Чужой земли мы не хотим ни пяди! Мог ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну?

Хадсон неожиданно для Потемкина предложил Советскому правительству направить в Лондон военную делегацию для обмена мнениями с британским генштабом. Потемкин ответил, что совещания между высокими военными чинами целесообразно проводить лишь тогда, когда правительства обеих держав окончательно договорились о необходимости и возможности совместной войны против единого врага. Потемкин констатировал, что такой договоренности между Советским Союзом, Англией и Францией пока еще нет, и совершенно естественно, что Советское правительство не может спешить в таком вопросе, как созыв совещания генеральных штабов. (Это самое раннее по времени предложение провести переговоры военных миссий Англии, Франции и СССР поступило от англичан, что дает основания предположить, что уже в марте 1939 года они допускали возможность совместных военных действий против единого врага, и что у Хадсона были вполне конкретные полномочие для того, чтобы делать подобные заявления. Забегая несколько вперед, отмечу, что в августе 1939 года, перед тем, как в Москву прибыли военные миссии Англии и Франции, Молотов, по сути, подтвердил тезис Потемкина о том, что военные совещания целесообразно проводить лишь тогда, когда достигнута политическая договоренность. Молотов также заявил о том, что правительства трех стран, по сути дела, обо всем договорились, однако это не привело к заключению договора о совместных военных действиях против агрессоров. – Л.П.).

Потемкин съязвил, что Хадсону должно быть известно, что Франция, связанная с Советским Союзом договором о взаимопомощи166, не откликнулась на предложение Советского правительства созвать совещание представителей советского, чехословацкого и французского генштабов в тот тяжелый период, когда территориальной целостности и национальной независимости Чехословацкой республики грозила непосредственная опасность со стороны фашистской Германии.

Хадсон сказал Потемкину, что, по всей видимости, в отношении его визита у советского руководства существует некоторое недопонимание. По отдельным замечаниям Литвинова Хадсон сделал вывод, что его задачей в Москве считают переговоры лишь по торгово-экономическим вопросам. Хадсон решительно возражал против такого понимания его миссии. Он согласился приехать в Москву лишь для того, чтобы выяснить вопрос, намерено ли Советское правительство вести переговоры об оживлении англо-советского экономического сотрудничества, о заключении постоянного торгового договора и об общей активизации англо-советских отношений. По мнению Хадсона, «пришлось бы признать, что его миссия в Москве потерпела неудачу, если бы от него ожидали, что он привезет с собой готовое соглашение. Упомянутые им конкретные переговоры должны вестись в Лондоне. Хадсон сказал, что он ожидает от Микояна информации о том, согласится ли СССР на такие переговоры в ближайшее время.

Потемкин заявил, что никакого недопонимания в отношении миссии Хадсона у Кремля нет. В этом Хадсон может легко убедиться, если еще раз переговорит с Микояном. После этого Потемкин сообщил о заявлении Хадсона Микояну, занимавшему в советской иерархии значительно более высокую ступеньку, чем Потемкин – он был членом Политбюро ЦК ВКП(б), заместителем председателя СНК, и предоставил им возможность объясняться. (Судя по тому, что в сообщении ТАСС от 28 марта упоминалось о переговорах, которые будут в дальнейшем проходить в Лондоне, Хадсон получил положительный ответ на свое предложение. Хотя бы поэтому формально визит Хадсона нельзя считать совсем провальным. – Л.П.).

В своем отчете об этой встрече Потемкин отметил, что, по-видимому, Хадсон убедился, что разговоры, начатые в Москве без серьезной подготовки с его стороны, в развязном тоне, не без заносчивости и даже прямого нахальства, не увенчались успехом. Чтобы спасти лицо, Хадсон хочет привезти в Лондон хотя бы согласие Кремля продолжить начатые переговоры. Что касается заявлений Хадсона по общеполитическим вопросам, то они отдают прямой хлестаковщиной: коснувшись своей предстоящей поездки в Финляндию, Хадсон заявил, что, если у Москвы с Финляндией есть какие-либо затруднения, он охотно берется их уладить, переговорив с кем нужно в Хельсинки. Потемкин ответил Хадсону, что надобности в этом нет, и что свои дела СССР привык улаживать сам167.

Вот такими словечками, весьма далекими от дипломатической корректности – «заносчивость», «прямое нахальство», «хлестаковщина» – Потемкин описывает визит Хадсона. Ничего другого, кроме формы, в Кремле в этом визите не увидели, либо не захотели увидеть. Хотя одно то, что в столь сложных внутриевропейских политических условиях – после аннексии Чехии и Мемеля и создания в Европе еще одного профашистского марионеточного государства – Словакии, и в обстановке недоверия между двумя странами впервые за четыре года в Москву приехал английский чиновник столь высокого уровня, открывало широкие перспективы для переговоров. Ну и пусть одной из целей визита Хадсона был зондаж настроений в Кремле. Что в этом плохого? Кто бы поверил Хадсону, если бы он, после стольких лет отчуждения и взаимного недоверия, с распростертыми объятиями бросился навстречу большевикам? Сталин бы поверил? Как бы не так. Самая длинная дорога, как известно, начинается с первого шага. И сделали этот первый шаг не Сталин, Молотов и Литвинов, а именно Англия.

В Кремле к визиту Хадсона отнеслись, не то что настороженно, а крайне пренебрежительно, пытаясь представить его как малозначимый, а английскую делегацию – как группу дилетантов, не имеющих никаких конкретных полномочий от своего правительства и решивших туристами прокатиться за государственный счет. Хотя то, что в состав делегации был включен начальник экономического отдела форин офиса, чрезвычайно влиятельный и обладающий большими связями в финансовых и политических кругах империи Фрэнк Эштон-Гуэткин, говорит об обратном.

Считалось, что Чемберлен, посылая в Москву не политическую, а экономическую миссию, не стремился к достижению соглашения, способствующего установлению прочного барьера агрессии. В Москве считали, что поездка миссии Хадсона преследует, с одной стороны, шпионские цели, а с другой – является одним из средств давления на Германию, попыткой запугать Гитлера возможностью заключения англо-франко-советского соглашения. В Кремле полагали, что Чемберлен через подконтрольную ему прессу пытается создать иллюзию, что визит Хадсона в Москву организуется не только и не столько для ведения переговоров по экономическим и торговым вопросам, а для того, чтобы попытаться улучшить политические взаимоотношения между двумя странами.

Беда в том, что в Кремле никак не хотели признать, что военный союз с Англией и Францией может стать гарантией того, что Германия и Италия никогда не начнут войну в Европе. Столкнувшись с полным непониманием новой позиции Англии, не имея возможности достучаться до советских лидеров, внезапно прервав переговоры и не объяснив причин столь скоропалительного решения, 27 марта Хадсон покинул Москву168. Никаких видимых экономических и политических результатов визит Хадсона в Москву не дал, а только усилил неразбериху, коей и так было с избытком.

Маленькая деталь. В начале марта 1939 года в отпуск в Хельсинки приехал советский полпред в Италии Борис Ефимович Штейн, который до этого несколько лет служил полпредом в Хельсинки, и обзавелся там обширными связями в финансовых и политических кругах. Однако приехал Штейн не отдыхать, а работать: Литвинов командировал его для того, чтобы провести неофициальные и тайные переговоры об обмене пяти благоустроенных финских островов на часть не обустроенной для жизни территории Карелии, правда, вдвое большей по площади, чем финские острова. «Отпускник» 11 и 15 марта встретился с министром иностранных дел Финляндии Элиасом Эркко, 13 марта – с премьер-министром Аймо Каяндером и министром финансов Вяйне Таннером. Штейн имел полномочия даже банально подкупить финских руководителей, однако они отказались удовлетворить притязания Советского правительства169.

Вполне возможно, что Хадсон знал о переговорах Штейна, о том, что закончились они безрезультатно, и со свойственным англичанам тонким юмором, поддел одного из руководителей советской внешней политики.

Вопрос, который в марте миром решить не удалось, Советский Союз «урегулировал» через год, заплатив за это десятки тысяч человеческих жизней, и потеряв при этом лицо и место в Лиге наций.

28 марта было опубликовано Сообщение ТАСС, в котором говорилось, что министр по делам заморской торговли Великобритании Хадсон во время своего пребывания в Москве имел по нескольку бесед с наркомом внешней торговли Микояном и наркомом иностранных дел Литвиновым, а также был принят Председателем СНК Молотовым. (В открытых советских источниках мне не удалось найти данных о том, когда состоялась встреча Хадсона с Молотовым и содержания их беседы. В сообщении ТАСС нарком внешней торговли Микоян указан раньше, чем глава НКИД Литвинов и глава правительства Молотов. Тем самым в Кремле старалось принизить значение визита, показать, что, обсуждавшиеся хозяйственные вопросы были важнее политических. – Л.П.). Были обстоятельно обсуждены нынешние торговые отношения между СССР и Англией и возможности их дальнейшего развития. Обе стороны выяснили свои позиции, при этом вскрылся ряд существенных разногласий, которые, надо полагать, сведутся к минимуму в ходе будущих переговоров в Лондоне. Состоялся равным образом дружественный обмен мнений по вопросу о международной политике, давший взаимное ознакомление с взглядами правительств обоих государств и выяснение точек соприкосновения между их позициями в деле укрепления мира. Личный контакт, установленный между уполномоченным представителем британского правительства и членами Правительства СССР, несомненно, будет содействовать укреплению советско-британских отношений, а также международному сотрудничеству в интересах разрешения проблемы мира170.

Самое главное из того, что ТАСС сообщило советским гражданам, моровому сообществу, это то, что, при выяснении позиций сторон «вскрылся ряд существенных разногласий». Все остальное – это обычная дипломатическая шелуха, которая скрыть уже ничего не могла. Главным же адресатом Сообщения ТАСС был Гитлер: это ему говорили, что переговоры, на которые во всем мире возлагали большие надежды, закончились ничем.

27 марта, в день отъезда Хадсона из Москвы, Литвинов писал Майскому, что Сообщение ТАСС было согласованно с Хадсоном. Оно дает ясную картину разговоров, которые с ним вели советские руководители. Составленный Хадсоном проект еще холоднее, он касался лишь торговых переговоров, а о политических умалчивал171.

После того, как из Наркомата иностранных дел в ТАСС ушло сообщение, согласованное с Хадсоном и Сидсом, в английское посольство из Лондона поступило распоряжение, предписывающее не упоминать в коммюнике о политических разговорах. Англичане весь вечер разыскивали Литвинова, но он был на даче, и вернулся в Москву поздно ночью. Когда же его все-таки отыскали, он заявил англичанам, что Сообщение ТАСС уже разослано в провинциальную печать: страна-то у нас большая, часовых поясов много, и когда в Москве глубокая ночь, в Магадане, Петропавловске на далекой Камчатке, Комсомольске на бурном Амуре, Владивостоке – утро другого дня. Люди, выходящие на трудовую вахту, перед тем, как встать к мартенам, домнам и станкам, должны прочитать свежие газеты. Потому Сообщение ТАСС должно быть напечатано и в столичных газетах в том же виде, что и в провинции. Литвинов сказал, что еще есть возможность задержать отправку спорного сообщения за границу. Английские дипломаты посоветовались между собой, и, приняв во внимание, что иностранные корреспонденты все равно завтра передадут в свои редакции текст Сообщения ТАСС, решили, что не стоит задерживать его отправку за границу. В форин офисе не знали текста Сообщения ТАСС и, вполне вероятно, боялись, что там есть что-то лишнее. В связи с этим Литвинов просил Майского «…выяснить подоплеку этой возмутительной истории. Английская печать шумела, что миссия Хадсона скорее политическая, чем экономическая, и вдруг предлагает совершенно умолчать о политике. Сообщение составлено в НКИД в совершенно не обязывающих выражениях и скорее создает впечатление безрезультатности визита, но даже такое сообщение встречает возражение, и это надо выяснить». Нарком просил срочно сообщить, как и что пишут английские газеты, т. к. иностранные журналисты, сопровождавшие английскую миссию, обходят советскую цензуру, передавая информацию по телефону172. (О переговорах Хадсона в Москве «Таймс» разочарованно писала: «Политическая ситуация, естественно, затмила торговые переговоры, для ведения которых планировался визит Хадсона. Считают, что предварительный обмен мнениями касался в основном более широких проблем»173).

Англичане не хотели, чтобы в сообщении о результатах визита было упоминание о политических переговорах не только и не столько потому, что хотели сохранить лицо. Сообщение о фактическом провале переговоров давало сигнал Гитлеру о том, что пока он может спать спокойно, что до создания блока держав, направленного против Германии, еще ой, как далеко.

Майский весьма оперативно выполнил поручение наркома выяснить подоплеку поведения английских представителей после отъезда Хадсона, о чем уже 29 марта телеграфировал в Москву. В отчете говорилось, что заместитель министра иностранных дел Великобритании Александр Кадоган дал разъяснения «по поводу инцидента с коммюнике ТАСС». По словам Кадогана, хотя Хадсону было предоставлено право во время поездки вести политические разговоры, но, тем не менее, по сугубо личному мнению Кадогана, основная задача визита Хадсона сводилась к обсуждению экономических и торговых вопросов, что, собственно, прямо вытекает из той должности, которую Хадсон занимает в правительстве. Кадоган сказал Майскому, что он до самого последнего момента не знал, что Хадсон предполагает проявить инициативу и опубликовать какое-либо коммюнике, пусть даже чисто торгового характера, о результатах своих переговоров в Москве. Тем белее Кадоган был удивлен, когда 27 марта около 19.30 он получил из Москвы телеграмму с сообщением, что выпускается коммюнике, да еще с включением политических моментов. (Разница во времени между Лондоном и Москвой – 2 часа, следовательно, сообщение из Москвы было отправлено не позднее 21 часа по московскому времени, учитывая время на передачу и дешифровку. – Л.П.). Текст коммюнике к телеграмме не прилагался. Хадсон достаточно кратко сообщал о своих политических разговорах, которые он вел в Москве, поэтому Кадоган, по его словам, был не совсем в курсе дела. Получив телеграмму из Москвы о коммюнике и о сообщавшихся в нем политических переговорах, Кадоган был поставлен в тупик. Поскольку из-за разницы во времени было уже невозможно просить прислать текст коммюнике на просмотр в Лондон, он решил, что безопаснее будет совсем исключить из коммюнике сообщение о том, что во время визита обсуждались политические вопросы. Именно такое указание было направлено из Лондона в британское посольство в Москве. Указание из Лондона, однако, в посольство поступило слишком поздно, и коммюнике было опубликовано в первоначальном виде. Впрочем, после того, как Кадоган ознакомился с текстом коммюнике, он пришел к выводу, что шум поднят напрасно, что ничего страшного в документе нет, и что коммюнике ему нравится.

Майский, выслушав объяснения Кадогана по поводу того, что он собирался в порядке «перестраховки» исключить из коммюнике всякое упоминание об обсуждении политических вопросов, напомнил, что писала английская пресса о значении поездки Хадсона, а также то, что говорили Галифакс, Ванситтарт и сам Хадсон. Кадоган, по словам Майского, несколько смутился, извинился и два раза подчеркнул, что он придает большое значение визиту Хадсона. По мнению Кадогана, разговоры Хадсона в Москве были очень полезны. Кадоган выразил надежду на хорошие результаты, которые должны стать следствием этих разговоров.

Из разговора с Кадоганом Майский сделал вывод, что отношения между Кадоганом и ключевым советником форин офиса Ванситтартом весьма напряженные. Кандидатуру Хадсона на пост главы делегации активно проталкивал именно Ванситтарт. Этим объясняется явное раздражение, высказываемое Кадоганом и по адресу самого Хадсона, и его о разговорах в Москве, и об итогах визита. Кадоган, по словам Майского, «при случае не прочь поставить ему палку в колесо. Отсюда, по-видимому, берет начало инцидент с московским коммюнике»174.

Откровенно говоря, не совсем понятна природа конфликта вокруг Сообщения ТАСС. Напоминает бурю в стакане воды, устроенную советскими руководителями с тем, чтобы принизить как значение самого визита, так и уровень тех, кто представлял Англию в Москве. Все попытки перевести переговоры в политическую плоскость, пресекались на корню: Хадсон решился хотя бы вскользь коснуться политической ситуации в Европе только в беседе с заместителем Литвинова Потемкиным. Сам же Литвинов и Микоян строго придерживались «торгово-экономической» линии. Тем не менее, в ТАСС ушел текст, в котором была ничего не значащая фраза о том, что «Состоялся равным образом дружественный обмен мнениями по вопросу о международной политике, давший взаимное ознакомление с взглядами правительств обоих государств и выяснение точек соприкосновения между их позициями в деле укрепления мира». Можно сделать осторожное предположение, что с Хадсоном согласовывался иной текст Сообщения ТАСС, в котором этой фразы не было, что и вызвало такой переполох у англичан. Кроме того, вскоре Литвинов скажет, что фраза по поводу разногласий, которую, судя по реакции, англичане не согласовывали и которую увидеть не ожидали, попала в Сообщение ТАСС именно по инициативе руководителей СССР. Стоит также обратить внимание на такую фразу из телеграммы Литвинова Майскому от 27 марта: «Сообщение составлено нами в совершенно не обязывающих выражениях и скорее создает впечатление безрезультатности визита». Фраза весьма красноречивая: она показывает, что советское руководство не меньше англичан стремилось к тому, чтобы в Европе и мире, но в большей степени – в Германии, Италии и Японии, не дай Бог, не подумали о том, что в советско-английских отношениях наметилось хоть какое-то потепление. В телеграмме Сидса Галифаксу от 28 марта указывалось, что Сообщение ТАСС «отражает картину, которую я хотел бы сам видеть в англо-советских отношениях, а именно дружественность и контакты, но никаких обязательств»175.

И чем, скажите на милость, позиция англичан отличается в лучшую или худшую сторону от позиции руководства Советского Союза? Впрочем, отличие есть: именно англичане, прекрасно осознавая опасность, которая исходит от Германии и Италии, сделали первый робкий шаг в сторону сближения с Советской Россией.

28 марта Литвинов, так и хочется сказать – восторженно – извещал Майского, что никаких политических предложений обе стороны не сделали. Предложения о клиринге, об увеличении закупок потребительских товаров, об учреждении в Москве английского торгового представительства и об увеличении фрахтуемого английского тоннажа, Микоян отклонил. Впрочем, Микоян сказал Хадсону, что при определенных условиях, в частности, если английские банки предоставят долгосрочный кредит, можно было бы закупить некоторое количество пряжи и даже сельди. (Микоян, по сути дела, отмахнулся от английского министра как от назойливой мухи. – Л.П.). Визит никакого эффекта не дал, а при таких визитах отсутствие положительных результатов считается отрицательным результатом. Литвинов сообщил Майскому, что вероятно, в дальнейшем ему и торговому представителю будет поручено вести торговые переговоры176.

Похоже, в Кремле, спровадив Хадсона, вздохнули с облегчением: они, как и обещали, ничего Англии не предложили ни в экономической, ни в политической сферах, а все, что предлагал Хадсон, с пренебрежением и негодованием отвергли. Сталину не пришлось принимать на себя никаких конкретных обязательств, направленных против Германии и Италии, тем самым давая понять фюреру и дуче, что Москва открыта для диалога с ними.

29 марта Литвинов писал Сурицу, что визит Хадсона результатов не дал. Впрочем, в Кремле никаких результатов и не ожидали. Сама цель визита была не ясна и правительству Англии: «Если имелось в виду сделать жест в нашу сторону самим фактом посылки к нам полуминистра (так в тексте. – Л.П.), то цель, конечно, достигнута. Никаких политических предложений Хадсон не привез, ожидая, что мы сами какие-то предложения сделаем». Нарком в очередной раз радостно сообщал, что в экономических переговорах обе стороны остались на своих позициях. Поэтому Хадсон, чтобы не создалось впечатления неудачи его поездки, говорит всем, что вообще никаких экономических переговоров он в Москве не вел и что они должны начаться в Лондоне, а в Москве были лишь предварительные разговоры177.

Письмо Литвинова Сурицу – очередной, но, к сожалению, далеко не последний пример недоверия советского руководства к своим будущим союзникам, пример пренебрежительного отношения к партнерам по переговорам, пример стремления принизить статус этих переговоров. Иначе как можно оценить характеристику «полуминистр», данную наркомом высокому английскому чиновнику, впервые, Бог знает, за сколько лет, приехавшему в Москву? Это пример нежелания понять того, что после захватов Гитлером Мемеля и Чехословакии мир изменился, а вместе с этим к руководителям Англии и Франции пришло понимание, что без участия Советского Союза войну в Европе не остановить, и что без Советского Союза Гитлер и Муссолини сожрут все европейские демократии или по одиночке, или оптом. Это пример нежелания вырваться из опутавших Сталина и его компанию догм, сулящих неизбежность войны между капитализмом и социализмом, что у Советского Союза единственный союзник – Красная Армия и Красный Венный Флот.

29 марта Чемберлен заявил видному лейбористу Артуру Гринвуду, что он полностью удовлетворен результатами миссии Хадсона178.

Так была упущена возможность хотя бы начать процесс улучшения взаимоотношений с Англией, процесс, который мог бы привести к созданию единого блока миролюбивых государств против агрессии, а это, в свою очередь, могло бы исключить большую войну в Европе. По сути дела, именно Советское правительство проводило политику, которая препятствовала созданию такого блока, в чем потом будут обвинены правительства Англии, Франции, Польши и других стран, именно Кремль затягивая время, позволяя фашистским государствам укрепиться, способствовал тому, что Гитлер и Муссолини окончательно распоясались, что и привело, в конечном итоге, к развязыванию Второй мировой войны. Но и в этом, помимо, безусловно, виновных Германии и Италии, Советское правительство, а вслед за ним отечественные историки и пропагандисты обвинят правительства Англии и Франции, которые, конечно же, не безгрешны, и наделали массу ошибок. Однако природа этих ошибок была не в том, чтобы толкнуть мир к войне, а, наоборот, чтобы эту войну общими усилиями миролюбивых государств предотвратить.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1939 ГОД. МАРТ. ОКОНЧАНИЕ

Необходимость подробного описания поездки Хадсона в Москву, и непонятной возни, которая началась вокруг самого визита и его итогов, вынудили меня несколько отступить от хронологии событий.

25 марта Литвинов принял посла Польши Вацлава Гжибовского по его просьбе. Посол был весьма озабочен тем, что Кремль в качестве условия подписания декларации выдвинул обязательное участие Польши. Нарком ответил, что Советское правительство условий не выдвигало, однако получило предложение о подписании декларации от имени четырех государств, включая Польшу, и согласилось подписать четырехстороннюю декларацию. У Кремля никто не спрашивал, подпишет ли он декларацию, если ее не подпишет Польша, поэтому никому из советских руководителей на этот незаданный вопрос отвечать не приходилось. Тем не менее, нарком сказал послу, что Москва придает большое значение участию Польши, и спросил, есть ли ответ от его правительства. (Всего три дня назад Литвинов писал Сурицу, что без Польши СССР декларацию не подпишет. – Л.П.).

Гжибовский ответил, что Варшава пребывает в замешательстве, испытывая серьезные трудности при принятии решения. Польша отдает себе ясный отчет в том, что предложение Англии является первым шагом по пути новой английской политики, и что неудача с декларацией будет использована некоторыми английскими политиками и военными чинами, чтобы снова вернуть Англию на мюнхенскую линию. С другой стороны, подписание декларации оттолкнет Польшу от Германии, с которой она имеет три границы: с прусским анклавом – на севере, с собственно Германией – на западе, и с протекторатом Богемия и Моравия – на юге, что, по сути, является одной границей. Если англичане дальше подписания декларации не пойдут, то Польша останется с глазу на глаз с Германией. Гжибовский не вспомнил то обстоятельство, что предложение английского правительства идет вразрез с линией, проводимой Беком на устранение Советского Союза от участия во всех международных делах179.