полная секса настолько, что спустя часы, проведенные вместе, его уже слишком много, так много, что приходится заставлять себя им заниматься.

Понимаешь? Выбивать клин клином.

Метод «Отеля Нью–Гемпшир» не работает. Рано или поздно люди приходят в себя даже после самых бешенных ночей, и им хочется еще. Но я, как утопающий, готова была хвататься за соломинку.

«Один раз, – написала я. – И будем просто друзьями».

Вот скажи мне, на что я надеялась? Ведь не верила же я, в самом деле, что он ответит – ну да, конечно, какие проблемы, вот прям сейчас и приезжай.

Ну разумеется, он написал: «Нет, извини. Я себе этого не прощу».

Сложно описать мои чувства в данный момент. Мне казалось – все, больше я не смогу взглянуть ему глаза. Не смогу спокойно видеть его, без стыда.

Смогла. При новой встрече он ни словом не обмолвился о нашей переписке.

И это, на самом деле, было кошмарнее всего. Знаешь, иногда случаются вещи, после которых уже нельзя общаться как раньше. А он словно вычеркивал их из биографии, делал несуществующими. Будто бы ничего не значили ни мои слезы, ни мои, унижающие меня, просьбы.

И я купилась. Я тоже сделала вид, что ничего не было. Но на следующие выходные, когда родители снова уехали на дачу, попросила его приехать. Он отказал. Я умоляла. Он снова отказал.

Я кажусь тебе идиоткой?

Абрамов отрицательно покачал головой. А потом спросил – тихо, оставляя ей простор для выбора – услышать или не услышать вопрос:

– Ты ненавидела его?

Таня покачала головой.

– Нет. Несмотря ни на что, я любила его. Это чудовище, делавшее мне больно.

С тяжелым сердцем он вышел из изолятора. Закинул портфель в машину, включил зажигание. Но, вместо того, чтобы ехать в отдел, набрал номер Насти.

– Алло? – ответила она после второго гудка.

– Как ты?

– Случилось что–то? – в ее голосе послышалось беспокойство.

– Нет, ничего. Просто звоню… чтобы услышать твой голос.

Она, через полгорода от него, вздохнула с облегчением:

– Уффф… А я уж испугалась – звонишь посреди рабочего дня…

Они проговорили минут десять. Повесив трубку Абрамов включил радио. «Наше радио» – то, которое он слушал с десяти лет и до сих пор.

И услышал:

И где–то хлопнет дверь,

И дрогнут провода.

Привет. Мы будем счастливы теперь.

И навсегда.

Теперь остается главная, самая тяжелая часть. Я не знаю, смогу ли рассказать ее подробно, с деталями – как делала до этого, или получится скомкано, непонятно… Я не знаю, я попробую. Если что, ты прости меня, я очень волнуюсь.

Их было двое в моей жизни: один – нежный, ласковый, любящий и мертвый; второй – самовлюбленный, эгоистичный, не желающий снизойти до меня даже на одну ночь, но живой. Я любила обоих.

К одному я ездила на могилу. Со вторым ходила в китайские рестораны. И, понимаешь, не чувствовала в этом никакого внутреннего противоречия.

Приближалась годовщина Андреевой смерти. Третья. Не помню, как пережила первые две – мне было так плохо, так больно. И этой, очередной, я боялась, страшно боялась.

Он был единственным, кому я могла довериться, с кем я могла быть в этот день с моей болью. Просто быть рядом, не говоря ни о чем. Нам были не нужны слова…

Я позвонила в середине дня и, к моему великому удивлению, он не отказался встретиться. Возможно, он услышал что–то в моих словах: «Ты нужен мне». Попросил только пару часов, чтобы закончить дела.

Я не понимала, хороший он или плохой, издевается надо мной или ненамеренно жесток в своей искренности, но в тот день это не имело значения. Он шел мне навстречу, и я была счастлива.

Какие мы странные все–таки, люди.

Мы встретились в центре, в кальян–баре недалеко от его дома. Он сразу заказал вишневый кальян и два коктейля– для себя и для меня. И ни о чем не спрашивал.

Я не помню, о чем мы болтали. Возможно, о его работе, где у него все было хорошо и где его ждало повышение. А может быть, о чем–то другом… У меня шумело в голове, я смотрела на его профиль, разрез глаз, и наслаждалась каждым мгновением, проведенным рядом с ним, каждым мгновением, отвлекавшим меня от мыслей о смерти Андрея.

Последовала вторая пара коктейлей. И третья.

Мы пошли гулять. Вечер был теплый. Мы шли вдоль канала Грибоедова. Я взяла Стаса под руку, и он не возражал.

– Я не хочу, чтобы этот вечер кончался, – сказала я.

– Пойдем ко мне, – буднично предложил он.

Нет, это было вовсе не то, что ты подумал, и мы оба это понимали. Он – когда делал предложение, я – когда его принимала. Это было просто «пойдем ко мне», и все.

Верь мне, я достаточно общалась с этим человеком, чтобы не заблуждаться на этот счет.

Мы купили бутылку вина и поднялись в его квартиру.

– У меня не убрано, – предупредил он, и в этом в очередной раз проявилось его ханжество. Я никогда раньше не видела, чтобы мужчины проявляли такую чистоплотность. Нигде – ни пылинки. Все на своих местах.

Мы сидели на диване и смотрели фильм. «Континум». Я прислонилась к нему плечом, и он не возражал. А во мне плескалось три коктейля, и уже через полчаса я лежала у него на коленях, гладя его ладонь.

У него были такие маленькие руки, такие чуткие, длиннопалые…

В какой–то момент он погладил меня по волосам, я повернулась к нему…

– Тебе лучше уйти, – сказал он.

Сначала я подумала, что ослышалась, но он повторил:

– Тебе лучше уйти.

– Почему? – спросила я недоуменно.

Но я знала ответ! Это был момент его душевной слабости, это был момент, когда он был готов дать мне то, чего я хотела! Ну, или почти то… Я знала точно – его потянуло ко мне, он пожелал меня, но не хотел удовлетворять это желание.

Он увидел, что я его поняла. Ему не нужно было произносить ни слова – за него все сказало его тело. Его бастионы падали.

Я должна была успеть этим воспользоваться.

Я вскочила с дивана и, почти прокричав:

– Ты меня вынуждаешь! – стянула через голову платье.

Я гордилась своей фигурой. Я помнила прекрасно, как любовался ею Андрей, как восторгался моей талией, моими ногами.

Я не видела этого восторга в глазах Стаса… Слушай, я была для него словно одушевленным куском мяса, но он шагнул ко мне…

Поднял мое платье с пола, протянул и сказал:

– Тань, нам есть о чем поговорить.

Все. Что еще мне было нужно, чтобы закончить этот непонятный полу–роман? Можно ли было унизиться больше?

Я не думала об этом. Натянула платье и пошла следом за ним на кухню. Он взялся готовить чай – он волновался, руки у него дрожали, и я видела, что он по большому счету тоже человек, человек, который может испытывать эмоции. У него не выходило открыть свежую упаковку, и он взял нож – слишком большой для маленькой упаковки, полоснул им, чай посыпался на пол.

– Зачем ты это делаешь? – спросил он.

Я опешила.

– А разве не ясно?

– Мне – не ясно. Таня, мне безумно хорошо рядом с тобой. Мне интересно, а мне редко с кем бывает интересно, и я дорожу тобой… Но так больше нельзя. Сколько раз мне нужно сказать тебе «нет», чтобы ты поняла?

Я молчала. Слезы градом катились по щекам, а он словно этого не замечал.

– Я не могу. Я тебя не люблю, я тебя не хочу.

Его слова, будто нож в руках, кромсал мое сердце.

– А я не хочу быть с человеком, к которому ничего не испытываю. Даже секс для меня должен быть… одухотворенным, что ли, сопровождаться чувствами. Чувствами с моей стороны! Я не готов совершать механические телодвижения в угоду тебе. Я не хочу тебя терять, и я надеюсь, ты сможешь меня понять, и мы останемся друзьями.

– Но сегодня… – начала я.

Он меня прервал:

– Сегодня я видел, что тебе плохо, я пошел тебе навстречу, и вот, к чему это нас привело, – он в раздражении швырнул нож на стол. – К ругани.

Я, все еще непонятно на что надеясь, подняла к нему заплаканное лицо:

– Ты уверен?

– Больше чем когда–либо. Таня, то что ты подумала сегодня… Я просто давно один. Я не хочу, чтобы между делом между нами двоими что–то случилось. Я слишком дорожу тобой.

– Не заметно.

Я спорила с ним. Я не хотела уходить с этой кухни, из его квартиры, из его жизни, я мечтала продлить эти мгновения рядом…

– Но это так.

– Мог бы хотя бы раз меня поцеловать.

Он задумался. В голове у него происходила какая–то работа… а потом он сделал шаг ко мне…

Да, это было. Я столько раз представляла это себе в мечтах, но ни одна мечта не могла сравниться с тем, как это было по–настоящему… Что толку описывать его губы, его запах…

Это длилось пару секунд, а потом Стас отстранился. А у меня появились новые силы для борьбы.

Если он уступил мне раз, он уступит и второй. Да и потом… я знаю людей, отношения которых начинались с дружбы.

– Это больше не повторится, – предупредил он меня, но я не верила.

Закипел электрический чайник, и он отвернулся, говоря:

– Я пошел тебе навстречу, но больше так не сделаю. Ты слишком дорога мне, чтобы вот так тебя терять. Я повторяюсь… Таня… Пожалуй, я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было в этом мире… Правда. Ты не веришь?

Я помотала головой.

Он закусил губу, раздумывая…

– Таня, чтобы между нами не оставалось недомолвок, я расскажу тебе одну вещь, о которой никогда никому не говорил. Надеюсь, не надо упоминать, что эту тайну следует унести с собой в могилу. Я говорю только потому что доверяю тебе. Фактически, я вручаю тебе свою жизнь.

Я была заинтригована. Мне бы бежать, бежать прочь из квартиры, из города, от него, от его секретов…

Дура я, на что я рассчитывала?

– Это было три года назад… – сказал он, и мир мой снова рухнул в пропасть.

Ему было стыдно смотреть мне в глаза, и он отвернулся к окну. Не будь на окне занавесок, он увидел бы меня, выражение моего лица… все остальное. Он не видел. Смотрел в темноту за окном и говорил, говорил…

Не слышал, как я встала, взяла нож со стола. Не слышал моих шагов.

Я до сих пор помню его скорее изумленный, чем испуганный вскрик, помню, какими глазами он смотрел на меня.

Я, плача, сказала:

– Это я была той девушкой…

Лезвие глубоко вошло ему в горло, заливая мои руки кровью человека, которого я любила, человека, которого так желала, человека в белом шарфе…

Матвеева замолкла. Молчал Абрамов, переваривая услышанное.

– Один поворот не в ту сторону, понимаешь? Всего один, но сколько всего он изменил… Мы каждый день делаем повороты, не задумываясь, что ждет нас за ними. То, что я сделала – это тоже был поворот. Я не могла поступить иначе. Помнишь, я клялась, что накажу убийцу Андрея?

– Ты задумалась? Хоть на секунду?

– Нет. Я слушала его. Про то, как он попал в плохую компанию. Про то, как то, что они творили на улицах, казалось ему развлечением. Чем–то крутым. Про то, как однажды они напали на ту семейную пару, а затем – на нас… Не было раздумий. Было… Да много чего. Боль. Сожаление. Облегчение. Ведь самого начала было ясно, что эта любовь – любовь– страдание…

– Но ты любила его!

– Да. Но я любила и Андрея.

Огромные глаза Татьяны, пустые как вычерпанные колодцы, казалось, смотрели Абрамову прямо душу.

– Так бывает, Саша. Любовь не всегда приносит радость. Иногда – и боль. Я любила Стаса, любила безумно, и я благодарна Богу за эту любовь, потому что она доказывает – я человек, я могу чувствовать. Но моя любовь не отменила того факта, что он – причина смерти Андрея. А я была готова на все ради своей любви… Понимаешь теперь, почему меня не пугают ни изолятор, ни колония? Меня больше вообще ничего не может напугать. Я умерла уже дважды: один раз – на том асфальте рядом с Андреем. Второй раз – на кухне в квартире Стаса… А в деле написано «личная неприязнь»…

Саша остановил машину у отдела. Припарковался кое–как, криво, косо, неправильно. Вышел, зашел, прошел в кабинет. Взял лист бумаги и ручку – первую попавшуюся. Написал пару строк и вышел в коридор. Несколько шагов, открытая дверь, и Панов поднял голову от стола с бумагами.

Саша молча положил на стол заявление. И развернулся, чтобы уйти.

Василию Георгиевичу понадобилось совсем немного времени, чтобы проглядеть написанное.

– Абрамов, не глупи! Ну, чего ты хочешь?! Хочешь, дело твое проблемное Петрову отдадим?!

Саша помотал головой.

– Не надо, Василий Георгиевич. Спасибо за все, но – не надо.

И, прежде чем Панов получил возможность начать его уговаривать, вышел из кабинета.

Он снова остановил машину у большого цветочного магазина. Выбрал пять роз – самых больших и самых ярких.

Настя открыла дверь после второго звонка. Волосы у нее были мокрые, в руках полотенце.

– Рано ты, – сказала она с удивлением. – Я даже думала, стоит ли из душа вылезать, мало ли, кого принесло…

– А я уволился, Насть, – сказал Саша.

И, широко улыбаясь, шагнул через порог.

Июль–август 2015 – август 2022.